|
Многие черты невозможно строго дифференцировать, т. е. трудно установить, относятся они к ряду акцентуаций или лишь к индивидуальным вариациям личности. Например, если говорить о честолюбии, то следует прежде всего определить, относится оно к сфере интересов и склонностей или является чертой акцентуированного застревания. Последнее определение возможно при яркой выраженности данной черты: твердолобый, слепой карьеризм вряд ли можно отнести к сфере направленности интересов. Кроме того, застревание никогда не проявляется одним только честолюбием, к нему присоединяются повышенная чувствительность к обидам и сильно выраженная злопамятность.
С подобным же положением мы сталкиваемся, наблюдая яркие проявления чувства долга. Его можно отнести к сфере направленности интересов и склонностей, но можно усматривать в нем и черту, свойственную ананкастам. Дифференциация должна учитывать следующие моменты: в случаях, когда чувство долга – просто характерологическая особенность, человек отличается ровным, спокойным поведением, его преданность долгу лишена напряженности и является чертой как бы само собой разумеющейся; у ананкаста же чувство долга сопряжено с беспокойством, постоянными вопросами о том, достаточно ли самоотверженно он поступает.
Весьма интересно и существенно с психологической точки зрения то, что застревающие личности обнаруживают проявления эгоистических чувств (честолюбия, болезненной обидчивости), а педантические – проявления альтруистические, в частности чувство долга. Следует подчеркнуть, что черты застревания взаимосвязаны в основном с эгоистическими чувствами, а черты сомнения, постоянных колебаний (ананкастические) – с чувствами альтруистического порядка. Чем больше человек колеблется в своих решениях, тем сильнее альтруистические чувства завладевают сознанием и воздействуют на принятие решения.
Еще больше бросается в глаза контраст при сравнении ананкастической личности не с застревающей, а с истерической, поскольку истерики еще в большей мере склонны к эгоизму. Они часто принимают необдуманные решения, редко взвешивают свои поступки, оставаясь в эгоистическом кругу направленности интересов, который им ближе (см.: цит. соч.).
Ананкастические и истерические черты пересекаются и с другими чертами индивидуальности. Я уже и прежде занимался вопросом о том (см.: цит. соч., с. 212–214), не является ли длительное раздумывание при принятии решения легкой формой ананкастической предрасположенности или же это просто одно из свойств сферы чувства и воли. Параллельно с этим я пытался также установить, является ли готовность к необдуманным действиям выражением слегка истерического уклона или же ее следует расценивать как самостоятельное проявление свойства из сферы чувства и воли. Имеются и другие неясности такого рода.
Сильно развитая область эмоций у человека активизирует альтруистические чувства – чувство сострадания, радости за чужую удачу, чувство долга. В гораздо меньшей мере в подобных случаях развиты стремление к власти, алчность и корыстолюбие, возмущение, гнев в связи с ущемлением самолюбия. Для эмотивной натуры особенно характерно такое свойство, как сочувствие, но оно может развиться и на другой почве.
Не обнаруживает единой генетической основы и такая черта личности, как тревожность (боязливость). В нормальной степени боязливость свойственна многим людям, но она может стать господствующей, накладывая свой отпечаток на все поведение человека. В этих случаях нередко обнаруживается и физическая основа этого состояния в виде повышенной возбудимости вегетативной нервной системы, которая, воздействуя на сосудистую систему, может привести к физическому чувству стесненности, страха и тоски. Вероятно, лишь в последнем случае констатируется тенденция перешагнуть границы средних проявлений боязливости и вызвать акцентуацию личности.
Из за большого количества пересечений некоторые специалисты полагают, что, рассматривая индивидуальные черты людей, следует отказаться от всяких классификаций и лишь в общем виде описывать наблюдаемое. Я придерживаюсь иной точки зрения, а следовательно, могу ожидать упрека в попытках втиснуть в схему то, что не поддается четкому определению. И все таки я убежден, что существуют основные черты человеческой индивидуальности, существуют объективно и что в силу этого наука должна стремиться к их выделению и описанию. Естественно, это связано с большими трудностями, ведь речь идет не о том, чтобы приспособить диффузный материал к более или менее приемлемой схеме, а о том, чтобы вскрыть объективно существующие, лежащие в основе понятия «личность» черты, несмотря на наличие их многочисленных пересечений.
Акцентуированные черты далеко не так многочисленны, как варьирующие индивидуальные. Акцентуация – это, в сущности, те же индивидуальные черты, но обладающие тенденцией к переходу в патологическое состояние. Ананкастические, паранойяльные и истерические черты могут быть присущи в какой то мере, собственно, любому человеку, но проявления их так ничтожны, что они ускользают от наблюдения. При большей выраженности они накладывают отпечаток на личность как таковую и, наконец, могут приобретать патологический характер, разрушая структуру личности.
Личности, обозначаемые нами как акцентуированные, не являются патологическими. При ином толковании мы бы вынуждены были прийти к выводу, что нормальным следует считать только среднего человека, а всякое отклонение от такой середины (средней нормы) должны были бы признать патологией. Это вынудило бы нас вывести за пределы нормы тех личностей, которые своим своеобразием отчетливо выделяются на фоне среднего уровня. Однако в эту рубрику попала бы и та категория людей, о которых говорят «личность» в положительном смысле, подчеркивая, что они обладают ярко выраженным оригинальным психическим складом. Если у человека не наблюдаются проявления тех свойств, которые в «больших дозах» дают паранойяльную, ананкастическую, истерическую, гипоманиакальную или субдепрессивную картину, то такой средний человек может безоговорочно считаться нормальным. Но каков в таком случае прогноз на будущее, какова оценка состояния? Можно сказать, не колеблясь, что такого человека не ожидает неровный жизненный путь существа болезненного, со странностями, неудачника, однако маловероятно и то, что он отличится в положительном отношении. В акцентуированных, же личностях потенциально заложены как возможности социально положительных достижений, так и социально отрицательный заряд. Некоторые акцентуированные личности предстают перед нами в отрицательном свете, так как жизненные обстоятельства им не благоприятствовали, но вполне возможно, что под влиянием других обстоятельств они стали бы незаурядными людьми.
Застревающая личность при неблагоприятных обстоятельствах может стать несговорчивым, не терпящим возражений спорщиком, но если обстоятельства будут благоприятствовать такому человеку, не исключено, что он окажется неутомимым и целеустремленным тружеником.
Педантическая личность при неблагоприятных обстоятельствах может заболеть неврозом навязчивых состояний, при благоприятных – из нее выйдет образцовый работник с большим чувством ответственности за порученное дело.
Демонстративная личность может разыграть перед вами рентный невроз, при иных обстоятельствах она способна выделиться выдающимися творческими достижениями. В целом при отрицательной картине врачи склонны усматривать психопатию, при положительной – скорее акцентуацию личности. Подобный подход в достаточной мере оправдан, поскольку легкая степень отклонений связана чаще с положительными проявлениями; а высокая – с отрицательными.
Обозначение «патологические личности» следовало бы применять лишь в отношении людей, которые отклоняются от стандарта, и тогда, когда внешние обстоятельства, препятствующие нормальному течению жизни, исключаются. Однако необходимо учитывать различные пограничные случаи.
Жесткой границы нет и между нормальными, средними людьми и акцентуированными личностями. Здесь также не хотелось бы подходить к этим понятиям слишком узко, т. е. неверно было бы на основании какой либо мелкой особенности человека тотчас же усматривать в нем отклонение от нормы. Но даже при достаточно широком подходе к тому, какие качества можно называть стандартными, нормальными, не бросающимися в глаза, все же существует немало людей, которых приходится отнести к акцентуированным личностям. Согласно обследованиям, проведенным в Берлинской клинике Зитте среди взрослых и Гутьяром среди детей, население нашей страны, во всяком случае население Берлина, это на 50 % акцентуированные личности и на 50 % – стандартный тип людей. В отношении населения какого либо иного государства данные могут оказаться совершенно другими. Немецкой национальности, например, приписывают не только такую лестную черту, как целеустремленность, но и довольно неприятную – карьеризм. Может быть, этим можно объяснить, что Зитте нашла среди обследованных ею людей много застревающих и педантических личностей.
Ниже я подробно излагаю свое понимание акцентуированной личности. Однако, поскольку при этом я все время обращаюсь и к личностям патологическим, следовало бы детально изложить сущность моих расхождений во мнениях с некоторыми известными учеными, занимающимися идентичными проблемами. Предварительно укажу, что Бергман, занимаясь комбинированными патологическими чертами, отмечала, насколько наши взгляды совпадают со схемой, предлагаемой К.Шнайдером. В небольшой книжке «Детские неврозы и личность ребенка» я изложил свои взгляды по этим вопросам более полно, поэтому здесь ограничусь несколькими краткими замечаниями.
Педантические, или ананкастические, личности, которых К.Шнайдер вообще не выделяет, представляют собой, на мой взгляд, особо важную группу как в силу своей распространенности, так и в связи с очень широким масштабом отклонений от среднего уровня.
То же можно сказать и о демонстративных, или истерических, личностях, которых в последнее время ряд ученых тоже отказываются выделять в особую группу. Между тем, ананкастические и истерические черты способны сильно отражаться на личности человека.
Понятие «параноический» я трактую несколько иначе, чем было принято до сих пор, так как наиболее существенной стороной его считаю склонность к застреванию аффекта.
Я не ввожу в свою систематику нестойких, неустойчивых личностей, так как в описании их не нахожу единства структуры личности: когда читаешь о таких людях, видишь перед собой то истерических, то гипоманиакальных, то эпилептоидных личностей. Даже если бы под нестойкостью понималось одно лишь слабоволие, все равно я не смог бы отнести эту черту к акцентуации, а отнес бы ее только к вариациям индивидуальности: ведь слабоволие никогда не может достигнуть такой степени, при которой можно было бы говорить о накладывании отпечатка на личность в целом. Следует отметить, что в условиях применяемой ныне диагностики неустойчивость является наиболее распространенной формой психопатии. Это связало с тем, что в понятие неустойчивости включают дополнительно еще множество патологических черт личности, в то же время собственно слабоволие сплошь и рядом к этому понятию не относят.
В главах об акцентуации личности я не рассматриваю и бесчувственность, которую иногда обозначают термином «гебоид».
В этих случаях речь идет, судя по последнему термину, о латентном душевном заболевании. Что же касается обычной холодности чувств, то с нею мы сталкиваемся только при вариациях характера, а не при его акцентуации.
Гипертимические, дистимические и циклотимические личности различаются мной по Кречмеру, однако надо оговорить, что я расцениваю их как личностей, обладающих лабильным темпераментом, а поэтому постоянно колеблющихся между гипертимическим и дистимическим состоянием. Синтонными я считаю, напротив, таких людей, которые обладают, как правило, средним уравновешенным настроением. Из общей массы циклотимических личностей я выделяю аффективно лабильных, склонных к постоянным чрезмерным колебаниям настроения как бы между двумя полюсами.
За счет области мышления и психомоторики следовало бы увеличить количество специальных групп акцентуации темперамента, так как некоторые лица обнаруживают особое возбуждение или торможение именно в процессе мышления, с чем связана и их психомоторика, в частности оживленность или вялость мимики. Эти явления подробно описала Торсторфф.
Более детально здесь следует заняться интровертированными и экстравертированными личностями, поскольку в цитируемых мной работах такой информации нет. В эти понятия я также вкладываю смысл, несколько отличный от общепринятого, хотя они и без того лишь частично сохранили содержание, которое в них в свое время вкладывал Юнг.
В моем представлении эти понятия тесно связаны с периодом переходного возраста, т. е. с периодом формирования у ребенка психики взрослого человека (см.: цит. соч., с. 2280–237). Вкратце изложу свои взгляды по данному вопросу.
Ребенок экстравертирован: он обращен к процессам, воздействующим на его чувства, и реагирует на них соответствующим поведением, мало раздумывая. Взрослый, по сравнению с ребенком, интровертирован: его гораздо меньше занимает окружающее, внешний мир, реакции его гораздо менее непосредственны, он имеет обыкновение предварительно размышлять над поступком, При экстравертированности в мыслях и в поведении преобладает мир восприятий, при интровертированности – мир представлений. У экстравертированного взрослого человека радость принятия решения гораздо интенсивнее, ибо он больше сосредоточен на внешнем, окружающем его мире и поэтому в значительно меньшей степени рассуждает, взвешивает различные возможности; у интровертированного – преобладает тенденция предварительно обдумывать и оценивать решения. Для экстравертированного человека характерно проявление чисто внешней активности, не зависящей от мыслительных процессов, т е. значительно большая импульсивность поведения: эта черта также сродни детской психологии. Нерешительность интровертированного человека связана с усиленной работой мысли, но, несмотря на это, он менее способен ощутить радость в связи с принятием решения.
В детском возрасте экстравертированность у обоих полов имеет одинаковую форму выражения. В отроческом возрасте поворот к интровертированности у мальчиков носит значительно более резкий характер, чем у девочек. Поэтому женщина всегда больше связана с объективными событиями жизни, больше зависима от них и в большинстве случаев обладает более практическим умом. Однако принять необдуманное решение, навеянное моментом, и действовать, не взвесив последствий, – это всегда реальная опасность для нее. Мужчина лучше понимает взаимосвязь явлений и истинные, не всегда очевидные причины их, он больше склонен к обобщениям, его мысль работает в соответствующем направлении более эффективно. Опасность же для мужчины заключается в том, что он пускается в теоретические рассуждения и упускает те возможности, которые требуют незамедлительных действий. Вследствие этого различия нельзя одинаково расценивать акцентуированную экстравертированность и интровертированность у мужчин и у женщин. То, что для женщины является нормой, для мужчины – экстравертированность, и наоборот, то, что у мужчин следует считать нормой, у женщин надо рассматривать как интровертированность.
Решение в экстравертированном плане может быть менее реалистичным и менее объективным, чем в интровертированном, поскольку последнее, принимаемое после основательного и всестороннего взвешивания, всегда бывает более здравым, трезвым. Я согласен с Юнгом, когда он говорит: «Экстравертированные натуры ориентируются на данные конкретные факты, интровертированный человек вырабатывает собственное мнение, которое он как бы „вдвигает“ между самим собой и объективной данностью».
Остановлюсь на том, о чем Юнг пишет дальше: «Говоря об интровертированности, нужно иметь в виду еще и другой тип мышления, который, собственно, еще скорее может подойти под данную рубрику, а именно тип, который не ориентируется ни на непосредственный объективный опыт, ни на общие идеи, полученные посредством объективных выкладок».
Итак, Юнг здесь приходит к выводу, что не только конкретная ориентация на объект исключает интровертированность, но и такие идеи, которые «отталкиваются от объекта». Вначале Юнг говорил, что экстравертированный человек приемлет объективную действительность такой как она есть, интровертированный же внутренне перерабатывает ее; в последующем он выдвигает положение, согласно которому интровертированный человек вообще все объективное воспринимает под субъективным знаком: «Я применяю термин „субъективный фактор“ по отношению к тем психологическим акциям и реакциям, которые, испытывая воздействие объекта, порождают новый факт психического порядка».
Далее еще яснее излагается, что именно представляет собой мышление в интровертированном плане: «Нельзя отрицать в подобных случаях, что идея берет свое начало в неясном и сумрачном символе. Такой идее присущ некий мифологический характер: в одном случае эту идею истолковывают как проявление оригинальности, в другом, худшем, – как чудачество. Дело в том, что архаический символ для специалиста (ученого), незнакомого с мифологическими мотивами, всегда кажется завуалированным». Конкретно это означает, что немалое количество идей можно связать только с экстравертированностью. На с. 468 читаем: «В процессе практического мышления у коммерсанта, техника, естествоиспытателя мысль не может не быть направлена на объект. Не столь ясной представляется картина там, где речь идет о мышлении философа, занимающегося областью идей. В этом случае необходимо прежде всего установить, не являются ли данные идеи лишь абстракциями, возникающими в процессе познавания некоего объекта. Если это так, то соответствующие идеи представляют собою не что иное, как общие понятия высшего порядка, включающие в себя некую сумму объективных фактов. Если же идеи не есть абстракции из непосредственно полученного опыта, то также следует установить, не переняты ли они откуда либо по традиции и не заимствованы ли из окружающей интеллектуальной среды. Если да, то и эти идеи относятся к категории объективной данности, а тем самым и это мышление надо будет признать экстравертированным».
Я считаю мыслительную работу естествоиспытателя экстравертированной лишь в тех случаях, когда его деятельность носит характер собирания, коллекционирования. Чем больше он мысленно перерабатывает наблюдаемое, тем более его психическая деятельность приближается к плану интроверсии. Философу же, разрабатывающему определенные идеи, я приписываю только интровертированный характер умственной деятельности даже в тех случаях, когда ход его мысли основывается на объективных источниках или фактах.
Если я, несмотря на расхождения во мнениях с Юнгом, пользуюсь его терминологией, то это происходит по двум причинам. Во первых, в медицинской психологии эти термины укоренились больше в том значении, которое приписывается им мною. Во вторых, при практическом подходе к вопросу не наблюдается столь большого расхождения, как в области теории. Чем конкретнее примеры, приводимые Юнгом, тем больше я склонен с ним согласиться. Например, Юнг пишет: «Один человек, только услышав, что на улице холодно, тотчас же бросается надевать пальто, другой считает это излишним из тех соображений, что „нужно закаляться“; один восхищается новым тенором по той причине, что все „на нем помешаны“, другой вовсе им не восхищается, но не из тех соображений, что он ему не нравится, а потому, что глубоко убежден: если все чем то восхищаются, то это совсем еще не значит, что данное явление заслуживает восхищения; один покоряется существующим обстоятельствам, ибо, как показывает его опыт, что либо другое все равно невозможно, другой же уверен, что пусть такой результат был уже тысячу раз, но тысяча первый случай может повернуться по иному». Эти противоположные типы поведения я рассматриваю под тем же углом зрения, что и Юнг.
Иногда специалисты недостаточно четко разграничивают экстравертированность и интровертированность поведения с чертами темперамента. Например, гипоманиакальные личности постоянно отвлекаются, они целиком ориентированы в сторону происходящих вокруг событий, готовы в любой момент включиться в них. Их можно обозначить и как экстравертированный тип, однако их поведение лишено специфики экстравертированности.
Айзенк, у которого в диагностике личности экстравертированность и интровертированность играют первостепенную роль, на мой взгляд, не избежал вышеупомянутой опасности и вовлек в число признаков также и гипоманиакальный темперамент. Об экстравертированном человеке Айзенк пишет: «Он любит пошутить, очень находчив, постоянно ищет развлечений, разнообразия; он оптимист, много и охотно смеется. Чрезвычайно деятельный человек, склонен к агрессии, часто им овладевает нетерпение. Не следит за сдержанностью в проявлении чувств; на него не всегда можно положиться». В этом описании явно слышатся нотки гипоманиакального темперамента, который принципиально отличается от темперамента экстравертированной личности. Всегда серьезный, не склонный к оптимизму, не любящий смеяться человек может точно так же проявлять признаки экстравертированности, но только его экстравертированность не так резко бросается в глаза. С другой стороны, гипоманиакальная личность может обладать чертами интровертированности. В дальнейшем мы проиллюстрируем это соответствующими примерами.
Существует еще один фактор недостаточного разграничения типов, проявляющийся в сфере контактов между людьми. Так, человек, живущий преимущественно в мире восприятий, легко устанавливает контакт с другими людьми; тому, кто больше углублен в себя, труднее устанавливать отношения с окружающими. Однако такая зависимость наблюдается не всегда. Человек интровертированный не проявляет большой готовности включаться в общение, и все же он может быстро сдружиться с кем нибудь, тогда как другой человек, всегда ориентирующийся на окружение, живущий «нараспашку», при установлении контактов может испытывать трудности. В чем же причина этого? Очевидно, в установлении непосредственного понимания между двумя людьми, связанного в большой мере с областью выразительности, экспрессии поведения. Несомненно, у некоторых людей существует особый дар действовать на других выразительной, располагающей манерой общения, чутко понимать тончайшие оттенки чувств и настроения других. Но есть и люди, лишенные такого дара, такой чуткости. В первом случае контакт устанавливается быстро даже при наличии интровертированности, во втором – даже у экстравертированных людей установление контакта с другими происходит туго. Способность к установлению контактов и ослабленную контактоустанавливающую функцию часто рассматривают как нечто идентичное экстравертированности и интровертированности соответственно. Особенно часто термины аутизм или шизоидный характер расшифровываются как интровертированность плюс слабость контактов. Четкую грань между тем и другим удалось провести Торсторфф.
После сделанных мною предварительных замечаний я могу обратиться к диагностике акцентуированных личностей. Даже там, где моя методика диагностики ничем не отличается от методик других авторов, описание ее все же не будет излишним: оно покажет, каким образом можно конкретно отграничить одну акцентуированную личность от другой.
Курт Шнайдер говорил, что его схему психопатии трудно применить на практике, так как ряд отдельных черт слишком незаметно переходят друг в друга. В силу этого он в большинстве случаев предпочитает такое общее обозначение, как «психопатия». Я не раз возражал против такого подхода. В данной работе я хотел бы конкретно показать, что те акцентуированные личности, которых я предлагаю отличать друг от друга, в большинстве случаев могут быть распознаны вполне отчетливо независимо от того, идет ли речь об одной акцентуированной черте или о нескольких. Диагностика личности должна проводиться по надлежащей методике.
МЕТОДИКА ДИАГНОСТИКИ ЛИЧНОСТИ
К сожалению, у нас нет пока перечня обязательных вопросов, с помощью которых можно было бы определить акцентуированные черты личности. Это объясняется тем, что, задавая вопросы, мы всякий раз должны применять индивидуальный подход, проверяя, правильно ли нас понял обследуемый, постоянно пристально наблюдая его, контролируя полноценность его ответов. В этих условиях схематическая игра в вопросы ответы бессмысленна, а тесты можно использовать лишь с большими оговорками.
Шмишек и Мюллер составили перечень вопросов, многие из которых я применяю при диагностировании личности. Необходимо, однако, делать поправку на возможные ошибки, так как понятия, связанные с установлением акцентуации личности, можно истолковывать совершенно по разному. Так, например, на определенный вопрос, заданный дважды, один и тот же обследуемый дает противоположные ответы в зависимости от того, как он воспринял это понятие. Можно, конечно, большим количеством наводящих и поясняющих вопросов постепенно свести такие недоразумения к минимуму, но однозначное заключение сделать нельзя, ибо невозможно предвидеть заранее сопровождающую ответ мимику, способную придать разное значение двум идентичным ответам. В другой работе («Выражение лица человека») я подробно осветил, какую важную роль играют наблюдения за мимикой обследуемого при диагностике личности. Мне еще придется коснуться этого вопроса позднее.
Важнейшими средствами диагностики личности являются наблюдение и обследование. Если у врача есть возможность наблюдать человека непосредственно, изучать его поведение на работе и в домашней обстановке, в семье, среди друзей и знакомых, в узком кругу и при большом количестве собравшихся, то, несомненно, можно составить представление о его личности. Впрочем, многое и в этом случае остается скрытым и познается лишь при длительном тесном контакте с наблюдаемым. Однако провести тщательное наблюдение над пациентами едва ли возможно даже в условиях стационара, поскольку здесь люди находятся не в том окружении, в котором обычно проявляются особенности их личности.
Иначе обстоит дело с больными детьми, которые не связаны постельным режимом. Как только такой ребенок привыкнет к обстановке, он начинает «проявлять себя» гораздо выразительнее, чем взрослый больной. Вначале и ребенок стесняется новой обстановки, считая, что она обязывает к непривычному поведению, и испытывая также известную боязнь. Но проходит всего несколько дней, и ребенок начинает чувствовать себя в обстановке стационара как дома. На своих товарищей по палате ребенок смотрит не как на больных, вместе с которыми он проходит курс лечения, а просто как на других детей, с которыми он сталкивался и дома, и на улице, и в школе, с которыми можно играть, ссориться и снова мириться. Общая игра в обстановке детского психиатрического отделения вряд ли отличается от любой другой детской игры. Распорядок в клинике, точное время подъема, еды, отхода ко сну расценивается маленькими пациентами не как обстановка больницы, а как несколько видоизмененный домашний режим. Поэтому наблюдения в клинике над детьми дают гораздо более богатый материал, чем над взрослыми. Кроме того, если врач не может сам заняться наблюдениями над маленькими больными, он может получить сведения у психолога или у сестры воспитательницы, которые находятся с детьми постоянно. Еще больше дает наблюдение в тех случаях, когда непосредственно при отделении есть школа, так как очень важно наблюдать детей и в школьной обстановке. Отношение взрослого человека к труду, к трудовой деятельности, столь важное для суждения о личности в целом, во время пребывания в клинике, естественно, не может выявиться; трудовая деятельность ребенка – это его отношение к школьным занятиям, его работа над домашними заданиями. Таким образом, можно определить, как ребенок справляется с поставленной перед ним задачей, как он относится к обязанностям, насколько важным стимулом является для него соревнование.
Но если у ребенка можно многие данные получить путем наблюдения, то вторая сторона диагностики, т. е. обследование, у взрослого проходит безусловно успешнее, чем у ребенка: у детей еще недостаточно выработана способность к самонаблюдению, поэтому они о себе, о своих внутренних переживаниях в состоянии дать лишь весьма поверхностные сведения. В таких случаях могут помочь расспросы родителей и воспитателей.
Один тип наблюдения в одинаковой мере важен и у детей, и у взрослых – это наблюдение над мимикой, жестикуляцией и интонациями обследуемого. Если мы, например, хотим установить, действительно ли обследуемый испытывает чувство печали, радости, воодушевления, надежды, опасения, разочарования и т. д., как он нас в том заверяет, то одни его слова не могут служить гарантией. Но по мимике можно определить, соответствует ли то, что говорится, истине. Ничего не выражающее лицо свидетельствует о равнодушии обследуемого, вопреки его утверждениям о том, что он полон печали или надежды. Даже в тех случаях, когда при собеседовании говорят о, казалось бы, давно забытых чувствах, эта тема обязательно находит отражение в мимике, ибо чувства оживают вновь, когда о них вспоминают. Даже если в правдивости рассказа пациента можно не сомневаться, то и тогда по мимике можно определить, насколько глубоко затронуло человека описываемое им чувство, например, действительно ли потеря близкого родственника так сильно потрясла его, как он уверяет. Или наоборот, человек хочет скрыть огорчение или досаду и заявляет, что «все это давно забыто». В таких случаях по мимике нередко можно определить, что огорчение не прошло, что оно мучает человека и поныне.
Интонации также часто позволяют судить о том, что говорится, более верно, чем сами слова. Выражение, с которым произносятся фразы, модуляции голоса играют существенную роль. Иногда удается «подслушать» вздох или даже стон, которые выдают то, что в словах показать не хотят. Большое значение имеет и подчеркивание мимикой и голосом того или иного слова (слов). Иногда из рассказов обследуемого мы извлекаем гораздо меньше, чем из сопровождающей рассказ мимики. О чем бы ни шла речь, мимика и интонация могут усилить или ослабить сказанное. Они же могут помочь разобраться в том, уверен ли полностью обследуемый в сообщаемом или кое в чем сомневается. Любое «да», любое «нет» в плане чисто словесного материала как будто однозначны, но тон и мимика позволяют предполагать и другое значение, даже противоположное. Если человек говорит чуть чуть нерешительно, если он почти незаметно растягивает слова, то это может служить знаком, что глубоко в его сознании живет сомнение в сказанном. Неуверенность выражается и мимически – мы видим вопрошающий, ищущий взгляд, иногда полуоткрытый рот, свидетельствующие о том, что вопрос или высказывание еще не доведены до конца. Тут даже не требуется особого предварительного изучения мимики, она как бы сама заявляет о своей диагностической силе, а мы включаем полученные сведения в общее суждение об обследуемом.
Таким образом, наблюдения за мимической, жестикуляционной и фонической системой выразительных средств можно считать важным подспорьем при диагностике личности. Найдутся, конечно, врачи, которые сочтут эту методику малодостоверной. Я же, напротив, хотел бы подчеркнуть, что наблюдения за мимикой – наиболее достоверный из всех методов, которые можно привлечь для диагностирования человеческой личности, ибо здесь чисто духовное содержание находит непосредственное внешнее выражение, которое также непосредственно может быть воспринято другим человеком, о чем я уже писал в своей монографии. Если, например, человек в какой либо ситуации проявляет страх, то это ни в чем не найдет столь отчетливого выражения, как в его мимике. Пусть он даже пытается подавить выражение страха, но мимически это у него получится гораздо хуже, чем попытка скрыть страх словами или какими либо действиями. Если повод для страха незначителен, то по мимике почти безошибочно можно сделать заключение о тревожности, боязливости обследуемого. Разумеется, нельзя точно установить и математически доказать, что определенная мимика человека свидетельствует о переживании им минут радости, печали, сомнения и т. п., но все же этот признак достоверен более, чем всякое иное проявление. Нам хорошо известно из повседневного опыта, что человека можно принимать именно таким, каким он познается нами по мимике и жестикуляции: человек с печальным выражением лица едва ли думает о чем то веселом, а человек, выражение лица которого обнаруживает раздражение, никогда не окажется в мирном и приятном расположении духа. Поскольку мы приходим в таких случаях к выводам непосредственно и иногда очень быстро, то бывает, что о личности человека, просидевшего напротив врача всего каких нибудь две минуты, можно узнать гораздо больше, чем после тщательного обследования его с применением тестов и анкет. Следует, однако, учесть, что даже после прохождения отличной умственной «зарядки» живость ума со временем все более бледнеет (приходит в упадок), если стимулы – пусть в иной форме – не продолжают поступать.
Можно сказать следующее: за единицу времени у человека, привыкшего активно мыслить, рождается больше мыслей, чем у другого, не привыкшего мыслить, независимо от того, у кого из обоих выше интеллект.
Достаточно посмотреть на лицо человека, чтобы составить себе суждение о том, насколько он умственно подвижен. При собеседовании, нацеленном на анализ личности, этот момент весьма важен, ибо, независимо от того, какие вопросы мы задаем и какие ответы получаем, нужно отчетливо представлять себе внутреннюю позицию человека. Особую роль она играет при определении экстраили интровертированности личности. Например, у человека с высшим образованием, привыкшего постоянно оценивать окружающие его объекты, об интровертированности может свидетельствовать ярко выраженная склонность к продуцированию собственных идей. У человека же, не прошедшего достаточной интеллектуальной школы, особенно бросаются в глаза черты экстравертированности.
И все же необходимо признать, что мимика при детальном исследовании черт личности является не более чем превосходным вспомогательным средством. Конкретные констатации отлично подтверждаются выражением лица, но более полная картина личности выявляется при определении всевозможных реакций обследуемого.
|
