|
Трансформация пугающих образов сновидения весьма близка тому, что обычно происходит в сказках: лягушка становится принцессой, зверь — красивым молодым человеком, и т. д. Подобные трансформации, в особенности те, в которых животное или вещь превращаются в человека, по всей видимости, изображают «желание» бессознательных содержаний стать сознательными и участвовать в жизни эго; в сновидениях такое случается как преобразование их примитивной природы (сущности) и движение в сторону человеческой сферы.
Ужасающий неведомый «объект», преследующий эго сновидения, может быть угрожающим для него, но не для самого процесса индивидуации, в который это эго встроено. Исследовать сновидение — значит понять, есть ли какой-нибудь явный признак того, что преследующий «объект» действительно пытается навредить эго сновидения. Он может и просто представлять бессознательный аспект сновидца, пытающийся наладить контакт с эго, хотя этот «аспект» и может стать более агрессивным и пугающим, если эго сновидения сопротивляется такому контакту. Следует помнить, что содержания или свойства тени почти всегда являются господствующему эго-образу в виде суровых угроз, даже и потенциально ценных для эго на следующей стадии индивидуации. Например, женщине, которая многие годы работала со своим сильным негативным материнским комплексом, приснилось: Я сплю в своей постели, но кажется, что я нахожусь в более старом доме, построенном в двадцатые или тридцатые годы. Я слышу громкий стук в переднюю дверь и пугаюсь, потому что мой муж отсутствует в городе, и я нахожусь одна с детьми. Я сознаю, что должна подняться и выйти посмотреть, кто бы это мог быть. Я вижу свет фонаря на заднем крыльце, и это меня снова очень пугает. Я нажимаю «кнопку тревоги» в системе охранной сигнализации и раздается сигнал тревоги — но тут же все замолкает. Перерезана линия электропроводки? Громкий стук появляется снова, и я знаю, что нужно посмотреть, кто там у двери. Мне страшно, но когда я подхожу к передней двери, то
выясняю, что это полиция. Они пришли сказать мне, что произошла авиационная катастрофа с самолетом, на котором улетел мой муж. Возможно, что никого в живых не осталось. Я чувствую, как сильно я его любила и как я переживаю за него.
Объект, пытавшийся проникнуть в ее дом, был пугающим, и ей казалось, что он пытался причинить ей вред. Но вместо этого, когда конфронтация в сновидении актуализировалась, она принесла в спящее сознание компенсаторное чувство любви к мужу и переживания за его жизнь,— знак того, что она отчасти не осознавала глубину своих чувств к нему. Она проснулась, понимая, что он спит рядом с ней в кровати, но воздействие сна было настолько глубоким, что она несколько минут не могла притронуться к нему, сомневаясь, в страхе, что его может там не быть. Ощутимое воздействие сна продолжалось еще несколько часов, и его прояснившееся значение привело к глубокому сдвигу в ее осознании подлинной любви к своему мужу, которого она принимала как нечто само собой разумеющееся среди своих невротических забот.
Физическая опасность для эго сновидения, конечно, неопасна для бодрствующего эго, исключая, разве что эмоции, вызванные таким сном, способные вызвать напряжение в сердечно-сосудистой системе в процессе самого физиологического сна. Наиболее широко распространенный тип тревожного сна, связанный с реальной физической опасностью для эго сновидения, представляет сновидение с падением. По всей видимости, нет никаких реальных оснований следовать народному поверью, что, если в таком сне сновидец «ударится о дно», то наступит реальная физическая смерть. Редко, но бьюает, что человек во сне завершает падение ударом о землю, но если сон продолжается, то обычно происходит некоторый сдвиг в ситуации или в состоянии эго сновидения; последнее может обнаружить себя невредимым или увидеть, что падение было незначительным, скажем, около метра, или эго сновидения может быть «мертвым» во сне, но при этом видеть свое тело и т. д.
Наиболее общая концовка в таких сновидениях — во время «падения» эго сновидения «всплывает на поверхность», оказываясь бодрствующей эго-идентичностью. Такое смещение эго сновидения в бодрствующее эго — частый исход или лизис (lysis) снови-
дений, и необходимо отмечать, когда он возникает. Подобные пробуждения, по всей видимости, преждевременные с точки зрения действия сна, могут рассматриваться как бегство от беспокойства, но иногда они могут также нести и символическую нагрузку. «Проснись, не проспи это!». Данное ощущение «пробуждения» может казаться частью цели того сновидения, в котором женщина получила сообщение от полиции, что ее муж может быть мертвым, и проснулась во всевозрастающем понимании своих положительных чувств к нему.
Важно заглянуть за рамки простого присутствия физической опасности для эго сновидения и произвести некоторую оценку (включая и клиническую) ее значения (вариативного) в контексте всего сновидения. Мужчине приснилось, что буквально на волосок от его тела пролетело копье, брошенное в него; он, в свою очередь, кинул это копье обратно в бросавшего, «монгольского всадника». Его намерением было умиротворить атаковавшего, но своим действием он только воспламенил его гнев. Этот сон указывает на не столь уж редкий мотив: эго сновидения стимулируется быть активным в своих интересах. «Атакующая» фигура может рассматриваться, как взыскующая более агрессивной ответной реакции от эго сновидения. Тот же самый мотив представлен сновидением, в котором зловещая и злая женская фигура бросила в эго сновидения трезубец; эго сновидения, однако, размышляет, что эта зловещая женщина дала тем самым оружие, чтобы противостоять ей, и использует его, освобождая несколько «мертвых» животных, которые после этого возвращаются к жизни.
Агрессия против эго сновидения может, таким образом, служить и более глубокой цели — процессу индивидуации, сосредоточенному на всем паттерне личностного развития на протяжении всего жизненного пространства и связанному с любым отдельным доминирующим эго-образом на любой отдельной стадии жизни в свете своего поддерживающего течения. В силу процесса индивидуации, с которым сновидения, по всей видимости, глубоко связаны, действие в сновидении может выглядеть противостоящим эго сновидения, в то время как его истинной целью является увеличение или трансформация эго в отношении к Самости.
Сновидения о страшных природных катаклизмах, таких, как
землетрясение, показывают скорее фоновый сдвиг эго-состояния, нежели силу, направленную против самого эго сновидения. Теоретически возможно, что такие сновидения, на объективном уровне, могут представлять надвигающиеся изменения в коллективной ситуации, что, скажем, обнаружил Юнг в снах, предзнаменовавших первую мировую войну. Однако, это маловероятно, как указывал он сам в своем интервью на Би-Би-Си с Джоном Фрименом, поскольку сегодня каждый вполне осознанно представляет себе возможность мировых катаклизм — природных или рукотворных; ясно, что подобные образы не компенсируют коллективные сознательные надежды на мир и прогресс. 8
Сны о бедствиях и несчастьях скорее указывают на потенциально резкое и, по всей вероятности, насильственное изменение в безмолвном фоне эго-образа, обладающего господствующим сознанием. Они показывают потенциал главного сдвига в структуре эго-образа. Такие изменения, в случае терапевтического сдерживания, могут оказаться преобразующими; если же их не сдерживать, они могут предвосхитить вспышку острой клинической депрессии, беспокойства (тревоги) и даже психоза.
Психоз
При рассмотрении возможного диагноза шизофрении или другого психотического процесса сны могут оказаться весьма полезными как в плане постановки диагноза, так и в последующем отслеживании самой болезни. Иногда сны оказываются полезными в установлении желательности применения лечебных средств и препаратов или возможного использования других способов поддержки и укрепления эго, таких как, скажем, госпитализация. Искусство чтения снов в этом аспекте — задача не из легких, поскольку никогда нет видимого ясного неизменно присутствующего индикатора. Такие указатели, если и существуют, то часто оказываются контекстуальными каждому отдельному сновидцу, составляют смысл в серии снов данного человека, но могут быть обобщены лишь с большой натяжкой. В качестве самого индикатора зачастую выступает не сновидческий мотив опасности для индивидуального эго сновидения, а сама внешность того, что можно
было бы назвать эксцентричностью образа. Например, животное, прогуливающееся без кожи, или безумец, угрожающий взорвать мир, могут указывать на потенциальное ухудшение клинического состояния. Такие образы всегда должны быть уравновешены относительно силы самого эго. Психоз возникает, когда давление бессознательных процессов подавляет и захватывает эго; это может произойти вследствие резкого колебания в бессознательном давлении или снижении привычного тонуса либо силы эго вследствие чрезмерных стрессов или физических факторов, таких как воздействие психоделических препаратов.
По всей видимости, существует необходимость в исследовании использования образов сновидения для клинической оценки устойчивости эго и психотического давления; изучение данной проблемы потребует внимательных сравнений в хорошо определяемой группе с достаточно длительным сроком наблюдения. Подобное исследование не может быть легким или дешевым, но оно могло бы привнести многое в наше клиническое понимание психологического воздействия антипсихотического лечения. Оно могло бы также дать некоторые ответы на ключевые вопросы взаимодействия разум/мозг в связи с устойчивостью личности.
Физические проблемы
Во всех смыслах, нелегкое дело ставить органические диагнозы, исходя из материала сновидения, хотя существует множество поразительных примеров таких прогнозов: сон о внутреннем «взрыве», предшествующий кровотечению при аневризме аорты, появление персонажей в сновидении с болезнью желчного пузыря до того, как эта болезнь оказалась обнаруженной у сновидца, и т. д. Ретроспективно нетрудно видеть, что сны могут указывать на органические проблемы, но прогностически, это весьма нелегко из-за множества факторов, которые необходимо учитывать. В норме сновидения фигурируют в форме, компенсирующей сознательную позицию бодрствующего эго. Они делают это, обслуживая процесс индивидуации, интересы и цель которого могут быть не обязательно теми же самыми, как у бодрствующего эго, так как индивидуация заботится прежде всего о потенциальной целост-
ности личности, а не о совершенстве какой-то отдельной эго-кон-фигурации. Физическая болезнь может овладеть интересами сознательного эго, но в одинаковой степени это не может затрагивать Самость, инициатора сновидений.
Своим появлением сны проводят различие между личностью и телом, и по всей видимости, эго сновидения скорее связано с личностью, нежели с телесным началом. Когда показатели текущего физического состояния представлены в сновидении, то вовсе не обязательно, чтобы они выглядели как болезнь эго-образа в рамках сновидения; вероятнее всего, они предстанут в ином воплощении, нежели эго сновидения, возможно, это будет образ, воплощающий органическое тело — животное, собственная мать (производящий источник физического тела) или какие-либо иные репрезентации органической жизни.
Сновидения о смерти
Мотив смерти в сновидении является тесно связанным с вопросом представления органической болезни. Видеть во сне, что ты (или кто-либо) умираешь или даже что ты (или кто-либо) мертв — не такое уж редкое дело. Пациенты вспоминают подобные сны с беспокойством и тревогой, высказывая опасение, что сам сон указывает на приближение смерти. Но сны о смерти, по сути,— сны о преобразовании эго-образа. Пока сознательное эго отождествляет себя с отдельным эго-образом, все, что угрожает прочности и долговечности этого отдельного эго-образа будет выглядеть как угроза физической смерти, поскольку само эго столь же тесно отождествляет себя с образом тела,— хотя весьма часто встречающийся мотив сновидения, обозрение самого себя, взгляд на самого себя,— ясно указывает на разъединенность эго сновидения и образа тела.
Смерть в сновидении весьма отлична от значения смерти в бодрствующем состоянии. Образы сновидений — представители комплексов или архетипов. Любое количество образов может ассоциироваться с тем же самым комплексом или архетипом. Такие образы не «умирают». Один образ трансформируется в другой,— превращение, которое часто совершается на протяжении
целой серии сновидений. Последовательность сновидений, рассмотренная выше — включая «взрывающегося щенка», «собаку или ребенка» и «мышь с человеческими глазами»,— иллюстрирует постепенное преобразование образа сновидения, растянутое во времени. Люди, действительно приближающиеся к органической смерти, видят сны, которые, на удивление, не отличаются от других снов, предвосхищающих некоторые значительные перемены, подобно снам о путешествии или предстоящем браке. Такие сны воодушевляют бодрствующее эго фокусироваться прежде всего на сознательных интересах и обязательствах, нежели на приближающейся смерти физического тела. Важно и то обстоятельство, что соответствующих наблюдений и исследований в области умирания и сопутствующих этому сновидений крайне мало, чтобы делать какие-либо определенные конкретные утверждения. Однако кажется, что сновидения значительно меньше озабочены смертью тела, чем процессом индивидуации, так что они рассматривают приближение конца жизни в той же «оркестровке», что и другие основные перемены в жизни. Может ли это означать, что индивидуальная личность переживает свою физическую смерть? Означает ли это, что физическая смерть несколько больше касается Самости, чем значимые перемены эго в пределах жизненного пространства? Эти вопросы достаточно серьезны для науки в целом и для парапсихологии и глубинной психологии в частности.
Основные тезисы для запоминания
1. Одни и те же комплексы могут персонифицироваться целым набором разных образов.
2. Просматривая серию сновидений и ища связную и изменяющуюся структуру внутри нее, можно интуитивно отметить:
а) изменение нюансов комплекса в связи с другими комплексами в том же самом паттерне идентичности и
б) прогностическое улучшение (или ухудшение) паттерна идентичности, такого как паттерн господства — подчинения.
3. Сновидения в начале анализа могут указывать как на диагностический, так и на прогностический элементы, рассматриваемые в первичной клинической оценке.
Глава 5 Вопросы техники
Относительно техники существует одна простая истина: правильная техника в неправильных руках не работает, тогда как неправильная техника в правильных руках работает. Успешное использование анализа сновидений в психотерапии — это не вопрос технической экспертизы. Совершенно адекватной техники нет, поскольку гораздо более важным является личностное уравнение аналитика/анализанда. В рамках такой взаимосвязи сон либо работает, либо следует подбирать другую терапию. Терапевтическое взаимоотношение является теменос'ом (священной границей, алхимическим сосудом, vas или krater), в котором осуществляется преобразующий процесс.
Перенос и контрперенос
Анализ — это процесс, всецело рациональным не являющийся, соответственно в ряде отношений он схож с другими видами исполнительской деятельности, требующей мастерства: исполнением музыки, чтением стихов или актерской игры. Правила, которым следует такого рода деятельность, при всей их специфике содержат и нечто общее, а именно служат правилами поведения или некоторой памяткой о том, что следует держать под контролем.
Возможно, главное, за что отвечает аналитик или психотерапевт,— это поддержка того, что может быть названо преобразующем полем, в котором с наибольшей вероятностью может происходить трансформация психического. Удивительным здесь можно назвать то, что эта трансформация может происходить как у ана-лизанда (прямая цель анализа), так и у аналитика или у обоих! Совершенно невозможно сконструировать такую межличностную ситуацию, в которой влияния исходили бы только из одного источника и двигались бы только в одном направлении. У раннего Фрейда существовало мнение, что аналитик может оставаться полностью объективным и служить своего рода «чистым экраном», на
который анализанд проектирует свою собственную психологию и изживает свой невротический процесс в пределах лечебных возможностей психоанализа. Однако скоро стало очевидным, что кроме искажений переноса, вносимых пациентом в анализ, существуют также и искажения, поставляемые самим аналитиком в форме так называемого контрпереноса.
Собственные взгляды Юнга по этому вопросу, со всей очевидностью, включают в себя качества этого «преобразующего поля». В своей работе «Психология переноса» Юнг показывает, что аналитик и анализанд совместно вовлечены в такой процесс, который полностью осознаваемым не является и оказывается преобразующим для обоих партнеров.9 Кроме того, он рассматривает перенос и контрперенос как специфические формы проекции, возникающей автоматически в любом взаимоотношении.
Тем не менее аналитическая ситуация смоделирована так, чтобы максимизировать преобразующее поле для пациента и минимизировать разрушающий контрперенос у аналитика. Материал пациента обсуждается во всей его глубине как исторически, так и в свете текущих сновидений, и в процессе такого обсуждения аналитик ограничивается относительно малым количеством собственных замечаний, хотя, конечно, для него совершенно невозможно быть «чистым экраном». Кроме того, подготовленный аналитик на протяжении длительного периода проходил свой собственный анализ и должен иметь ясное представление о возможности проектирования своих собственных комплексов на анализанда.
Каким образом сновидения входят в преобразующее поле аналитического взаимоотношения? В большинстве случаев, анализанд вначале видит тот или иной сон, затем приносит его аналитику, и вместе они ищут значение данного сна в жизни пациента. Аналитик и анализанд в этом случае выступают как коллеги или партнеры в изучении бессознательного материала анализанда и соотнесении его с текущим процессом индивидуации. Бывает, однако, что работа со снами вызывает напряжение в подобного рода партнерстве. Обычно это происходит в следующих случаях:
1) Анализанд отождествляет аналитика с фигурой из своего сна.
2) Аналитик возникает в сновидении анализанда в своем собственном облике.
3) Анализанд появляется в сновидении аналитика.
4) Сновидения анализанда или аналитика с сексуальным содержанием в отношении другого лица.
Конечно, встречаются и другие варианты, но эти четыре поднимают главные вопросы техники, используемой для работы со снами такого рода, в связи с преобразующим полем анализа. Попробуем рассмотреть их более внимательно.
1) Анализанд отождествляет аналитика с фигурой из своего сна, хотя эта фигура по своему облику отличается от аналитика. Поскольку в юнговской теории поступки и персонажи в сновидениях не рассматриваются в качестве масок реальности (что соответствует фрейдовскому подходу), то в ходе интерпретации как раз и предлагается выяснение возможного соотнесения фигуры из сновидения с кем-то, кого сновидец знает в бодрствующей жизни. И как мы скоро это увидим, даже если сам аналитик и появляется, то все равно важно удостовериться, свидетельствует ли об этом сон объективно или субъективно. Чрезмерное приписывание фигур сновидения, как относящихся к аналитику может даже усилить перенос до критически опасной черты, особенно в тех случаях, когда сны носят явно эротический характер. Вообще лучше всего придерживаться той позиции, что, если сон имел в виду действительную личность аналитика, то он бы показал его во сне со всей возможной для него ясностью. Другие фигуры способны обнаруживать структуру констеллированных у пациента комплексов и, конечно, могут влиять на перенос, но такой необходимости у них нет. Чрезмерная идентификация образов сна с реальными людьми образует межличностный редукционизм, вызывающий неуместное давление на межличностную сферу смыслов и значений, тем самым, чрезмерно подчеркивая или выделяя аспекты самого переноса в терапевтической ситуации.
2) Аналитик возникает в сновидении анализанда в своем собственном облике. В таких случаях более вероятно, что данное сновидение повествует об объективной ситуации, в которой участвует фигура аналитика, хотя и утверждать этого никак нельзя; аналитик может служить в качестве символической функции, представляющей часть собственной психики пациента («внутренний аналитик»), основанной на взаимодействии с аналитиком, на
представлении, которое более чаще возникает после значимых изменений, наступивших в характере протекающего невроза. На аналитика в случаях подобных сновидений ложится дополнительная забота объективной оценки своей связи с пациентом, включая и все контрпереносные реакции, поскольку сон пациента может указывать на бессознательный аспект аналитика.
3) Пациент появляется в сновидении аналитика. Это должно заставить аналитика серьезно задуматься о возможности контрпереносных искажений, способных препятствовать терапевтическому процессу. Анализанд в сновидении может персонифицировать тот или иной комплекс психоаналитика, констеллирован-ный в его собственной жизни или в самой аналитической ситуации. Такое сновидение по меньшей мере указывает на необходимость как-то видоизменить сознательный взгляд аналитика на пациента. Юнг приводит в пример сновидение, в котором он видел пациента-женщину в значительно более импозантном и представительном виде, чем оценивал ее сознательно, наяву,— пример простой коррекции или компенсации недооценки человека на сознательном уровне.10
Следует ли обсуждать такого рода сновидения с анализан-дом? Исходя из моего опыта, следует, как правило, ответ «нет», хотя его нельзя считать неизменно верным (как и любое правило). Когда обсуждаешь сон о человеке с ним же самим в бодрствующем состоянии, то есть опасность, что этот человек посчитает сон чем-то «более глубоким» или несущим какую-то «другую правду», нежели содержащуюся в сознательной позиции сновидца. Это напоминает проективный экран, предлагаемый человеку, которому рассказывается сон, на который выносится бессознательный продукт, не вполне усвоенный сновидцем. Поскольку пациент не имеет такой же подготовки или опыта, какими располагает аналитик, то вполне вероятно, что могут возникнуть бессознательные искажения его взгляда на аналитика, увеличивающие тем самым последующие трудности в контексте переноса-контрпереноса. То же самое правило действует и в случае обмена сюжетом сновидения между друзьями, хотя, повторяю, во всех правилах есть исключения.
Психоаналитик должен понять — насколько это для него воз-
можно — значение своего сна о пациенте и установить с пациентом осознаваемый контакт относительно того, что происходит между ними. Таким образом, эго аналитика берет на себя ответственность за сам сон и его значение. Если этот сон представляется «неразрешимо» загадочным, то аналитик должен попытаться решить проблему путем супервизии с кем-то из коллег.
4) Сновидения анализанда или аналитика с сексуальным содержанием в отношении друг друга. Это особенно важно в плане работы с ними с соответствующей аналитической техникой так как сексуализация переноса-контрпереноса может привести к ненужным осложнениям, в особенности когда (в исключительных случаях) она отреагирована. Появление сексуальных снов с любой стороны не должно удивлять, поскольку сексуальные чувства естественны во всяком взаимоотношении, в особенности если в нем присутствует эмоциональная глубина. В своих «Тавистокс-ких лекциях» Юнг полагает, что сексуальные сны пациента об аналитике являются его попыткой заполнить эмоциональную брешь между ними.11 Это представляется достоверным и в отношении половой привлекательности вообще — возникновение сексуального сна предполагает наличие потенциальной ценности в неизвестной области взаимоотношения, ценности, которая еще не осознана и поэтому не может быть с достаточной степенью ясности определена, хотя ее присутствие и ознаменовано сексуальной притягательностью. Сексуальные сны могут также указывать на начало трансформативного процесса в бессознательном (у анализанда, либо у аналитика, либо у обоих) наподобие алхимических рисунков, которыми Юнг иллюстрировал свое эссе о переносе. (Бессознательное часто использует сексуальные образные мотивы для символизации не-физических процессов объединения и преобразования, в то время как бодрствующее эго склонно истолковывать подобные образы буквально).
В качестве примера, аналитику приснился половой акт с привлекательной женщиной-пациенткой. Сон приснился за три дня до того, как нечто подобное произошло и у самой женщины. Сознательного сексуального интереса никто из них не проявлял и не ощущал, не было отмечено и никаких действенных попыток или знаков соблазнения или флирта. В последующих сновидениях эта
тема больше ни у аналитика, ни у анализанда не возникала. Параллельные сексуальные сны, по всей видимости, указывали на новую фазу анализа, в которой восторжествовал более преобразующий тон: анализанд получила свежее видение невротических паттернов в своей жизни, включавшей повторяющиеся и навязчивые половые связи и увлечения.
Лечение в анализе
Если аналитик — врач, сновидения могут показывать, когда начать или закончить прием психотропных препаратов в качестве дополнительного лечения с целью облегчить аналитический процесс. Аналитики не-медики, конечно, сталкиваются с теми же проблемами, и у них, естественно, может возникнуть желание проконсультироваться на этот счет. Существуют пуристы, возражающие против любого медикаментозного лечения во время аналитической работы, но такая позиция с каждым днем становится все менее прочной. Общая цель анализа — помочь эго войти в ответственное взаимоотношение с преобразующим и индивидуи-рующим процессом своего психического. Медикаментозное лечение может, строго говоря, как работать на пользу, так и служить препятствием в достижении этой цели. Если лечение с помощью препаратов используется вместо аналитической работы, то это — помеха. Если же оно применяется благоразумным образом, так, чтобы дать эго возможность работать в анализе более эффективно, то оно может оказаться полезной частью трансформативного процесса.
Чрезмерно тревожный пациент (или, наоборот, с полным отсутствием тревоги) не может быть достаточно рефлективным в смысле эффективного продвижения в анализе. Использование транквилизирующих препаратов может оказаться здесь полезным. Аналогичным образом, если пациент настолько подавлен, что уже ничто не вызывает в нем положительной оценки, включая анализ, то существенную помощь могут оказать антидепрессанты. Целью любого медикаментозного лечения является стремление сдвинуть эго пациента в сторону средней линии аффективного давления,
в зону, где ни беспокойство, ни депрессия не оказываются столь поглощающими, чтобы мешать работе терапии инсайта. Но и в случае, когда пациент в достаточной степени не обеспокоен или подавлен, анализ все равно может протекать бесцельно; но в этих случаях, препаратов, способных помочь эго двигаться в сторону средней линии, нет, и движение должно инициироваться либо бессознательными процессами (часто сном), либо аналитиком, вызывающим достаточный аффект своей интерпретацией или наставлением. Иногда одновременная дополнительная работа в групповой терапии вызывает аффективные ответные реакции, которых недостает в аналитической ситуации один-на-один.
Сновидения могут показывать, когда наступает потребность в лекарствах или когда их прием можно безболезненно прекратить, хотя понятно, что сны не следует рассматривать как единственный критерий. У молодого мужчины, например, лечившегося от шизофрении (этот случай уже обсуждался выше), были периоды обострения, когда становилось необходимым увеличить дозировку приема антипсихотических препаратов с тем, чтобы избежать его повторной госпитализации. Как раз перед началом регрессивной фазы в его сновидениях просматривалось несколько повторявшихся мотивов. Эти мотивы включали потерявший управление автомобиль, катящийся назад, животных без кожи и безумную сновидческую фигуру, замышляющую убийство и даже разрушение всего мира. Когда возникают подобные мотивы, лечение препаратами усиливается, часто не позволяя кризису рецидивировать.
Человек в депрессии может продолжать свидетельствовать о своем депрессивном состоянии, несмотря на подспудно наступившее улучшение; это очевидная защита против возобновляющейся ответственности, связанной с утратой роли больного. Если сновидения принимают более нормальную форму, то, возможно, следует без опасений снижать лекарственные дозы или вовсе прекращать медикаментозное лечение, при этом внимательно следя за любым ухудшением клинического состояния. О «нормальности» сновидений лучше всего судить по характеру тех сновидений, которые пациент видел до вспышки депрессии, но наиболее общими мотивами, способными как-то обозначить улучшение
являются: а) отсутствие символов агрессии против эго сновидения и б) отсутствие символов, относящихся к тем периодам прошлого, в которых образовывались или значимо усиливались невротические конфликты.
Редуктивный или проспективный анализ
Редуктивный анализ — это понятие, предложенное Юнгом применительно к традиционному психоанализу, разработанному Фрейдом: сведение текущего конфликта к его предполагаемым истокам в прошлой жизни пациента. Такая редуктивная работа стремится локализовать достаточную причину невроза в прошлом событии, включая прошлую установку к этому событию. Юнг никогда не пренебрегал редуктивным анализом и чувствовал, что последний вполне соответствует текущему терапевтическому моменту (в любом возрасте), когда налицо ясные показатели того, что главный компонент невротической проблемы может быть прослежен вплоть до комплексов, базирующихся на прошлом переживании. Юнг попросту релятивизировал редуктивный анализ, сделав его прежде всего частным случаем, имеющим специфическое применение, лишив его статуса единственного или необходимого средства облегчения всякого невротического страдания. В противоположность редуктивному анализу, проспективный анализ ориентирован более телеологически, задаваясь прежде всего вопросом: куда движется конкретный жизненный процесс, нежели разбирая препятствия и проблемы, с которыми он сталкивался в прошлом.
В повседневной аналитической практике существуют важные основания для применения как редуктивного, так и проспективного анализа. И в этом смысле сновидения могут оказаться наиболее чувствительным индикатором в вопросе выбора соответствующей стратегии.
Первейший намек на то, что необходим редуктивный анализ, содержится в личных амплификациях мотивов сновидения, в их характере и антураже. Мужчина, история болезни которого включала сильные повторяющиеся вспышки депрессии,— каждая
возникала вследствие психодинамических факторов, связанных с изменениями во внешней среде,— постоянно видел во сне свое детство на бедной грязной ферме; по всей видимости, тогда и начались депрессивные обострения. В иное время, когда его состояние было более стабильным, подобные мотивы в сновидениях возникали очень редко. Они указывали на необходимость обращения к комплексам с помощью редуктивного анализа. Другой мужчина, начав проработку острого и стойкого невроза, имел серию снов, действие в которых происходило поблизости от дома, где он жил в детстве,— символическая фиксация на раннем переживании мира в возрасте около трех лет. В этих снах впервые проявились образы неких мафиозных посягательств на судебную систему какого-то несуществующего городка неподалеку от его детского дома, после чего эти видения непосредственно покидали дом на аэроплане (что физически невозможно), и, в конце концов, еще более символический образ подземных, зомбиподобных фигур появлялся оттуда, где были погребены эти мафиозные псевдоморфные «сущности» (возможное указание на то, что они были погребены в бессознательном). Вслед за этой серией снов он стал менять установку в отношении регрессивного характера своей невротической приверженности, предвещая наступление периода улучшения, отмеченного ослаблением своей невротической депрессии.
Напротив, когда образы из прошлого отсутствуют в сновидениях, по всей видимости, не так уж важно фокусироваться на ре-дуктивном анализе. Улучшение может обозначиться быстрее при фокусе на текущих аффективных состояниях и их невротических аспектах. Подобная работа концентрируется на любом аффективно нагруженном аспекте в деятельности пациента: перенос — контрперенос, повседневные перипетии отношений в семье или с друзьями, напряжение в рабочей обстановке, взаимоотношения, наблюдаемые в групповой терапии, и т. д.
Ценность сновидений становится особенно очевидной при работе над текущими аффективными проблемами, поскольку во всех областях, отличных от сновидений, важно вычесть внешнюю реальность из описаний самого пациента. Например, если существует заметная эмоциональная напряженность у пациента при работе с кем-либо, то аналитик должен прежде всего относить эту
напряженность на счет действительной природы того другого лица, нежели искать ее в искажениях, вносимых невротическим восприятием данного пациента. Даже в оценке аффективных ситуаций в области переноса-контрпереноса аналитику трудно оставаться достаточно объективным относительно самого себя при распознании своего собственного контрпереносного вклада в эту проблему. В сновидениях, однако, мы имеем возможность начать изыскание, имея данные, уже носящие символический характер. Поскольку эго не воспроизводит само сновидение, то и искажения эго не следует принимать в расчет, хотя и следует внимательно интересоваться вопросами объективного или субъективного толкования сновидения.
Аффектированное эго и сновидения
В своей работе, посвященной тесту словесных ассоциаций, которая предшествовала его первой встрече с Фрейдом, Юнг достаточно ясно определил природу комплекса и аффектированного эго. Комплекс — это группа связанных между собой идей и образов, удерживаемых вместе общим эмоциональным тонусом, которая базируется на архетипической сердцевине.12 Обсуждая воздействие комплекса на сознание, Юнг определил аффектированное эго как модификацию эго, получающуюся в результате его связи с чувственно тонированным комплексом.13
Эта энергия, связанная с сильно нагруженным комплексом в личном бессознательном, изменяет способность эго поддерживать свое обычное чувство реальности, переводя его в состояние аффектированного эго. Эго переживает утрату привычной для него объективности, чувствует наплыв аффекта, связанного с комплексом, и испытывает затруднение в поддержании обычных границ личной идентичности.
|
