Хейли Джей "О Милтоне Эриксоне"

сделать свою правую руку более теплой, тем самым увеличив ее размер. Просто ждите и наблюдайте. И затем обнаружите, что это произошло с ними даже в состоянии бодрствования. Так трудно верить людям.

Я анестезировал некоторые части тела у доктора Мида, фи­зиолога. Он сказал: "Это все просто притворство, симулирова­ние анестезии". Следующие два часа он потратил на опровер­жение существования анестезии. Два часа тяжелого труда его и профессора, который вынужден был признать: "Пожалуй, я должен еще кое-что узнать о физиологии". После этого они на­чали рыться во всех медицинских книгах в поисках информации о локализации анестезии. С тех пор в Мичиганском университе­те многое было сделано по изучению нервной системы и анесте­зии как центральном, а не периферийном явлении.

Э.: Очень удобно. И вы не потеряли способности говорить, спо­собности разговаривать. Кстати, здесь только я и вы? (Эриксон наклоняется вперед, и его колено касается ее колен).

Субъект № 3: Только вы и я.

Э.: Только вы и я здесь. Так приятно быть с вами наедине. Я думаю, это просто восхитительно — быть с вами. И мне хочется, чтобы вам было приятно засыпать все глубже и крепче...

Эриксон: С моей стороны было очень благоразумно говорить красивой девушке перед зрителями: "Я хочу, чтобы вам было приятно наедине со мной, приятно засыпать". (Смеется). Вы бы не прошли мимо этого, не правда ли? Но она этого как буд­то не замечает. Хотя реплика очень нагруженная. Много позже мне задали вопрос: "Откуда вы знали, что сможете проскочить со столь двусмысленной репликой?" Некоторые из моих друзей говорили, что чувствовали себя очень дискомфортно, когда я это сказал. И именно в этот момент многие осознали, что в гипнозе вы можете добиться ощущения комфорта, если никоим образом не задеваете гипнотизируемого. Я говорил о комфорте, одиночестве, а не о "вы и я". Одиночество и комфорт. Вы и я — это совсем другое. Но одиночество одновременно и ком­форт, и сон. Все эти слова — "комфортабельные". И обстанов­ка, контекст, в котором это произносится, придает им такое значение. А не слово само по себе. Вот история о матери, уп­рекавшей сына, который вопил: "Черт, как больно!" Мать воз-

193

мутилась: "Что же ты ругаешься?" — "Мне до того больно!" И она говорит: "Черт побери, ну не настолько же больно!" Есть разница между "черт побери" и "черт побери". И вы довольно часто с ней встречаетесь, в различных социальных ситуациях.

Ричпорт: Интересно, а сами вы были в трансе, когда работа­ли с кем-нибудь из этих субъектов?

Эриксон: Почему вы спрашиваете?

Ричпорт: Мне интересно, когда вы работаете с каким-нибудь пациентом или находитесь в какой-то ситуации, считаете ли вы необходимым тоже входить в транс? Если вы чувствуете, что это даст вам возможность узнать что-то новое о другом человеке.

Эриксон: Очень удачно, что вы здесь присутствуете. Джей Хейли хочет узнать и научиться. Понаблюдайте за моими движе­ниями, и вы заметите, что большинство из них указывают на состояние транса. Я сам решаю, когда входить в него и выхо­дить, и возвращаться обратно. И когда вы учились, вы это за­мечали. У меня была возможность показать перед аудиторией, что Сектор был в трансе и не знал об этом. Хершман был в трансе и не знал об этом. Томпсон был в трансе и не знал об этом, Боб Пирсон был в трансе и не знал об этом. Они могли демонстрировать состояние транса так, что другие заметили его. Вы можете определить транс по поведению, как он приходит и уходит, и здесь вы тоже можете заметить это.

Э.: (Продолжает) Я не хочу, чтобы вы когда-нибудь забыли, что ваше тело обладает способностью делать множество разных вещей. И ваша рука чувствует себя удобно, правда?

Субъект № 3: Очень удобно.

Э.: И знаете, если эта рука начнет опускаться, другая начнет подниматься, и вы ничего не сможете с этим поделать. (Ее правая рука опускается, а левая поднимается).

Эриксон: Здесь вырезан кусок.

Э.: Сейчас кто-то может назвать это принуждением или чем-то вроде привычки, чем-то вроде моторной реакции. Вы не возражае­те против того, чтобы открыть глаза и посмотреть на меня? Разве это не изумительно, что вы и я здесь наедине?

Субъект № 3: Да.

Хейли: Милтон, почему вы так строите фразу: "Разве это не изумительно, что..."

194

Эриксон: Это для аудитории. Ошибка субъекта — реакция на слово "изумительно". Здесь нет ничего изумительного. Абсо­лютно ничего. Ты можешь быть изумлен, если считаешь, что ты один, а оказывается, что вокруг еще и другие. А если ты со­вершенно не осознаешь ситуацию, тогда ничего изумительного нет. Для изумления необходим повод.

Э.: Были ли мы когда-нибудь представлены друг другу? Субъект № 3: Не были. Э.: Не были? Как вас зовут? Субъект № 3: Сьюзен.

Э.: Сьюзен. Меня зовут Милтон. Вы знаете, это имя дала мне мать. Много лет назад.

Хеши: А сейчас куда вы направились?

Эриксон: Вон говорит, что это банально. Я указал, что вы можете быть очень банальны и смешны, но вы абсолютно одни, только вдвоем, никого больше нет, и она не может почувство­вать неловкость, каким бы банальным я ни был. Потому что вокруг никого нет. Это очень специфическая ситуация. Сам ваш вопрос означает, что вы реагируете совершенно по-друго­му. Обвинение Бона чертовски банально.

Субъект № 3: Приятное имя.

Э.: Что-что?

Субъект № 3: Приятное имя.

Э.: Правда? Да, ей тоже нравилось. Да и я уже привык к нему. По-моему, оно достаточно приятное. И потом, его легко писать.

Эриксон: (со смехом). Насколько смешны вы можете быть? Не проявляя чувство "это смешно".

Хеши: Для чего вы это сделали?

Эриксон: Чтобы показать... скажем так: что эта ситуация не связана ни с чем другим. Она в контексте, ограниченном мной и ею. В контексте этой комнаты было бы смешно, если бы я сказал Мэдди, что меня зовут Милтон, что это приятное имя, что его дала мне мать. Или в контексте присутствия других лю­дей. Но мы были наедине.

Ричпорт: А могли вы сказать это предыдущему субъекту?

Эриксон: Да.

Ричпорт: (продолжая) Точно так же...

195

Эриксон: Вы можете говорить смешные вещи только в контек­сте... Ладно, здесь весь контекст, нет другого.

Хеши: Двое или трое из нас смотрели это и решили, что вы подбираетесь к чему-то еще. И это, кажется, очень инте­ресная идея. Мы решили, что вы пытаетесь добиться регрес­сии, ведя себя по-детски и тем самым провоцируя ее вести себя по-детски.

(Когда гипнотизер совершает регрессию субъекта в более ранний возраст, субъект должен поместить гипнотизера в то раннее вре­мя, сделав его кем-то другим. Регрессируя в детство, субъект мо­жет сделать гипнотизера другим ребенком, а возможно — учите­лем. Одно из объяснений того, что делает Эриксон, хотя это и не его объяснение, отражает крайне межличностный взгляд. Не субъект, регрессируя, изменяет Эриксона, а Эриксон сам регрес­сирует и заставляет субъекта вернуться в детство, чтобы обще­ние с ним имело смысл. Если он ведет себя по-детски, то и она должна соответствовать ему, и таким образом он добивается ее регрессии через свою регрессию).

Эриксон: В гипнозе всегда присутствует регрессивное поведе­ние. Вы можете увидеть его и здесь, потому что поведение ока­зывается вне контекста. Чересчур уж упрощено: "Это приятное имя".

Хеши: "И его легко писать".

Эриксон: "Моя мать дала мне его". "Твои глаза очень краси­вые и голубые".

Хеши: Вы говорили так, как говорил бы, вероятно, малень­кий мальчик: "Моя мать дала мне это имя, его легко писать".

Эриксон: И я не вызвал взрослой реакции, не правда ли? Я знал, что делать это безопасно, потому что прежде всего...

Хеши: Но вы ведь не пытались вернуть ее в более ранний воз­раст или в прошлое.

Эриксон: Нет. Я иллюстрировал простоту одиночества. Под­черкивая то, что у каждого есть свой собственный, внутренний контекст. Ни к чему не относящийся: ни к прошлому, ни к на­стоящему, ни к будущему.

Э.: Кстати, вы заметили кое-что во мне? Как вы считаете, по­чему я ношу это (поднимает трость)? Субъект № 3: У вас болит нога? Э.: Вы когда-нибудь видели, как я хромаю?

196

Субъект № 3: Нет.

Э.: Может быть, вы думаете, что это притворство?

Субъект № 3: Нет.

Э.: Знаете, у меня был приятель, который в течение двух лет называл это притворством. А затем обнаружил, что я хромаю. И он так удивился. Скажите, вы можете держать глаза открытыми?

Эриксон: Здесь то же самое. Контекст только тот, что вы ви­дите. Только то, что она услышала, только то, что я сказал. Нет связи ни с прошлым, ни с настоящим, ни с будущим. Контекст в полной изоляции.

Хеши: Когда вы въехали в комнату, она видела, как вы пользовались этой тростью, выбираясь из кресла.

Эриксон: Да, это так, потому что я действительно перебирал­ся из своей коляски на стул. Но она не связала эту трость с тем случаем. Это касалось только данного момента. А в психотера­пии, если вы можете создать неожиданность момента, часа, дня, события, вы можете работать намного эффективнее.

Э.: Вы уверены?

Субъект № 3: М-м-м...

Э.'. А я нет. Хорошо. Они закрываются. (Она моргает и закры­вает глаза). Хорошо. А сейчас сделайте глубокий вдох, почув­ствуйте себя отдохнувшей и свежей, и совершенно проснитесь, полностью. Вы можете сделать это для меня? Привет, Сьюзен.

Субъект № 3: Привет.

Э.: Было очень приятно познакомиться. А почему вы держите руку вверху?

Субъект № 3: Я не знаю.

Э.'. Вы не знаете.

Эриксон: Часть фильма была здесь вырезана. Я разбудил ее. У нее были открыты глаза, и я говорил с ней, а где-то продолжа­ли стучать по трубам. И стук продолжался, когда она частично проснулась, и после того, как она окончательно проснулась. Они вырезали большую часть, потому что когда она частично проснулась, она реагировала на грохот лишь отчасти. Полнос­тью проснувшись, она повернула голову и посмотрела. А про­снувшись частично, она только сделала легкое движение голо­вой, потому что стимул был получен. Реакция на стимул была стерта трансом, поэтому больше она не реагировала.

197

Проиллюстрирую это по-другому. Вы предлагаете ребенку конфету, и он протягивает руку. Вы убираете руку. Ребенок, не столь умудренный, как вы, потянется за ней и во второй раз. Один идиот-монгол, которому я сто пятьдесят раз предла­гал конфету, тянулся за ней все сто пятьдесят раз. Диагноз. Ни один нормальный человек не будет этого делать. Вы не сможете выдержать сто пятьдесят разочарований. И когда кто-нибудь пристает к вам: "Что ты сказал?" — вы ему бросаете: (смеется) "А ты что сказал?" Полное разочарование, приходится отстать: "Ну ладно, к черту, проехали".

Э.: Та дама в сером. По-моему, это серый. Я ведь еще не ра­ботал с вами, да? (Эриксон смотрит на следующего субъекта). Хо­рошо, приведите мне, пожалуйста, даму в сером.

Хеши: Милтон, по-моему, эту вы отпустили намного грубее, чем остальных.

Эриксон: Фильм был сокращен.

Хеши: Из-за сокращений все так выглядит?

Э.: (Ассистент перевешивает микрофон с субъекта № 3 на № 4).

Эриксон: Она очень стремительно поднималась ко мне. Горе­ла желанием.

Э.: Итак, скажите мне, как бы вы хотели войти в транс? Быс­тро и внезапно, без предупреждения, например словно сломав руку или ногу.

Эриксон: Без предупреждения. Звучит угрожающе. Вы виде­ли, как у нее расширились глаза? Заметили, как изменилось дыхание? Изменилась поза, усилилось беспокойство. Она уже в трансе. Только не знает об этом, а другие не смогли распоз­нать.

Хеши: Если я вас правильно расслышал, вы после угрозы сразу переходите к "например" или к метафоре.

Эриксон: Да. Но я хотел лишь проиллюстрировать угрожаю­щие слова "без предупреждения". И кроме того, это не было угрозой.

Хеши: И затем вы перешли прямо к "например, словно сло­мав ногу", что было уже отдельным высказыванием.

Эриксон: Да.

198

Э.: И вы немедленно перестаете чувствовать боль. Хорошо, сделайте это. ПРЯМО СЕЙЧАС. И погрузитесь в глубокий транс. И вы, и я здесь одни. И ваша сломанная нога уже ни ка­пельки не болит, правда? И она не будет болеть, да? И видите здесь санитарок?

Эриксон: В этом месте тоже вырезан кусок. У этой дамы на самом деле была сломана нога. Но она не продемонстрировала, что видит нянечек. На лице было выражение: "Ну да, я сдела­ла".

Хеши: Милтон, к этому хочется кое-что добавить. У вас есть манера играть на грани метафоры. Вы идете от: "Это словно ногу сломать" к "Твоя сломанная нога чувствует себя лучше" — и в такого рода индукциях вы играете с буквальным и метафори­ческим смыслами. Я подумал, что там вырезан кусок, потому что кое-что мне неясно, но складывается впечатление, что де­вушка не уверена, сломана у нее нога или нет.

Эриксон: Знаю. Там было слишком много вырезано, чтобы проследить за переходом. Большая часть пропала. Мы можем работать только с тем, что видим.

Хеши: Но это происходит не только с данной сломанной но­гой, но и во многих гипнотических внушениях. "Твоя рука тя­жела, как свинец" — а затем сдвигается в "Твоя рука — свинец".

Эриксон: Да.

Хеши: Вы, пожалуй, это и делали здесь, только немножко по-другому. Потому что вы создали из этого целую сцену. Если бы у нее и правда была сломана нога, сцена была бы больнич­ная. И если бы вокруг были медики, она могла бы оглядеть аудиторию и увидела бы врачей и нянечек.

Эриксон: Мы находились в полуподвале, а аудитория была на­верху.

Хеши: И не было зрителей, сидящих напротив вас?

Эриксон: Нет.

Хеши: Я этого не понял.

Эриксон: Там стояла телекамера, и они знали, что их видят наверху по телевизору. Комната была застеклена, поэтому вни­зу, там, где мы находились, тоже были зрители — водопровод­чики, дворники, гостиничные служащие, любопытствующие зеваки, бродяги — кого только не было. Доктор А. не хотела устраивать показ и сделала все таким неприятным. Гостиница

199

сделала его неприятным для меня. Когда она увидела в кадре уборщиков, они вырезали весь переход к нянечкам, а также по­павших в кадр интернов, спускающихся по коридору. Они вы­резали также... как вы это называете, такой стол для перевозки пациентов с одного этажа на другой? Она увидела других паци­ентов. Но все это было вырезано. Хеши: О'кей.

Субъект № 4: Да, я вижу других людей.

Э.: Вы видите других людей. И вы можете говорить, и слы­шать. Скажите, вы можете держать глаза открытыми?

Субъект № 4: Да.

Э.: Действительно можете? Вы знаете, я в этом весьма сомне­ваюсь. Я действительно сомневаюсь. Они закрываются (Она мор­гает). До конца. И остаются закрытыми. (Ее глаза остаются зак­рытыми). Хорошо.

Эриксон: Вы видели, около трех реплик назад, ее глазные яблоки поднялись вверх. Затем она была вынуждена открыть глаза, и, когда в конце концов закрыла их, она опять подня­ла глазные яблоки вверх. Вот почему вы велите субъекту зак­рыть глаза, и смотреть наверх, и оставить глаза в спящем по­ложении.

Э.: Наслаждайтесь сном, глубоким и мирным, и помните, что в будущем в медицинских или стоматологических целях вы сможете входить в транс очень легко и очень удобно. В любых законных целях. И вы знаете об этом, правда?

Субъект № 4: Да.

Эриксон: Вырезано то, как поднималась ее рука. И все, что я говорил по поводу поднимающейся руки. Уже не помню, что именно.

Э.: А сейчас ваша сломанная нога исцелена. А сейчас сделайте глубокий вдох и почувствуйте себя совершенно проснувшейся, све­жей и полной сил. (Она открывает глаза).

Эриксон: Здесь было внушение о ходе времени, оно выреза­но. Я забыл, то ли я изменил дату с октября на март, то ли что-то в этом роде. Она очень хорошо это сделала. Помню, как спрашивал, много ли снега было на прошлое Рождество. А в том году над Филадельфией пронесся страшный ураган. Ладно.

200

Э.: Кстати, как вас зовут?

Субъект № 4: Мэри.

Э.: Что?

Субъект № 4: Мэри.

Э.: И вы всегда так держите руку в воздухе?

Субъект № 4: Нет, обычно нет.

Э.'. А почему вы сейчас ее так держите?

Субъект № 4: Не знаю. (Смеется).

Э.'. Не знаете. Знаете, женщины — самые странные существа в мире. Они восхитительны. Вы знаете, половина моих предков были женщины. И я этому очень рад. Что бы я делал без них? Как вы думаете, вы можете держать свою руку вверху?

Хеши: А почему рука осталась поднятой после пробуждения ?

Эриксон: Потому что я поднял ей руку вне общего контек­ста, делая что-то другое. И поэтому поднятая рука, должно быть, была... Представьте, что вы что-то берете левой ру­кой, а я в этот момент поднимаю правую. Ваше внимание от­влечено тем, что вы берете, и это никак не связано с правой рукой, она оказывается вне контекста. И правая рука остает­ся поднятой. А левая с свободна и может двигаться абсолют­но естественно.

Э.: Вы раньше видели, чтобы женщина оказывала столь успеш­ное сопротивление? (Смех.)

Субъект № 4: Нет.

#.: Не хотите ли увидеть, как она снова оказывает успешное сопротивление? Старайтесь держать глаза открытыми.

Хеши: Милтон, почему вы говорите так о женщинах именно с ней?

Эриксон: Ну, женщины бывают разные: от мужеподобных до очень женственных. А поведение этой девушки было очень жен­ственным. Вот я это и подчеркиваю.

Э.: Старайтесь по-настоящему. Изо всех сил старайтесь. Вы можете сделать это еще лучше, старайтесь сильнее. Старайтесь не закрыть их. (Она закрывает глаза.) Вот, хорошо.

Эриксон: Я несколько раз говорил оператору: "Не наводите камеру на меня. Важен субъект. И мои слова". Но, как види­те, он снимал меня больше, чем следовало, и многое упустил, и фильм получился клочковатым.

201

Э.: Знаете, женщины — тоже люди. И слава Богу. Сейчас сде­лайте глубокий вдох и полностью проснитесь, чувствуя себя от­дохнувшей и свежей...

Хеши: А почему, ради всего святого, вы сейчас сказали: "Женщины — тоже люди"? В этом фильме иногда попадаются моменты, ставящие в тупик.

Эриксон: В этом месте многое вырезано.

Хеши: Но что подсказало вам, что для нее подойдет утверж­дение "Женщины — тоже люди"?

Эриксон: Фильм был не только порезан, но и неверно смон­тирован. Последовательность нарушена.

Хеши: Именно с ней, с последним субъектом?

Эриксон: Да. Последовательность неверна. И я этого не упо­мянул, потому что не помню всего. Я не могу объяснить пере­ходы в этом отрывке. Не могу ничего сказать о значимости про­исходящего, кроме того, что фильм был порезан и неверно смонтирован.

Хеши: О'кей.

(Для Эриксона типично вознаграждать субъектов, давая им полезные внушения. Иногда субъект намекает своим поведением на проблему, и Эриксон проводит терапевтическую интервен­цию незаметно для аудитории. Эриксон всегда помогал людям, просили ли они его об этом открыто или просто показывали ему проблему. На гипнотических демонстрациях Эриксон обычно да­вал субъектам полезные для них внушения и делал это так, что аудитория не узнавала ни о самой проблеме, ни о том, как он воздействовал на субъекта. Его последователи порой неверно по­нимают эту процедуру. Я помню, как один из его учеников, проводя демонстрацию перед большой аудиторией и желая по­мочь субъекту, попросил ее рассказать о своей проблеме. Жен­щину заставили открыться перед коллегами и незнакомыми людьми. Эриксон никогда так не работал. Вознаграждая субъек­тов за добровольное участие в демонстрации, он действовал не­прямо и бережно охранял тайну личной жизни. Когда для субъек­та проводились личные внушения, он одновременно помогал и тем, кто не просил его о помощи прямо.

Тем из нас, кто обучает терапевтов, часто приходится удерживать их от помощи людям, которые ее не просят. К Эриксону это никоим образом не относится. Не только потому, что он был доброжелательный и этичный человек, но и потому,

202

что суждения его о том, когда нужно воздействовать на чело­века, а когда нет, были глубоки и проницательны. Дополни­тельный фактор, часто остававшийся за кадром,— общение с собой он понимал по-особому. Эриксон считал, что если субъект-доброволец показывает ему свою проблему, это не про­сто сообщение, а просьба о помощи. Как формулирует Грегори Бейтсон: "Каждое сообщение есть одновременно и отчет, и ко­манда ". В этих ситуациях Эриксон воспринимал указание на проблему как команду или просьбу о разрешении обозначенной проблемы. Он и помогал, сохраняя при этом конфиденциаль­ность, так как работал с помощью метафор, и о том, что происходит, мог знать лишь субъект. Часто субъект узнавал о лечении только после появления результатов изменения.

Читатель может предположить, что реакция Эриксона на вопросы об этом субъекте указывает на что-то скрываемое. Вместо того чтобы ответить на вопрос, почему он подчеркнул "женскую тему" в данной индукции, он все упирает на сокраще­ния в фильме. Эриксон подчеркивал женственность этой гипно­тизируемой больше, чем у всех остальных. На вопрос он отвеча­ет: "Ну, женщины бывают разные — от мужеподобных до очень женственных. А поведение этой девушки было очень женствен­ным. Вот я это и подчеркиваю". В действительности поведение этой женщины не выглядит женственным. На ней полумужской костюм, и она кажется значительно менее женственной, чем предыдущие субъекты. Даже если ее поведение и было очень жен­ственным, странно, что Эриксон это подчеркивает. Возможно следующее объяснение: Эриксон на основе поведения этой женщи­ны решил, что у нее потребность быть и чувствовать себя бо­лее женственной. И поэтому он упирает на то, что мужчина находит ее очень женственной. Это пример того, как он ис­пользует свое мужское начало в работе с клиентками. Посколь­ку Эриксон всегда скрывает проблему клиента, в данном случае он отрицает, что помогал женщине решить ее проблему. После создания тесных отношений с субъектом через подчеркивание ее женственности он затем как бы отступает, показывая ей свою привязанность к жене).

Э.: (продолжая) ...полной сил, и полностью проснитесь. (Она открывает глаза.) А сейчас ко мне на сцену выйдет самая краси­вая девушка. Вы не против, что я это говорю?

203

Субъект № 4: Нет.

Э.: Вы знаете, почему я это сказал?

Субъект № 4: Ваша жена?

Э.'. Да, это моя жена. А у меня хороший вкус.

Эриксон: Итак, как она могла отреагировать на это заявление? Здесь не видно, как я рукой показал оператору на других субъектов, чтобы зрители могли их увидеть. Реакция этой де­вушки на слова "это моя жена" была иной. Потому что другие девушки в этот момент были в движении. Они реагировали на мои слова, обернувшись к Бетти. А эта девушка не обернулась. Я и она находились в замкнутом контексте. Моей жены в нем не было. Но для других Бетти была, и их головы повернулись. И я указал оператору заснять остальных субъектов, но из филь­ма этот момент вырезан.

Э.: И большое спасибо вам за помощь.

(В следующей части фильма Элизабет Эриксон демонстрирует самогипноз.)

Я не буду пытаться детально излагать свои соображения по поводу работы Эриксона, но, думаю, несколько общих замеча­ний будут уместны. Эриксон провел сотни подобных демонст­раций на семинарах и встречах врачей. В этой он уделял каждо­му субъекту лишь по несколько минут, но работал так, будто это были часы. Он продемонстрировал особый подход к каждо­му субъекту. Иногда он был сильным и решительным, а иногда мягким и ободряющим. Он возлагал ответственность на субъек­та и одновременно, сохраняя за ним ответственность, парадок­сально брал ответственность на себя. Со всеми субъектами он демонстрировал разные виды непроизвольного поведения, обычно используя каталепсию руки или закрывание глаз. Он работал с прямым внушением и с непрямым воздействием. Снова и снова, разными способами он внушал амнезию. То, как он использовал игру слов, мы здесь не подчеркивали, но это очевидно. Он часто показывал, что у слов много значений и что они меняют их в зависимости от интонации. Например, он мог сказать: "Вы не будете знать об этом" — так, что это значило: "Вы не будете возражать против этого"*.

* В английском языке "know" (знать) и "по" (нет) звучат одинаково. — Прим. переводчика.

204

Его фразы, как правило, просчитаны, например, когда он говорит: "Вы сделаете это, разве нет?" Своим ученикам он объяснял, что когда субъектам предлагают что-то сделать, неко­торые из них думают: "Я не сделаю". А здесь они не могут со­противляться, так как Эриксон уже забрал у них отрицание. Это наведение иллюстрирует как сложности парадокса в гипно­тических индукциях, так и постоянно присутствующую в сооб­щении многоуровневость.

Комментарии Эриксона о том, почему он сделал то, что сде­лал, как правило, межличностны и контекстуальны. Он часто подчеркивает, что обращается к социальному контексту, когда, на первый взгляд, беседует только с субъектом. Некоторые пос­ледователи Эриксона считают, что он не был межличностным в своих взглядах, а уделял основное внимание индивиду, и что я преувеличил его межличностность. Однако здесь он нередко об­ращает наше внимание на то, что его внушения направлены не только на субъекта, но и на других добровольцев или даже на зрителей. Делает он это, возможно, потому, что знает: я этим интересовался. Его комментарии были посвящены не только анализу фильма, но и его сыну, сидевшему за киноаппаратом, и Маделэйн Ричпорт.

Наблюдая за этой демонстрацией, невозможно заметить, что Эриксон был в тот момент так болен, что с трудом двигался и почти ничего не запомнил из того, что делал. Если он был так искусен во время болезни, можно только вообразить, как он проводил подобные демонстрации, когда был здоров. Я видел некоторые из них и могу только сожалеть, что работа Эриксона снималась на пленку так редко.

9. ТИПИЧНО ЭРИКСОНОВСКОЕ

(1993)

Когда я планировал эту статью, я осознал, насколько слож­но пытаться написать что-то новое о Милтоне Эриксоне. Я ре­шил писать о том, что о нем известно, о том, что каждый знает как "типично эриксоновское". Я опишу некоторые аспекты его подхода и основные отличия от подходов других терапевтов. Кое-какие случаи и положения уже публиковались ранее. По­скольку новые случаи из практики Эриксона в наше распоряже­ние, к сожалению, больше не поступят, мы должны продол­жать разбирать и наслаждаться теми, что нам доступны.