|
предметов. Эта деятельность по наименованию, в которой, вероятно, не участвуют
другие организмы, является своего рода плероматизацией живого мира. Кроме того,
отметьте, что грамматические связи имеют довербальный вид. "Корабль натолкнулся на
риф" и "Я отшлепал мою дочь" связаны грамматической аналогией.
Я отправился в Брукфилдский зоопарк в Чикаго, чтобы посмотреть на выводок
волчат. Десять из них спали весь день, а одиннадцатый постоянно находился в
движении, что-то вынюхивая. Волки, возвращаясь домой после охоты, отрыгивают пищу,
чтобы поделиться со щенками, которые в охоте не участвовали. Щенки могут подать
сигнал взрослым волкам, чтобы те отрыгнули пищу. Но в конце концов взрослые волки
отучают малышей от такой пищи, нажимая своими челюстями на загривки волчат и
прижимая их к земле. У домашних собак самки отучают молодняк от молока таким же
образом. В Чикаго мне рассказали, как в предшествующем году один из молодых волков
оседлал самку. Вперед бросился вожак, но вместо нанесения увечья все, что произошло,
свелось к тому, что вожак прижал голову нарушителя спокойствия к земле один раз,
второй, третий, четвертый, а затем отошел в сторону. Коммуникативный сигнал молодому
волку о его поведении основывался на силлогизме в траве. Но давайте вернемся к нашей
молитве:
Отче наш, иже еси на небеси, Да святится имя Твое.
Конечно, мое утверждение, что вся довербальная и невербальная коммуникация
зависит от метафоры и/или силлогизма в траве, не означает, что вся вербальная
коммуникативная связь является - или должна являться - логической или
неметафизической. Метафоры проходят прямо сквозь Креатуру, пронизывают ее,
поэтому, естественно, вся вербальная коммуникация обязательно включает метафору. А
метафора, одетая в слова, добавляет со своей стороны те характерные черты, которых
можно достичь при помощи слов:
возможность простого отрицания (на довербальном уровне нет слова "нет"),
возможность классификации, дифференциации в системе "подлежащее-сказуемое" и т.д.
И, наконец, существует возможность при помощи слов перепрыгнуть от форм
метафоры и поэзии к сравнению. При добавлении "как будто" способ коммуникативной
связи превращается в прозу, и тогда следует четко подчиняться всем ограничениям
силлогизмов, которые предпочитают логики. Наша молитва тогда превращается в
следующее:
Если бы было так, чтобы ты был как бы жив, тогда стало бы возможным общаться
с тобой при помощи слов. Поэтому, хотя ты, конечно, и не мой родственник, так как ты
только как будто существуешь, так сказать, в другой плоскости (на небесах), и т.д....
Как вы знаете из человеческой этнографии, творчество человеческого разума
способно на такую крайность, и, что самое удивительное, эта крайность может создать
религию - например, среди бихевиористов. Используя модную метафору, правое
полушарие может аплодировать осторожной, в виде прозы логике левого.
Сам акт перевода - из метафоры в сравнение, из поэзии в прозу - может стать
сакраментальным, священная метафора для частного случая религиозной позиции.
Войска Кромвеля могли носиться по всей Англии, разбивая и отбивая носы, головы и
даже половые члены у статуй в церквах в состоянии религиозного рвения, одновременно
подчеркивая полное непонимание всей метафорической их священности.
Я обычно говорил, причем неоднократно, что протестантское толкование слов:
"Это мое тело - это моя кровь" используется вместо чего-то вроде: "Это олицетворяет
мое тело - это олицетворяет мою кровь". Такое толкование изгнало из церкви ту часть
разума, которая является ответственной за метафору, поэзию и религию - часть разума,
наиболее принадлежащую церкви, - но удержать ее вне пределов церкви нельзя. Нет
сомнений, что войска Кромвеля творили свою собственную (ужасную) поэзию своими
актами вандализма, в которых они на самом деле сокрушали метафорические половые
органы, как будто они были подлинными в понятии левого полушария.
Какая путаница! Но тем не менее мы не можем просто отказаться от метафоры и
силлогизма в траве, так как силлогизм первого рассматриваемого нами образца мало
пригодится нам в биологическом мире до изобретения языка и отделения подлежащих от
сказуемых. Другими словами, все выглядит так, как будто и 100 тысяч, и миллион лет
тому назад в мире не было силлогизмов типа первого образца, а только второго, и тем не
менее у организмов все было в порядке. Они пытались так организовать себя в своей
эмбриологии, чтобы иметь два глаза, каждый со своей стороны носа. Они пытались так
организовать себя в своей эволюции, чтобы у человека и лошади были общие сказуемые,
- то, что зоологи сегодня называют гомологией. Становится очевидным что метафора -
это не просто красивая поэзия, не хорошая или плохая логика, а на самом деле логика,
на которой строится весь биологический мир, главная характерная черта и связующее
звено этого мира мыслительного процесса, который я попытался очертить для вас.
III. МЕТАЛОГ:
ПОЧЕМУ ТЫ РАССКАЗЫВАЕШЬ ИСТОРИИ? (МКБ)
Дочь: Папа, почему ты так много о себе говоришь?
Отец: Ты имеешь в виду, когда мы разговариваем? Не уверен, что я много говорю
о себе. Конечно, есть много такого, что никогда не всплывает наружу,
Дочь: Да, это так. Но ты рассказываешь все время одни и те же истории.
Например, ты представил свою эпистемологию в введении, рассказав, как ты к ней
пришел, а сейчас ты рассказываешь об экскурсии в Чикагский зоопарк. А я слышала
сотни раз, как ты ходил в зоопарк Сан-Франциско и любовался играющими выдрами. Но
ты никогда не рассказывал о том, чем ты играл в детстве. Был ли у тебя щенок в
детстве? Как его звали?
Отец: Тпру, Кэп. Этот вопрос останется без ответа. Но ты совершенно права
относительно того, что, даже когда я рассказываю истории из моего опыта, я говорю не о
себе самом. Эти истории о чем-то другом. Рассказ о выдрах - это рассказ о понятии, что
для того, чтобы два организма могли играть, они должны быть способны послать сигнал -
"это игра". А это ведет к пониманию, что этот вид сигнала, метакоммуникация, или сигнал
о сигнале, будет частью их коммуникативной связи постоянно.
Дочь: Ну да, но мы тоже два организма. И у нас та же проблема, о которой ты
всегда говоришь, то есть о выяснении, чем же мы занимаемся: играем, исследуем или
еще что-нибудь. О чем это должно мне
говорить, то, что ты не рассказываешь о нас с тобой в то время, когда я была
маленькой? А ты все хочешь говорить о выдрах. В зоопарке.
Отец: Но, Кэп, я вовсе не хочу говорить о выдрах. Я даже об игре не хочу
говорить. Я хочу говорить о разговоре про игру.
Дочь: Разговор о разговоре о разговоре. Чудесно. Итак, все превратилось в
пример с логическими типами. Рассказ о выдрах - это рассказ о метасигналах, а рассказы
о том, как ты рос в позитивистской семье, - про учебу, так как в мыслях об учебе и о том,
как учиться учиться, ты начал понимать важность логических типов. Сигналы о сигналах,
учение об учении. Я должна сказать, что хотя логисты претендуют на обладание новыми
и лучшими моделями логических типов, именно ты максимально с большей пользой их
используешь, чего не делает почти никто другой.
Но, папа, я не думаю, чтобы ты мог говорить о говорении, о говорении без
разговора, и я имею в виду разговор о чем-то конкретном, осязаемом и реальном. Если
ты рассказываешь об игре, в которой я не участвую, означает ли это, что мы не играем?
Отец: Возможно, мы играем, но мы, кажется, запутались. Тебе следует отличать
логические типы в словах нашего разговора от общей структуры коммуникации, где
словесный разговор - это только часть. Но в одном ты можешь быть совершенно уверена:
это в том, что разговор не касается ничего "осязаемого и реального". Он может быть
только об идеях. Никаких поросят, выдр или щенков. Только идеи поросят и щенков.
Дочь: Видишь ли, однажды вечером я проводила семинар в Линдисфарне
(Колорадо), и Уэндел Берри спорил и утверждал, что вполне возможно непосредственное
познание мира. В комнату влетела летучая мышь и в панике заметалась, представляя
кантовскую вещь в себе. Я поймала ее чьей-то широкополой ковбойской шляпой и
выпустила наружу. Уэндел сказал:
"Смотрите, эта летучая мышь действительно была здесь, часть реального мира".
А я ответила: "Да, но, видишь ли, идея этой летучей мыши все еще здесь, она мечется,
представляя различные эпистемологии и спор между Уэнделом и мною".
Отец: Да, хотя нельзя сбрасывать со счетов и то, что Уэндел - поэт. Но правда и
то, что так как мы все млекопитающие, в какие бы словесные игры мы ни играли, мы
ведем речь о связи. Профессор Х встает у доски и читает своим студентам лекцию о
высшей математике, постоянно повторяя: "преобладание, преобладание, преобладание".
А профессор У, говоря о том же материале, постоянно повторяет слово "зависимость".
Дочь: Как та кошка, о которой ты все время говоришь. Она вместо "молоко,
молоко" говорит "зависимость, зависимость".
Отец: Но что более интересно - это то, что кто-то вроде Конрада Лоренца может
говорить о коммуникации связей между гусями и сам превращается в гуся у доски - и это
более полный доклад о гусях, чем тот, который мы слышали о выдрах...
Дочь: И он говорит с аудиторией о доминировании в то же самое время. Человек
говорит о гусе, о связи, о связи между людьми... С ума сойти! И все в аудитории
притворяются, что ничего не происходит.
Отец: Ну, другие этологи очень пренебрежительно относятся к Лоренцу. Вроде
как к обманщику.
Дочь: А что они понимают под обманом?
Отец: М-м-м, ну это неправильное смещение логических типов. Но я бы сказал,
что в подражании гусю Лоренц проявляет умение поставить себя на место другого. Я
ведь встречаюсь с той же проблемой: люди называют меня обманщиком, когда я
использую логику метафоры при разговоре о биологическом мире. Но мне это кажется
единственным разумным способом при разговоре о биологическом мире, так как это
способ, которым организуется Креатура.
Дочь: Да уж... Умение поставить себя на место другого, Метафора. Они кажутся
мне похожими. Мне кажется, что называть это обманом - все равно, что участвовать в
беге наперегонки с помехами вроде одной руки, привязанной за спиной, или просто
бежать в мешках.
Отец: Согласен.
Дочь: Но, папа, давай вернемся к теме разговора. Я все-таки хочу знать, почему
ты всегда рассказываешь о себе. А большинство рассказов обо мне, в металогах и т.д.,
неправда, они просто выдуманы.
Отец: Неужели что-то должно в действительности произойти, чтобы быть
правдой? Нет, ~я не так выразился. Для того, чтобы сообщить правду о связи, об
отношении, или для того, чтобы пояснить мысль. Большинство подлинно значительных
историй не про дела, действительно произошедшие, - они справедливы в настоящем, а
не в прошлом. Миф о Кевембуанге, убившем крокодила, который по поверьям...
Дочь: Слушай, давай не будем этого касаться. Я хочу знать следующее: почему
ты рассказываешь так много историй, и в основном о себе?
Отец: Ну, что ж, могу сказать, что только несколько рассказов в этой книге обо
мне. Что же касается причины, почему я рассказываю так много историй, насчет этого
есть анекдот. Жил-был человек, и был у человека компьютер. Человек спросил у
компьютера:
"Рассчитываешь ли ты, что когда-нибудь будешь мыслить, как человек?" После
пощелкиваний и потрескиваний из компьютера вышел листочек, на котором было
написано: "Это напоминает мне случай...".
Дочь: Итак, люди мыслят рассказами. Но, может быть, ты плутуешь со словом
"рассказ"? Сначала компьютер использует фразу, которой обычно "вступают" в рассказ, и
анекдот - это тоже вид рассказа, и кроме того, ты сказал, что миф о Кевембуанге не о
прошлом, а о чем-то другом. Итак, что такое рассказ на самом деле? Есть ли
другие виды рассказов? А как насчет деревьев? Они тоже мыслят рассказами? Или они
их рассказывают?
Отец: Ну, конечно. Слушай, передай мне, пожалуйста, вон ту раковину. Да здесь
же целый набор разных, причем чудесных рассказов!
Дочь: Вот почему ты ее положил на каминную полку?
Отец: То, что ты видишь, есть продукт миллионов ступенек, никто не знает
точного количества последовательных изменений в поколениях генотипа, ДНК и все
такое. Вот тебе и один рассказ, так как раковина должна иметь такую форму, которая
может эволюционировать на протяжении этого миллиона ступенек. И раковина сделана,
как ты и я, из повторов частей и повторов повторов частей. Если ты взглянешь на
человеческий позвоночник - очень, кстати, красивая вещь, - ни один позвонок не является
совершенной копией другого, а каждый является видоизменением предыдущего. Эта
раковина с правым завитком - и завиток тоже очень красив. Эта форма может расти и
развиваться в одном направлении, не изменяя основных пропорций. Итак, раковина
обладает рассказом о своем росте внутри геометрической формы и, кроме того,
рассказом о своей эволюции.
Дочь: Я знаю: я однажды взглянула кошке в глаза и увидела там завитки.
Поэтому я поняла, что завитки происходят от чего-то живого. И это рассказ о нашем
разговоре, который все-таки превратился в металог.
Отец: И затем, смотри, несмотря на то, что у раковины есть выступы, не дающие
ей кататься по дну океана, она стерта и отполирована - но это уже другая история.
Дочь: Ты упомянул и позвоночник, так что истории человеческой эволюции также
присутствуют в разговоре. Но даже когда ты не упоминаешь человеческое тело, есть
общие образцы, которые становятся основой для узнавания. Вот что я имела в виду,
когда много лет назад сказала, что каждый человек является своей главной метафорой.
Мне нравится раковина, потому что она похожа на меня, но и потому, что она от меня
отличается.
Отец: Вот поэтому я и рассказываю истории, и иногда Грегори - персонаж этих
рассказов, иногда - нет. Очень часто рассказ об улитке или о дереве - это рассказ обо
мне или о тебе. Но самый большой фокус получается, когда эти рассказы стоят рядом.
Дочь: Параллельные притчи?
Отец: Затем есть класс рассказов, которые мы называем моделями (models), они
довольно схематичны и, подобно притчам, исходящим от учителей или религий,
существуют для облегчения мыслительного процесса относительно других вещей.
Дочь: Ну, а перед тем, как ты перейдешь к моделям, я хочу отметить, что
рассказы об улитках и о деревьях - это также рассказы о тебе и обо мне. И я всегда
прислушиваюсь к тем рассказам, которые ты не рассказываешь, и делаю все возможное,
чтобы читать между строк. А сейчас ты можешь рассказать мне о моделях или даже о
Кевембуанге, если хочешь. В этом нет ничего страшного - я уже слышала их раньше.
IV. МОДЕЛЬ (ГБ)
Я предложил вниманию читателей различие между Креатурой и Плеромой, а
сейчас настала необходимость начать разъяснение связи между этим различием и
такими понятиями, как "форма", "структура", "истина" и, с другой стороны, такими
понятиями, как "событие" или "процесс".
Я предложил в "Разуме и природе", чтобы мы смотрели на происходящее в
биосфере - мире мыслительного процесса - как на взаимодействие между этими двумя:
структурой (structure), или формой (form), с одной стороны, и процессом (process), или
потоком (flux), с другой, или, скорее, как на взаимосвязь между элементами жизни, к
которым относятся эти два понятия.
Уильям Блейк в "Свадьбе рая и ада" говорит; "Разум есть граница или внешняя
окружность энергии", и в этом определении мы можем заменить его "разум" нашей
"структурой", а его "энергию" нашим "процессом", то есть потоком событий,
сдерживаемым в определенных границах.
Блейк был современником Томаса Янга (1773-1829), который ввел понятие
"энергия" в физику в качестве технического термина: "произведение (его 1/2) массы или
веса тела на квадрат числа, выражающего его скорость". Но Блейк, вероятно, не знал
ничего об этом определении. Для него энергия была больше страстью или духовной
силой. К языковой иронии судьбы можно отнести тот факт, что старое использование и
более строгое физическое определение слились вместе в таком бессмысленном понятии,
как "психологическая энергия", так что физическая энергия превратилась сейчас в
прокрустову модель для живости, возбуждения, мотива и чувства. Фрейд зашел даже
настолько далеко, что принял сохранение энергии в качестве метафоры, объясняющей
определенные аспекты человеческой энергии, и размышлял об этих вещах в грубых
количественных терминах, представляя себе какой-то бюджет психологической энергии.
Модель взаимодействия между структурой и процессом лежит в основе многих
аргументов данной книги, поэтому необходимо понять связь между этими понятиями и
проблемами познания или описания.
Модель имеет несколько применений: во-первых, она дает нам язык, достаточно
схематичный и точный, так что связи внутри моделируемого объекта можно сравнить со
связями внутри модели. В западных языках, к примеру, мы начинаем с называния частей,
а затем связи между этими частями выступают в роли сказуемых, приданных обычно к
одной части, а не к двум или более частям, между которыми существует связь. Требуется
точный и четкий разговор о связях, и модель зачастую облегчает нам это. Вот в этом и
заключается первая цель модели.
Вторая цель модели появляется тогда, когда мы имеем словарь связей, так как
именно тогда модель будет генерировать, порождать вопросы. Тогда можно взглянуть на
моделируемый объект, имея в виду эти специфические вопросы, и, может быть, найти на
них ответы.
Наконец, модель становится инструментом для сравнительного изучения
различных областей явления.
Теперь, чтобы разъяснить некоторые значения этой модели-структуры, я приведу
пример специфической экологической ниши, используя эти понятия. Затем я займусь
исследованием формальных сходств и различий между примером и различными
уровнями познания, социальными процессами формирования характера и т.д.
Я выбрал данный пример, так как он и связи, в нем содержащиеся, знакомы
большинству читателей, хотя, немногие смогли бы нарисовать чертеж системы
отопления своего дома. Не считая профессионалов, мы мало знаем о количественных
аспектах изоляции, тепла от печей, термостатических выключателей и т.п. Но мы знаем,
что в таких системах закольцованы цепи причинно-следственных связей. Итак, вы
поняли, что в качестве примера я выбрал схематическое жилище, в котором есть человек
со своей историей, печь с термостатом и окружающая среда, в которую система
нерегулярно отдает тепло. То есть это, вероятно, простейший пример для иллюстрации
совместного функционирования структуры и процесса в саморегулирующейся системе.
Дом с термостатическим управлением особенно интересен, так как включает цифровую
систему "пуск-стоп" для контроля постоянно изменяющегося количества под названием
температура.
Начнем тогда со знакомого предмета на стене гостиной. Этот предмет не что
иное, как циферблат термостата. Благодаря циферблату обитатель жилища обладает
большей степенью контроля за своей нишей, чем птица над гнездом или долгоносик над
укромным теплым местечком под корой дерева, где он устраивает себе жилище.
Этот прибор на стене представляет собой маленький ящичек с обычным
термометром снаружи, который виден обитателю дома и который сообщает последнему о
температуре в непосредственной близости от циферблата. Термометр не влияет на
отопительную систему, разве что через обитателя, в том случае, когда последний на него
посмотрит.
Тот же маленький ящичек содержит еще один термометр, обычно невидимый.
Этот термометр представляет язычок из двух металлических пластин, наложенных друг
на друга. Пластины выполнены из разных металлов с разными тепловыми
характеристиками, так что при нагревании один металл расширяется больше, чем другой.
В результате при нагревании это устройство из пластин изгибается. Степень изгиба
соответствует уровню температуры в данный момент. Во время изгиба и разгиба эти
пластины взаимодействуют также с электровыключателем, который запускает печь при
понижении температуры и выключает ее при повышении температуры.
Это устройство из двух металлов не измеряет температуру по отношению,
скажем, к шкале Фаренгейта, как мы обычно думаем о термометре. А измеряет он
температуру по отношению к верхнему и нижнему порогам чувствительности,
определенным хозяином дома, который, поворачивая маленькую ручку, может
"установить" термостат. При повороте ручки он передвигает вторую половину
электрического контакта или ближе, или дальше от конца металлического языка, так что
для включения выключателя потребуется большее или меньшее изменение
температуры. Поворачивая ручку, хозяин тем самым изменяет рамки, в которых может
варьироваться температура до включения или выключения печи, повышая или понижая
оба порога.
К ручке обычно подсоединен указатель в системе Фаренгейта или Цельсия,
показывающий среднюю температуру, вокруг которой и должен колебаться термостат.
Эта информация приводит к заблуждению, то есть она предполагает, что термостатом
управляет средняя температура. Термостат же ничего не ведает об этой средней
температуре и управляется порогами максимума и минимума. Мы можем даже сказать,
что температура дома не управляется, когда она находится в диапазоне между порогами.
Другими словами, система соответствует тому, что инженеры называют "нацеленной на
ошибку", хотя указатель, подсоединенный к упомянутой ручке, казалось бы, намекает, что
система "нацелена на достижение задачи". Эта маленькая эпистемо-логическая ложь, эта
фальсификация того, как, откуда мы знаем, что думаем, что знаем, характерна для
культуры, в которой мы живем.
Этот маленький ящичек в гостиной интересен тем, что находится на стыке (месте
|
