Формула+личностиНиколай Козлов. Формула Личности.
С Николаем Козловым судьба свела нас еще при советской власти, когда тексты подобной вольности издавались только в Самиздате, ибо еще было совершенно актуально замечание Игоря Сельвинского (правда, осмотрительно вложенное в уста немецкого чиновника конца 30-х годов): “… печать у нас свободная - да, да! Несвободную цензура не пропустит!”. Детище Н. Козлова - Синтон - делало тогда лишь первые шаги, длительность его жизни и пути развития прогнозировать было трудно, а будущие читатели еще не подозревали о существовании такого автора как Козлов. За эти годы многое изменилось, в том числе и психология.
На давно и глубоко психологизированном Западе эти изменения носят эволюционный характер (“Эволюция психотерапии” - так называлась конференция, проходившая в США в 1985 году; сейчас с ее материалами можно познакомиться в 4-хтомной книге с тем же названием), в России же, как всегда, революционный - со всеми плюсами и минусами революционных процессов. В числе бесспорных плюсов - высвобождение собственного и оригинального творческого потенциала и вхождение в мировую психологическую культуру. Но достижения на этом многотрудном пути часто заслоняются не менее бесспорными минусами, главный из которых - широкое распространение (восполь-зуюсь образом З. Фрейда) “дикой” психологии и психотерапии в самых разных видах, объединяемых разве что поверхностностью непрофессионализма и самонадеянностью энтузиазма. Тут бы, казалось, в самую пору отделить овнов от козлищ, первым (начиная с Автора) воспев осанну, а вторых предав анафеме, и вся недолга. Но приосанившиеся от гордости и осененные сановностью овны, как правило, начинают благоухать козлом пуще самих козлищ … идеи костенеют в идеологиях, мышление оборачивается мышлением, а психология - психоложеством … Так что оставим это малопочтенное занятие любителям, коих, к сожалению, всегда достаточно, и вернемся к психологии.
Мимо вашего внимания не прошло, что слова психология и психотерапия зазвучали в одном ряду. И это совсем не удивительно, когда речь заходит о психологической практике (в русскоязычную литературу это понятие ввел Федор Василюк: “Значение психологической практики для психологии трудно переоценить. Психологические службы не просто “важны” для психологии, она обретает в них свое тело, не больше и не меньше. Психологические службы для психологии то же, что школа для педагогики, церковь для религии, клиника для медицины. Психологическая практика - источник и венец психологии, альфа и омега, с нее должно начинаться и ею завершаться (хотя бы по тенденции, если не фактически) любое психологическое исследование <…> С появлением … собственно психологической практики принципиально меняется социальная позиция психолога. Он сам формирует цели и ценности своей профессиональной деятельности … сам несет ответственность за результаты своей работы. И это резко изменяет и его отношение к людям, которых он обслуживает, и его отношение к самому себе и участвующим в работе специалистам другого профиля, и, главное, сам стиль и тип его профессионального видения реальности”[1]. Ранее о том же, но иначе писал Бруно Беттельгейм: “… всеобщий принцип, согласно которому мы должны искать наиболее успешные пути совместного бытия …, гораздо рациональнее, нежели теория, оправдывающая любые поступки … некими убедительными причинами. Этот принцип … дает нам мощный стимул подумать о собственных мотивах и способах поведения и собственных позициях. <…> А в таком случае, как правило, и не требуется никаких теорий, за исключением разве что тех моментов, когда надо объяснить свои действия другим”[2]. Позволю себе заметить, что отказ от теорий - штука очень разная. Одно дело - отказ неуча и невежды. Другое - отказ Мастера, владеющего теорией настолько глубоко и свободно, что он может позволить себе продвигаться дальше по пути, как говорил Карл Маркс, восхождения от общего к частному, от абстрактного к конкретному. “Жизнь, - да! - есть способ существования белковых тел, существенным моментом которого является обмен веществ”, и “Человек, - кто же станет спорить? - есть совокупность общественных отношений”, как указали классики марксизма, а “Душа, - как гениально сформулировал Григорий Сковорода, - это то, что делает траву травой, дерево - деревом, а человека - человеком. Без нее трава - сено, дерево - дрова, а человек - труп”. Однако психологии этих общих определений мало и она вынуждена пускаться в восхождение к чему-то более осязаемому, конкретному, зримому - тут и психоанализ, и бихевиоризм, и когнитивная психология, и гештальт-терапия, и много других теорий. Но в психологической практике и они оказываются чересчур общими - вот, карабкались-карабкались от общего к частному, а человек - такой-какой-он-есть и не объяснимый никакими теориями ни по отдельности, ни вместе - вновь где-то наверху и никак не хочет спуститься и устроиться раз и навсегда ни на кушетке Фрейда, ни на “горячем стуле” Перлза, ни … на каком-нибудь еще прокрустовом ложе “теории имени Кого-То”. Возвращаясь к Беттельгейму и Василюку: вот этот-то принцип психологической практики - принцип поиска наиболее успешного совместного (с собой, с другими, с миром) бытия - и реализуется во множестве вполне конкретных практик, одной из которых является жизнь и деятельность Синтона.
Многообразие этих практик, развивающихся, как правило, за стенами университетов и НИИ, нередко вызывает непонимание и раздражение у находящихся внутри этих стен, что, конечно, заслуживает сожаления, но, к счастью, не мешает: в каждом монастыре свой устав и на всякий роток не накинешь платок. Хотя без попыток установить свой устав для всех или, скажем так, считать все монастыри своими не обходится: и психотерапия как часть медицины, и академическая психология с ее походами “в народ” (спортивная, педагогическая, юридическая, медицинская, инженерная, космическая и т.д. и т.п.) часто склонны мерить всю психологическую практику по своим только меркам. Отчасти их можно понять. Одних смущает отсутствие четко прописанной теоретической базы и конкретных, воспроизводимых методик как “лекарств” или “инструментов”. Другие полагают, что психолог в такой работе изменяет своей роли (выходит за ее границы, отходит от нее). Третьих повергает в растерянность само многообразие форм психологической практики, не укладывающихся ни в какие “периодические системы”. На самом же деле психологическая практика выступает в роли “четвертой силы” (Абрахам Маслоу, как известно, назвал гуманистическую психологию “третьей силой” вслед за психоанализом и бихевиоризмом), с которой не считаться уже нельзя и которая снимает (в философском смысле) в себе весь предшествующий опыт психологии и психотерапии.
Итак, к понятиям психологии, психотерапии и психологической практики добавилось понятие философии. И, надо сказать, недаром, ибо психологическая практика в известном смысле слова есть практика философская - практика помогающего жить осознаваемого и осознающего, действенного, совершающего ответственные выборы мировоззрения. Редуцировав статус психологии до статуса академической науки, мы позабыли на время, что психология, собственно говоря, вырастала из философии, которая, в свои очередь и время вырастала из религии, а религия - из осознавания человеком мира и себя в нем. Говоря позабыли, я, разумеется, помню о глубоко философской психологии Л.С. Выготского, С.Л. Рубинштейна, А.Н. Леонтьева и др., но хочу лишь подчеркнуть то, что связано с психологической практикой, а не только с теоретической психологией. В последнее время философия все настойчивее напоминает о себе психологам. Недавно мы с Д. А. Леонтьевым попытались назвать самые значительные работы в психологии последних лет и единодушно отдали первые два места Мерабу Мамардашвили (“Психологическая топология пути”, “Картезианские размышления”, “Кантианские вариации”) и Александру Лобку (“Антропология мифа”). А Мартин Бубер, а Фритьоф Капра, а Грегори Бейтсон, а … (продолжите сами)? Наконец, трудно не вспомнить, что одна из предыдущих книг Николая Козлова называлась “Философские сказки”. Есть в этом некие важные знамение и знак: дело не только и даже не столько в жизни на пороге третьего тысячелетия (цифра - всего лишь цифра, да и неизвестно, когда оно настанет - в момент обнуления тысячелетия уходящего или год спустя), но и в переживаемом человеческой цивилизацией переходе от индустриальной к информационной эпохе, в которой психология, сохраняя свою идентичность, проделывает рост и связанные с ним изменения. В рамках мировоззрения индустриальной эпохи каждый должен делать свое дело, исправно функционировать на своем поле: философия - удел философов, а философствование прочих - где-то между созерцанием собственного пупа и ковырянием в носу. И не без едкого сарказма некоторые академические психологи именуют философствующих психологов-практиков “гуру”, а то и склонны видеть в их формах работы “опасное” сектантство. Между тем, человеческий диалог (субъект-субъектное взаимодействие или, по Мартину Буберу, общение “Я - Ты”) вне и без философии попросту невозможен, как, впрочем, и отношения субъект-объектные (Я - Оно). “Психология по жизни”, “философия по жизни”, - говорит об этом Н. Козлов.
Ни одна из психологических теорий не исчерпывает всей психологии, ни одна из психологических школ не может методически обеспечить всю работу, и психолог-практик является, по определению, эклектиком. Рискну утверждать, что никто из психологов и психотерапевтов не использует какой-то один подход в стопроцентно “чистом” виде: просто в разных гештальтах работы разные ее формы и методы образуют фигуры, которые рождаются из фона других форм и методов и потому без них невозможны. Психолог-практик, в отличие от ортодоксов и фанатов той или иной школы, эту объемность осознает и использует, творя для каждого клиента адресованную именно ему помощь и привнося то неповторимое свое, из-за которого говорят, что у каждого психотерапевта своя психотерапия, у каждого психолога своя практика. Действительно, проучившись по одним и тем же учебникам у одних и тех же учителей, психологи-практики работают более или менее по-разному, ибо они работают прежде всего самими собой, так что из их работы не торчат уши теорий, методов, техник и т.д. В книге, которую вы держите в руках, эта особенность отрефлектирована, выпукла и подчеркнута, порой вызывая мысли типа: “От скромности не помрет”, но на самом деле приглашая читателя к паритетному диалогу осознающих и принимающих себя человеческих и профессиональных “Я” без салонных экивоков ложной скромности.
Каждый читатель волен - и сделает это! - сам решить, что такое Синтон - теория, концепция, направление, метод … В конце концов, это не так важно, как важно то, что Синтон - жизнеспособное и развивающееся воплощение психологической клубной работы. Если не впадать в советскую мегаломанию создания “центров”, организуемых по приказу сверху для решения всех проблем не менее, чем в городе или регионе, а лучше - во всей стране, но вместо реализации этой утопии лишь снимающих пенки с работы, оставляя воз задач там, где он и был, то надо сказать, что психологические клубы представляют собой структурный элемент совсем другой социальной конструкции: человек - группа - община - город - регион - страна. Никоим образом не подменяя собой другие виды психологической практики и практической психологии/психо-терапии, они выполняют задачи не только созидания психологической культуры, психологической поддержки и психопрофилактики, но и социального строительства. Пока таких клубов совсем немного, и учитывая, что они в неволе государственного регулирования не размножаются, значение публикации живой и заразительной книги Николая Козлова трудно переоценить.
На первый взгляд странная, а по существу закономерная вещь (ее Автор отмечает уже во введении) состоит в том, что очень многих замечательных психологов-практиков и психотерапевтов никакими силами не заставить писать (вот ведь за Милтоном Эриксоном в основном записывали), тогда как довольно многие борзо пишущие не в состоянии справиться с простейшей практической ситуацией. Я не думаю, что дело здесь только в подвешенности языка и литературных способностях, хотя, конечно, и в них тоже. Дело, скорее, в самом языке, который в психологической практике голографически диалогичен и, если и переводим на язык слов, то смыслы кроются не только в самих словах, но и в паузах, ритмике, фонематической музыке, в чем-то неявном и в своей неявности как раз самом важном. В книге И. Кальвино “Невидимые города” приводится разговор Марко Поло и Кублош Кхана. Поло описывает мост - камень за камнем. “Но на каком из них держится мост?” - спрашивает Кхан. “Мост, - отвечает Поло, - держится не на каком-то из камней, а на линии души, которую образуют камни, - на арке”. Тогда Кхан спрашивает, зачем же Поло говорит о камнях, если только арка важна? “Без камней нет арки” - отвечает Поло. Психология третьей и четвертой волны формирует совершенно особые запросы к языку и построению текстов - запросы, отличающиеся от запросов академических сообществ и художественной литературы, а точнее - синтезирующие их таким образом, чтобы камни самых обычных слов образовывали арку души, а камни разных теорий - арку психологической практики.
Поэтому я бы очень слукавил, если бы промолчал о стиле книги и ее конструкции. Она сделана чрезвычайно любовно - так готовят к выходу в свет любимого ребенка - и проработана до мелочей самим автором, начиная с содержания и кончая расположением текста, его композицией, рисунками и т.д. Вместе с тем, она непривычна - не просто лишена академизма, но активно антиакадемична по содержанию, стилю, языку, отношению к авторитетам (ну, что это такое - похлопывать по плечу Будду, иронизировать на Милтоном Эриксоном или переходить на “ты” с Карлом Роджерсом?!), отсутствию той, по выражению Н. Тимофеева-Ресовского, звериной серьезности, которая способна на корню засушить любую работу. Она может вызывать недоумение, раздражать и даже бесить, но все это лишь до той поры, пока мы не распознаем в ее построении почерк работы автора как тренера, ясно видящего цели своей работы и не подменяющего их желанием во что бы то ни стало понравиться всем без исключения, но берущего на себя смелость провоцировать, мужество конфронтации, расчетливость бегуна на длинные дистанции, широту приглашающего к пиру хозяина, лукавость доброты и молчаливую осведомленность проводника. Она построена так, что не соглашаясь с тем или иным утверждением Автора, читатель тоже (если, конечно, хочет) работает собой - во внутреннем диалоге с Автором вынужден не отвергать, а опровергать, то есть брать урок, активно развиваться - и как человек, и как профессионал. Что же касается содержания книги, то читателю мои оценки не нужны - он будет выносить собственные суждения: это вопрос диалога Автора с читателем - диалога, который в толмачах не нуждается.
Была когда-то в журнале “Наука и жизнь” такая рубрика - “Мысли людей великих, средних и песика Фафика”. Так вот, песик Фафик грустно и мудро заметил, что “нет собаки, на которой нельзя наловить блох”. Кто-то оценивает собаку по количеству найденных на ней насекомых, кто-то по красоте, кто-то по агрессивности, кто-то по уму, кто-то по преданности, кто-то по способности саночки возить, кто-то по … Это дело выбора. Мне же остается пожелать читателю хороших выборов - в отношении к этой книге и к жизни.
Научный директор Института психотерапии и консультирования “Гармония”, председатель Российского попечительского совета Международной школы психотерапии, консультирования и ведения групп,
докт. мед. наук В.Е. Каган
Санкт-Петербург, июнь 1999 г.  Обращение к авторам и издательствам: |
 Звоните: (495) 507-8793 Наши филиалы  Наша рассылка
|
 |
 |
|
