Хорни Карен "Невроз и личностный рост. Борьба за самоосуществление"

Вообще говоря, существуют три основные концепции назначения морали, основанные на разном истолковании сущности человеческой природы. От навязанных запретов и ограничений не могут отказаться те, кто верит (какими бы словами это ни называлось), что человек по природе грешен или движим примитивными инстинктами (Фрейд). Целью морали тогда становится приручение или преодоление status naturae (естественного состояния) человека, а не его развитие.

Цель морали становится иной для тех, кто верит, что человек от природы и «добр» и одновременно «плох» (грешен или деструктивен). Тогда сердцевиной морали становится подстраховка конечной победы врожденной доброты, очищенной, направленной или усиленной такими элементами, как вера, разум, воля или благодать — в соответствии с особенностями главенствующей религиозной или этической концепции. Здесь ударение не ставится исключительно на победе над злом или на подавлении зла, поскольку есть и позитивная программа. Однако она опирается или на некую сверхъестественную помощь, или на сильный идеал разума или воли, который сам по себе подразумевает применение запрещающих и сдерживающих внутренних предписаний.

И, наконец, проблема нравственности предстает совершенно иной, когда мы считаем, что врожденными у человека являются конструктивные силы развития, эволюции, и именно они побуждают человека к осуществлению заложенных в нем возможностей. Это не означает, что человек в своей основе добр и хорош, поскольку противное подразумевало бы заранее данное человеку знание о добре и зле. Это означает, что человек по природе своей добровольно стремится к самоосуществлению, и его система ценностей вырастает из этого стремления. Ясно, что он не может раскрыть свой человеческий потенциал, если не верит в себя, не активен и не продуктивен, если он не строит отношения с людьми в духе взаимности, если отдается, по выражению Шелли, «поклонению темному идолу Я» («dark idolatry of self») и постоянно приписывает свои недостатки несовершенству окружающих. Вырасти, в истинном смысле слова, он сможет только возлагая ответственность за это на самого себя.

Таким образом, когда критерием выбора того, что нам взращивать в себе или искоренять, становится вопрос: препятствует или способствует эта моя установка или влечение моему человеческому росту, мы приходим к идее о нравственности эволюции. Как показывает частота неврозов, любой вид принуждения может с легкостью направить конструктивную энергию в неконструктивное или даже деструктивное русло. Но при наличии веры в автономное стремление к самоосуществлению мы не нуждаемся ни во внутренней смирительной рубашке для нашей непосредственности, ни в хлысте внутренних предписаний, подгоняющем нас к совершенству. Несомненно, такие дисциплинарные методы могут очень помочь в подавлении нежелательных факторов; но не вызывает сомнений также, что они вредят нашему росту. Мы не нуждаемся в них, потому что видим лучший способ преодоления деструктивных внутренних сил, и он состоит в том, чтобы перерасти их. Путь к этой цели лежит через все большее сознавание и понимание себя. Следовательно, самопознание в данном случае не является самоцелью, но служит средством освобождения сил спонтанного роста личности.

В этом смысле работа над собой становится не только первейшей нравственной обязанностью, но в то же время (в очень реальном смысле) первейшей нравственной привилегией. Искомая трансформация зависит от нашего желания работать над собой и происходит настолько, насколько серьезно мы относимся к нашему росту. Теряя невротическую одержимость собой, мы обретаем свободу роста, освобождаемся для любви и заботы о других людях. Мы хотим обеспечить им возможность для нестесненного роста, пока они молоды, и помочь им любым возможным путем найти и осуществить себя, когда они блокированы в своем развитии. Идеалом применительно к себе или к другому становится освобождение и культивация сил, ведущих к самоосуществлению.

Я надеюсь, что эта книга также будет способствовать такому освобождению — тем, что в ней ясно указываются препятствующие ему факторы. К. Х.

Глава 1В ПОГОНЕ ЗА СЛАВОЙ

Каковы бы ни были условия, в которых растет ребенок, он (если только не страдает умственным расстройством) научится так или иначе обращаться с другими людьми и наверняка приобретет какие-то практические навыки. Но в нем присутствуют и такого рода силы, которые невозможно ни выработать в форме навыка, ни обрести посредством научения. Вам не нужно (да вы и не можете) учить желудь, как ему вырасти в дуб. Но если желудю дать возможность, его внутренняя сущность раскроется сама собою. Сходным образом, если человеку предоставлена возможность, он склонен раскрывать заложенные в нем человеческие задатки. При этом он будет развивать уникальные живые силы своей реальной сущности: чистоту и глубину своих собственных чувств, мыслей, надежд и увлечений; умение рассчитывать свои силы; силу воли; особый дар или талант; способность к самовыражению и способность строить отношения с людьми так, как подсказывает сердце. Все это в свое время поможет человеку обрести свою систему ценностей и жизненных целей. Короче говоря, он будет расти в сторону самоосуществления, те есть осуществления себя, существенно не отклоняясь от этого направления. И поэтому теперь, и на протяжении всей книги, я говорю о подлинном я, подлинном себе как о центральной внутренней силе, общей всем людям и все же уникальной и неповторимой. Сила подлинного я человека и есть глубинный источник его роста.*

* Говоря далее о росте, я всегда подразумеваю то же, что и здесь — здоровое свободное развитие в соответствии с индивидуальными и наследственными задатками данного человека.

Только сам человек может развить присущие ему способности. Но, чтобы «вырасти из желудя в дуб», человек, как и любой другой живой организм, нуждается в благоприятных условиях; он нуждается в «теплой атмосфере», которая давала бы ему ощущение внутренней безопасности и свободы, позволяющее иметь свои собственные мысли и чувства и выражать именно себя. Он нуждается в доброй воле других людей не только потому, что ему во многом необходима помощь, но и потому, что они должны вести его по жизни и побуждать стать взрослой и состоявшейся личностью. Он нуждается в здоровых столкновениях с желаниями и волей других людей. Следовательно, если он растет вместе с другими, в любви и столкновениях, он вырастает в соответствии со своим подлинным я.

Но многие неблагоприятные влияния могут помешать ребенку расти в соответствии с его индивидуальными потребностями и возможностями. Подобные неблагоприятные условия слишком многочисленны, чтобы перечислять их здесь. Но, подведя им итог, мы оказываемся перед фактом, что окружающие ребенка люди слишком глубоко погружены в свои собственные неврозы, чтобы любить ребенка или хотя бы думать о нем, как об отдельной самобытной личности; их установка по отношению к ребенку определяется их собственными невротическими потребностями и реакциями.* Проще говоря, они могут быть подавляющими, гиперопекающими, запугивающими, раздражительными, сверхпедантичными, потакающими, неустойчивыми, придирчивыми, равнодушными, могут иметь любимчиков в ущерб другим детям и т.д. Обычно дело не в какой-то одной их черте, — налицо целый букет неблагоприятных факторов, препятствующих росту ребенка.

* Тут могут действовать все невротические искажения человеческих отношений, подытоженные во второй главе данной книги.

В результате у ребенка развивается не чувство принадлежности, не чувство «мы», а острое ощущение незащищенности и мрачные предчувствия, для определения которых я использую термин базальная тревога. Это чувство изоляции и беспомощности в мире, представляющемся ребенку потенциально враждебным. Мощное давление базальной тревоги не дает ему относиться к другим людям непосредственно, в соответствии с его подлинными чувствами, и вынуждает искать иные пути обращения с ними. Он вынужден бессознательно вести себя с людьми так, чтобы это не возбуждало (или не повышало), а смягчало его базальную тревогу. Особые установки, проистекающие из подобной бессознательной стратегической необходимости, определяются как темпераментом ребенка, так и характером его окружения. Короче говоря, он может попытаться либо вцепиться в наиболее могущественное лицо из своего окружения, либо возмутиться и вступить в борьбу с окружением, либо захлопнуть перед другими двери своей внутренней жизни и уйти от них эмоционально. В принципе это означает, что он может идти к людям, против людей или прочь от них.

В здоровых человеческих отношениях эти пути не исключают друг друга. Способность принимать и дарить привязанность (раскрываться для нее или уступать своим чувствам), способность бороться и способность оставаться в одиночестве — все это дополняющие друг друга способности, необходимые для хороших отношений с людьми. Но для ребенка, у которого базальная тревога выбивает твердую почву из-под ног, все эти три пути доходят до крайности и становятся жесткими, ригидными. Привязанность, например, становится цеплянием, уступчивость — угодливостью, соглашательством. Точно так же он рвется в бой (или порывается уйти прочь) без всякой связи с тем, что он на самом деле испытывает и безотносительно тому, уместна ли его установка в данной ситуации. Степень его слепоты и жесткости в своих установках прямо пропорциональна интенсивности таящейся в нем базальной тревоги.

Поскольку при таких условиях ребенка влечет идти не в одном из указанных направлений, а во всех сразу, у него развиваются фундаментально противоречащие друг другу установки по отношению к людям. Три направления движения (к людям, против людей и прочь от них) образуют конфликт — его базальный конфликт с другими. Со временем он попытается решить его, выбрав в качестве основного одно из трех направлений, то есть попытавшись одну из установок (на соглашательство, на агрессивность или на уход) сделать своей главной установкой.

Эта первая попытка разрешения невротического конфликта никоим образом не поверхностная. Напротив, она оказывает определяющее влияние на то, в каком русле пойдет далее невротическое развитие. Более того, она касается не только его установок по отношению к другим, но неизбежно влечет за собой также определенные изменения личности в целом. В соответствии с его главной установкой у ребенка развиваются определенные, отвечающие ей потребности, запреты, особая чувствительность и начатки нравственных ценностей. Например, преимущественно уступчивый ребенок склонен не только подчиниться другим и опереться на них, но старается быть также неэгоистичным и добрым. Аналогичным образом агрессивный ребенок начинает придавать ценность силе и способности к выдержке и борьбе.

Однако интегрирующий эффект этого первого решения не такой устойчивый или всеохватывающий, как при невротических решениях, о которых речь пойдет позже. Так, например, у одной девочки возобладала тенденция к соглашательству. Она проявлялась в слепом восхищении авторитетными лицами, в стремлении угодить и подлизаться, в робости, с которой девочка выражала собственные желания и в попытках время от времени приносить жертвы. В восемь лет она вынесла часть своих игрушек на улицу и оставила там для бедных детей, никому об этом ничего не сказав. В тринадцать лет она по-детски пыталась найти некое мистическое растворение в молитве. У нее были фантазии о том, как ее наказывают учителя, в которых она была влюблена. Но к девятнадцати годам она смогла с легкостью принять участие в разработанных другими планах мести одному из учителей; по преимуществу ягненочек, иногда она возглавляла школьные бунты. А разочаровавшись в священнике из своей церкви, она перешла от видимой глубокой религиозности к временному цинизму.

Такая интеграция еще слаба (чему и служит наш типичный пример), и причина ее слабости — отчасти в незрелости растущей личности, а отчасти в том факте, что цель раннего решения — это, в основном, унификация отношений с другими. Следовательно, у личности остается возможность и даже потребность в более устойчивой интеграции.

Описанное развитие вовсе не универсально. Особенности неблагоприятного окружения различны в каждом отдельном случае, как и особенности пути развития и его исход. Но такое развитие всегда ослабляет внутреннюю силу и цельность личности и тем самым всегда порождает определенные витальные потребности, чтобы компенсировать возникшую ущербность. Хотя они тесно переплетены, мы можем выделить следующие их аспекты.

Несмотря на ранние попытки разрешения своих конфликтов с другими, индивид все еще «не собрал» свою личность в одно целое и нуждается в более устойчивой и всеобъемлющей интеграции.

По многим причинам у него не было шансов развить настоящую уверенность в себе: все его внутренние силы уходили на защиту, поглощались вследствие разделенности его личности, рассеивались в пустоте на том пути, на котором его раннее «решение» положило начало одностороннему развитию, делая тем самым огромные области его личности недоступными для конструктивного использования. Следовательно, он отчаянно нуждается в уверенности в себе или в каком-то ее суррогате.

Он живет не в пустоте и чувствует себя не просто слабым, а некоторым образом менее основательным, менее вооруженным для жизни, чем другие. Если бы у него было чувство принадлежности, его чувство неполноценности в сравнении с остальными не было бы столь серьезным препятствием развитию. Но поскольку он живет в соревновательном обществе, то из чувства, что он находится в самом его низу, изолирован и окружен врагами (а у него именно такое чувство), у него может появиться только настоятельная потребность поставить себя над другими.

Более фундаментальным, чем эти факторы, является его начинающееся отчуждение от себя. Не только подлинной сущности его личности не дано расти и взрослеть; хуже того, — его потребность вырабатывать искусственные, военно-стратегические способы взаимодействия с другими людьми вынуждает его изгнать свои искренние, истинные чувства, желания и мысли. В той степени, в какой безопасность стала для него главенствующей, его самые сокровенные чувства и мысли становятся для него все менее важными — фактически их следует заставить замолчать и превратиться в смутные тени. (Неважно, что ты чувствуешь, лишь бы только находиться в безопасности.) Его чувства и желания, таким образом, перестают быть определяющими факторами; он больше не идет по жизни, — его куда-то тащит. Кроме того, внутренняя раздробленность не только ослабляет его, но и усиливает его самоотчуждение, добавляя к ней растерянности; он больше не знает, где он и кто он.

Это начинающееся отчуждение от себя более фундаментально, так как придает другим искажениям развития их вредоносную силу. Мы сможем понять это яснее, представив себе, что случилось бы, если бы другие процессы могли протекать без такого отчуждения от живой сердцевины личности. В этом случае у человека были бы конфликты, но он не натыкался бы на них повсюду; его уверенность в себе (как само это понятие указывает, нужно обрести этого «себя», чтобы быть в нем уверенным) пошатнулась бы, но не была бы вырвана с корнем; и его внешние отношения с другими нарушились бы, но не произошло бы внутреннего разрыва отношений с людьми. Следовательно, несмотря на то, что подлиннуое существо человека заменить невозможно, более всего самоотчужденный человек нуждается в чем-то, что давало бы ему опору, давало ощущение самотождественности, ощущение себя собой. Это могло бы возвысить его в собственных глазах и, несмотря на всю слабость основания его личности, давало бы ему ощущение силы и значительности.

Если внутреннее состояние человека не изменяется вследствие благоприятных жизненных обстоятельств так, чтобы он мог освободиться от потребностей, мною перечисленных, есть только один путь, на котором он, по-видимому, может удовлетворить их, причем, так сказать, одним махом. Это путь воображения. Постепенно и бессознательно воображение начинает работу и создает в его сознании идеальный образ его самого. В воображении он наделяет себя безграничной силой и необычайными способностями: он становится героем, гением, чудо-любовником, святым, божеством.

Идеализация себя влечет за собой всемерное прославление себя и тем самым дает человеку более всего необходимое ему ощущение значительности и превосходства. Но это никоим образом не слепое самовозвеличивание. В каждом случае собственный идеальный образ лепится из материала личных переживаний, ранних фантазий, особых потребностей и присущих личности дарований. Иначе образ не получился бы собственным, и человек не добился бы ощущения тождества с этим образом и чувства внутренней цельности. Для начала подвергается идеализации принятое им особое «решение» своего базального конфликта: уступчивость становится добротой, любовью, святостью; агрессивность становится силой, лидерством, героизмом, всемогуществом; уход от людей становится мудростью, самодостаточностью, независимостью. А то, что (согласно его решению) кажется ущербностью или пороком, всегда затемняется или затушевывается.

Он может поступить с тенденциями, вступающими в противоречие с главной, трояко. Во-первых, он может прославлять и их тоже, но все же убирать на задний план. Например, иногда только в ходе анализа выясняется, что у агрессивного человека, которому любовь кажется непозволительной мягкотелостью, имеется не только идеальный образ себя рыцаря в сияющих доспехах, но и образ себя чудо-любовника.

Во-вторых, все противоречащие друг другу тенденции можно, помимо прославления, настолько изолировать друг от друга в сознании, что они не будут вступать в тяжелый конфликт. Один пациент создал образ себя — благодетеля человечества, мудреца, достигшего умиротворенной самодостаточности, и образ себя, убивающего врагов без малейших колебаний. Эти стороны образа себя (обе бывшие сознательными) представлялись ему не только не исключающими друг друга, а даже не вступающими между собой в конфликт. В художественной литературе это устранение конфликта путем изоляции противоречий описано Стивенсоном в «Докторе Джекиле и мистере Хайде».

В-третьих, противоречащие тенденции можно превознести как позитивные способности, как дополняющие друг друга грани богатой личности. В другом месте* я приводила пример того, как одаренный человек превратил свою тенденцию к угодливости в Христово смирение, агрессивную тенденцию — в уникальную способность к политическому лидерству, а отчужденность от людей — в мудрость философа. Следовательно, все три аспекта его базального конфликта были сразу и восславлены и примирены друг с другом. В своих глазах он стал кем-то вроде современного эквивалента l'uomo universale эпохи Возрождения.

* См. «Наши внутренние конфликты».

В конце концов, человек может прийти к отождествлению себя со своим цельным идеальным образом себя. Тогда этот его образ себя не остается больше иллюзорным образом, лелеемым им втайне; он незаметно сливается с ним; идеальный образ себя становится идеальным собой, идеальным я. При этом человек воспринимает свой идеал как нечто более реальное, чем его подлинное я, и не потому, что идеал более привлекателен, но в первую очередь потому, что он отвечает всем его насущным потребностям. Этот перенос центра тяжести — всецело внутренний, глубинный процесс; мы не увидим в человеке заметных внешних изменений. Перемена происходит в сердцевине его существа, в его самоощущении. Это любопытный и чисто человеческий процесс. Вряд ли кокер-спаниелю придет в голову, что «на самом-то деле» он ирландский сеттер. Перемена может начаться, только если человек уже затемнил, стушевал свою реальную сущность. В то время как здоровым направлением движения на этой фазе развития (как и на любой другой) для него было бы движение к своему подлинному я, он все более удаляется от него в сторону идеала. Идеальный «он» начинает представлять для него того человека, которым он «на самом деле» является, или же его потенциал, то есть того, кем он мог или должен бы был быть. Идеальный «он» становится для него вершиной, с которой он взирает на себя, мерою, которой он себя мерит.

Идеализация себя, или самоидеализация, в ее различных аспектах, представляет собой то, что я предлагаю называть всеобъемлющим невротическим решением, то есть решением не только какого-то частного, отдельного конфликта, но решением, которое обещает удовлетворить все внутренние потребности человека, имеющиеся у него на данный момент. Более того, она обещает ему не только избавление от болезненных и невыносимых ощущений (от тревоги, от чувства своего «падения», «пропащести», от ощущения своей неполноценности и внутреннего разлада), но и сулит в перспективе волшебным образом придать совершенство его жизни и ему самому. Не удивительно поэтому, что когда он поверит, что нашел такое решение, он вцепляется в него не на жизнь, а на смерть. Не удивительно, что оно становится компульсивным,* если использовать удачный психиатрический термин. Постоянство, с которым мы встречаемся с самоидеализацией при неврозе, — результат постоянства, с которым в склонном к неврозу окружении возникают и плодятся компульсивные потребности.

* Точное значение понятия «компульсивность» мы обсудим позже, когда получим более полное представление о дальнейших ступенях обсуждаемого решения.

Мы можем взглянуть на идеализацию себя с двух перспективных точек зрения: она представляет собой логический исход раннего развития и кладет начало новому; она не может не иметь важного влияния на дальнейшее развитие, потому что просто не существует другого последовательного шага, который можно было бы предпринять в данной ситуации, помимо удаления от подлинного себя. Но главная причина ее поистине революционного эффекта лежит в другом неявном смысле этого шага. Энергия, питающая движение к самоосуществлению, обращается на другую цель — на воплощение в действительность идеального себя. Этот сдвиг означает не более и не менее, чем смену курса всей жизни и развития человека.

На протяжении книги мы увидим, какими многосложными путями данный сдвиг направления развития формирует личность в целом. Его непосредственное действие — не дать самоидеализации остаться чисто внутренним процессом, а вытолкнуть ее вовне, заставить ее войти в круговращение жизни человека. Человек желает выразить себя или, скорее, его влечет к этому. И теперь это означает, что он хочет выразить идеального себя, доказать идеал действием. Этим проникнуты его устремления, цели, образ жизни, отношение к людям. По этой причине самоидеализация неизбежно перерастает в более всеохватывающее влечение, которое я, в соответствии с его природой и направленностью, предлагаю назвать погоней за славой. Самоидеализация остается его ядром. Остальные его элементы, всегда присутствующие, хотя и с разной силой и степенью осознанности у каждого конкретного индивида, — это потребность в совершенстве, невротическое честолюбие и потребность в мстительном торжестве.

Среди влечений к воплощению в действительность идеального себя потребность в совершенстве — самая радикальная. Она не удовлетворится меньшим, чем переделка всей личности в идеал. Подобно Пигмалиону Бернарда Шоу, невротик ставит цель не просто отретушировать и приукрасить прежнего себя, но полностью переделать себя, превратить в некое совершенство, соответствующее особенностям своего идеального образа. Он пытается достичь этой цели посредством сложной системы долженствований и табу, «Надо» и «Нельзя». Этот решающий процесс, и так как он очень сложен, его обсуждению будет посвящена отдельная глава.*

* См. главу 3 «Тирания «Надо»».

Среди элементов погони за славой наиболее очевидным и вовне направленным является невротическое честолюбие, влечение к внешним достижениям. Несмотря на то, что это влечение к превосходству действительно всепроникающее и требует превосходства во всем и везде, обычно оно сильнее всего связывается с предметами, где превосходство наиболее достижимо для данного человека в данное время. Следовательно, на протяжении жизни его честолюбивые устремления вполне могут менять направление, причем неоднократно. В школе он может чувствовать нестерпимое унижение от того, что его отметки не самые лучшие в классе. Позже он может столь же компульсивно стремиться к самому большому числу свиданий с самыми красивыми девушками. Еще какое-то время спустя он может быть одержим желанием «сделать денег» больше всех или стать самым выдающимся политическим деятелем. Такие перемены легко способствуют определенному самообману. Тот, кто одно время был фанатично настроен стать величайшим спортсменом или воином-героем, в другое время с равной страстью собирается стать величайшим святым. При этом он может думать, что «утратил» свои амбиции. Или же он может решить, что ошибался, и атлетические или военные подвиги — не то, что ему «на самом деле» было нужно. Следовательно, ему не удается понять, что он по-прежнему плывет под парусом честолюбия, только сменил курс. Конечно, необходимо также проанализировать в деталях, что заставило его сменить курс именно в тот, а не иной момент. Я подчеркиваю эти «изменения курса» потому, что они указывают на тот факт, что люди, находящиеся в тисках честолюбия, очень мало привязывают свою деятельность к ее содержанию. Им нужно только превосходство как таковое. Если не замечать это отсутствие связи деятельности с ее содержанием, многие «изменения курса» могут показаться необъяснимыми.

Для целей настоящей дискуссии не представляет интереса, в какую именно область деятельности устремляется честолюбие. Его характерные черты не меняются, будь его целью лидерство в своем кругу, слава блестящего собеседника или законодателя моды, имя ученого или музыканта, известность светского льва или писателя. Однако общая картина все же зависит от природы желанного успеха. Его можно грубо разделить на две категории: власть (непосредственная власть, власть за спинкой трона, влияние, возможность манипулировать другими) и престиж (репутация, признание, популярность, восхищение, особое внимание).

Эти честолюбивые влечения, сравнительно говоря, наиболее реалистичные из экспансивных (или захватнических) влечений. По крайней мере, это справедливо в том смысле, что люди, их имеющие, прикладывают реальные усилия ради достижения превосходства. Эти влечения представляются более реалистичными еще и потому, что при некоторой удаче честолюбцам действительно удается достичь славы, почестей, влиятельности. Но, с другой стороны, добившись на самом деле больших денег, знаков отличия, власти, они, вместе с тем, приходят к ощущению полной тщетности своей погони. Они не достигают мира в душе, внутреннего спокойствия, довольства жизнью. Внутреннее напряжение, ради ослабления которого они и гнались за призраком славы, не ослабевает ни на йоту. И поскольку это не несчастный случай, а неизбежный результат, мы будем правы, заключив, что нереалистичность всей этой погони за успехом — ее неотъемлемое свойство.

Так как мы живем в соревновательной культуре, эти замечания могут показаться странными или сделанными от незнания жизни. Представление о том, что каждый хочет опередить соседа, быть лучше его, настолько глубоко внедрилось во всех нас, что мы считаем эти тенденции «естественными». Но тот факт, что компульсивное стремление к успеху пробуждается только в соревновательной культуре, не делает такое стремление менее невротичным. Даже в соревновательной культуре живет множество людей, для которых другие ценности (например, внутренний рост), важнее, чем соревновательное превосходство над другими.

Последний и самый деструктивный элемент в погоне за славой — это влечение к мстительному торжеству. Оно может быть тесно связано с влечением к реальным достижениям и успеху, но, даже если и так, его главной целью является поражение или посрамление всех других самим своим успехом, или достижение власти через свой подъем на недосягаемую высоту, или причинение другим страданий, в основном унизительных. С другой стороны, стремление к превосходству может быть сослано в область фантазии, и потребность в мстительном торжестве тогда проявляется в основном в виде порыва (часто неудержимого и по большей части — бессознательного) фрустрировать, высмеивать или унижать других в личных отношениях. Я называю это влечение «мстительным» потому, что его движущая сила исходит из побуждения взять реванш за унижения, испытанные в детстве, из побуждения, которое получает подкрепление в ходе дальнейшего невротического развития. Эти дальнейшие наслоения, возможно, ответственны за путь, на котором потребность во мстительном торжестве в конце концов становится постоянной составляющей в погоне за славой. Как степень ее силы, так и степень ее осознанности могут изменяться в значительных пределах. Большинство людей или полностью не сознают такую потребность, или отдают себе в ней отчет только в краткие мгновения. И все же иногда она обнаруживает себя открыто, и тогда она становится едва прикрытой главной целью жизни. Меж современными историческими лицами Гитлер — убедительный пример человека, который, пройдя через унижения, отдал всю жизнь фанатичному стремлению торжествовать над все возрастающей массой людей. В его случае четко очерчен порочный круг, постоянно усиливающий эту потребность. Это проистекает уже из того факта, что он умел думать только в категориях победы и поражения. Тем самым страх поражения делал необходимыми все новые и новые победы. Более того, чувство собственного величия, возраставшее с каждой победой, делало для него все нестерпимее мысль, что какие-нибудь лица или даже какие-нибудь народы не будут признавать его величия.

Многие клинические случаи повторяют данный, хотя и с меньшим размахом. Сошлюсь хотя бы на пример из современной литературы: «Человек, который смотрел на проходящие поезда» Жоржа Сименона. Перед нами усерднейший клерк, подчиненный дома, подчиненный на работе, и кажется, что он ни о чем и не думает, кроме как о своих обязанностях. Но вот он узнает о нечестности своего шефа, в результате которой фирма разоряется, и рушится его система ценностей. Искусственное разделение на высших существ, которым все дозволено, и низших, таких же как он, которым оставляется узенькая тропка правильного поведения, исчезает. И он тоже, думает клерк, может быть «великим» и «свободным». Он может иметь любовницу, даже великолепную даму сердца своего шефа. Его самолюбие теперь настолько воспалено, что когда она отвергает его ухаживания, он ее душит. Его ищет полиция, ему страшно, но все же его основное побуждение — с торжеством унизить полицию. Это главный мотив даже в его попытке самоубийства.

Гораздо чаще стремление к мстительному торжеству утаивают. Фактически именно деструктивная природа этого элемента погони за славой приказывает прятать его как можно глубже. Явным оно становится, наверное, только в случае подлинно безумного честолюбия. Только при анализе нам предоставляется возможность увидеть, что его движущей силой является потребность посрамить и унизить других, поднявшись над ними. Менее вредоносная потребность в превосходстве вбирает в себя более деструктивную компульсивную потребность. Это позволяет человеку отыгрывать ее и чувствовать при этом свою правоту.

Конечно же важно распознать особые черты индивидуальных склонностей, вовлеченных в погоню за славой, потому что анализу всегда подлежит особая констелляция. Но мы не можем понять ни природу, ни движущую силу этих склонностей, пока не рассмотрим их как части единого целого. Альфред Адлер был первым психоаналитиком, увидевшим это как целостное явление и указавшим на его решающее значение при неврозе.*

* См. сравнение с концепцией А. Адлера и концепцией З. Фрейда в главе 15.

Есть различные убедительные доказательства тому, что погоня за славой представляет собой всеобъемлющую и единую целостность. В первую очередь, мы постоянно встречаем у одного и того же лица все вышеописанные склонности. Конечно, тот или иной элемент может настолько выделяться, что мы с некоторой долей неточности позволяем себе говорить о честолюбце или мечтателе. Но главенство одного элемента не означает, что отсутствуют все остальные. Честолюбец мечтает о своем необычайном величии, мечтатель хочет реального превосходства, пусть даже последнее можно заметить только по тому, как его самолюбие задевают чужие успехи.*

* Личности часто выглядят очень по-разному, в зависимости от того, какая склонность возьмет верх, поэтому велико искушение признать эти склонности самостоятельными. Фрейд рассматривал феномены, подобные данным, как самостоятельные инстинктивные влечения со своими источниками и целями. Когда я сделала первую попытку перечислить компульсивные влечения при неврозе, они мне тоже казались самостоятельными «невротическими склонностями».

Далее, все индивидуальные склонности вовлечены в столь тесные взаимоотношения, что на протяжении жизни человека главная роль может доставаться то одной, то другой. От романтических грез он может перейти к стремлению стать совершенным отцом или предпринимателем и потом снова пожелает быть величайшим любовником всех времен.

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 Все



Обращение к авторам и издательствам:
Данный раздел сайта является виртуальной библиотекой. На основании Федерального закона Российской федерации "Об авторском и смежных правах" (в ред. Федеральных законов от 19.07.1995 N 110-ФЗ, от 20.07.2004 N 72-ФЗ), копирование, сохранение на жестком диске или иной способ сохранения произведений, размещенных в данной библиотеке, категорически запрещены.
Все материалы, представленные в данном разделе, взяты из открытых источников и предназначены исключительно для ознакомления. Все права на книги принадлежат их авторам и издательствам. Если вы являетесь правообладателем какого-либо из представленных материалов и не желаете, чтобы ссылка на него находилась на нашем сайте, свяжитесь с нами, и мы немедленно удалим ее.


Звоните: (495) 507-8793




Наши филиалы




Наша рассылка


Подписаться