Тарасов Владимир "Технология жизни: книга для героев"

Жестокий князь ввел новую казнь. Медный шест клали на высоте трех метров над пылающими углями. Шест смазывали салом, чтобы был скользким. Если жертва пройдет по шесту и не упадет в огонь — останется жива. Но все падали. И сгорали. Однако как бы сами были виноваты — не хватило ловкости. Много было различных казней. Но молодой повелитель соседнего государства прислал жестокому князю богатые дары с тем, чтобы именно эта казнь была отменена. Хотя его народа она не касалась, но оскорбляла достоинство человека.

Не отделив пустое от твердого внутри себя, не проложив границу между тем, что от вас зависит, и тем, что не зависит, нельзя быть искренним.

Не зависит от меня лишь одно: я не могу не идти по пути. Не ищите алиби. Не изображайте управление, не развивайте кипучую деятельность по достижению победы. А управляйте и побеждайте. Только путь вам судья.

Приблизься к оленю и не ошибешься

Хорошо стрелять в оленя из лука с далекой дистанции. Ни о чем не подозревает олень. Да вот беда легко промахнуться. Кто опасается промаха, старается подойти ближе.

Приблизься к оленю и не промахнешься.

Если говорят: у меня в сумке нечто, поэтому я прошу вас, то приблизиться к оленю — значит попросить показать это нечто. Если говорят: он уехал, то приблизиться к оленю — значит спросить: в котором часу и на чем? И дело не в недоверии. Многое проясняется и для самого отвечающего.

Люди обычно не умеют отличать пустое от твердого. Они нена­меренно могут вводить себя и вас в заблуждение. Вы спрашиваете: нет ли такого-то? Отвечают: нет, они все давно ушли. Вы подходите, трогаете ручку двери — не заперта. Заглядываете внутрь вот он, тот, кто вам нужен. Извините, а мы и не заметили, что он остался. А извиняться надо за другое. За неумение отличать пустое от твердого.

Если что-то сломалось, откройте крышку, загляните внутрь.

Если кого-то не нашли, поищите сами. Если говорят: что-то написано, прочитайте сами.

Если хвалят: вкусно, попробуйте.

Если пишут, что им не сделали, проверьте, — может быть, сделали. Не начинайте действовать по сигналу, достоверность которого не проверена. Все, что можете проверить сами, проверяйте. Заходите. Открывайте. Заглядывайте. Приезжайте. Лично осматривайте. Сами пробуйте нажать. Трогайте рукой. Поднимайтесь на чердак. Загля­дывайте под колеса. Убеждайтесь лично. Встречайтесь лично.

И вот тогда появится умение отличать пустое от твердого. Отли­чать, уже не трогая руками, а задавая точные вопросы. Сколько весило? Какой толщины? А за шкаф заглядывали? Чья подпись там была? Сколько экземпляров? В какой адрес? Вопросы, на которые невозможно ответить, не приблизившись к оленю.

Сокращайте дистанцию всеми способами.

До тех пор, пока промах не станет невозможным.

Вы хотите посмотреть сами? Да, хочу!

Вас не интересует алиби, вам нужно, чтобы ошибки не было. Милый олень, прости!

Выбирая путь, думай, кто по нему пойдет

Выбирая путь, думай, кто по нему пойдет.

Не посылай на проверку того, кто не умеет приблизиться к оленю. Не указывай короткую дорогу старушке, если эту дорогу пересе­кает канава.

Не направляй робкого на переговоры к наглому.

Не сковывай подробными инструкциями сообразительною.

Действия искусного приносят выгоду, неискусного — опасность.

Лучший путь для рыбы и для птицы разный.

Нет размера обуви, подходящего для всех людей сразу.

У каждого — свой путь.

Если человек не уверен, сомневается, не согласен или протесту­ет — значит вы ему указали не его путь. Как быстро и удовлетворенно он закаивается, стоит только указать ему его путь!

Приблизиться к человеку — значит знать его путь. Даже если он сам его не знает. Нет дела благодарнее, великодушнее и благороднее, чем дать человеку увидеть его путь!

Управляй многими…

Управляй многими, как управляешь немногими.

Искусство управления большим (армией, городом или страной) заключается в управлении им, как малым. Не смущаться, не терять­ся, не идти на поводу у событий и мнений. А увидеть в большом то малое, чем стоит управлять.

Голодными управлять легче, чем сытыми. Голодные хотят хлеба. А что хотят сытые, сразу не скажешь.

Бедными управлять легче, чем богатыми. Бедным нужны деньги. А что нужно богатым, сразу не скажешь.

Одинаковыми людьми управлять легче, чем разными.

Людьми, имеющими общего врага, управлять легче, чем имею­щими разных врагов.

Разделяя большое на малое число частей, его превращают в малое.

Соединяя многие малые части в немногие большие, их превраща­ют в немногие.

Проведением границ между пустым и твердым превращают большое в управляемое немногое. Над каждым немногим ставят наместника. Вассала или помощника. Очерчивают границу того, что вассал может без сюзерена и чего никак не может.

Плохо, если он ничего не может.

Плохо, если все может.

Плохо, если вассал не знает своих возможностей.

Плохо, если сюзерен не знает их.

Плохо, если оба знают, но разное.

Тот, кто колет дрова неумело, бьет топором куда ни попадя, а то и вовсе поперек сучка. Умелый разбивает полено одним точным ударом.

Большое делят на малые части не как удобнее, а как оно лучше делится само. А если нет необходимости, то и не разделяют вовсе. Разделенное без нужды соединить бывает труднее, чем разделенное от нужды, когда нужда проходит.

Когда боятся, чтобы не порвалось, пробуют порвать. Когда боятся, чтобы не провалилось, пробуют надавить. Когда боятся, не погнется ли, пробуют согнуть.

Искусство делать людей одинаковыми расцветает на умении видеть их различными.

Простоту в многообразие вносит ясность пути, ясность этапов, ясность законов, ясность контроля, ясность наказаний и наград, ясность образцов для подражания.

Храбрый не наступает один…

Храбрый не наступает один, трус не отступает один.

Один воин, не выдержав напряжения предстоящего боя, подбе­жал к вражеским позициям, отрубил две головы и с ними вернулся.

Но полководец распорядился к этим двум добавить голову героя. Поскольку приказа о наступлении не было.

Эти три головы в ряд — символ запрета на наступление без приказа. Храбрый не наступает один. Нельзя поддерживать дисцип­лину, если храбрый будет наступать без приказа.

Вот сидят в окопе солдаты. С нетерпением ждут начала сражения. Храбрый поднялся, не дожидаясь приказа. За ним другой, третий, вся рота. Остался в окопе только трус. Он один дисциплинирован и ждет приказа. Но приказа нет, поскольку все уже и так ушли.

Оценить ли поведение труса как дисциплинированность и награ­дить?! Или как трусость — и наказать? А если год прошел, а он все сидит и ждет приказа?!

Если каждая вещь на своем месте, каждый человек там, где должен быть, и делает то, что должен делать, — это порядок.

Если порядок нарушается, но можно сказать, кто нарушитель и кто нарушил, это беспорядок.

Если порядок нарушен, но нельзя сказать, кто именно виноват и что именно он нарушил, — это дезорганизация.

Дезорганизация страшнее беспорядка. При ней страх и бесстра­шие меняются местами. Страшно соблюдать порядок. И нестрашно его нарушать. Вот что такое дезорганизация.

Когда трус отступает один, он вносит беспорядок.

Когда храбрый наступает один, он порождает дезорганизацию.

Путь от дезорганизации к порядку лежит через беспорядок. Сперва превратить дезорганизацию в беспорядок. Затем наказать виновного в нем. И восстановить картину мира, где страшно нару­шать порядок и нестрашно не нарушать.

Войско панически мечется в окружении. Никто не слушает командиров. Влетает генерал на лошади и кричит;

– Вот он — провокатор! Стой, не уйдешь!

И рубит пополам первого попавшегося.

Все успокаиваются. Восстанавливается дисциплина и боеспособность. Потому что мгновенно восстановилась картина мира. Все нашло быстрое объяс­нение.

Не поддавайтесь обаянию храбрых, забегающих вперед, слишком понятливых, сверхинициативных. Иначе вас ждет дезорганизация.

Вот почему из двух кандидатов, одинаково пригодных для долж­ностей, выбирают более глупого. Умный пусть выполняет иную работу, требующую больше ума.

С первым ударом барабана…

С первым ударом барабана боевой дух войск поднимается, со вторым ударом падает, а с третьим и вовсе исчезает.

Удары барабана зовут в атаку. Все поднимаются и идут. Но если атака будет отменена, дух войска упадет. Второй раз воины подни­мутся в атаку без энтузиазма. А если она снова будет отменена, то в третий раз и вовсе могут не подняться.

Готовность к атаке надо проверять до того, как поднять в нее войско, а не после.

Однажды полководец, предупредив свое войско, дал ложный сигнал к атаке. Услышав этот сигнал, враг приготовился ринуть­ся в бой. Но войско нашего героя не двинулось с места. Отступил и противник, не желая терять выгодную позицию. Снова дали ложный сигнал, и все повторилось. Когда же наконец прозвучал настоящий сигнал атаки, противник был разбит, так как поте­рял боевой дух.

Приказ — пистолетный выстрел на старте. Все готовы начать. Все ждут. Ну! Ну! Выстрел! Должно быть немного времени для этих «ну».

За это время можно убедиться, что действительно ничего не упущено…

Этот маленький промежуток времени — между полной готовим стаю и отдачей приказа, когда никто не понимает, почему вы еще медлите, ведь все готово, — может все спасти или все погубить. Нужно уметь держать паузу.

Когда все ясно, и надо дать согласие, и все ждут. Когда все ясно и можно вешать телефонную трубку. Когда все закончено и можно вставать и идти.

Всегда нужно уметь держать контрольную паузу.

В течение этой паузы может случиться нечто важное. И уж конечно, можно проверить готовность к следующему шагу.

Чтобы быть уверенным, что не помнется шляпа между двумя чемоданами на полке, вы предпочтете оставить пустое пространство между нею и чемоданами.

Пустое пространство и пустое время — важные средства контроля.

Запрещай говорить правду…

Запрещай говорить правду о том, чего не спрашивали. Требуй говорить правду о том, что спрашивали.

Говорить правду о том, чего не спрашивали, — наступать без приказа.

Даже молчание может быть истолковано как поощрение. Сегодня он говорит правду, о которой его не спрашивали. Завтра он дает советы в делах, которые его не касаются. А послезавтра оспаривает ваше мнение по любым вопросам.

Но иногда правда может оказаться полезной. Как быть? Нужно узнать ее цену. Если вассал заботится об общем деле, а не переходит в наступление за расширение своих прав, он оставляет пустое пространство. Сказав «нештатную» правду, тут же отступает, отчи­тываясь о порученном ему, и этим показывает: я помню свое место и преклоняя голову. Это отступление и образует пустое простран­ство. Он продвинулся в область ваших прав, но тут же отступил точно на свое место. Значит, мотив не расширение прав, а интересы дела. Если отступил неточно, оставив меньше пространства, чем должен был, знайте — это борьба за расширение прав. Такую цену нельзя платить даже за полезную правду.

Чтобы говорили правду, стимулирование должно быть отделено от нее. Нельзя хвалить, опираясь на слова того, кого хвалите. Нельзя ругать, опираясь на слова того, кого ругаете. Можно лишь друже­любно присоединиться к самопохвале или самокритике человека. Подлинное санкционирование опирается на более прочную и более широкую основу: на дела человека, а не на его слова.

Отделение собственной реакции на правду и неправду — отделение во времени.

Сила в безразличии. В готовности без эмоций выслушать любую правду. Принять решение не тогда, когда оно возможно, а тогда, когда оно потребуется.

Принять из будущего, а не из прошлого. Не потому что, а для того что.

Сначала говорят, а потом и делают

Человек прокладывает путь в новое, неизведанное сперва мыс­лью, потом словом и наконец делом.

Он замыслил что-то хорошее, чего раньше не делал. Обдумывает замысел. На каком-то этапе ему хочется поделиться своим замыслом с кем-нибудь. Обсудить. Обсудить в целом, обговорить первый шаг. Если к этому делу приступить, то с чего можно было бы начать? А уж если этот первый шаг выглядит реальным, то почему и не попробовать?! От слов к делу.

Он замыслил что-то плохое. Но воплощается это плохое в дело, как и хорошее, — не минуя стадию «говорения», обсуждения. Вот здесь-то и легче всего человека остановить.

Если попустительствовать словам — перейдет к делу. Это непре­менно случится. Тот, кто начал скользить по льду под гору, сам остановиться уже не может, но любой, стоящий прочно, может его придержать и удержать. А наберет скорость — попробуй, останови!

Обращайте внимание на слова. Особенно на шутки. Шуткой нередко зондируют — не встретят ли сопротивления. Не встретив, идут дальше. Шутку останавливают шуткой. Не хотите, чтобы делали, не позволяйте говорить.

План опаснее дела. Замысел опаснее плана, обсуждение опаснее замысла. Слово опаснее обсуждения. Шутка опаснее слова. Взгляд опаснее шутки. Мимолетное отсутствие поддержки — опаснее взгляда.

Чем глубже дело запрятано — тем оно опаснее.

Два друга работали в саду

Два друга мотыжили землю. Вдруг мотыга одного из них ударилась обо что-то твердое. Он поднял кусок золота и отбросил его, как простую черепицу.

Два друга сидели в саду на циновках и читали книги. Вдруг мимо проехала повозка знатного вельможи. Один из них поднялся и посмотрел ей вслед. Тогда другой отодвинул свою циновку в сторону и сказал:

Вы мне больше не друг!

У них не было расхождения во взглядах на золото, на богатство. Они знали более высокие ценности. А вот что касается славы и положения в обществе, тут они расходились. Тот, кто отодвинул циновку, не стал дожидаться года, дня и часа, когда друг, не выдержав испытания славой, предаст его.

Лучше разойтись сейчас.

Пища уже начала портиться. Есть ее уже не хочется, а выбрасывать еще жалко. Подождем, когда окончательно испор­тится и не жалко будет выбрасывать? Это ли самая лучшая стратегия?

Вот почему ни взгляд, ни улыбка, ни шутка, ни слово не могут проходить бесследно.

Можно назвать это чрезмерно высокими требованиями друг к другу. А можно сказать, что велика радость соответствия таким высоким требованиям. Радость, даруемая не каждому.

Радость сильных чувств, рожденных чистыми красками.

И я рад за тебя, читатель, если жизнь подарила тебе понимание чистых цветов. Если же нет — не твоя вина.

Вообще же эта книга много добрее, чем кажется на первый взгляд.

Говори о том, что есть

– Если я вас правильно понимаю, вы мне сейчас пытаетесь предложить взятку?

– Простите, вы что — пытаетесь за мною ухаживать?

– Похоже, между нами возникла легкая конфронтация и соот­ношение двое против троих, причем как раз третий не тверд в своей позиции?

Люди, которые произносят такие фразы, резко поворачивают течение разговора в иную сторону, иногда вызывая известную неловкость. Умение сказать, что происходит на самом деле в этот момент и между этими людьми, найти веские и обезоруживающие слова — сильный ход.

Надо уметь это делать. И не только это.

Надо уметь задавать такие вопросы не только другим, но и самому себе. Но и этого недостаточно.

Надо в любой момент времени пребывать в таком состоянии, чтобы любой вопрос такого рода был неуместен — он не откроет ничего нового.

Это и есть прямота.

Прямота проникает через броню, защищающую самолюбие чело­века, не нанося ему вреда, но делая его чище, честнее, откровеннее и великодушнее.

Не все приказы императора надо выполнять

Отправляя полководца в поход, император опустился на коле­но и поцеловал колесо его колесницы. Это означало, что теперь полководец сам будет решать, какие из приказов императора ему надлежит выполнять, а какие нет.

Далеко уйдет войско. Если полководец увидит, что выполнение приказа во вред армии или безопасности страны, он имеет право не выполнить приказ императора. Не может император все знать и все предусмотреть из столицы.

Один из вассалов опоздал со своим войском на поле боя, и полководец отдал приказ о его казни. Провинившийся был хорошо знаком императору и решил просить его об отмене казни. Импе­ратор внял просьбе и послал гонца в лагерь полководца с приказом отменить казнь. Но пока гонец скакал, провинившийся был уже казнен.

Полководец стоял возле своей палатки вместе с одним из офицеров, когда гонец, остановив лошадь на полном скаку, протя­нул ему приказ. Полководец развернул, прочитал, протянул обрат­но гонцу и произнес:

– Не все приказы императора надо выполнять! Затем обернулся к офицеру:

– А что у нас полагается тому, кто скачет по лагерю во весь опор?!

– Смертная казнь! — ответил офицер. — По лагерю на лошади можно передвигаться только шагом. Во избежание паники.

Гонец забеспокоился и стал объяснять, что он очень торопил­ся, что император просил его поспешить, что речь шла о жизни человека.

– Хорошо, сказал полководец, — мы тебя не казним. Не все приказы императора надо выполнять, но уважать императора надо! Мы вместо тебя казним ребенка!

И ребенок был казнен.

Мы не знаем, какой именно ребенок был казнен. Но это и не важно. Именно потому не важно, что ребенок. То есть невиновный. За вину гонца можно было казнить только невиновного.

Если бы казнили гонца, полководец был бы прав, как тот, кто покоится у автострады под камнем с надписью: «Он был прав, когда переходил улицу».

Император был бы несомненно недоволен, если бы вместо отмены одной свершились две казни. Значит, он при случае сместил бы полководца, и армию бы возглавил другой человек. Менее талант­ливый. Армия была бы разбита, страна захвачена. Вот к чему могла привести излишняя правота полководца. Гонца нельзя казнить.

Но если гонца не казнить, значит, приказ о передвижении шагом может нарушаться. Со ссылкой на чрезвычайные обстоятельства, пожар или еще что-нибудь. Но если можно не выполнять один приказ, то можно не выполнять и любой другой. Нарушение, беспорядок, дезорганизация. Казнь должна состояться.

Вот почему был казнен ребенок, и это единственное правильное решение. Не спешите негодовать.

Упаковка поступка

Эта история дошла до нас и управляет нами. Подобно другим историям. Дошла она и до войска. И до следующих поколений воинов. Передавалась она из уст в уста и могла быть искажена.

Мало изготовить хорошую, красивую вещь. Надо ее упаковать, чтобы при доставке по адресу она не попортилась, чтобы по дороге ее не выкрали. Как же не побеспокоиться об упаковке?!

То же и с поступком. Мало совершить поступок. (А лишь поступок подлинно задает ценность. Без поступков нет и ценностей). Надо еще «упаковать» поступок. Чтобы он передавался правильно. Или хотя бы самое главное в нем.

Полководец совершил сразу два поступка. Они связаны между собой и помогают одни другому.

Полководец не сказал гонцу: «Ты, братец, опоздал!» Мог ска­зать, поскольку казнь провинившегося вассала уже состоялась. Но один скажет: опоздали, а другой истолкует: поторопились казнить! Сослаться на опоздание — признать: рано мне император вручил столь большую власть, видите, я поторопился и казнил человека, чью казнь отменил бы, если бы гонец прибыл пораньше!

Полководец распорядился казнить ребенка, так как если бы казнили любого взрослого, пусть даже действительно невиновного, молва обязательно приписала бы ему какую-нибудь вину. В лучшем случае полководцу бы приписали ошибку: не умел рассудить, кто прав, кто виноват. Поэтому ребенок здесь является частью упаковки.

Прежде чем совершить поступок, думайте о его упаковке. Такие раздумья могут изменить и содержание самого поступка. Сделать его чище и яснее.

Поступок должен быть чистым и ясным.

Казнь ребенка

Здесь во весь рост встает вопрос о моральности предлагаемых технологий. Мало было бы сказать: я не одобряю казни ребенка. И пойти дальше. Нет. Из песни слова не выкинешь. Как же быть с ребенком, если благополучие армии, а значит, безопасность страны, а значит, и безопасность многих других детей — связаны с его казнью?

Что скажет человек высокоморальный?

– Казнить, конечно, недопустимо.

– А как же с армией?

– Не знаю, я не военный!

– А нужна ли стране армия?

– Ну, наверно, нужна.

– А как должен поступать полководец?

– Не знаю, я не военный.

– А если он с вами советуется, что вы посоветуете?

– Мне трудно судить, я не военный!

– Ну хорошо, не казним мы ребенка. Будь что будет! Но если армия развалится и страна погибнет, это будет на вашей совести!

– А я-то причем?! Это не мой бизнес! Я не! во!-ен!-ный!

Поговорили. Вы делайте, а я буду вас осуждать. От высокой морали до пьяной аморальности один шаг.

Мы хорошо помним этот вопрос: если на одну чашу весов положить все счастье мира, на другую — всего одну невинно пролитую слезинку одного ребенка, то что вы выберете? О, все счастье мира не стоит невинно пролитой слезинки!

Ну, а как расшифруем счастье мира?! Допустим, что при его отсутствии один из многих невинно убиенных тоже окажется ребен­ком. Тогда на одной чаше жизнь одного ребенка, на другой слезинка другого? Скажем ли мы тогда с той же уверенностью, что жизнь одного ребенка не стоит слезинки другого?..

На этом умозрительном пути не найти успеха.

Мы сказали, что тот, кто имеет путь, всегда прав. Это так. И пути не пересекаются. Это тоже так, и то, и другое возможно, если путь — путь добра.

Мы начинали говорить о пути, как о пути к дому. Пути к себе. И ничего не изменилось с тех пор. Иного пути, чем путь добра, быть не может. Но мы не настаиваем на слове «добро». Оно смутно и многозначно отражает путь. Путь можно увидеть, а добро нет. Добро и состоит из поступков, которые подсказывает нам путь. И окажись мы в трудном положении (не умозрительном, а реальном) — путь укажет нам, что делать.

Наказание невиновного

Наказание невиновного — проблема более широкая, чем наказание ребенка. Новые вопросы возникают в связи с наказанием невинов­ного взрослого. Потому что взрослые по-разному оценивают наказа­ние. Мы знаем случай, когда взрослый и невиновный принял наказание за других, и наказанием этим была смертная казнь на кресте.

То, что для одного — наказание, для другого — награда. Так для террориста-революционера смерть на эшафоте может быть не нака­занием, а самой высшей наградой. Сохранение же жизни — самым позорным наказанием.

К счастью, вопрос о наказании не столь запутан, как вам могло показаться.

Наказание — это всегда удаление. Удаление от… От того, близость к чему есть счастье. Другое дело, что этот центр притяжения, в котором видится счастье, для каждого свой. Для революционера — присутствие в центре истории его партии или революции. Для скупого — неограниченное богатство. Поэтому, наказывая, мы можем не наказать. и, не наказывая, наказать. То же, конечно, относится и к поощрениям. Поощрение — движение к центру, наказание — от центра.

Ваш друг попросил почитать книгу и за это протянул вам рубль. Едва ли вы оцените это как поощрение. Вас подвергли резкой критике в правительственной газете, но не одного, а в компании приличных и очень авторитетных людей. Едва ли вы будете рассмат­ривать это как наказание.

Вспомним, что говорилось о радости неудачи. Отметим также, что движение от центра может быть и добровольным в целях самонаказания или наказания центра.

Имеющий путь не может быть наказан. Наказаний для него просто не существует. Наказывают не имеющих пути.

Не завоевав сердце, нельзя наказывать

Не завоевав сердце, нельзя наказывать.

Если сердце не завоевано, значит, вы не входите в центр притя­жения подчиненных вам лиц. Приближение к вам для них не ценно. Удаление от вас — не печально, и если вы все же выносите приговор, то это обнаруживает, что вы плохо понимаете происходящее вокруг вас, неадекватно воспринимаете ситуацию. Это только наносит ущерб вашему авторитету. Поскольку непростительно для руково­дителя. А простительно лишь для безнадежного новичка.

Не завоевав сердце, можно наказывать лишь в случае, если нарушен закон, установленный не вами, а вашими предшественни­ками. Но и здесь заложен риск: ведь и ваши предшественники могли не пользоваться авторитетом. В любом случае надо знать меру. Чрезмерное наказание выглядит как месть слабого человека.

Лучшая реакция на нарушение — реакция силы, реакция безраз­личия: да, я вижу, что вы нарушаете, и к этому вопросу мы, несомненно, вернемся недели через две. Может быть, у вас и есть свои резоны для нарушения, но мы вернемся к этому позже. И уж, конечно, в интонации никакого добродушного оттенка: ах, баловник, ну погодите, уж доберусь до вас! И никакой злобы: я злопамятен, берегитесь! Только безразличие машины, которая, когда основатель­но разберется, может и наказать. Но может и понять. А может, что менее вероятно, даже простить.

Завоевав сердце, нельзя не наказывать. Если не наказывать, подчиненный, побуждаемый естественным желанием приблизиться к центру притяжения, забудет о мере. Он потеряет главное качество подчиненного — готовность выполнить приказ, еще ничего не зная о его содержании. Не наказываемый подчиненный будет стремиться выполнять лишь те приказы, которые способствуют его продвижению в центр, и уклоняться от выполнения иных. Вслед за ним и другие подчиненные будут рыться в ваших приказах, как в дешевых товарах на распродаже, выбирая для выполнения наиболее для себя подхо­дящие.

Наказан лишь тот, кто почувствовал себя наказанным, а не тот, когонаказали.

Награждая и наказывая, не обманывай

Награждая и наказывая, не обманывай и не прощай.

Награждается и наказывается не человек, а его деяние. Можно не любить награждаемого, можно любить наказываемого, но нельзя изменять решений.

Каждый человек не похож на других. Каждый человек имеет свой мир со своими собственными законами. Мир, где он — единственный судья себе, выносящий высший и окончательный приговор, где он — главный подсудимый. И судья в большинстве случаев добр к подсу­димому. А если и не добр, то уж во всяком случае имеет достаточно времени, чтобы досконально вникнуть в малейшие детали и нюансы. Даже выражение лица или интонация, движение глаз или легкий запах — вещественное доказательство для него. Хотя бы и прошло много лет.

Стоит только начать награждать или наказывать человека, а не его деяние, как тотчас этот высший судья возьмет дело на пересмотр. А вам может даже не сообщить о его результатах. И вы никогда не сможете конкурировать с этим судьей в тщательности рассмотрения дела.

Желая наградить, думайте не только о том, какой награды заслуживает деяние, но и о том, сможете ли вы сдержать обещание, даже если другие люди будут против. Те люди, от которых тоже зависит решение вопроса.

Что касается прощения…

Полководец рубил голову своему другу за проступок. Рубил и плакал.

Рубил и плакал! Вот нужная формула! И рубить надо. Нельзя не рубить, если проступок того требует. И плакать надо. Нельзя не сочувствовать провинившемуся. Сочувствие и наказание могут идти вместе. Любой родитель, наказывая свое дитя, ему сочувствует.

Судья плюща не прощает. Простить может кто-то другой. Кто-то другой может помиловать. Суд и помилование — процедуры разные. Тот, кто их смешивает, оказывает плохую услугу.

Уж если вам так хочется простить провинившегося, найдите того, кто попросит вас за него.

Поднебесная не стоит того…

Поднебесная не стоит того, чтобы владеть ею одному.

Легко разделить с помощниками маленькую выгоду, малый вы­игрыш. Трудно разделить большой. Но даже весь мир, если бы удалось получить его в награду, не стоит того, чтобы оставить его только себе, не поделившись с теми, кто помогал его получить.

Вам очень нужна помощь в каком-то вопросе. Вы об этом говорите своим помощникам. Они принимают вашу просьбу всерьез — а как же иначе! И дело движется. Но по мере того как приближается положительный результат, иные заботы начинают одолевать вас. И выигрыш в этом доле становится уже не столь важным. Иной подчиненный даже спросит:

– Что, это уже не нужно вам?

– Что вы, нужно, конечно, нужно! — без особого энтузиазма заверяете вы.

Вот и дело сделано. Ну какая уж тут награда, если дело, когда оно сделано, теряет важность и остроту. Раз дело не важно, так и заслуги ваших помощников, выходит, не валики. Можно не награж­дать. Можно. Но на что вы будете рассчитывать в следующий раз?

Стоя перед началом сражения вместе со своим полководцем, князь спросил его:

– За кем будет победа?

– За нами, конечно! Наш противник — умный человек, но жадный. Когда приходит пора награждать, его печать то запропастится куда-нибудь, то оказывается стертой по краям, и приходится заказывать новую. Они не будут за него умирать!

Но не только жадность может быть помехой. Кто не чувствовал, что иногда легче никого не наградить, чем награждением вызвать раздоры. Ведь справедливое распределение вознаграждения с точки зрения одного — несправедливо в глазах другого. На всех не угодишь. И даже предлагая: разделите сами, вы можете вызвать неудовольст­вие и раздражение, поскольку от него выигрывают наименее скром­ные.

Но делиться нужно.

Дели отряды для грабежа

Дели отряды для грабежа, чтобы не было беспорядков. Бели на разграбление отдается город, то его районы должны быть заранее разделены между различными отрядами армии. Так же поступает руководитель каждого отряда со своим районом.

Грабеж — способ вознаградить войско и дать ему разрядку. Вой­на — дело жестокое. Но не к грабежу, конечно, мы призываем. А к тому, чтобы вы обратили внимание на важный способ распределения награды. Никто точно не знает, какую добычу можно получить в результате грабежа того или иного района. Конечно, есть районы богаче и беднее, есть такие, где можно встретить жестокое сопро­тивление. Все это приблизительно может быть учтено при разделе территории. Ну а дальше — как повезет. Зависит результат грабежа и от смелости и бойцовских качеств грабителей — воинов. Тех качеств, которые важны не только для грабежа, то и для военных баталий.

Тем самым награда распределяется между воинами армии-побе­дительницы относительно справедливо: в какой-то мере от раздела полководцем, в какой-то мере от бойцовских качеств награждаемых и в какой-то мере просто от везения. И тут обид не будет.

Представим, что грабители просто и честно свезли все награблен­ное в одну огромную кучу и полководец стал делить добычу сам. Тут уж обид было бы много больше. Как бы он ни старался быть справедливым!

Таким же образом награждают в бизнесе. Разделяют районы, клиентуру или направления бизнеса. И каждый награждает себя сам. Размер награды зависит от первоначального раздела, деловых ка­честв награждаемых и простою везения.

Можно награждать и увеличением доли участия — акциями. Но тут результат в основном зависит все же от первоначального раздела, и причин для недовольства руководителем больше.

Недовольства меньше, когда награждаемые плохо представляют размер чужого вознаграждения, а знают только о своем. Однако, сознательно скрывая что-то от каждого из награждаемых, мы сни­жаем общий уровень доверия к руководителю.

Высшей же формой награды является награда знаниями и инфор­мацией. Неравенство в распределении знаний менее всего служит недовольству, поскольку явная несправедливость легко выправляет­ся сообщением дополнительных сведений потерпевшему. В то же время умение хорошо распорядиться знаниями зависит от награжда­емого, и ему не на что жаловаться, если другие сумели воспользо­ваться знаниями лучше, чем он.

Знания передаются по ступенькам. Как награда дается следующая ступень. И знания эти хорошо помогают получить новые материаль­ные (денежные или другие) ощутимые возможности. Кто лучше работал, тот лучше и реализует новые знания. Это и есть высшая справедливость в вознаграждении.

Награждайте знаниями.

Прошение с человеком

Мы любим подчиненною, помощника и заботимся о нем. Мы учим его, награждаем и наказываем. Мы помним, что не все приказы императора надо выполнять и что последний приказ полководца должен быть выполнен. Поэтому, если поручаем что-нибудь подчи­ненному, то в этом отношении он выше нас. Теперь мы у него в подчинении: говори, чем тебе помочь, я все, что могу, для тебя сделаю, можешь не слушать моих советов, я не обижусь, я полностью в твоем распоряжении, я — твой слуга! Но за результат я с тебя строго спрошу! Ты один несешь за нею ответственность!

Если мы уж что-то поручили подчиненному — поднимем ею над собой, словно ребенка. Что он может увидеть оттуда? Свой путь.

Путь — всегда путь добра. Добро доступно всем. И путь доступен всем. Подчиненный нам не слуга, а пока неравный. Неравный до тех пор, пока не увидел свой путь. И если он чувствует, что, касаясь наших дел и забот, он прозревает все больше и больше, он доверяет

нам свою судьбу. Но чем лучше мы им руководим, тем быстрее он нас покинет. Потому, что увидит путь.

И приходит минута расставания. Он не видит ее и не ощущает. Как юноша, готовый вот-вот выпорхнуть из родительского гнезда, не ощущает близости дня расставания. Но мы-то знаем, что он скоро увидит свой путь. Мы крадем его сами у себя. Но не в силах изменить что-нибудь. Нас влечет собственный путь, заставляя менять людей. Не допускает он для нас вечных подчиненных, вечных помощников.

Грустно.

Глава третья. Человек-армия

Война — путь обмана

Причина войны в незнании ее результата

Война — путь обмана, обман — путь войны.

Нельзя успешно вести войны, не обманывая противника. Каждая из сторон надеется получить иной результат, чем тот, на который рассчитывает противник. Война не началась бы, если бы обе стороны твердо знали, чем она закончится, и их представление о ее резуль­тате точно совпадало бы. Положим, заранее известно, что в одной армии будет убита половина солдат, а в другой — одна треть. Так отчего же не убить без всякой войны именно тех солдат, которым суждено погибнуть, и не установить новую границу между странами там, где она прошла бы в результате войны? Тогда обе стороны хотя бы сэкономили время, боеприпасы, которые взорвались бы, никого не убив, и питание на солдат, которым и так суждено погибнуть? От такой договоренности обе стороны выиграли бы.

Следующий шаг. А почему не договориться убить солдат не столько, а немножко меньше — с обеих сторон? И так далее. Так мы приходим к мысли о разоружении и уничтожении части оружия.

Что же мешает таким договоренностям?