|
А что такое, собственно говоря, ценность? Ценность -- это что-то значащее. "Ценности не есть, они значат", -- говорили в XIX веке неокантианцы, которые и ввели понятие "ценности" в культурный оборот. Да, ценности нельзя потрогать и ощутить на вкус (попробуйте сделать это со "справедливостью", "истиной", "добром", "щедростью"), но это не значит, что ценностей не существует. У них просто иной способ бытия, нежели у материальных предметов. Ценности значат, имеют значение, то есть в их аспекте нечто рассматривается, с учетом ценности происходит действие. Своим бытием ценности влияют на действия, речи, на весь порядок. С ними надо согласовывать действия, на них надо ориентироваться или просто иметь в виду. С точки зрения ценности дается оценка тому или иному сущему (например, с точки зрения красоты оценивается отдельная девушка, с точки зрения полезности -- та или иная вещь). Существует шкала оценок от полного несоответствия до полного соответствия. Кажется, что эти эталоны истины, красоты, справедливости и т.д. возвышаются над всем... Но кто оценивает сами ценности? Кто возвел их в такой ранг? Ведь ценности что-то значат, пока с ними считаются. Мы часто видим, что иногда что-то важно (например, красота для девушки) в одном случае и не важно в другом (красоты для научной формулы). Мы видим, что люди часто вообще не считаются с некоторыми ценностями, пренебрегают ими. Так что же, ценности не самостоятельны? Ведь целыми веками люди стремились к справедливости, служили истине, восхищались красотой? Ф. Ницше, изучивший и осмысливший этот вопрос в момент его возникновения, ответил однозначно: да, ценности не самостоятельны. Ценности -- условия сохранения и роста. Когда нечто способствует самосохранению и росту -- оно ценно, когда не способствует -- не имеет ценности. Но рост -- это рост куда? Для чего? Никуда и ни для чего. Рост ради роста, развитие ради развития, становление, совершенствование, увлечение. Этот рост Ницше назвал волей-к-власти. "Власть" ни в коей мере не политическая власть. Власть -- это означает просто приказ. Приказ кому и от кого? От роста самому же росту (ведь больше-то ничего и никого нет, нет никаких более важных целей и ценностей). Воля -- это приказ себе -- будь выше, сильней, быстрей. Это приказ всегда превозмогать себя, расти. Все, что останавливается -- сразу же умирает. Все, что растет -- живет. Не может быть промежуточного положения. Воля либо растет, либо уменьшается. От роста воли зависят и ценности. Что ценно для одного уровня воли, то абсолютно не ценно для другого. С ростом меняются и ценности, меняются точки зрения на все. Рост -- это каждый раз переоценка ценностей. На низких этапах развития воли воля не осознает себя как таковую. Она полагает ценности как нечто самостоятельное. Воля знает, что если что-то способствует ее сохранению, значит, это ценно, и она культивирует эту ценность, служит ей до такой степени, что ради ценности умирает (что уже абсурдно). Но высшая воля осознает несамостоятельность ценности. Сверхчеловек, по Ницше, это тот, кто понял, что суть его жизни не в служении ценностям, а в росте самом по себе, сверхчеловек -- тот, кто осознал свою сущность как волю к власти. Сверхчеловек вечно превосходит себя, командует себе: выше, больше, сильнее, быстрее. Осознав то, что не он зависит от ценностей, а ценности от него, сверхчеловек получает над ценностями власть. Он не только манипулирует ими, перетасовывает в интересах своего роста, но он и создает новые ценности. А новые ценности способствуют не только его сохранению и росту, но и сохранению и росту других воль. И другие воли благодарны сверхчеловеку, так как, дав им новую ценность, он освободил их, обеспечил им сохранение, обеспечил возможность роста. И если раньше были "сверхчеловеки", дававшие ценности, и "недочеловеки", этим ценностям служившие, то сегодня все постепенно превратились в "сверхчеловеков" -- все превосходят себя, все растут, все толкаются, все переоценивают ценности в зависимости от роста. В результате сложилась ситуация, зафиксированная биологами Дж. М. Смитом и Р.Л.Триверсом (пересказ Секацкого). В тех популяциях, где самцы конкурируют за обладание самкой, всегда имеется соотношение "ястребов" и "голубей". "Ястребы" вступают в сражение, "голуби" -- нет. Плюсом "ястребиности" является гарантированный доступ к самке, минусами -- возможный ущерб в схватке и потеря времени. Плюс "голубиности" -- в отсутствии этих минусов. В итоге гены "ястребиности" и "голубиности" воспроизводятся в соответствующих пропорциях. Но вот в популяции появляется новый тип -- "задиры". "Задира" принимает угрожающую позу, демонстрируя готовность к схватке, а дальше его поведение меняется в зависимости от того, кто перед ним: если "голубь" -- "задира" имитирует атаку и получает доступ к самке, если "ястреб" -- "задира" отступает без боя и без потерь. Поначалу ген "задиристости" получает огромное преимущество: с одной стороны, приоритет в приобретении самки в сравнении с любым "голубем", с другой стороны -- отсутствие ранений и потерь времени на схватку. Ген "задиристости" начинает быстро распространяться. И все идет хорошо, пока "голуби" и "ястребы" преобладают. Но "задир" становится все больше и больше, и ситуация меняется. Представим себе встречу двух "задир": приняв первоначально угрожающую позу, они, однако, отскакивают, реагируя на "ястреба", но потом тут же включается реакция на "голубя" (раз соперник убегает), и все начинается сначала. Ситуация зацикливается -- совокупные потери времени резко возрастают. Вся популяция теряет в жизнеспособности и численно сокращается, пока роковой ген не "вымывается". Поскольку у нас сейчас каждый второй, как пел Высоцкий, "аятола и даже Хомейни", поскольку все стремятся к росту, все люди творческие (и гуманитарии, и технари), то работать, то есть, собственно, служить ценностям, реализовывать их, стало просто некому. Возьмем науку. Где те ученые, которые беззаветно служили истине, и даже на смертном одре, как И. Павлов, регистрировали собственные ощущения и завещали тело для опытов? Может, это доктора наук, которые устроили из диссертационных советов междусобойчики -- это люди, которые двигают науку? Может, ее двигают комитеты по раздаче грантов, и те, кто пишет на них заявки? Все это игры. Никто не занимается наукой. Все симулируют научную деятельность. Одни играют в "мэтров", другие -- в "студентов". Диссертации, написанные для отписки, для повышения зарплаты, для звания, лежат тоннами в библиотеках. Их никто не читает. Раньше было 10-15 докторов на всю Европу. Сейчас их десятки в каждом вузе. Защититься ничего не стоит. Существует индустрия по написанию диссертаций, существует возможность купить корочки. На Западе эти процессы не слабее, а сильнее, чем в России. Когда сегодня масса исследователей пишет о том, что "наука стала непосредственной производительной силой", -- это просто смешно. Эти люди, видимо, очень давно имели дело с современной наукой. Ученый -- это имидж. Это имидж компетенции, который доказывается в комментариях, в консультациях, в академических обменах, вечных конференциях и семинарах. Для исследований нет ни места, ни времени. Для производства же достаточно "старых" открытий. Производство питается светом уже погасших научных звезд. О симуляции религиозности можно, наверное, и не говорить. Об этом написано столько, что вряд ли стоит повторять. Симуляция искусства и творчества выражается в том, что преобладающее значение получают произведения-фальшивки, произведения, состоящие из цитат, из "знаков творческого мастерства", демонстрирующих знакомство автора с "традицией". Это Борхес и Кортасар, и Воннегут, и Павич, и У.Эко, и Б.Акунин, и прочие. Каждый проект -- это, кроме самого произведения, комплекс акций по раскрутке, так что разница между хорошей (песней, книгой, картиной и т.д.) и плохой -- это разница между покупаемой, раскрученной и нераскрученной, непокупаемой. Симуляция политики. Это то, чему посвящена значительная часть этой книги. Партии делают вид, что дерутся, политики делают вид, что работают на избирателя. При этом задействуется весь старый арсенал средств пропаганды и рекламы. Политик -- это имидж решительного, мудрого человека, представляющего интересы избирателей. Соответственно, акции и показы и крутятся вокруг демонстрации этих качеств. Экономика. Анализу смерти старой рациональной политэкономии Ж. Бодрийяр посвятил книгу "Символический обмен и смерть". В нынешней виртуальной симулированной экономике ничего принципиально нового не производится (или впрямь кто-то верит, что "новый улучшенный АСЕ" -- это не старая бутылка с новой этикеткой, в которую, чтобы не придирались, добавили несущественных ингредиентов?), существует только воспроизводство. Где и как появляется "экономический рост" (и он замедляется с каждым годом по мировым масштабам), никто не знает. Корпорации сохраняются, так как несут социальную значимость. Убыточный градообразующий завод не банкротят ни в России, ни на Западе. Забастовки кончаются ничем или выполнением требований оплатить дни забастовки. То есть фактически можно какое-то время не работать, и ничего не изменится. Деньги давно не привязаны к "золотому стандарту" -- их курсы абсолютно спекулятивны. Сфера услуг, раньше бывшая маргенальной, теперь составляет до двух третей ВВП. А если добавить "новую экономику", которую уже давно заклеймили "мыльным пузырем"... Мы живем в мире образов, в мире абсолютно видимом, ненастоящем, в мире симуляции любой ценности, любого действия. Поскольку служение ценностям как обеспечивающим рост воли прекратилось, то прекратился и сам рост воли, началось ее падение. Эту ситуацию предсказал первый аналитик воли Ф. Ницше в своем "Заратустре" в главе о "последнем человеке": "Горе! Близится время, когда человек больше не сможет родить звезды! Горе! Близится время самого презренного человека, уже не способного презирать самого себя!... Смотрите! Я покажу вам последнего человека... земля стала маленькой, и на ней покоится последний человек, который делает все маленьким. Род его неистребим, как земляные блохи, последний человек живет дольше всех. "Мы открыли счастье", -- говорят последние люди и ...моргают. Они покинули суровые края, где трудно жить, ибо нуждаются в тепле. Потому-то и любят еще ближнего, и жмутся к нему, что нуждаются в тепле. Заболеть или питать недоверие считается у них порочным, ибо они весьма осмотрительны... Время от времени немножко яду: он навевает приятные сны. И побольше яду в конце, чтобы было приятно умереть. Пока еще трудятся, ибо труд -- развлечение, правда, следят, чтобы развлечение не утомляло. Не будет более ни бедных, ни богатых: то и другое слишком хлопотно. Захочет ли кто повелевать? Или повиноваться? То и другое слишком хлопотно. Нет пастыря и едино стадо! Все хотят одного и того же, все равны, кто не разделяет этих чувств -- добровольно отправляется в сумасшедший дом. "Прежде весь мир был безумным", -- говорят самые проницательные и ... моргают. Все умны и знают все о минувшем, поэтому глумлению и насмешкам нет конца. Пока еще ссорятся, но быстро мирятся -- крепкие споры вредны для желудка. Имеются у них страстишки на день и грешки на ночь, но весьма почитают здоровье. "Мы открыли счастье", -- говорят последние люди... и моргают". Воля-к-воле -- это когда воля пытается волить себя из себя, когда она подражает, симулирует волю (чтобы стать героем -- притворись героем). В ситуации полной утраты воли, измельчании всего, в ситуации непоявления великих личностей воля становится ускользающим ресурсом. Все знают, что и как надо делать. Но ни у кого нет воли делать. Все мечтают, что придет кто-то другой и сделает это. Весь мир -- сплошная мамихлапинатапа (индейское слово, означающее ситуацию, когда несколько человек смотрят друг на друга в ожидании, что кто-то из них сделает нечто, что нужно всем, но что каждый в отдельности делать не хочет). Все знают, что можно свернуть горы, если взяться, но на самом деле предпочитают ТВ, выпить и покурить (получить немножко яду), фитнесс-центр (здоровье -- выше всего), правильный с научной точки зрения секс (пусть даже с отклонениями -- надо же отличаться!; грешки на ночь), казино (это замена риска!; страстишки на день).
Провоцирование субъектности"Молчание масс, безмолвие молчаливого большинства -- вот единственная подлинная проблема современности", -- пишет Ж. Бодрийяр. Отсюда та садистская жестокость, с которой власть подталкивает людей к участию в управлении, призывает высказываться. Людям навязывают избирательные кампании, профсоюзные акции, контроль над руководством, борьбу за права сексуальных и прочих меньшинств, праздники, различные типы солидарности. Массы, как экспериментальную крысу, загоняют в угол, трахают электрическими разрядами, щиплют, колют, бьют с единственной целью -- они должна начать кусаться, огрызаться, выдавать реакцию. А предел мечтаний -- чтобы крыса заговорила или полетела. Только так, когда создается видимость какого-то "общественного мнения", власть может легитимировать свое собственное существование, выполнять миссию "ответственного" за обслуживание запросов населения и чаяний людей. Только так любая фирма может сказать, что ее существование не бессмысленно, что она не просто навязывает людям потребность, а потом ее же удовлетворяет, а реагирует на действительный спрос. Поэтому все меняется местами. Масса из объекта должна стать субъектом со всеми присущими субъекту качествами: свободой, разумом, волей, ответственностью, мировоззрением. Отсюда курс на образование и окультуривание масс. Тот же Сталин вовсе не желал, в отличие от русских императоров, чтобы народ оставался в "светлой тьме веры". В короткий исторический срок сто миллионов крестьян были обучены грамоте. В отличие от Средневековья, опорой нынешнего истэблишмента является культурный, образованный человек, ответственный, активный, критически мыслящий. В быстроменяющемся мире побеждает тот, кто революционнее, а значит, революционер -- это не противник системы, а ее двигатель. Если руководитель не революционер, снизу его должны подтолкнуть, а в противном случае -- смести и выбрать нового. Система требует постоянных инноваций. Но инновации не возможны без критического отношения к старому. Отсюда -- насаждение особого мироощущения: критического и циничного отношения ко всему пафосному. Современный интеллигент "сколько угодно может хихикать над прежде святыми понятиями", упражняться в остроумии по поводу действий власти или глупости народа (в российском варианте -- "совка"), но он -- продукт этой системы. Причем продукт самой высшей пробы, без брака. "Даже если мы к чему-то относимся несерьезно, даже если мы соблюдаем дистанцию -- все равно мы находимся под его властью", -- отмечает югослав С. Жижек, наиболее интересный мыслитель из всех живущих на постсоветском пространстве. Как власть порождала циничного субъекта -- достаточно подробно описывают Фуко и Слотердайк. Сегодня масса как раз и состоит из таких, циничных каждый на свой лад, людей (журналист, депутат, бизнесмен, конечно, не похожи на работягу, крестьянина или домохозяйку, но их объединяет то, что всем им на все, по большому счету, плевать). Власть переиграла саму себя, ироник цинично смеется над собой, над старым и над новым, над пафосом и над этосом. От него уже не приходится ждать никаких инноваций. "Какие циники сидят наверху, они все время нас обманывают, у них все покупается и все продается", -- говорят в массах (или на интеллигентских кухнях). Но стоит кому-то попасть "наверх", он делает то же самое. Более того, наверх попадают те, у кого еще сохранились какие-то остатки пафосности, ответственности и активности. Верхи только и заняты тем, чтобы хоть как-то привить людям понятия совести, ответственности и долга. На Западе даже дошли до того, что верхи стали подавать пример "беззаветного служения", и теперь простой человек там даже не имеет права сказать, что наверху все нелюди, потому что любой скандал ведет к отставке руководителя. Простой человек даже не имеет права сказать, что я не занимаюсь политикой (или коммерцией), потому что это "грязное дело" вроде как уже "чистое дело". Все равно власти приходится предпринимать титанические усилия, чтобы хоть как-то растормошить народ. Все современные избирательные и маркетинговые технологии занимаются ни чем иным, как провоцированием субъектности. В этом -- залог их эффективности и возможность самолегитимации. Современная власть и современный бизнес догадываются, с кем имеют дело, и разворачивают сеть ловушек. Последние 30 лет в западной политике и коммерции прошли под знаком так называемого PR (public relations) -- "связей с общественностью". Эта молодая дисциплина (наука, практика, искусство, функция) еще находится в стадии самоопределения. Она еще пытается понять -- что же она такое? Пиарщики чувствуют, что они "нечто другое, чем реклама". Пишутся целые книги, направленные только на то, чтобы размежеваться с рекламой и пропагандой. Это выглядит достаточно неуклюже. Вот, например, в книге современного французского мэтра PR Филиппа Л. Буари говорится, что есть разные уровни принятия решения: 1) уровень сознания, когда мы знаем, что происходит, и можем принять решение; 2) уровень предрассудков и эмоциональных импульсов, когда мы смутно понимаем, что происходит, но не понимаем почему; 3) уровень "рептильного мозга", когда мы действуем неоднозначно. Пропаганда якобы действует на последние два уровня, а PR -- на первый. Можно провести аналогии с соблазнением девушки. Ее можно изнасиловать, это вообще не коммуникация, и до этого не опускается ни реклама, ни пропаганда. Ее можно споить и сделать доступной -- это уровень "рептильного" мозга. Ее можно обворожить, влюбить в себя посредством соблазна, ухаживания -- это уровень предрассудков, и, наконец, ее можно "купить", как это делают с проституткой. Это рациональный уровень, который, по всей видимости в понимании Филиппа Л. Буари, занимает пиар. Можно сказать, что аналогия хромает. Но скорее хромает деление "уровней сознания", которое привел французский мэтр. Потому что пиар, конечно же, не работает только с сознанием. Зачем же он тогда занимается проведением пышных акций, презентаций и т.д. Так называемое "доверие фирме", которое он должен вызвать, весьма далекая от рационального категория. Смутное ощущение разницы между рекламой и связями с общественностью пронизывает и другие книги. Да что там! В 1986 году был распространен "Манифест паблик рилэйшнз", в котором формулировались основные различия между рекламой и PR. Там, например, были такие фразы: "Вы -- не мы, а мы -- не Вы" (по отношению к рекламистам), "Вы проектируете "имидж марки" товара, вызывающий желание и порождающий мотивации к покупке. Мы же проектируем "институциональный имидж" компании, чтобы показать, что она собой представляет, что делает и как старается ответить на ожидания своих партнеров, дабы вызвать взаимное доверие. Вы метите в "целевые группы", мы ведем диалог с "аудиториями" и т.д. Рекламистов пытались вытеснить в сферу продажи товара и только товара. Рекламисты резонно возражали, что с тем же успехом они могут рекламировать и фирму. С тем же успехом они могут работать не только с покупателями, но и с партнерами. Пиарщики все время пытаются провести различия между собой, пропагандистами и рекламистами, но это различие вертится где-то на кончике языка. Фирма "Никколо М" издала недавно весьма академичную книгу о политрекламе. Перечислив несколько концепций, авторы заключают, "что является общим и что является частным -- пропаганда или PR -- сказать трудно". И все концепции различия между рекламой и пиаром, которые высказываются на различных конференциях, выглядят достаточно неуклюже. Мы -- гуманнее, этичнее, пафоснее, человечнее, говорят пиарщики. Мы разумнее, ответственнее, моральнее. Пятьдесят процентов книг по PR, пятьдесят процентов устраиваемых ими форумов, выставок, конференций посвящены ценностям, этике, борьбе с "грязной рекламой", с насилием, манипуляциями, пропагандой. Все это на самом деле легко понять, если проследить за рождением PR. Связи с общественностью понадобились именно в эпоху молчаливого большинства, когда массы стали циничными и безответственными. Вот откуда стремление пиарщиков к этике. Нужно сделать массы более активными, ответственными. Нужно получить от них реакцию, запрос. А этот запрос уже удовлетворят фирма или властный институт. Первое, с чего начинает пиарщик свою работу, -- он пишет и сочиняет "миссию компании", то есть легитимизирует ее. Компания-де существует не просто так. Она отвечает на общественный запрос, она служит обществу, она несет такие-то ценности и принципы! Производство работает не ради производства! Потребление идет не ради потребления! Власть -- не ради власти! Нет, все для людей! Все для них, родимых! Если бы это было на самом деле так, как описано выше, то никакой пиар был бы не нужен. Он и не был нужен, когда это было так, в индустриальную эпоху, когда производство было направлено на удовлетворение банальных потребностей. Просто еда, просто одежда, просто строительство, просто транспорт. Нужность этого не надо было доказывать и объяснять. А вот когда всего этого стало много, и когда товары стали неразличимы, когда появились такие товары, которые вообще никто не требовал, когда фирмы сами стали заниматься стимуляцией спроса, тогда и стал нужен PR. Пиар нужен, чтобы доказать, что Coca Cola нужна так же, как Pepsi Cola (а зачем? Ведь по вкусу их различит только дегустатор!). Пиар нужен, чтобы доказать, что фирма, выпускающая "щипцы для снятия нагара со свечи", отвечает за удовлетворение общественной потребности. То же касается и власти. Пиар стал нужен, когда стало непонятно, кому вообще служит власть.
Смерть — рекламе!
|
