|
Альфред Адлер
Сознание строит новые и новые планы, устремляется к новым и новым вершинам, оставаясь всегда неспокойным и неудовлетворенным. Да и трудно удовлетвориться, если пытаешься в уже совершенно иных условиях поправить положение дел, в той твоей, может быть, детской еще ситуации, где это, ставшее роковым для тебя, неприятное ощущение собственной несостоятельности возникло. Кстати говоря, именно это ощущение собственной детской несостоятельности легло когда-то в основу пресловутого «комплекса неполноценности», разработанного знаменитым австрийским ученым Альфредом Адлером.
Адлер рассуждал следующим образом. Всякий человек долгое время остается под опекой родителей (или воспитателей). Родители принимают за ребенка решения, говорят, что и как ему делать, они лучше осведомлены по всем вопросам и всегда правы. Причем последнее они подтверждают не здравым рассуждением, а, прежде всего, силой, хотя бы и силой авторитета.
В этих условиях у всякого человека формируется ощущение, что он ничего из себя не представляет, ничего толком не умеет, ничего не знает, тогда как другие люди, наоборот, все знают, все умеют, все могут. Проходит время, ребенок становится взрослым, но детское ощущение собственной несостоятельности у него остается, определяя всю его дальнейшую жизнь. Дальше возможны два варианта развития событий: или «комплекс неполноценности» начинает «свою игру», и человек превращается в профессионального неудачника, или же он предпринимает попытки преодолеть свою «неполноценность», постоянно вылезая из собственной кожи, что, разумеется, сопровождается массой неприятных ощущений.
Подсознательная коллизия любви-с
Однако же перейдем-таки от дел «земных», к коим, разумеется, должно быть отнесено пищевое поведение, к делам «духовным». Теперь речь пойдет о том, что в обыкновении зовется любовью. Что мы тут имеем?
Конечно же, всему предшествует, как это всегда и бывает, возбуждение подкорки, пресловутое подсознание готовит почву и начинает свой боевой поход. Там, в глубине мозга, действуют разные силы: с одной стороны, соответствующие инстанции атакуются половыми гормонами; с другой стороны, в качестве формирующегося или уже существующего динамического стереотипа выступает так называемый «ритм половой жизни»; со стороны третьей выступает сама половая потребность, т.е. активизируются соответствующие мозговые центры.
Впрочем, кроме этого, чисто физиологического, фундамента, есть еще такие вещи, как, например, восприятие красоты, что, кстати сказать, также является динамическим стереотипом (ведь совсем не случайно одному кажется красивым одно, а другому — другое). Есть и воспоминание о пережитом некогда удовольствии сексуального плана, которое переживалось не в вакууме, а в каких-то определенных обстоятельствах, черты и характеристики которых мозг, руководствуясь инстинктом самосохранения, хранит свято. Теперь появление неких подобных черт или характеристик прошлых ситуаций и возбуждает воспоминание о пережитом удовольствии.
Однако пока что речь о подкорке, о подсознании, о том, что не осознается. Но и сознание не теряет времени даром! В сознании роятся мысли, например, что «надо любить»: «Но как на свете без любви прожить?». Никак — дураку понятно! Говорят, значит, знают! А ведь столько было об этом сказано в сказках и песенках — уму непостижимо! Впрочем, этому товарищу — уму — как оказывается, постижимо все… Да, мысли наши пускаются во все тяжкие. И «время торопит», и «надо как у людей», и «любящую жену (мужа) надо», и «семью — очаг, оплот, пристань», и «ребенка, ребенка надо!». Бог знает что!
А теперь представьте себе, какого рода ценность представляет для невротика объект любви! Здесь и властолюбие, и сверхчувствительность; честолюбие, недовольство, эгоизм, нетерпение и прочие невротические компоненты характера; защитные готовности недоверия, осторожности, ревности; девальвирующая тенденция, всегда и везде ищущая ошибки, невротические выверты и обходные пути, на которых невротик добивается личной зависимости, чтобы исходя из нее доказать свое превосходство или сбежать.
Альфред Адлер
Что ж, в точке пересечения этих линий и сталкиваются соответствующие три локомотива. Пунктом коллизии, как всегда, оказывается подкорка. Локомотивы эти таковы: во-первых, физиология с ее гормонами; во-вторых, собственно подкорковая жизнь; в-третьих, мои мысли, мои скакуны, со своими извечными: «пора, мой друг, пора!» и «сердце, тебе не хочется покоя!». И когда вся эта чудная компания входит в унисон, резонируя и сотрясая то, что хотелось бы, да не можется назвать здравым смыслом, формируется заветный мозговой пункт, или пока еще пунктик — «X». Да, в этом пунктике «X», где любовь еще только грезится, неизбежность возникновения рокового чувства приводит-таки к его возникновению. Любовь…
Первая страсть
По правде сказать, я не очень понимаю, что такое «первая любовь» (скорее, это чувство следовало бы назвать «первым заблуждением»), но вот что такое «первая страсть», мне вполне понятно. Когда юноша или девушка первый раз в своей жизни испытывают вожделенную страсть по отношению к другому лицу — это феерия, которой нет конца. Они пронесут с собой это воспоминание через всю жизнь, и даже если к сорока годам позабудут имя «своей страсти», ее облик, что-то неуловимое в форме лица, во взгляде, в улыбке — они будут помнить до гробовой доски.
Я любил или полюблю в своей жизни несколько раз. Так что же, мое желание, каким бы особенным оно ни было, соответствует определенному типу? «Это вполне мой тип», «Это вовсе не мой тип» — слова волокиты. Не является ли влюбленный всего лишь чуть более разборчивым волокитой, который всю жизнь ищет «свой тип»? В каком уголке чужого тела должен я прочесть свою истину?
Ролан Барт
Одна пациентка, обратившаяся ко мне по поводу своей, как она сказала, «влюбчивости», без конца меняла поклонников, троих из которых мне довелось видеть. Первые двое показались мне весьма заурядными типами, причем с моей оценкой она была согласна. Но что-то же возбуждало в ней безумное влечение? Когда я увидел третьего, зародилось во мне странное подозрение… Мне захотелось проверить свою догадку и я попросил свою пациентку показать мне ее юношеский альбом. К большому ее удивлению на одной из фотографий я без труда и весьма быстро нашел того, в кого она была страстно влюблена в свои 16 лет, хотя претендентов, как вы догадываетесь, было предостаточно.
Молодой человек на фотографии отличался тем же детским простодушием лица, относительно низким лбом и отстраненностью взгляда, которую я заметил у тех ее любовников, которых мне приходилось видеть. Вот такую забавную шутку сыграла с этой женщиной ее «первая страсть», которая продолжалась, с одной стороны, не более месяца, но с другой напоминала о себе заново чуть ли не каждый месяц…
Динамический стереотип — раз! Половая доминанта — два!
Акт творения божества
Далее все происходит в точности по г-ну Вольтеру, с той лишь малосущественной разницей, что этот французский просвещенец говорил о Боге, а мы здесь о возлюбленной/возлюбленном, которого/которую нельзя не полюбить. Вольтер, мир его праху, говаривал: «Если бы Бога (а у нас — возлюбленной/возлюбленного) не было, то Его следовало бы выдумать». Так, одним росчерком пера Вольтер подвел (или вывел на чистую воду — это как кому нравится) всех своих собратьев гуманистов, а мы вынуждены сделать то же самое с влюбленным/влюбленной. Да простится нам, грешным!
Любовь — есть явление проекции. Приписав какому-нибудь человеку все, чем самому хотелось бы обладать, украсить его всеми достоинствами — значит любить его.
Отто Вейнингер
Итак, в означенном нами пункте коллизии — «X» — все готово, физиология, подсознание и сознание взяли низкий старт, а потому в засекреченный час «Y» происходит чудо: возникает возлюбленный. Возникает он мистическим образом, то ли вдруг выходит из-за угла (или заходит за угол) — это «любовь с первого взгляда»; то ли, напротив, хорошо знакомый, с яслей, может быть, человек заполучает нежданно-негаданно нимб (или терновый венец) возлюбленного/возлюбленной на свою бедную голову. Надо ли говорить, что ни тот, ни другой вариант страстного возжелания нельзя считать признаком душевного здоровья. Поскольку в первом случае человек влюбляется в кота, только не в того, что в сапогах, а в того, что в мешке; во втором… В кого он влюбляется во втором случае — вообще непонятно. И если в первом случае еще остается хоть какая-то, пусть и совсем гипотетическая, возможность, что этот «кот» и есть тот, кто подходит нам, как ключ к замку (на практике, правда, такая вероятность, как правило, только вероятностью и остается), то во втором случае, в случае знакомого нам до дыр человека, ставшего вдруг центром вселенной, поверить в такую вероятность невозможно, даже если привлечь сюда обе эйнштейновские теории относительности — общую и специальную.
Впрочем, зачем ломать себе над этим голову? Разумного разрешения этой головоломки (в прямом и переносном смысле, конечно) нет и быть не может. Мы с вами присутствуем отнюдь не при акте «познания», а при акте «творения». Секрет здесь прост: сотворяющий был настолько готов к сотворению, что сделал все сам, в себе и для себя (как это часто бывает с «головной болью»). Объект любви изготовлен — Галатея ожила, равно как и деревянная кукла папы Карло.
Далее ситуация развивается по законам настоящего блокбастера!
Относительный инцест
Когда мы были маленькими, каждый из нас считал, что его мама и папа — самые красивые люди на земле. Кроме того, их лица ассоциировались у нас с целой гаммой положительных эмоций. Это совершенно естественно, и приводит, как нетрудно догадаться, к формированию соответствующего динамического стереотипа. Рано или поздно разочарование, конечно, приходит — иногда незаметно, иногда вызывая тяжелые личностные переживания. Но в подсознании навсегда остается образ любимых родителей. И не зная об этом, мы всякий раз сверяем полюбившегося нам человека с внешностью (или поведением) своей мамы или отца. Эту очевидную взаимосвязь подметили еще психоаналитики, связав ее с понятием «инцеста», хотя инцест в данном случае более чем относителен.
Интересно, что если сын в детстве подсознательно отождествлял себя с отцом, то впоследствии он будет искать не только внешность матери в своей избраннице, но и манеру ее поведения в отношении мужчин. Что же касается девочек, то, независимо от отношений с матерью, если она была близка с отцом, она непременно будет искать мужчину, похожего на своего отца, и не только внешне, но и внутренне.
Эта закономерность не так видна, если родители одной национальности. Но если мы обратимся к так называемым «полукровкам», родители которых являются представителями разных этнических групп (например монголоидной или негроидной расы), то непременно увидим, что эта взаимосвязь очень четкая. Они будут испытывать страстное влечение к людям, похожим на своих разнонациональных родителей (монголоидам, негроидам, «кавказцам» и т.п.), в особенности на того из них, с кем отношения были ближе.
Наш последний и решительный бой!
Заряда физиологии и подкорки, как правило, надолго не хватает. Если вы припомните, сколько длится гон у животных, то поймете, что человек побил в делах любви все рекорды, и удалось ему это именно благодаря сознанию, которое принадлежит к числу буйных и покоя не ведает. Снизу (т.е. из организма и подкорки) пришло возбуждение: «Эй, вы, там, наверху, пора! Делайте что-нибудь, очень хочется!» А наверху (в сознании то бишь), как мы помним, услужливые собрались товарищи, им, что называется, только свистни, вовек не отмахаешься, слетятся, как ведьмы на шабаш.
Любовь смотрит через телескоп, зависть — через микроскоп.
Бернард Шоу
И вот, получив сию эстафетную палочку, на несчастье возбудившейся подкорки, сознание начинает свой скорбный и тяжелый труд: создавать и разрушать, рисовать и дорисовывать, воспевать и лелеять, концентрировать и рассеивать, интерпретировать и толковать, иными словами, любить своего/свою возлюбленного/возлюбленную. Разумеется, пристрастности нашему создателю и толкователю не занимать, тут, как нигде, все в полном порядке: сказано, чтобы объект страсти был лучшим, — будет лучшим! А как иначе? Ведь если сознание этого не сделает, если не заставит самого себя совершать столько затратных, бессмысленных и безрассудных поступков, если не отмаркетирует этот товар по всем мировым стандартам, то как, скажите на милость, можно будет продолжать и оправдывать эту затею, которую все называют любовью, но которую иначе как авантюрой назвать нельзя? Будет лучшим, однозначно!
Все это, как правило, принимает уродливые и болезненные черты. Происходящее действо — это как своего рода инфекция, с присущими ей интоксикацией, и жаром, бредом и галлюцинозом. Курс лечения от такой болезни — дело для психотерапевта нелегкое и неблагодарное. Причем взгляни на это дело здраво, сразу ведь и обнаружится, что любовь эта не замечает, отрицает реальность подлинного человека, ставшего жертвой любви и объектом влюбленности. Да, для влюбленного/влюбленной любимого объекта, т.е. фактического человека, не существует, но лишь только образ его, выстроенный и взлелеянный в сознании влюбленного/влюбленной образ, но не человек. Каждый влюбленный, каждая влюбленная, по своей сути, чистейшей воды Франкенштейн, причем самый что ни на есть отъявленный!
И посмотри глубже! Ясно и непременно различишь, что даже уже и желания-то фактического нет (если оно и было-то во влюбленном/влюбленной), но только мысли о желании, продукты-происки предательского сознания. А потому если, не дай бог, ответит возлюбленный/возлюбленная чувству влюбленного/влюбленной, то ожидает его/ее нечто — неожиданная перемена тактики и миграция обожателя в тень, спешное отступление, бегство — «прыг-скок, под мосток и молчок». Но, на счастье самим себе, возлюбленные редко отвечают влюбленным взаимностью (о причинах этого загадочного явления я расскажу как-нибудь в другой книге), любовь часто остается безответной. А на счастье это для возлюбленного/возлюбленной потому, что он/она не только не разочаровываются в человеческой природе, а напротив, лишь убеждаются в собственной состоятельности (на безрыбье, знаете ли, и рак рыба, а с худой овцы — хоть шерсти клок).
Мне никогда тебя не узнать» означает «Я никогда не узнаю, что ты на самом деле думаешь про меня». Я не могу тебя расшифровать, потому что не знаю, как расшифровываешь меня ты.
Ролан Барт
Безответная любовь — это страдание для влюбленного человека сладостное, и сладость его такова, что длиться оно может вечно. Хотя иногда с течением времени потаенный где-то глубоко в подсознании прародитель здравого смысла берет-таки верх и поворачивает оглобли, что называется, до следующего раза. И как ни странно прозвучит это для любящих, но прав был старик Соломон, он же Экклесиаст: «Все проходит, и это пройдет», «Время разбрасывать камни и время собирать их, время обнимать и время отнимать объятья».
Конь Ухтомского
Итак, мы знаем уже о том, каковы печальные последствия противофазы в работе коры и подкорки, а также о тех ужасах, которые кроятся в их резонансе. О третьей роковой дисфункции психического, вызванной отсутствием какого-либо взаимопонимания сознания и подсознания (коры и подкорки), на фоне взбрыкнувших доминант и динамических стереотипов, поведает нам конь А. А. Ухтомского.
Нет, сам Алексей Алексеевич опытов над конями, конечно, не ставил, но важную деталь в их поведении все-таки подглядел. О чем идет речь? Речь идет о следующем феномене. Представьте себе двух меринов, т.е. двух кастрированных жеребцов, между которыми есть одно, как кажется на первый взгляд, малосущественное отличие. Один из жеребцов был кастрирован до того, как испытал то, что люди называют «высшим блаженством», второй — после. То есть один, прежде чем расстаться со своим достоинством, заполучил-таки сексуальный опыт, а другой — нет. Казалось бы, какая разница после такой-то операции: испытывал, не испытывал, имел, не имел — один черт! Однако разница, как оказывается, есть, причем существенная.
Теперь, когда оба эти мерина окажутся в приятном обществе, предрасполагающем к тесному общению кобыл с самцами, гормональный фон у них будет одинаков, точнее сказать, его у них не будет. Однако вести себя в отношении этих чудных кобыл они будут по-разному. Первый, тот, что «матерый и с опытом», будет, как и прежде, на кобыл этих вскакивать, что, впрочем, смысла большого не имеет. А вот второй — «неопытный» — будет смотреть на собрата своего с удивлением, поскольку ему самому и в голову не придет заниматься подобной бессмыслицей. Второй, надо это признать, ведет себя достаточно адекватно, но почему первый, хотя и гормонов у него нет, и яички отсутствуют, ведет себя так, словно бы все это наличествует в полном боекомплекте?!
Со вторым — «неопытным» — все вроде бы понятно: нет и нет, чего тут? Но этого-то, «матерого», куда понесло?! Куда понесло, точнее, откуда — отвечает Алексей Алексеевич Ухтомский: возбудилась у него прежняя сексуальная доминанта, «возбудилась по корковым механизмам». Теперь позволю себе разъяснить классика. Что Алексей Алексеевич имеет в виду? Первый мерин, когда он был еще жеребцом «со всеми делами», испытывал в присутствии готовых к спариванию кобыл странное напряжение, вызванное воздействием на него соответствующих запахов, от них исходящих и побуждавших в нем легкое гормональное торнадо. Эти гормоны требовали от нашего жеребца каких-то действий, каких — он еще не знал, потому что не имел соответствующего опыта, а уроков по сексуальному просвещению жеребцам не устраивают. Однако же природа взяла свое, и, в конце концов, он сообразил, что от него требуется: залез на кобылу, удовлетворился и отвалил, а удовлетворение свое запомнил.
Даже божественные удовольствия не погасят страстей. Удовлетворение лежит лишь в разрушении желания.
Дхаммапада
В коре у него образовалось нечто, что, с определенными оговорками, можно было бы сформулировать следующим образом: так, мол, и так, залезаешь на кобылу, ерзаешь, получаешь заветную разрядку и будь здоров. Теперь, хотя в организме этого мерина нет половых гормонов — он, памятуя о былой сексуальной радости, разжигается от одного вида кобыл. И возбуждение его возникает не потому, что «организм требует», а потому, что его кора, его «сознание» (если позволительно говорить о сознании применительно к лошади) возбуждает прежнее воспоминание и запускает поиск возможных вариантов получения удовольствия. Толку от такого поведения нет никакого, потомства этот мерин, как и любой другой в его положении, конечно, более не оставит, но его кора продолжает действовать в сформированном некогда направлении.
С другим нашим персонажем — мерином без сексуального опыта — дело обстоит иначе. Он, может быть, и не прочь позабавиться, но в его коре не хранится информации насчет возможности «сексуальных развлечений», не знает он, как и что следует для своей забавы делать. Нет информации — нет и потуги, нет этой потуги — нет бессмысленной траты времени и сил. Итак, кора, как оказывается, может все испортить, создавая то, что в нашем, уже человеческом, опыте называется иллюзией. Львиная доля нашей с вами активности, как у того мерина с опытом, но без «мужского достоинства», основана не на наших возможностях, а на нашем сознательном мечтании об этих возможностях, что, согласитесь, далеко не одно и то же! И часто желание — это только привычка, и не более того.
Конский опыт
С другой стороны, в этом механизме работы психического аппарата есть, конечно, и здоровое, может быть, зерно. Здоровое, доброе, вечное. Именно благодаря этой своей способности возбуждаться «по корковым механизмам» (развитой у человека непомерно выше, нежели у меринов), по воспоминанию или по знанию, зачастую догадке о том, что удовлетворение возможно, мы способны совершать огромное количество действий, которые не детерминированы нашим собственным опытом непосредственно. Например, ученый не знает еще, что какое-то его открытие может дать какой-то искомый эффект. Однако же он ведет себя так, словно бы необходимый опыт у него существует. Он движим уверенностью, которая определяется его сознанием, его выкладками, его расчетами, его прогнозом.
Хорошо если так, но ведь в подавляющем большинстве случаев дело обстоит далеко не так оптимистично! В бесконечном множестве ситуаций мы ведем себя так, словно бы знаем о возможности некоего события, тогда как мы не знаем (не имеем непосредственного опыта), а только предполагаем, что это возможно. Зачастую эта игра сознания выливается в сущее сумасшествие! Полагая, например, что некто может меня любить (а гипотетически это, конечно, возможно), я рассчитываю, что он/она меня полюбит, должен/должна полюбить. На чем основано это убеждение, это требование? Чего оно стоит, в конце концов?! Надежда, питаемая иллюзией, иллюзия, питаемая надеждой, — вот что это такое!
Выражаясь с научной строгостью, можно сказать, что всякий поступок оставляет в нервной системе неизгладимый след. Разумеется, это имеет хорошую и дурную стороны. Ряд последовательных выпивок делает нас постоянными пьяницами, но такой же ряд благих дел и часов труда делает нас святыми в нравственном отношении или авторитетами и специалистами в практической и научной областях.
Уильям Джеймс
Мое собственное желание полагается на допущения, осуществляемые сознанием, которые в сочетании друг с другом подобны взрывчатой смеси. Я одолеваю потенциальный объект своими нападками, своим ожиданием, но что толку? У меня нет возможности возбудить желание другого человека: он или воспаляется ко мне страстью, или нет. Чем я отличаюсь в этом случае от того мерина, который, не имея возможности оплодотворить самку, продолжает усердствовать?
Я помню некое переживание, я помню, что был любим (может быть, мамой или папой), я пытаюсь теперь «по корковым механизмам» воспроизвести прошлую ситуацию, но ведь это уже другая ситуация! Меня любил кто-то другой, кто-то другой испытывал ко мне нежность, страсть, сочувствие, а данный объект сделан совсем из другого теста, рассчитывать на его чувство к себе у меня нет никаких оснований. Однако же как могу я заметить эту ошибку, желая его любви на уровне подсознания (подкорки) и сдабривая попутно и весьма усердно это свое желание своими же соображениями, родящимися-роящимися в сознании? Нет, я не замечу ошибки, я буду усердствовать, но в данной ситуации — я мерин, а не жеребец, жеребцом я был где-то там, «в другой жизни».
Эх раз, еще раз, еще много-много раз!
Впрочем, разжигаться по корковым механизмам далеко не всегда так приятно, как в случае с мерином Алексея Алексеевича. Разнообразные навязчивые мысли и действия, от которых страдают многие приличные люди, функционируют все по тем же «корковым механизмам»! Характерным примером является так называемый навязчивый счет: человек смотрит на цифры номера автомобиля, видит, соответственно, цифры и, поскольку это цифры, начинает их складывать. Доходит до смешного: он начинает чувствовать острую необходимость сложить, вычесть и перемножить номера всех автомашин, которые ему встречаются! Да, было бы смешно, если бы не было так грустно.
Иногда такие навязчивые мысли и действия приобретают оттенок настоящих ритуалов, когда человек, движимый страхом, вынужден совершать целую последовательность действий, прежде чем сможет, например, выйти из квартиры или войти в подъезд.
Впрочем, мы уже затрагивали этот вопрос, когда шла речь о приметах. Мы не преминем трижды плюнуть через левое плечо, если дорогу нам перебежала черная кошка; посмотреться в зеркало, если мы были вынуждены вернуться в квартиру; постучать по дереву, «чтобы не сглазить» и т.п. Во всех этих случаях мы оказываемся заложниками усвоенных нами в процессе воспитания страхов — несчастья, сглаза, того, что «дороги не будет» и т.п. Возбуждаясь по корковым механизмам, подобные страхи требуют от нас выполнения этих, по сути, совершенно бессмысленных действий.
Правда, «приметы» — это у нас общепризнанные навязчивости, легитимные, можно сказать, а потому мы их ничуть не стесняемся. Если же у кого-то возникли особенные ритуалы, что называется, «собственного производства», то тут уже не обнародуешь, смеяться будут. Вот человек с этими страхами и живет, с ними и мучается, вместо того чтобы обратиться за помощью к психотерапевту и от всей этой «нечисти» категорически избавиться.
Царство иллюзий
И сколько же таких ситуаций — «по корковым механизмам»! В каком бесконечном количестве случаев мы ищем то, чего нет! Мы ищем семейного счастья, полагая его возможным, поскольку в детстве, не зная истинных подводных течений в отношениях между своими родителями, мы видели, ощущали эту «семейную идиллию». Наше прежнее ощущение, которое (теперь мы знаем это на 99%) было лишь иллюзией, лишь результатом специально разыгранного для нас представления или просто ошибочно расцененными нами отношениями, становится движущей силой. Полагаясь на это свое ощущение, мы строим замки на песке, стучимся в закрытые двери, надеемся на чудо, верим в возможность, продолжая возбуждаться и возбуждаться по корковым механизмам: «Другие же живут счастливо! Есть же счастливые семьи!». Где они? Кто эти «другие»?
Теория производит тем большее впечатление, чем проще ее предпосылки, чем разнообразнее предметы, которые она связывает, и чем шире область ее применения.
Альберт Эйнштейн
Сознание не задает себе этих вопросов после того, как подобные мысли побудили подкорку осуществлять новые и новые попытки достигнуть недостижимое, создать невозможное…
Мы с тем же успехом ищем социальной успешности, поскольку ощущали когда-то свой или чей-то социальный успех. Каждый из нас думал о ком-то: «Вот это успех! Вот это счастливая жизнь! Вот это настоящая самореализация!» Мы ощущали себя несостоятельными, глядя на чью-то состоятельность, которая, скорее всего (другой вариант вряд ли вообще возможен), была лишь внешней оберткой скрытой, а может быть, не понятой нами трагедии. Но это ощущение успешности было!
Возможно даже, это было наше собственное, личное ощущение успешности, когда гости, зашедшие на день рождения к кому-то из наших родителей, умиляясь, рукоплескали «блистательно» исполненному нами четверостишию Агнии Барто. В тот вечер, в тот миг мы были на вершине успеха! Но что это был за успех? Был ли это вообще «успех»? Конечно, то наше детское ощущение совсем из другой оперы, нежели нынешние потуги получить одобрительные отзывы коллег, заслуженную, как нам кажется, высокую (или «должную») оценку наших способностей и достижений. Но мы будем упорствовать, «возбуждаясь по корковым механизмам»: «Успех возможен!».
Игра нас с нами продолжается, дамы и господа, поторопитесь приобрести билеты! Зрелище будет увлекательным! Гладиатор попробует выжить!
Психологическая травма возвращается
Американские ученые, занимавшиеся психологической реабилитацией ветеранов войны во Вьетнаме, выяснили, что подсознание солдата, испытавшего сильное эмоциональное потрясение, связанное с угрозой для жизни, страдает от навязчивых переживаний, которые постоянно воспроизводятся его психикой. С чего бы? Война уже закончилась, мир…
Но не тут-то было! Нельзя не учитывать, что мозг живет по своим законам, а не по прописанным для него правилам. А эти законы гласят: если ваша жизнь подвергалась угрозе, то теперь вы должны всячески избегать ситуации, где эта угроза о себе заявила. И вот, чтобы не забыть эту ситуацию, психика с завидным постоянством нам о ней и напоминает. Подобные воспоминания всплывают сами собой, иногда прямо-таки захлестывают человека, вызывают у него страх, даже панику! Все это происходит по «корковым механизмам».
Какие это могут быть ситуации? Это, конечно, не только война, но еще и пожар, ограбление, сексуальное насилие, смерть близкого, тяжелое заболевание, сопровождающееся приступами, и пр. В результате подобных психологических травм у человека может сформироваться привычка постоянно, навязчиво проверять, закрыл ли он квартиру, выключил ли электроприборы, не заболел ли он чем-нибудь и т.п. Он регулярно испытывает тревогу, беспокоится, а подчас совершает огромное количество бесполезных действий, которые несколько снижают его озабоченность, но невроз от этого не только не уходит, а, напротив, лишь увеличивается.
Разговор слепого с глухонемым
Ну да бог с ними, с корковыми механизмами, вернемся к отношениям сознания и подсознания. Сознание, как мы помним, образовано словами (знаками), здесь родятся думы тяжкие и не очень, но подсознанию до этого дела мало, более того, оно, как правило, направленностью мысли и заправляет, по крайней мере, ее колорит определяет на все сто процентов.
Вместе с тем, информация, идущая снизу вверх — из подсознания в сознание, существенно искажается, поскольку подсознание и сознание говорят на разных языках и понимают друг друга удивительно скверно. Сознание оперирует знаками (прежде всего словами, понятиями, смыслами — это как кому будет угодно), отчасти — образами, а подкорка — ощущениями, эмоциями, чувствами. Разговор у этих «собеседников» не получается и получиться не может.
Эмоции на язык слов не переводятся, а слова не могут стать чувством. Всем нам это хорошо известно: думать о боли и ощущать боль — это не одно и то же, равно и думать о том, что ты любишь, совсем не то же самое, что «ощущать любовь всем своим существом». Но как-то же надо их — сознание с подсознанием — состыковывать, а если не получается сделать это «по уму», то сделаем, как придется… В результате, как вы, наверное, догадываетесь, получается полное безобразие.
Наши страхи наполовину лишены всяких оснований, наполовину же просто постыдны.
К. Боуви
Вот допустим, вы переезжаете со старой квартиры на новую. Событие это, на уровне сознания, оценивается вами как безусловно положительное. Но для подкорки, для подсознания — это настоящий стресс, ведь нарушается огромная масса прежних, устоявшихся уже стереотипов поведения. Естественным образом, по известным нам механизмам, возникает тревога, ведь инстинкт самосохранения, столкнувшийся с существенными переменами, начинает паниковать, а то и просто входит в настоящий раж. Но разве сознание, не осведомленное на предмет подобных психических «странностей», способно правильно расценить возникшую тревогу? Отнюдь! На уровне сознания переезд — благо!
И куда же, позвольте вас спросить, на чей счет отнести возникшую тревогу, выливающуюся в раздражение и агрессивность? Понятное дело, на те факты и обстоятельства, которые первыми подвернутся вам под руку. Ими могут оказаться ваши ни в чем не повинные родственники, которые, кстати, и сами находятся в сходном положении, а потому завсегда готовы поддержать эту разгорающуюся «битву» добровольным участием. Возможно, вы обрушитесь на сотрудников по работе, начнете волноваться из-за тех вещей, которые раньше казались вам несущественными. Можно еще сконцентрироваться на своем здоровье, точнее, на мнимом нездоровье, а можно обеспокоиться на предмет смысла жизни. Короче говоря, мы всегда найдем повод для тревоги, но насколько он адекватен истинной причине возникшего эмоционального дискомфорта? Никоим образом не адекватен! А ведь все так хорошо начиналось…
По сознанью бродит «призрак рака», а в сердце стучится вегетососудистая дистония
Особенной популярностью среди «невротических страхов» пользуются страхи, связанные с состоянием здоровья. Причем если выбирать «болезнь», по поводу которой можно побеспокоиться, то, конечно, следует сосредоточиться на чем-нибудь смертельно опасном. Вот почему чаще всего люди придумывают себе «рак» (теперь, правда, наши сограждане все чаще подозревают у себя СПИД). Проявления этой болезни загадочны — то есть они, то их нет; врачи, как гласит молва, часто рак «просматривают», а «если рак запустишь, то точно умрешь». Вот почему лучшего «ужастика», чем «рак», не найти! Кроме того, боль — это наш постоянный спутник, у нормального живого человека часто что-то болит, так что если нужно найти какой-то повод для тревоги, то пожалуйста — боль есть, ощущение «рака» есть, возможность сомневаться в выводах врача также имеется. Придумывай себе «рак» и ни о чем не думай! Супер!
Люди так плохо понимают себя, что ждут смерти, когда совершенно здоровы, или, напротив, считают себя здоровыми, когда их смерть уже на пороге.
Блез Паскаль
Еще один «супер» — это вегетососудистая дистония (ВСД), диагноз, наверное, самый популярный, бьет все рекорды. Чем же проявляется эта ужасная «зараза»? Все очень просто: колебания артериального давления, сердцебиения, боли в области сердца (и колющие, и ноющие), перебои в его работе, затрудненное дыхание, головокружения, слабость, потливость, нарушения сна и т.п. — вместе и по отдельности. Короче говоря, все, что «делает» организм, когда его обладатель испытывает стресс.
|
