|
Выводы этих эфемерных, и в итоге вредных, учений нельзя применять к людям. Это неправомерно — люди же всё понимают, осознают, имеют некую крупицу свободы воли, поэтому они способны изменить свое поведение. Это трудно, но — возможно. И они могут жить, не подавляя друг друга, безопасно для окружающей среды, не уродуя ландшафты и не вызывая геологических и космических катаклизмов. Люди могут и должны создать общественную самоорганизацию, т.е. такое общество, которое будет органически и разумно развиваться. Но им «всего лишь» не дают такой возможности. И не дает не кто иной, как именно хищная власть. И таким образом, человечество ныне — полностью в руках хищных высших иерархов. Люди — это заложники хищного диктата. Заложники в чистом виде, в руках доподлинных террористов…
И всё же в истории явственно ощущается конечная обреченность хищного диктата. Все формы социального общежития, которые были реализованы за всё историческое время, хищный диктат «успешно и надежно заваливал», приводил к краху. От рабовладения до нынешнего капитализма и недавнего псевдосоциализма. Этносы «под отеческой опекой» высших иерархов всех времен и народов гибли. Общественные системы разлагались и распадались. То же самое происходит и сейчас. С той разницей, что хищный нынешний мировой диктат, в лице международной финансовой олигархии (трехсот богатейших семейств мира), уверенно ведет к гибели уже не отдельные этносы, не государства, а всю нашу планету в целом. Они живут («They live») так, как будто сами они — с другой планеты, и им, в случае чего, есть куда улететь. Выбрасывают вредоносные отходы в слаборазвитые страны Третьего мира. Там же организуют вредные производства. А теперь и к нам пожаловали с теми же подарками. Это же не выход, — все равно, что выбрасывать ядовитый мусор из окна дома или через забор двора. Что это? Всё та же недальновидность, — прямое следствие их «социальной паранойи». И кто знает, быть может, у них уже есть столь же «мудрые» планы уничтожения большинства человечества? Путем болезней, психотронного оружия, или прямого воздействия на генофонд.
Л.Гумилев считает деятельность хищных властей высшей закономерностью. Дескать, из глубин космоса на Землю обрушивается «пассионарный толчок». Рождаются энергичные мутанты — «пассионарии», они набирают под стать себе подручных («субпассионариев»), и процесс этногенеза пошёл. Завоевания, создание империй, подавление простых людей («гармоников»)… Но вот поумирали, поубивали «герои пассионарии» друг друга. А народились уже развратники да пьяницы. Они то и просадили отечество, продали Родину за гроши вражескому соседнему, более «пассионарному» этносу [14]. Но зачем искать причины бед человеческих где то в дальнем космосе? Ведь в каждой общественной катастрофе, в каждом человеческом несчастье есть конкретные причины и непосредственные виновники, по которым действительно «веревка плачет».
После всего сказанного можно уяснить и то, почему закономерности функционирования и развития общества в целом не поддаются теоретическому осмыслению и моделированию. Все подобные теории описывают общество как живую систему типа клетки или организма. Человечество же, как видим, представляет собой смешение совершенно разнородных иерархий. (Это справедливо и для больших сообществ, типа государств). Другими словами, человечество следует уподобить совокупности развивающихся организмов, в которых живут и плодятся многочисленные паразиты — и внутренние и внешние. Эти паразиты — хищные субструктуры. «Одноклеточные» маньяки одиночки и «симбиозные объединения» — шайки аферистов, банды грабителей. «Паразитарные колонии» — транснациональные компании и чуждые интересам народа. «СПИДовые» правительства. Именно они навязывают обществу противоестественные для диффузного большинства формы общежития. Многие из этих паразитов обществу неизвестны, они действуют скрытно, владеют большей информацией. Сюда же следует отнести и «культурно идеологические» диверсии Это начавшиеся с XV века, и с тех пор непрекращающиеся, фальсификации и подделки культурно исторических памятников и документов. Историю постоянно шельмуют.
Л.Гумилев назвал всю новую и новейшую историю «сплошным враньем», с ним нельзя не согласиться, вспомним, сколько раз переписывали нашу отечественную историю. Кроме того, уже давно началось и всё усиливается сознательное, целенаправленное воздействие на социальные процессы со стороны влиятельных паразитарных групп. Причем на всех уровнях — государственном, финансовом, криминальном. От развязывания войн и подготовки революций до устранения неугодных деятелей. Ну и «само собой» — сплошная коррупция во властных структурах. Единственный путь выяснить правду — это нечто вроде попытки проверить лапласовский детерминизм (узнать одновременно импульсы всех частичек Мира), и он столь же фантастичен: в один день арестовать и допросить «с пристрастием» буквально всех ключевых финансовых и политических деятелей мира и вскрыть все государ ственные и ведомственные архивы. Вот тогда многое прояснилось бы.
Поэтому исторический процесс не может быть описан «в формулах».
Можно усмотреть лишь самые общие «абрисы» этой зловещей, быстро меняющейся фигуры. Все социально исторические «охваты» делаются как бы «задним числом».
Прогнозировать удается лишь в самом общем виде, в вероятностной форме перспективных тенденций, типа тренд анализов. В огромной массе пророков правы бывают лишь единицы, да и то — это всегда слепое угадывание. Правда, последние потуги ученых в этой области весьма примечательны. Это — уподобление общественных систем, в частности, государств, неким «вихревым сгусткам», находящимся в турбулентном режиме. «Яйцеголовые» честно расписались в своем бессилии, неразборчиво, но — красиво. Примечательно и то, что попытки создания таких «общественных теорий» (что то на манер «теорий единого поля» в физике) не прекращаются. Ситуация, напоминающая знаменитую лихорадку изобретательства «вечного двигателя». (Автор самокритично, хотя и неохотно, ставит в этот же ряд и собственную концепцию).
Итак, охота хищных гоминид на человечество, а заодно и на всю биосферу Земли, с ее флорой и фауной продолжается. Охотятся они на всех подряд, в том числе и друг на друга. Самые распространенные приемы этой охоты — моральное и физическое насилие, подавление человека, ущемление его прав, принижение его человеческого достоинства. Когда у человека стремятся отнять всё то, что может отличить его от животного. Наиболее крупномасштабная форма такой хищной охоты — это бесконтрольная государственная власть (а контролировать таковую пока что невозможно, особенно «снизу»). Жертвы всегда под рукой и в полном составе. На втором месте стоит власть больших денег. Вот они МОГУТ контролировать даже государственную власть, и возможно, что «финансовое насилие» уже вышло и на первое место, всё очень на то похоже. К ним примыкают все остальные формы подавления людей, их ограбления, духовного порабощения и т.п. «Братья меньшие» официальной антисоциальности (направленности против интересов общества) это — уголовщина, тоталитарное сектантство, духовное растление с помощью СМИ и т.д. Всё это сопровождается усиленным отравлением «людской почвы» с помощью алкоголя и наркотиков, Вот таково «содружество хищных сил» в человеческом социуме. Таким образом, понятие «хищности» по отношению к человеку имеет более широкий смысл. Спектр ее чудовищности несравним с «безобидной», вынужденной хищностью животных, так или иначе, но всё же играющих в Природе роль санитаров. Человеческие же хищные «санитары» больше похожи на всемирный «клуб самоубийц», в первоочередную задачу которого входит «потянуть за собой всех».
Кажется, что ничего сделать нельзя, хищную власть не победить, «мафия вечна».
И всё же есть надежда, что разоблачение самозванной «расы господ» в глазах народа раз и навсегда воспрепятствует подобным поползновениям в будущем. Признание общественным мнением откровенной параноидальности хищных приведет к тому, что и вправду все «властолюбцы окаменеют, станут как черные скалы», дальше «злостно забитой» социально психологической позиции двинуться они не смогут («злости много, но ты — на цепи»). Все властные уровни в общественной иерархии будут хищным заказаны, закрыты «анти волчьими красными флажками». Им будет отсечен «путь наверх». В их распоряжении останутся уголовщина (бандитизм, мошенничество) да наемничество в воюющих армиях. При подобной «профессиональной переориентации» хищных и войны должны бы резко пойти на убыль: ведь это именно они развязывают их. Для мирового сообщества, да и еще и в условиях глобальной кооперации, справиться с хищной напастью будет уже более простой задачей. Понятно, что всё это задачи мирового сообщества будущего, а не нынешнего — охищненного. В наших силах лишь стараться приблизить это Будущее.
Но неужели осознание людьми своего кардинального отличия от заправляющих в этом мире хищных может стать столь эффективным средством борьбы? Чуть ли не революцией духа? Пошевелим немного «задним умом».
Представим себе какую либо кризисную (революционную, военную) ситуацию прошлых лет. Уже принадлежащую истории. Изменилось бы что нибудь, если бы люди уже тогда знали о наличии в обществе хищных гоминид? Или еще б лучше — обладали способностью распознавать хищные виды. Правда, люди и раньше знали, что власть имущая нечисть, политическая свора способна устроить простым людям любую мерзость, чем она в основном и занята. Что это в большинстве своем сборище пустобрехов. Люди о чём то догадывались, но им казалось раньше, что это только шайка необыкновенных гадов и выродков. А так — тоже обычные люди. Немного убийцы, но внутри ж добрые.
Но вот сообщают, что всё это не так. Что люди не владели достоверной информацией. Вся эта публика, мягко говоря, вообще не люди! Но созданы Природой, буквально как назло, по образу и подобию человеческому.
Наука выяснила, что это виды двойники. Как ложные опята. Поэтому этих тварей ни в коем случае нельзя путать с людьми. Нужна предельная осторожность, это пострашней ядовитых сатанинских грибов. Ибо для них стереть людей в порошок, послать их на смерть — сущее удовольствие! А уж посудачить об этом, потягивая коньячок — и вовсе райское наслаждение! В зоопсихологии (традиционной) это определяется как «тергоровый рефлекс хищника». Жизненно для них необходимая тяга помурлыкать и потереться об еще теплое, но уже неживое тело забитой жертвы.
Легко ли было бы после этого подбить людей участвовать, да еще и с энтузиазмом, в смертоубийственных затеях хищных властителей?!
ПРИЛОЖЕНИЕ. ПРОИСХОЖДЕНИЕ ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ ВИДОВ
Если ты хочешь понять что либо, узнай, как оно возникло.
Б.Ф. Поршнев
В этом году — грустный юбилей. Четверть века назад ушел из жизни профессор Борис Федорович Поршнев (1905 1972). Именно ему удалось ответить на вековечный «важнейший вопрос всех вопросов» — о том, как же на самом деле обстоит всё с происхождением «человека разумного». Монография «О начале человеческой истории» явилась последней работой ученого и вышла в свет уже посмертно. Она задумывалась автором как центральная часть более обширного произведения — «Критика человеческой истории». Трагическая смерть прервала работу великого ученого, но всё же он успел сказать свое последнее — вещее — слово. С момента выхода в свет (1974 г.) этого эпохального труда [1] прошло уже более чем два десятилетия, но в трудах исследователей, занимающихся вопросом происхождения человека, гениальные прозрения Поршнева даже не упоминаются. Удивляться этому не приходится, наоборот, это даже знаменательно: перед нами традиционный, уже классический — несущий истину — глас вопиющего в пустыне. Так прислушаемся же к этому голосу. (Дальнейшее изложение является конспективно реферативной «выжимкой» из трудов Б.Ф.Поршнева, с добавлением иной — видовой — интерпретации концепции антропогенеза «по Поршневу»).
АДЕЛЬФОФАГИЯ
Если непредвзято поставить вопрос об отличительных признаках человека, которые даны опытом истории и не могли бы быть «в другом смысле» распространены на животных, то таковых окажется только два. И удивительно: они словно стоят где то в стороне от столбовой дороги развития наук.
Во первых, люди — единственный вид, внутри которого систематически практикуется крупномасштабное, рационально не объяснимое, взаимное умерщвление.
И во вторых, столь же странно, на первый взгляд, еще одно отличие: люди — опять таки единственный вид, способный к абсурду, а логика и синтаксис, практическое и теоретическое мышление — его деабсурдизация.
Организм же животного ведет себя в любой, даже в искусственно созданной, ситуации с физиологической точки зрения совершенно правильно, либо дает картину нервного срыва (неадекватные рефлексы), сконструировать же абсурд, или дипластию, его нервная система неспособна. Всё развитие человеческого сознания в ходе истории есть постепенное одоление первоначальной абсурдности, ее сдвижение на немногие краевые позиции.
И вот, как выяснилось, эти две человеческие особенности не только взаимосвязаны, но и полностью взаимообусловлены, ибо произрастают они из одного и того же, страшного феномена. Это — т.н. адельфофагия, или умерщвление и поедание части представителей своего собственного вида. Она то и привела к возникновению рода человеческого — Homo sapiens.
Весь материал об ископаемых гоминидах подтверждает вывод, что между ископаемыми высшими обезьянами (вроде дриопитека, рамапитека, удабнопитека, проконсула) и человеком современного физического типа расположена группа особых животных: высших прямоходящих приматов. От плиоцена до голоцена они давали и боковые ветви, и быстро эволюционировали.
Высшая форма среди них, именуемая палеоантропами, в свою очередь весьма полиморфная, вся в целом и особенно в некоторых ветвях — по строению тела, черепа, мозга — в огромной степени похожа на человека. Низшая форма, австралопитеки, напротив, — по объему и строению мозга, по морфологии головы, — в высокой степени похожа на обезьян, но радикально отличается от них вертикальным положением.
На языке таксономии можно выделить внутри отряда приматов новое семейство: прямоходящих, но бессловесных высших приматов. В прежнем семействе Hominidae остается только один род — Homo, представленный (по нынешним традиционным научным воззрениям) единственным видом Homo sapiens sapiens. Его главное диагностическое отличие (церебро морфологическое и функциональное) принимаем по Геккелю — «дар слова». На языке современной физиологической науки это значит: наличие второй сигнальной системы, следовательно, тех новообразований в коре головного мозга (прежде всего в верхней лобной доле), которые делают возможной эту вторую сигнальную систему.
Напротив, новое, выделенное нами выше, семейство троглодитиды (Troglodytidae) морфологически не специализировано, т.е. оно представлено многими формами. Диагностическим признаком, отличающим это семейство от филогенетически предшествующего ему семейства понгид (Pongidae — человекообразные обезьяны), служит прямохождение, т.е. двуногость, двурукость, ортоградность, независимо от того, изготовляли они орудия или нет.
В семействе этом достаточно отчетливо выделяются три рода: 1) австралопитеки, 2) археоантропы, 3) палеоантропы. Каждый же из родов, делится на известное число видов, подвидов. В родословном древе приматов в плиоцене от линии антропоморфных обезьян ответвилось семейство троглодитид.
От" линии троглодитид (гоминоидов) в верхнем плейстоцене ответвилось семейство гоминид: на современной поверхности оно представлено лишь т.н.
Homo sapiens sapiens, которому присуще такое новообразование, как органы и функции второй сигнальной системы, примечателен также и необычайно быстрый темп этого ароморфоза.
Более чем столетним трудом археологов и антропологов открыто не что иное, как обширное семейство животных видов, не являющихся ни обезьянами, ни людьми. Они прямоходящие, двуногие, двурукие. Они ничуть не обезьяны и ничуть не люди. Они животные, но они не обезьяны. Это семейство включает в себя всех высших прямоходящих приматов, в том числе и тех, которые не изготовляли искусственных орудий. И все троглодитиды, включая палеоантропов (неандертальцев), — абсолютно не люди. (Этих последних мы будем называть «троглодиты» — от Troglodytes, термина, впервые предложенного К.Линнеем).
Однако этот тезис встречает то же кардинальное возражение, что и сто лет назад: раз от них остались обработанные камни, значит они люди, значит это труд, «древность человека, таким образом, это древность его орудий». Но для какого именно «труда» изготовлялись эти каменные «орудия»?!
Реконструирован же не характер труда этими орудиями, а лишь характер труда по изготовлению этих орудий. Главное же — для чего?! Как они использовались?! Ответ на этот вопрос и дает ключ к экологии всего семейства троглодитид на разных уровнях его эволюции.
Разгадка же состоит в том, что главная, характеризующая всех троглодитид и отличающая их, экологическая черта — это некрофагия (трупоядение). Один из корней ложного постулата, отождествляющего троглодитид с людьми, состоит в том, что им приписали охоту на крупных животных. Отбросить же эту запутывающую дело гипотезу мешают предубеждения.
То, что наши предки занимались «трупоядением» оказывается, видите ли, унизительным для их потомков. Но надо вспомнить, что есть не труп вообще невозможно, разве что сосать из жил живую кровь или паразитировать на внутренних органах. Наша современная мясная пища является всё тем же трупоядением — поеданием мяса животных, убитых, правда, не нами, а где то на бойне, возможно в другой даже части света, откуда «труп» везли в рефрижераторе. Так что нетрупоядными, строго говоря, являются только лишь вампиры (напр., комары) и паразиты (типа глистов, вшей, клещей), питающиеся с «живого стола».
Таким образом, можно безоговорочно признать тезис о гоминидах охотниках неправомерным, находящимся в отдаленном родстве с мифом о «золотом веке». Все эти людские самооправдания и самовозвеличивания очень долго прикрывали истинный образ нашего предка: «падальщика», «трупоеда»,
«некрофага». Человек почему то должен был явиться, а не развиться: ханжескому человеческому сознанию требовался «акт творения», и он (этот акт) был сотворён — это оказалось сделать проще, нежели кропотливо заниматься вопросом антропогенеза.
Та ветвь приматов, которая начала специализироваться преимущественно на раскалывании костей крупных животных должна была стать по своей морфологии прямоходящей. В высокой траве и в кустарниках для обзора местности необходимо было выпрямляться, тем более для закидывания головы назад, когда по полету хищных птиц высматривалось местонахождение искомых останков. Но этому примату надо было также нести или кости или камни.
Двуногость обеспечивала высокую скорость бега, возможность хорошо передвигаться в скалах, плавать в воде, перепрыгивать через что либо.
Это были всеядные, в немалой степени растительноядные, но преимущественно плотоядные высшие приматы, пользующиеся обкалываемыми камнями как компенсацией недостающих им анатомических органов для расчленения костяков и разбивания крупных костей животных и для соскребывания с них остатков мяса. Однако для умерщвления животных никаких — ни анатомо морфологических, ни нейрофизиологических — новообразований у них не было.
Так что троглодитиды включились в биосферу не как конкуренты убийц, а лишь как конкуренты зверей, птиц и насекомых, поедавших «падаль», и даже поначалу как потребители кое чего остававшегося от них. Троглодитиды ни в малейшей степени не были охотниками, хищниками, убийцами, хотя и были с самого начала в значительной степени плотоядными, что составляет их отличительную экологическую черту сравнительно со всеми высшими обезьянами.
Разумеется, при этом они сохранили и подсобную растительноядность. И не существует никакой аргументации в пользу существования охоты на крупных животных в нижнем и среднем палеолите. Троглодитиды, начиная с австралопитековых и кончая палеоантроповыми, умели лишь находить и осваивать костяки и трупы умерших и убитых хищниками животных.
Впрочем, и это было для высших приматов поразительно сложной адаптацией. Ни зубная система, ни ногти, так же как жевательные мышцы и пищеварительный аппарат, не были приспособлены к подобному «трудовому занятию». Овладеть же костным и головным мозгом и пробить толстые кожные покровы помог лишь ароморфоз, восходящий к инстинкту разбивания камнями твердых оболочек у орехов, моллюсков, рептилий, проявляющийся повсеместно и в филогенезе обезьян. Троглодитиды стали высокоэффективными и специализированными раскалывателями, разбивателями, расчленителями крепких органических покровов с помощью еще более крепких и острых камней. Это была чисто биологическая адаптация к принципиально новому образу питания — некрофагии. Троглодитиды не только не убивали крупных животных, но и имели жесткий инстинкт ни в коем случае не убивать, ибо иначе разрушилась бы их хрупкая экологическая ниша в биоценозе. Прямоходящие высшие приматы разбиватели одновременно должны были оказаться и носильщиками, ибо им приходилось или нести камни к местонахождению мясной пищи или последнюю — к камням. Поэтому троглодитиды и были прямоходящими: верхние конечности должны были быть освобождены от функции локомоции для функции ношения. Так что «орудия труда» в нижнем и среднем палеолите были средствами разделки останков крупных животных и абсолютно ничем более. Эти «экзосоматические органы» троглодитид эволюционировали вместе с видами, как и вместе с изменениями всей фауны. В этом процессе можно выделить три больших этапа.
1). Первый — на уровне австралопитеков, включая сюда и т.н. Homo habilis (умелый). Это было время богатейшей фауны хищников убийц, типа махайродов (саблезубых тигров), высокоэффективных убийц, пробивавших покровы даже толстокожих слонов, носорогов, гиппопотамов. И австралопитеки, по видимому, использовали тогда даже не обильные запасы мяса, оставляемые хищниками, а только костный и головной мозг, для чего требовалось лишь расчленять и разбивать кости. Для этого достаточно было и использования обычных, не оббитых камней, поэтому то ископаемые австралопитеки и не оставили «орудий своего труда», им еще пока не требовалось этого «умения».
Костный мозг травоядных составляет величину порядка 5 % их веса, так что у того же древнего слона этого питательного вещества было 200 300 кг.. плюс столько же весил и костный мозг. Претендентов на эту, богатую протеином, пишу практически не было, за исключением грызунов и насекомых.
2). Затем пришел глубокий кризис хищной фауны, отмеченный, в частности, и полным вымиранием махайродов. Австралопитеки тоже обречены были на исчезновение. Лишь одна ветвь троглодитид пережила кризис и дала совершенно обновленную картину экологии и морфологии: археоантропы. Роль собирателей и аккумуляторов относительно свежих трупов сыграли широко разветвленные течения рек. Все достоверно локализованные нижнепалеолитические стоянки расположены на водных берегах, у изгибов рек, у древних отмелей и перекатов, при впадениях рек в другие реки и т.п, природных ловушках для плывущих или волочащихся по дну туш. Задачей археоантропов было пробивать их шкуры и кожи, рассекать связки камнями в форме рубил, которые научились изготовлять еще «умельцы» из рода Homo habilis, перенесшие механизм раскалывания костей камнями и на сами эти камни для получения лучших рубящих и режущих свойств. Таким образом, на этом этапе развилось поедание не только мозга, но и уже мяса, вероятно, в соперничестве с крупными пернатыми хищниками стервятниками.
3). Новый кризис наступил с разрастанием фауны т.н. пещерных хищников (пещерные львы, медведи). На долю рек как тафономического (могильного) фактора снова стала приходиться малая часть общей массы умирающих травоядных. Род археоантропов был обречен тем самым на затухание.
И снова лишь одна ветвь вышла из кризиса морфологически и экологически обновленной — палеоантропы (троглодиты). Их источники мясной пищи уже нельзя описать однотипно. Палеоантропы находят симбиоз с разными видами хищников, со стадами разных травоядных, наконец, с обитателями водоемов. Их камни всё более приспособлены для резания и разделки мяса животных, поверхностно уже поврежденных хищниками, хотя их по прежнему привлекает извлечение мозга.
Этот высший род троглодитид способен расселиться, т.е. найти мясную пищу в весьма различных ландшафтах, по прежнему решительно ни на кого не охотясь.
Но и этому третьему этапу приходит конец вместе со следующим зигзагом флюктуации хищной фауны в позднем плейстоцене. Необычайно лабильные и вирулентные палеоантропы осваивают всё новые и новые варианты устройства в среде, но кризис надвигается неумолимо. Это и есть тот переломный этап, на котором начинается восхождение к Homo sapiens, тот критический период, когда полиморфный и политипический род троглодитов, или, собственно палеоантропов вплотную приблизился к новому экологическому кризису — к возросшей трудности получения мясной пищи. Новые формирующиеся в конце среднего плейстоцена биогеоценозы вытесняли прямоходящих плотоядных высших приматов, несмотря на всю их изощренную приспособляемость.
Природа оставляла теперь лишь очень узкий эвентуальный выход этим удивительным животным четвертичной эпохи, так круто развившимся и теперь обреченным на вымирание. Он состоял в том, чтобы нарушить тот самый, дотоле спасительный, принцип «не убей», который составлял глубочайшую основу, сокровенный секрет их пребывания в разнообразных формах симбиоза с животными. Первое условие их беспрепятственного доступа к остаткам мертвого мяса состояло в том, чтобы живое и даже умирающее животное их не боялось.
Троглодиты должны были оставаться безвредными и безобидными, и даже кое в чём полезными, например, сигнализирующими об опасности соседям в системе биоценоза.
И Природа подсказала узкую тропу, которая, однако, в дальнейшем вывела эволюцию на небывалую дорогу. Решение биологического парадокса состояло в том, что инстинкт не запрещал им убивать представителей своего собственного вида. Экологическая щель, которая оставалась для самоспасения у обреченного на гибель высокоспециализированного («специализация парализует, ультраспециализация убивает» [2]) вида двуногих приматов, всеядных по натуре, но трупоядных по основному биологическому профилю, состояла в том, чтобы использовать часть своей популяции как самовоспроизводящийся кормовой источник. Нечто подобное небезызвестно в зоологии. Оно называется адельфофагиен («поедание собратьев»), подчас достигающей у некоторых видов более или менее заметного характера, но всё же не становящейся основным способом питания. Тем более не существует прецедента, чтобы это явление легло в основу эволюции, не говоря уже о последующих чисто исторических трансформациях этого феномена.
Таким образом, этот кризис и выход из него охарактеризовался двумя экстраординарными явлениями. Во первых, редчайшим среди высших животных видов феноменом — адельфофагией (другими словами, произошел переход к хищному поведению по отношению к представителям своего же собственного вида). И во вторых, совершенно новое явление — зачаточное расщепление самого вида на почве специализации особой пассивной, поедаемой части популяции, которая, однако, затем очень активно отпочковывается в особый вид, с тем, чтобы стать в конце концов и особым семейством. Эта дивергенция двух видов — «кормимых» и «кормильцев» — протекала необычайно быстро, и ее характер является самой острой и актуальной проблемой во всём комплексе вопросов о начале человеческой истории, стоящих перед современной наукой.
Никакой инстинкт у животных не препятствует поеданию себе подобных, даже и принадлежащих к одной стае или популяции. Все признаки каннибализма у палеоантропов, какие известны антропологии, прямо говорят о посмертном поедании черепного и костного мозга, вероятно, и всего трупа подобных себе существ. Только чуждый биологии моралист, исходящий из неких неизмеримо позже сложившихся норм, может усмотреть в этой утилизации наличных ресурсов мясной пищи что либо порицаемое. Мертвый представитель своего вида — тем самым уже не представитель своего вида.
Как видим, наши предки раньше всего приспособились убивать себе подобных. А к умерщвлению животных перешли много СПУСТЯ после того, как научились и привыкли умерщвлять своих. Так что охота на другие крупные виды стала уже первой субституцией убийства себе подобных. Этот экологический вариант стал глубочайшим потрясением судеб семейства Troglodytes. Всё таки указанные два инстинкта противоречили друг другу: никого не убивать и при этом убивать себе подобных. Произошло удвоение, или раздвоение, экологии и этологии поздних палеоантропов. Но их прежний образ жизни не мог вполне смениться «войной всех против всех» внутри собственной популяции. Такая тенденция не могла бы решить пищевую проблему: вид, питающийся самим собой, — это биологический perpetuum mobile.
Выходом из противоречий оказалось расщепление самого вида палеоантропов на два подвида. От прежнего вида сравнительно быстро и бурно откололся новый, становящийся экологической противоположностью. Если палеоантропы не убивали никого кроме подобных себе, то эти другие, назовем их Homo pre sapiens (человек формирующийся), представляли собой инверсию: по мере превращения в охотников, они не убивали именно палеоантропов. Они сначала отличаются от прочих троглодитов только тем, что не убивают этих прочих троглодитов. А много, много позже, отшнуровавшись от троглодитов, они уже не только убивали последних, как и всяких иных животных, как «нелюдей», но и убивали подобных себе, т.е. и других Homo pre sapiens. Эту практику унаследовал и Homo sapiens, всякий раз руководствуясь тем мотивом, что убиваемые — не вполне люди, скорее, ближе к «нелюдям» (преступники, иноверцы).
Еще одной помехой в становлении подлинной антропологии выступает мнение, будто кто то из наших плейстоценовых предков, не удовлетворившись изобретением «орудий труда», в один прекрасный день открыл или изобрел способ добывания огня, похитив его тайну у молнии или у вулкана, как Прометей для людей похитил огонь у богов. Это мнение — одна из опор представления о громадной, многомиллионнолетней отдаленности начала человеческой истории. Следы огня, как и оббитые орудия, якобы свидетельствуют о человеке — о его разумном творческом духе. Эпитеты типа «огненная революция» уже стали рабочими терминами у многих палеоантропологов.
Но ведь тот факт, что троглодитиды оббивали камни камнями, несет в себе и очевидную разгадку появления у них огня. При ударе камней друг о друга, естественно, сыпались в большом количестве искры, которые и вызывали неизбежное тление настилок любого логова и жилья троглодитид, несомненно, мало отличавшихся от настилок берлог, нор, гнезд других животных. Таким образом, зачатки огня возникали непроизвольно и сопровождали биологическое бытие троглодитид. Первая польза, извлеченная ими из такого тления («издержек производства»), — это вытапливание с его помощью костного мозга из трубчатых и губчатых скелетных костей.
Так что об «открытии» огня не приходится вообще говорить, — он появился помимо воли и сознания троглодитид. От них потребовалось «открытие» обратного рода: как сделать, чтобы огонь не возникал. С ростом ударной техники этот гость стал слишком назойливым, он уже не мог быть безразличным, а становился вредным. В ходе этой борьбы с непроизвольным и необузданным огнем наши предки мало помалу обнаруживали в обузданном, локализованном огне и выгодные для себя свойства.
Всё можно свести к трем главным этапам освоения огня.
I. Древний, нижний палеолит. Непроизвольный, «дикий» огонь. Огонь преимущественно в виде искры, тления, дыма. От протлевания и прогорания гнездовой настилки на всём пространстве обитания до начала ее локализации.
От полной бесполезности огня для археоантропа до начала использования дыма от тления (запаха) и тепла для вытапливания костного мозга.
II. Средний палеолит. «Прирученный» огонь. Огонь преимущественно в форме тления, теплой и горячей золы, угольного жара. От начала локализации возгораемого материала до угольной ямы. От использования дыма (запаха), от добывания костного мозга до начала использования жара для обогревания и приготовления пищи.
III. Верхний палеолит и далее. «Одомашненный» огонь. Огонь преимущественно в форме жара, пламени, горения. От угольной ямы до ямы печи и светильника. Появление новых способов получения огня: высекание пиритом и специальным кремниевым кресалом, трением дерева о дерево. Освоение приема тушения огня водой. Но всё это уже дело рук Homo sapiens.
Из сказанного видно, что речь идет о процессе, занявшем не менее миллиона, а то и двух миллионов лет, т.е. о процессе, по темпу своему чисто биологическому, а не историческому.
Кроме этого, пользование огнем способствовало потере троглодитидами волосяного покрова, этому столь загадочному явлению. Подобный способ терморегуляции практически уникален среди млекопитающих. Но вот как раз сочетание таких экологических факторов, как сбор костей в полуденный зной (во время отдыха настоящих хищников) и воздействие тепла кострищ (пепельных ям), и привели к этому способу теплообмена, эффективному лишь в условиях солнцепека да постоянного контакта с жаром от огня.
Еще одно прямое следствие столь длительного и постоянного общения с теплом, «всепогодности» троглодитид — это возникновение у них т.н.
«диэструса», т.е. постоянной «сексуальной готовности» — и v самок и самцов.
Это то и сделало людей (точнее, уже их предтеч — гоминид) «самым сексуальным животным». Неким аналогом здесь является доместикация (одомашнивание): содержание животных в постоянном тепле хлева или дома также делает их в сексуальном отношении более свободными от климатических периодов; эффекты гона, течки и т.д, сохраняются в несколько редуцированной форме, почти так же, как и у человека — в виде повышенной его весенней сексуальности.
|
