Стрела очень опасна. Но если отойти достаточно далеко, то полет стрелы и ладонью можно остановить. Даже царапины не появится. Все дело в расстоянии. Важно отойти достаточно далеко.

Полководец защищает себя расстоянием. Он не находится в первых рядах, и стрелы до него не долетают. Если он слишком храбр, его убьют. Мужества воина, не боящегося смерти и готового к ней, недостаточно. Полководец должен избегать личной опасности и уводить войско от опасности. Высшая доблесть солдата — заслонить в бою своим телом командира. Полководец защищает себя расстоя­нием и телами своих солдат и офицеров.

Руководитель оберегает себя от ударов противника. Его подчи­ненные принимают, в случае необходимости, ответственность и вину на себя. Руководитель защищает себя расстоянием. В опасных случаях он отсутствует или заболевает. В рискованных случаях документы за него подписывают подчиненные. Доблесть подчинен­ного — отвести ответственность от руководителя.

Но руководитель не переносит своей вины ответственности на подчиненного. Это акт доверия подчиненному. И если у подчинен­ного не возникает желания защитить руководителя, нельзя понуж­дать его к этому, рано или поздно это приведет к полному поражению.

Руководитель защищается и временем. Удар слабеет, если время его нанесения откладывается и затягивается. Это время может быть использовано для инициативных ходов, в. силу которых противник вынужден изменить свою картину мира и потерять время на пере­ориентацию.

Он приходит, я ухожу. Он уходит, я прихожу. Он не знает, как ему быть. И изматывается. Или уходит вовсе, или делает ошибки.

Уходи и возвращайся.

Находясь в бедствии, думай о выгоде

Находясь в бедствии, думай о выгоде. Получая выгоду, думай о бедствии. Обратить бедствие в выгоду — вот главная задача на войне.

Убегая от превосходящего противника и переправляясь через реку, не закрепляйся на другом берегу, а отойди дальше. Иначе враг не решится переправляться вслед за тобой и ты не сможешь, повернув назад, разгромить его части, разъединенные водой.

Обращать недостаток в достоинство, отсутствие ресурса — в ресурс, слабость в силу — в этом искусство руководителя.

Отсутствие оружия — недостаток, слабость. Но отсутствие оружия и преимущество, поскольку освобождает других от страха, вызывает доверие, на которое можно опереться.

Отсутствие информации — недостаток. Но отсутствие информации и преимущество: оно даем право на незнание чего-либо, на бездей­ствие, освобождает время для действий в другом, более важном направлении.

Отсутствие имущества — недостаток. Но отсутствие имущества и достоинство, так как экономит силы и средства, необходимые для его охраны, оберегает человека от неискренности, лести, зависти и недоброжелательства, делает его более мобильным, а иногда и более духовным.

Нет такого недостатка, который нельзя обратить в преимущество. Получая выгоду, думай о бедствии. Прежде чем нанести удар по противнику, подумай, какой вред он может принести тебе. Ведь и противник не будет бездействовать.

Выгода делает человека беспечным и самонадеянным. Он и не замечает, как упускает время, рискует отстать или пасть жертвой коварного врага.

Князь, утомившись набегами варварских пламен, повел на них войско и разгромил без большого труда. Напуганные, они признали себя побежденными, обещали дружбу и в знак примирения богато одарили князя и его приближенных, устроили в их честь богатый пир. На пиру победителей повязали. Кого умертвили, кого обра­тили в рабов, а с князя сняли кожу.

Логика борьбы, невозможной без обмана, лишает противника доброты, великодушия и порядочности, если он и был ими наделен. От коварства может уберечь только предусмотрительность. Довер­чивость к противнику — проявление лености мысли и желания иметь передышку.

Не всегда можно победить, но сделать себя непобедимым можно всегда.

Управляй гражданскими методами…

Управляй гражданскими методами, а в повиновении держи воен­ными.

Следовать принципу отделения твердого от пустого — это знать, кто находится в состоянии войны с тобой, а кто нет, от кого ждать обмана, а от кого нет.

Но вот беда: нет такого врага, с которым следовало бы вести войну в любое время и по любому поводу. Враг — человек, как и вы, а значит, есть многое, что вас соединяет, делая вражду очевидно не­выгодной для обеих сторон. Нежелание видеть в противнике чело­веческое — проявление лености мысли и желания иметь передышку. Вы управляете всем миром, пусть и не всегда хорошо. Ваши враги — подчиненные, вышедшие из повиновения. Потому только вы и применяете к ним военные методы. Что есть повиновение и выход из него? Повиноваться — значит не обманывать. Обманывать — значит не повиноваться.

Когда врач назначает вам лекарство, а вы обещаете его принять, хотя уверены, что делать этого не будете, вы не повинуетесь врачу. Почему вы так поступили? Чтобы не огорчить врача и не выказать недоверия к его профессиональным знаниям. Спустя некоторое время врач интересуется вашим здоровьем, дабы убедиться в эффективности лекарства и рекомендовать его другим пациентам. И вы оказываетесь перед выбором: либо при­знаться, что вы лекарства не принимали, либо вновь солгать. Эта ложь может потребовать новой — уже перед лицом других людей. При известном развитии событий этот путь станет путем войны.

Тут есть и вина врача. Он должен уметь читать по глазам пациента и понимать, будет тот повиноваться или нет. Нельзя ожидать повиновения профессиональной компетентности, если она не признана. Неповиновение тому, чего нет, не повод для войны.

Не рассчитывайте на повиновение, если не знаете, что есть вы и что есть в вас, чему обязаны повиноваться.

Нельзя управлять миром, не отделив в себе твердого от пустого.

Как отличить ложь милую от лжи злой?

Обман — дитя двух родителей. Выращенное двумя или одним, хотя, может быть, нежеланное для обоих.

Кто обманут? Тот, кто хотел быть обманутым и молча молил об этом? Не обмануть такого иногда бестактность, которая не проща­ется. Она отрезает дорогу к жизни, понуждая к ненужной борьбе. Это трудно простить.

Но где мера желания быть обманутым? Желающий услышать правду, но не любую, уже понуждает к обману.

Тот, кто не желает быть обманутым, безразличен к тому, какова правда, лишь бы она была правдой. Сила в безразличии.

Безразличие к сообщению не есть безразличие к делам и судьбам. Но сообщение о делах одно, а дела — другое. Кто казнит гонца за плохое известие, понуждает других обманывать себя или хотя бы до поры скрывать правду.

Мир повинуется безразличным. Безразличен исполнитель чужих, не своих приказаний. Приказаний Великого менеджера. Мир пови­нуется имеющим путь.

Что может один?

Как может один человек заставить мир повиноваться? Какую армию должен иметь он?

Достаточно самого себя. Каждый человек — армия, которая сра­жается хорошо или плохо. И остальные армии мира — ее враги или союзники.

Человек-армия — это полководец и дипломат, офицер и солдат, шпион и проводник. Все в одном лице.

Человек-армия может не победить в том или ином сражении, но может сделать себя непобедимым. Победа зависит от противника. Непобедимость — только от самого себя.

Может ли человек-армия указать противнику путь и сделать его своим другом? Может.

Может ли он проникнуть в замыслы врага и разбить их? Может. Может ли он разбить союзы врага и заключить свои? Может. Может ли он сохранить армию противника в целости, сделав ее применение против себя бессмысленным? Может.

Может ли он овладеть выгодой, еще не захваченной врагом? Может.

Все, что может армия, может и один человек. Но любая армия не может того, что может один человек.

Она не может остаться полностью незамеченной.

Она не, может сохранить все секреты.

Она не может быть полностью дисциплинированной.

Она не может постоянно избегать удара твердым о твердое, сражаться, никогда не проливая крови.

Кто виды человека-армию? Никто не видел его.

Кто знает его? Никто не знает.

Кто знает его путь?

Он сам.

Есть армии, с которыми не сражаются

Есть армии, с которыми не сражаются. Их пропускают, обходят или избегают. Цена победы так высока, что она не в радость.

Вот армии, с которыми не сражаются.

Отборные войска, где каждый стоит десяти. Где каждый и каждую минуту ощущает себя в местности смерти. Где смерть в бою почитают радостной. Где воины — как пальцы одной руки.

Войска, спускающиеся с горы, как поток, сметающий все на своем пути. Поздно воздвигать препятствия, когда он устремился вниз. Сметет и препятствия, и строителей.

Войска, возвращающиеся домой. Сверхсильные желания делают людей сверхсильными.

Войска, находящиеся в местности смерти.

Человек-армия. Он обладает всеми этими качествами. Разве не боятся тысячи солдат, идущих по лесу, одного, решившего дорого продать свою жизнь?! Их много, но каждый из них рискует столк­нуться с ним один на один!

Есть много признаков, по которым распознают армию и ее состояние.

Если солдаты громко окликают друг друга в лесу — боятся.

Если стоят, опираясь на оружие, — голодают.

Если, зачерпнув воды, сначала пьют сами — их мучит жажда.

Если противник говорит храбрые речи — хочет передышки.

Если то наступает, то отступает — заманивает в ловушку.

Если полон решимости драться, но не наступает — готовит наступ­ление.

Знать себя и знать врага — подать победе руку.

Причина войны в незнании ее результатов.

Причина победы в знании ее законов.

Глава четвертая. Приготовление к смерти

Она и закрывает нам глаза, она и открывает их

Коридоры, двери и комнаты

Лабиринт жизни имеет коридоры, двери и комнаты.

После рождения двери открываются одна за другой. Научился сидеть — можешь дотянуться до чего-то нового. Научился ходить — сразу несколько дверей открывается. Но маршрут становится все сложнее, все менее предсказуем. Научился читать — распахнулись одни двери, не научился — другие. Детство прекрасно тем, что все новые двери открываются и почти никакие не захлопываются. Во всяком случае хлопки последних не заметны в шуме открываемых дверей. Правда, если в раннем детстве не начал учить новый язык — говорить без акцента на нем уже никогда не сможешь. Не начал фигурным катанием заниматься — чемпионом мира не станешь.

С годами все реже открываются новые двери, все чаще иные из них закрываются. Человек начинает выбирать, какую из них от­крыть, в какой новый коридор заглянуть. Иногда он стучится в уже закрывшуюся дверь, и случается ее удается открыть. Или хотя бы приоткрыть. Чтобы заглянуть и сказать: мне и в самом деле не туда. А иногда нет.

Наступает время, когда двери чаще закрываются, чем открыва­ются, и многие ровесники остались или успели оказаться за закры­тыми дверьми. Все меньше дверей в коридорах. Иной раз человек попадает в комнату, где выход в то же время и вход, и торопится поскорее уйти.

А вот и последняя дверь. Она всегда незаперта, наконец человеку удается выбраться из лабиринта жизни.

Где он теперь? Что с ним?

Только выбравшись из лабиринта человек понимает, где он, собственно, находился. И если снова вернется, будет знать путь. Идти в обратном направлении — большое искусство.

Не закрывайте за собой (а тем более не захлопывайте) двери. Оставляйте возможность вернуться. Не говорите: этот человек или эта дорога никогда мне не понадобятся. Этого вы знать не можете. Нет ничего обиднее, чем неосторожно захлопнуть дверь.

Человек не может не совершать необратимых поступков. Насту­пил на веточку — она сломалась. Поймал рыбу — она уже больше никогда не будет жить. Но разглядывая сверкающую витрину буду­щего, он должен обращать внимание на цену. Прежде чем сказать, подумай: сумеешь ли вернуть это слово, если понадобится. Прежде чем сделать, помедли: не испортишь ли что-либо, пусть малое, непоправимо.

Точность поведения вовсе не исключает его мягкости. Именно точность освобождает от применения неумной и травмирующей силы.

Искусство отличать обратимое от необратимого — искусство вла­дения временем.

Короля играют придворные

Короля играют придворные. Своим поведением дают понять: нам предстоит встреча именно с королем. Перед нами не кто-нибудь, а король. Мы сейчас говорили не с кем-нибудь, а с самим королем. И если придворные не обращают на человека в короне внимания, мы понимаем: никакой это не король. И если человек играет короля, но нет придворных, это не король, а, скорее всего, больной, несчастный человек.

Мертвого играют живые. О том, что человек умер, обыкновенно узнают по поведению других людей. Здесь и слов недостаточно. Поведение важнее. О том, что человек смертен, мы тоже узнаем от других. И нет у нас иных свидетельств об этой стороне жизни, кроме полученных от других.

Другое дело — тело человека. Оно обращается в прах, и это не зависит от мнения или слов людей. И если бы не это, если бы не тело, кто знал бы, что и вправду жил человек? Что он не придуман нами? Тело дано человеку, чтобы наводить его на мысль о смерти.

Тело — важное свидетельство того, что человек есть или что он был. Это свидетельство не только для других людей, но и для самого человека. Когда он обнаруживает, что его тело отсутствует, он сомневается в своем существовании, и только поведение других людей говорит ему, что он есть или был.

Если бы мы не узнавали от других людей о смерти, как бы мы догадались о ней?!

Главные часы человека

Тело — главные часы человека. Тело стареет. Зачем ему все часы мира, если есть эти главные? Вторые по значению часы — тела других людей. Многим кажется, что собственное тело — часы неточные, что они могут спешить или отставать. Что не может вся рота идти не в йогу, а только командир — в ногу. Но все становится на свои места, стоит лишить человека этих главных часов. Тогда-то и становится ясно, что иные часы ничего не показывают.

Какое же время отмеряют главные часы? Время подвижности тела. Другими словами, время жизни. И чем больше подвижность человека, тем больше в нем жизни. Тем больше сил и возможностей для открывания дверей. Он может экономить силы и возможности, не тратить силы на закрывание дверей за собой, не совершать по возможности необратимых поступков. Но все же часы идут, отмеряют время, и однажды человек полностью лишается возможности движения.

Часы идут. Вновь открытые двери — минуты и секунды на этих часах.

Зачем человеку другие часы?

Другие часы — это тела других людей, животных и растений, механических и прочих иных устройств. Тех, что сделаны людьми, и тех, что даны в пользование людям другим путем.

И хотя все они показывают время по-разному, есть между ними известное сходство.

Дети играют. Один из них с закрытыми глазами считает до десяти, остальные прячутся. Он играет в часы. Они играют в несуществование их тел.

Чем ребенок, играющий в часы, хуже иных часов? Ничем. Он отмеряет время. Время несуществования тел других детей. Когда это время истечет, тела могут начать обнаруживаться. Это время до жизни, до ее появления. Если никто и никогда не видел человека, был ли он?

Тот, кого ребенок так и не нашел, а играл ли вовсе?

А для других детей счет ребенка с закрытыми глазами отмеряет время открытия дверей. Когда ведущий в игре закончит счет, он может открыть дверь, и встреча с ним состоится.

Другие часы открывают нам возможности узнать последователь­ность открытия новых и новых дверей.

Ведь пока ребенок не закончил считать, можно переменить место, перебежать в коридор или в другую комнату.

Если у человека и есть часы на руке, но так темно, что он не может разглядеть стрелки и цифры, ему трудно понять, в какой последовательности совершать поступки. Какие еще двери есть за этой.

Другие часы даны человеку, чтобы знать свой путь.

Но тот, кто хорошо умеет пользоваться своими главными часами, не нуждается в иных.

Жизнь без часов

Если человек лишается главных часов, для него не может суще­ствовать пути. Поиски пути оказываются лишенными всякого смысла и надежды. Жизнь в представлении человека и его тело существуют вечно. Не имеют никакого видимого предела во времени. Он беспо­рядочно бродит по дому, открывая и закрывая двери. Никогда ему не выбраться из дома, который оказывается необъятным, беспредель­ным.

Какая ему разница, что показывают другие часы, если нет главных? Полное безразличие. Какая ему разница, какую дверь открывать или закрыть, если их бесконечно мною?! Если из дома все равно никогда не выбраться?! Полное безразличие.

В безразличии сила, такому человеку можно говорить правду, потому что он не побуждает никого лгать. Ему все равно, что ему скажут. Но такому человека не говорят ничего из того, чего не хотят передавать другим людям. ведь неизвестно, что и когда он кому-ни­будь скажет. Если очень хочется хоть кому-нибудь сказать правду о чем-либо — нет более подходящего человека. Но если опасаешься, что сказанное станет известно другим людям, не стоит говорить ним.

Если этот человек и не обещает, он все-таки может сделать. Если пообещает, может и не выполнить. Ему все равно.

А зачем, собственно, ему тело. Если тело не часы, для чего оно? Оно ведь не может разрушаться необратимо, иначе обратится в часы. Может только беспорядочно изменяться. Оно не может быть осяза­емым, иначе его можно запереть, замуровать, что значит — превра­тить в часы.

Жизнь без часов превращает человека в призрак, в случай, в сон. Часы делают нашу жизнь осмысленной, поскольку отмеряют ее предел, а значит, и возможность выйти за него. Они отмеряют и пределы ее отдельных частей, а значит, наполняют их смыслом.

Существование предела делает человека слабым в жизни. Лишает его безразличия. Ему не все равно, какие двери открывать. Потому что его главные часы напоминают ему о времени. Напоминают болью. Физической и нравственной. И радостью избавления от боли. Радостью ожидания времени, когда боли не будет. Как обычные часы не покажут время без циферблата, так главные часы не могут показать времени без боли, ее ожидания или ожидания ее отсутствия.

Жизнь без часов — жизнь без боли и без надежды на избавление от нее.

Боязнь жизни

Боязнь — неспособность сопротивляться страху, противопоставить ему нечто твердое. Страх — боль от ожидания боли.

Боль от ожидания боли рождает ожидание страха. Цепь эта бесконечна. Неумение остановить этот поток упреждающей боли и есть боязливость.

Хорошо ли себя чувствует человек, ожидающий неминуемого наказания? Иной и делать ничего не может, все время думает о неизбежном. А другой и не вспоминает: придет день расплаты, тогда и будем страдать, а пока недосуг!

Боязнь жизни — это страх смерти.

Страх смерти — это боязнь жизни.

Может ли имеющий путь бояться жизни? Нет, потому что у него нет страха смерти.

Его жизнь — это лишь часть его дел, для ведения которых ему требуется его тело. Имея большую цель, он постоянно путешествует за пределы жизни, стараясь наилучшим образом использовать свое тело для дел своих. Не хватает своего тала — использует тела других людей. Если умеет управлять ими. И не столь уж важно, какую часть дел он свершит при помощи своего тела, а какую — при помощи других.

Отец, с сыном предприняли далекую прогулку. Сын устал и попросился на руки. Малый возраст и рост позволяли ему обра­титься с такой просьбой.

– Потерпи, скоро придем, — сказал отец. Сын вздохнул и терпеливо зашагал дальше. Но скоро и отец почувствовал усталость. И понял, что сын действительно устал.

– Ну, ладно, — сказал отец и взял ребенка на руки. А через некоторое время спросил:

– Ну, как? Пойдешь сам дальше?!

– Да, папа! — с готовностью ответил сын.

Некоторое время сын использовал тело отца, но дольше — свое собственное. Так ли уж важна эта пропорция? Важнее другое: удовольствие от прогулки, готовность потерпеть, гордость за готов­ность идти и удовлетворенность друг другом.

Тот, кто использует других людей, управляя ими, понимает их чувства, помогает им становиться лучше, помогает им найти свой путь, не додает большой разницы между тем, что он сделал сам, а что — руками других людей. Его сила — в безразличии к этому.

Его часы работают по-другому. Они отсчитывают не время смерти, а время достижения большой цели.

Имеющему путь его тело интересно в той мере, в какой оно помогает ему в его пути. Смерть немного мешает ему, если не все возможности тела были использованы и жалко выбрасывать хоро­шую еще вещь. Но, с другой стороны, принуждает его использовать теперь только других людей, а там можно выбирать. Нет худа без добра.

Взвесив все «про» и «контра», имеющий путь не торопится умереть, но и не цепляется за жизнь. Поэтому нет никакого резона ее бояться.

Рождение человека

Сперва рождается тело человека. А человек рождается лишь в момент смерти его тела.

Кто я? Мужчина? Нет. Женщина? Нет. Ребенок? Тоже нет. И уж, конечно, не взрослый. А кто же? Я — только материал. Материал, из которого я делаю себя, свою жизнь. Мое тело могут называть мужчиной, или ребенком, или еще как-нибудь.

Конечно, я делаю себя из этого материала не один. Мне помогают другие люди. Которые жили, живут или будут жить. Мне помогает и эта книга. Может быть, она додает меня больше, чем я сам. Ведь она — мой ребенок, а я — ее ребенок. Ведь когда я пишу о том, чего не знаю, пустое в моей голове уступает место твердому — знанию.

И если всю жизнь я делаю себя из самого себя, то когда же я буду готов? Когда будет нанесен последний штрих? Ну, конечно, в момент смерти.

Какой скульптор не хочет взглянуть на свой труд?

Но увидеть свое рождение нельзя прежде смерти тела. Неокон­ченную работу не принято показывать. Без смерти мы не смогли бы родиться и узнать кто мы. Она открывает нам глаза.

Мы и другие

Мы не одни в этом мире.

Главные часы не могли бы существовать, если бы любые двери открывались без труда, если бы нам никто не мешал.

Другие люди мешают нам. Другие люди помогают нам.

Если бы никто не мешал и не с кем было вести борьбу, жизнь потеряла бы смысл и мы лишились бы тела. Ведь тело — это то твердое, что вытесняет пустоту. Не могут два разных тела челове­ческих занимать одно и то же место в одно и то же время. Именно эта способность тела — и причина борьбы, и причина жизни, и причина смерти.

Кто умеет бороться, умеет жить и умеет умереть.

Нет борьбы лишь между имеющими путь. Но таких немного.

А тех, кто имеет путь с первой минуты рождения своего тела, единицы в вечности.

Нельзя жить, ни с кем не борясь. Но тех, с кем не ведут борьбы, берут за руку и уводят с собой за пределы жизни.

И это — самое светлое, что можно придумать.

Заключение

Теперь, когда вы закончили чтение этой книги, я могу сказать, что понимаю ваши чувства.

И я прощаюсь с вами.

Я ухожу и надолго.

Возможно, когда я вернусь, напишу новую книгу. Но не обещаю. Вы, наверное, заметили, что я все время путаю слова «я», «вы» и «мы». Пишу как бы то от одного лица, то от другого. Видимо кто-то все время толкал меня под руку и мешал мне писать более ясно.

Но я думаю, что вы и так многое поняли.

И если кто-нибудь нашел что-нибудь недоброе в этой книге, он ошибся. Я прошу других поправить этого человека, потому что буду отсутствовать.

Появятся, конечно, и толкователи этой книги. Особенно среди моих учеников. Они будут объяснять другим, что здесь написано. И возникнет естественный вопрос: в какой мере им можно верить?

Считайте, что они представляют вам какую-то новую книгу. Не мою. Если эта новая книга хорошая, верьте им, пожалуйста. Если же она плоха — не верьте! А как же иначе?

До встречи, если она когда-нибудь состоится!

Книга 2 ЧТО МНЕ ДЕЛАТЬ С САМИМ СОБОЙ?

Часть 1. Личность и судьба

Сценарии судьбы

Что мы узнаем о жизни еще до ее начала

Все очень просто: ребенок мал, а мир огромен. Малыш беспомощен, а родители — всесильны. Мир непонятен, а родители знают все.

Вот с этих основ и начинается вхождение ребенка в Мир, и именно родители, Старшие оказываются Всемогущими Волшебниками, показывающими, как надо с миром обращаться. Их улыбки, шлепки, а потом и слова оказываются путеводителями, которые закладывают Картину Мира, понимание ребенком себя и окружающих, правила поведения и образцы взаимоотношений. От родителей он усваивает предписания, инструкции, запреты и разрешения, из которых и складывается позже СЦЕНАРИЙ ЕГО ЖИЗНИ.

Однако это — теоретическая психология. Практическая же начинается с конкретных вопросов: "Какие предписания и инструкции? Какие запреты и разрешения? Что конкретно и как родители закладывают в ребенка, что это для него значит и как нам к этому относиться?"

Итак, родители говорят, дети — слушают. К сожалению, Старшие плохо слышат, какие вещи они говорят.

• Я понимаю маму, у которой уже нет сил терпеть, но послушайте ее текст и прикиньте, что откладывается в голове ее ребенка: "Паразит! Ведь назло же делаешь! Что ни скажу — все наоборот! У тебя ни стыда, ни совести!" — по-моему, это очень подробный инструктаж, и, видимо, достаточно скоро он будет прочно усвоен.

А вот ситуация моя, домашняя:

• Ваня ударил Сашу. Бабушка, естественно, возмущена: "Ваня, ты же ненавидишь брата! Какой ты злой!" — старательно внушает она ему. Ваня стоит, внимательно слушает. Что он сейчас узнает о своем отношении к брату? О себе? Сначала, я думаю, ему все это странно слышать. Но если бабушка в этом так убеждена и будет повторять это часто, ему, видимо, придется в это поверить.

У нас в гостях молодая мама с двухлетним малышом. Ребенок прыгает на диване, но падает и ударяется. Он плачет, мама ему подсказывает: "Ух, какой плохой диван! Ты зачем ударил нашего Пашу? Мы тебя за это побьем!" — и стукает диван, приглашая к этому и Пашу. Паша охотно присоединяется. Теперь он знает, что надо делать, когда ему плохо. Чтобы на душе полегчало, надо начать бить…

• Эту остроумную подсказку ребенку дает мама.

Сказка — ложь, да в ней — намек…
А какой урок добрым молодцам?

Образцы, предписания, инструкции ребенок находит не только в прямых словах родителей и других Старших. Он слышит сказки, учит стихи, поет песни, смотрит мультфильмы, — и, ставя себя на место Героя, идет вместе с ним по жизни. Герои сказок, как заботливые няни, шаг за шагом учат его знакомиться, дружить, мириться и прощать; правда, тут же грубить, ссориться и убивать.

• Внимательно просмотрев сборники народных сказок, я понял, что читать их детям без основательной редакции просто опасно. Полагаю, что большинство родителей с нравственным чувством меня поймут.

Действительно, вот несколько проходных эпизодов. Идет Иван — крестьянский сын по лесу, заходит в избушку Бабы Яги, та его спрашивает: "Здравствуй, добрый молодец, куда путь держишь?" Отвечает ей Иван: "Ах ты, старая карга! Ты вначале доброго молодца накорми, напои, в баньке попарь, а потом, старая, и расспрашивай!"

• Вы действительно уверены, что так должен отвечать молодой человек старой женщине, к которой он зашел в гости?

А помните русскую народную сказку, где лиса нанялась к медведю плотником и построила курятник так хитро, что потом могла лазить туда каждую ночь? Я тоже осуждаю нечестную лису, но как я должен читать детям сказку, в которой медведь, узнавший про плутни лисы, "размотал ее по кочкам" (в одной редакции) и "убил" (в другой литературной редакции)?

• Если русский народ считает, что так и надо, то я согласиться с этим не могу и не хотел бы, чтобы нечто подобное усваивали мои дети.

Или вот сказка братьев Гримм "Огниво". Мама спокойным, размеренным голосом читает детишкам: "Солдат рассердился и отрубил старухе голову". Вот так. Он рассердился, решил убить старуху, вынул саблю и отрубил ей голову. Это ведь даже не хулиганство, это убийство, проходящее по Уголовному кодексу любой страны.

• Но мама продолжает читать сказку про героя-солдата, детишки ее слушают и усваивают, что надо делать, когда рассердишься.

Разрешите Гадкому утенку превратиться в Лебедя

Снова о Детстве.

Каждый человек в раннем детстве (от 2 до 5 лет) уже в общих чертах сформировал План своей жизни. Первые его помощники — Родители и другие Старшие, а также мощный вал детской литературы и искусства. На основании разнообразия образцов он формирует свой собственный Сценарий, в котором определены все важнейшие события его жизни: на ком жениться, сколько иметь детей, отчего и когда умереть, и кто при этом будет присутствовать.

• Кроме этого (хотя бы в общих чертах) — чему радоваться и от чего огорчаться, как часто обижаться и впадать в отчаяние, как относиться к миру, к себе и другим.

Под этот сценарий будут подбираться люди и обстоятельства, важнейшие сцены будут репетироваться во все более развернутом и серьезном виде до тех пор, пока не станут частью характера и судьбы человека. Сценарий будет определять его важнейшие выборы, его способ жизни, его жизнь.

Не все, конечно, из намеченного в Сценарии осуществится, но важно то, что к этому есть тяга, предрасположенность.

• Например, пишет Э.Берн, в сценарии есть сцена: "Она в ужасном горе и душевном расстройстве, потому что кто-то из ее близких — муж или ребенок — умер. Это будет ее крест, она будет нести его достойно, и все будут восхищаться ее мужеством".
•  Что будет значить этот кусок сценария? Если заболеет ее ребенок, скорее всего она будет о нем заботиться и лечить его, но в глубине души она будет желать, чтобы ребенок умер. И нет гарантии, что не произойдет рокового стечения обстоятельств или глупейшего недосмотра…"

Как известно, пьесы бывают разными. Это может быть комедия и мелодрама, драма и трагедия, мистерия и буффонада, детектив и пьеса на производственную тему (как правило, весьма скучное повествование).

• Вы не задумывались, на что более всего похож сценарий вашей жизни?

Кроме этого, ребенок может очень по-разному включаться в Игру Жизни. По сценарию, кто-то ее только наблюдает со стороны. Кто-то бегает, изображая игру. А кто-то играет. Весь этот выбор предоставляется каждому ребенку при формировании его Сценария.

• А где находитесь вы? Насколько вы участвуете в игре жизни?

Но самый важный выбор ребенка — это выбор пьесы с хорошим или плохим концом. Первый выбор — это выбор сценария Удачника, сценария Победителя.

• Уточнение: удачник — не всегда победитель в гонке за общепринятыми ценностями. Это человек, достигающий того, что он хочет. Женщина стремилась сохранить семью, но семья распалась, значит, она — неудачница. Но женщина, которая развелась из-за того, что хотела жить независимой жизнью и которой достаточно алиментов, — удачница.

Сценарий Неудачника закладывает провал при поступлении в институт (или поступление в институт совершенно ненужный), неудачное замужество или развод, скандальный уход с работы, позже разрыв с неблагодарными детьми (в соответствии со сценарием дети тут обязаны оказаться неблагодарными) и другие события, позволяющие ему с честными глазами разыгрывать сцены на темы "Подумайте, какой ужас!", "Ну почему это случается именно со мной?!" и "Мои несчастья лучше ваших"…

Что формирует тот или иной сценарий?

Сценарий неудачника закладывается сценами "Ну что он вертится", "Вечно ему мало", "Посмотрите, как он бледен", "Ребенок нуждается в клизме", "Ты простудишься", "Не ори", "Я от тебя уйду", "Ты плохой" и пр. Соответственно, в сказках из всех персонажей личностно близкой ему оказывается не любимая никем Лягушка или любые энергичные Злодеи (а то, что они плохо кончают, для него вполне понятно и приемлемо).

• А как вам понравится мальчик, любимой сказкой которого в детстве был "Стойкий оловянный солдатик"? Он ходил только с прямой спиной и всегда лез в любой конфликт, кончая его так же, как и оловянный солдатик в последней схватке с огнем…

Сценарий Удачника закладывался в детстве сценами "Иди, поиграем", "Колыбельная", "Ми-и-лый", "Разве он не прелесть", "Хороший мальчик", "Я в тебя верю", "Ты сильный и добрый", "Ты сможешь". В сказках он — Принц, она — Принцесса.

• Я свое детство помню плохо. Что все-таки запало в память?
•  Прекрасно помню слова отца, когда я в оправдание каких-то своих плохих поступков ссылался на других: "Что тебе до других? Отвечай за себя сам!" Может быть, отсюда у меня прохладное отношение к традициям, разрешение на ответственную свободу мышления и поступков.
•  Меня топили и били клички "Козел", "Бяша", но из роли Жертвы вытягивала песня "Орленок, орленок, взлети выше солнца". Также всегда где-то рядом с сердцем жила сказка про Гадкого утенка. Как хорошо, что он превращается в Лебедя…

С тех пор, как я с помощью Берна об этом задумался, я стал исключительно внимательным к тому, что и как говорить детям.

• Двусмысленное: "Упадешь!" теперь всегда заменяю простым и определенным: "Не падай!". Никогда не скажу: "У тебя все равно не получится", скажу: "У тебя получится потом". Разница, для взрослых только лингвистическая, для ребенка может оказаться разницей в судьбе.

Отказ от роли Неудачника — достаточно непростая вещь. Человек чаще согласен подкорректировать роль, чтобы неудачи не были так часты и неприятны, ему также хочется научиться легче переносить их; но отказываться от роли полностью и тем более овладевать новым сценарием и новой ролью, ролью Удачника, Победителя, — всегда боязно и трудно.

Но возможно — хотя бы в мелочах.

• Стою на дороге, держу руку, но машины одна за другой проезжают мимо. Каждая свободная машина, которая не остановилась, — моя неудача, но при чем здесь сценарии? Очень даже "при чем". Обратил внимание на свою позу и характер поднятой руки: это пантомима на тему "Может быть, вы остановитесь? Хотя едва ли вам это нужно…" (откуда, почему это у меня??) Изменил взмах руки, дал текст: "Остановитесь! Я тот, кто вам нужен!". Сменился сценарий — изменились результаты: стала останавливаться каждая вторая машина.

Личности души моей…

Сколько потребовалось времени — почти восемьдесят лет, — пока я, с помощью длившейся бесконечно пластической операции, из веры и разочарований, фактов и миражей, правды и лжи слепил в душе своей ту кажущуюся живой марионетку, с которой в конце концов свыкся настолько, что ныне могу уже отождествлять себя с нею.

Тибор Дери

В разных ситуациях мы бываем очень разными. Один и тот же Я — то Ребенок, то Родитель, то Лидер, то Сопля, то Циник, то Борец за правду… Все это наши лики: наши Я, наши роли, наши личности. Меняясь сами, они изменяют и нас сверху донизу, строй нашего мышления, облик, поведение.

В этом смысле Меня — много. Я — состоит из множества Я.