Примеры шизоидных переживаний
Один талантливый, но очень своеобразный и малоконтактный музыкант жил в очень тяжелых финансовых условиях. При посредничестве своего знакомого он получил хорошо оплачиваемое место, соответствующее его интересам, что означало для него существенную помощь. В день, когда он должен был прийти на новое место и выразить свое согласие на новую работу, он засомневался в принятии решения и утратил свой шанс. Для себя он аргументировал такое поведение тем, что его друг своим предложением продемонстрировал свое превосходство и, использовав бросающееся в глаза плачевное положение нашего музыканта, быть может, даже руководствовался гомосексуальными мотивами. Вместо того чтобы принять доброжелательное предложение, он испытывал страх стать обязанным своему другу и быть зависимым от него. Он должен был самому себе объяснять, что его друг руководствовался сомнительными мотивами. Более глубокое объяснение этого малопонятного поведения заключается в том, что музыкант подвергал своего друга своеобразному испытанию: если такое мое поведение его не испугает, то это означает, что он не оставит меня в беде и его намерения достаточно серьезны. Это делает более понятным тот порочный круг, ту безысходность, которая приносит новый опыт человеку: кто может дать гарантию, что можно верить симпатии данного человека? И, с другой стороны, кто готов отказаться от такого рода требований и полностью понять первоосновы и обусловленность каждого конкретного поступка? На эти вопросы не может ответить ни один мудрец во всем мире. Ситуация для этого человека тем более осложнялась, что он желал, чтобы знакомый не оставлял его, несмотря на такое поведение. В одном случае он должен корригировать свое мнение относительно этого человека и вынужден ему доверять, к чему он вряд ли стремится. В другом случае его мнение о том, что этот человек недостоин доверия, подкрепляются, и он остается в гордом одиночестве со своим презрением к людям, что удобно для него. Этот музыкант часто менял подруг, которых оставлял под различными предлогами – у одной ему не нравились манеры, у другой – ножки, у третьей – уровень образования: с ней не о чем было говорить, – каждый раз обосновывая свой страх перед связью, а также потребность в защите. Когда ему намекали, что у него есть внебрачные дети, он всячески увертывался от такого рода напоминаний и намеков как от проявления назойливости. Вот другой пример такого рода личностной структуры. Один мужчина, достигнув среднего возраста, по прежнему мучительно переживал свое аутсайдерство. Он испытывал чувство, что никому не нужен, что посторонние либо отвергают его, либо насмехаются над ним. Он страдал от этого, такое чувство делало его неуверенным, наносило ущерб его карьере, он ощущал, что люди враждебно к нему относятся, их присутствие создает «внешнюю тяжесть и преграду» для его действий, а его ответные реакции по типу рокового или порочного круга лишь затрудняют его общение с окружающими. Его поведение отличалось порывистостью, казалось совершенно немотивированным и грубым, ироничным и оскорбительным по отношению к начальнику, резким и необоснованным по отношению к коллегам, его одежда и образ жизни так отличались от общепринятых, то большинство сторонилось его и предпочитало не иметь с ним ничего общего Увеличивающееся дистанцирование и одиночество такой человек проецирует на окружающих и, в особенности, чаще всего на тех, кто ищет взаимности или заботится о нем. С другой стороны, окружающие склонны бессознательно проецировать на него часть своих душевных проблем, связанных с проявлениями враждебности, непривычности и неинтегрированности. Постепенно он все больше и больше становится белой вороной и козлом отпущения для коллектива, в котором живет и работает. Ему непонятно, почему большинство коллег так неприветливы, хотя он прилагает усилия, чтобы понять причину такого отчуждения. У него создается впечатление, что о нем распространяются слухи – может быть, о том, что у него «не все в порядке с головой», возможно, о его сексуальной неполноценности или политической неблагонадежности. Короче говоря, его подозревают в чем то, о чем он не знает. Он бессознательно проецирует на людей свои собственные непереработанные проблемы. Никто из посторонних об этом не высказывается, он испытывает только возрастающее, непонятное для него дистанцирование от других, он воспринимает их недоверчивые взгляды или понимающее перемигивание друг с другом, значение которого он не может понять. Короче говоря, с обеих сторон возникает такое раскручивание ситуации, такой заколдованный круг возрастающего непонимания, который невозможно разорвать. Биографические основы другого шизоида я хочу обрисовать более широко, исходя из того, что ростки будущих трудностей в контактах имеются у каждого шизоида, хотя он не может самостоятельно увидеть и правильно оценить их, воспринимая как загадочные и фатальные. Он происходит из необычной семьи. Его отец был писателем, описывающим путешествия, очень известным во время раннего детства своего единственного сына. Он зарабатывал много денег и жил на широкую ногу в атмосфере шумного праздника. Его мать целиком вошла в эту великосветскую жизнь и не уделяла своему ребенку достаточно времени и внимания, не проявляя по отношению к нему ни глубокого понимания, ни подлинного интереса и любви. С раннего возраста он находился на попечении няни, а затем за ним ухаживал чернокожий слуга. Он вспоминал позднее, что оба относились к нему доброжелательно. Когда ему исполнилось пять лет, родители развелись, и с тех пор трудно было говорить о постоянном и устойчивом окружении ребенка, так как родители, придерживаясь новомодных представлений о свободе, много раз меняли партнеров. Он оставался с отцом, и ему сначала без всяких комментариев сообщили, что его мама «будет отсутствовать длительное время». Вскоре после этого к нему на короткое время заглянула мать. Лишь позднее он узнал, что она около двух лет лечилась в нервной клинике от душевного заболевания. Мы можем, следовательно, предполагать, что с тех пор она не была психически здоровой. Отец после развода женился на сестре матери. Это был его третий брак. Мачеха ненавидела свою сестру, которая была привязана к своему прежнему дому. Позже, когда нашему пациенту исполнилось 15 лет, мачеха покончила с собой. Вскоре его отец женился в четвертый раз. В такой среде рос господин X. Он всегда чувствовал себя лишним («как пятое колесо в телеге»), никто всерьез не заботился о нем, никому по настоящему не было до него дела, он рано испытал чувство, что никому не нужен, является помехой и, в конечном счете, нежеланным. Все это усиливалось следующими обстоятельствами. родительский дом располагался за чертой города на холме, в малонаселенной местности, вследствие чего подросток не имел товарищей для совместных игр и времяпрепровождения. Отец, человек очень своеобразный, много пил и придерживался особого жизненного стиля: он превратил день в ночь, работал только по ночам, так как в это время никто не мог ему мешать, и спал днем, так что сын почти никогда не попадался ему на глаза; кроме того, он неделями путешествовал. Он пренебрегал сложившимися в обществе порядками, считая, что они созданы для дураков и слабоумных. Когда, сын достиг школьного возраста, он не был послан в школу – родители предпочли частное образование в виде менявшихся домашних учителей. Лишь в 10 лет начался процесс систематического обучения в школе. Проблема контактов возникла после следующей малоудивительной истории. Он не имел буквально никакого опыта общения со сверстниками, так как никогда не бывал в их обществе. С чувством неуверенности искал он такую роль в классе, чтобы с ее помощью укрыться и защитить себя. Так вышло, что в некоторых ситуациях он непроизвольно выглядел комично, что вызывало симпатию и доброжелательный смех сверстников, так он впервые выступил в роли классного клоуна. Позднее за ним закрепилось прозвище «полоумный». Он привлекал к себе симпатии своих товарищей тем, что по любому поводу иронизировал, высмеивал учителей, оставаясь равнодушным к предостережениям и наказаниям; он часто прогуливал и отлынивал от занятий. Его отец воспринимал такое поведение скорее с удовольствием, что расценивалось как проявление столь редкой со стороны отца симпатии – отец был горд тем, что его сын, так же как и он сам, уклоняется от соблюдения общепринятого порядка. Дружеский контакт, столь желательный для него, не был продолжительным, так как посторонние воспринимали его, несмотря на интерес к нему, как забавного аутсайдера. С 12 лет началось то, что он позднее стал называть «большой болезнью», – скудость и блеклость чувств, предрасположенность к болезням. Он связывал это с тем, что мачеха освободила его от всяких физических усилий и занятий спортом из за якобы «больного сердца и потому, что он слишком быстро рос». В результате, между прочим, выяснилось, что он не способен к нормальному физическому развитию, что его телесные недостатки не дают ему возможности чувствовать себя здоровым и естественным. Возникла характерная связь между его заторможенностью и телесной неловкостью, что затрудняло возможные контакты, телесную близость и здоровое соперничество со сверстниками. Мачеха, скрывая за чрезмерной заботливостью антипатию, таскала его от одного врача к другому. Он должен был длительное время безо всяких на то оснований лежать в постели. Врачи принимали участие в этой игре и, в конце концов, диагностировали у него латентный туберкулез легких. Вследствие этого он более двух лет был ограничен пределами своей комнаты и длительное время проводил в постели. В этот период он перечитал множество книг без всякого выбора, все, что попадалось под руку из богатой отцовской библиотеки. Однажды во время лечения он очень метко сформулировал свои особенности: «Я эмоционально на 10 лет моложе, чем интеллектуально», – и это типичное характеризующее шизоидов изречение. «Я не знаю, присуща ли мне гетеро– или гомосексуальность» – вот другое определение, данное им самому себе и являющееся выражением неуверенности в своей половой восприимчивости. После 14 лет он снова стал посещать школу, и эта вторая попытка в отношении установления контактов была столь же несчастливой, как и первая. Два года изоляции без партнера в период пубертата, когда он переживал свое отторжение от сверстников и был предоставлен собственной фантазии, само собой, разумеется, отбросили назад его эмоциональное развитие и усугубили трудности в общении. Снова он чувствовал себя среди других инородным телом – он пришел как новичок в классный коллектив, отношения в котором складывались годами. На вопрос в анкете, касающийся выбора желательной в будущем профессии, 15 летний юноша ответил: «профессиональный курильщик». Не стоит обижаться на эту самоиронию, а нужно видеть за ней не только беспомощность и тяжелое положение подростка, но и сигнал бедствия, обращенный к окружению. В школьные годы он встречал различные общества и товарищества, но чувствовал себя полностью несостоятельным для вступления в них, хотя и предпринимал мужественные попытки проявить себя и не уступать сверстникам. Желание быть таким же, как и другие, послужило основанием для того, чтобы добровольно пойти на службу в армию, где он прослыл чудаком из за своей неловкости и был предметом добродушных насмешек. После армии он продолжил обучение, изучая историю, языки и литературу. После окончания обучения он избрал специальность учителя и зарекомендовал себя весьма сведущим специалистом, странным и замкнутым, чей кругозор ограничивался книгами и домом. Ученики ценили его глубокие познания и снисходительно относились к его слабостям. В 24 года он женился (правильней было бы сказать "его женили"). Жена очень быстро поняла, что книги и процесс обучения интересуют его гораздо больше, чем она. Он не понимал, что предоставлял ей все возможности для измены, но, с другой стороны, был разочарован тем, как убог ее духовный мир, узки и ограниченны ее интересы. Вскоре этот юный брак распался из за взаимной измены. С его стороны это были гомосексуальные переживания, сопровождавшиеся тяжелым чувством вины и идеями преследования в рамках пограничных реакций, потребовавших психотерапевтического лечения. Приведенная биография содержит некоторые типичные основы жизненной истории шизоидного развития: полная оторванность от реальной жизни, эмоциональная неразвитость, нерегулярная и неправильная связь с личностями, от которых ребенок зависит с самого начала своего существования, дефицит телесной близости и понимания со стороны тех, кто заботится о ребенке. Отстраненность или отказ взрослых от руководства ребенком, состояние одиночества при прохождении существенных ступеней развития, недостаток контактов и общих со сверстниками переживаний, слабая взаимосвязь с группой, с обществом, неудовлетворительные условия для развития эмоциональности и доверительности – все это создает пропасть между шизоидами и окружающими их людьми, дефицит практического жизненного опыта, что всегда вызывает замкнутость на себе самом и снижение внешней реактивности и вынуждает таких людей исполнять роль аутсайдеров. Эти качества являются основой для возникновения одной из основных форм страха – страха перед самоотдачей и близостью, служащего источником для соответствующего импульса повышения самооценки и автаркии (самоудовлетворенности) как единственной возможности самосохранения. Таким образом, собственное одиночество по необходимости становится для шизоида единственным мерилом добродетели. Это может достигать экстремальных форм в виде ожесточенной враждебности ко всем и ко всему, презрения к людям, цинизма и нигилизма. Между тем, за этим отрицанием и попыткой укрыться от страха может стоять глубокое стремление к близости, доверию, любви и взаимности. Мы должны также понять, что такого рода развитие может легко привести к асоциальным и криминальным действиям, которые иногда становятся разрешающим внутренний конфликт механизмом. Рост поведенческих отклонений шизоидов от первоначальной недоверчивости через уклончивость, индифферентность и холодность к ненависти и презрению к людям является в большинстве случаев реакцией на опыт взаимоотношений шизоидов с окружающим миром, т. е. следствием описанного выше порочного круга. Вот еще один короткий пример самоописания недостаточности эмоциональных контактов и попытки заменить их рациональным путем, метко описанный одним шизоидным пациентом, который сказал: «У меня такое впечатление, что если другие дают реакцию на что то, исходя из своих чувств, то у меня этот процесс носит расщепленный характер». Исключительность данного описания состоит в том, что шизоид свою неспособность к эмоциональным связям заменяет рациональным бодрствованием и радароподобной чувствительностью смысловых и мыслительных органов, что он называет «процессом расщепления». Трудности и конфликты, которые шизоиды не могут преодолеть, переводятся в соматические симптомы; при этом соответствующая проблематика, относящаяся к органам чувств и органам, осуществляющим контакты, заменяется на признаки поражения кожи и дыхания в форме экзематозных и астмоидных расстройств, иногда встречающихся уже в раннем возрасте. Кожа есть орган, отграничивающий нас от внешнего мира, и если внешний мир вызывает беспокойство, отражающее у шизоидов трудности их контактов, то это проявляется в преходящих кровотечениях, псориазе, потливости и пр.
Дополнительные соображения
Мы можем снова констатировать, что переживания шизоидов, именуемых также «расщепленными людьми», в высокой степени определяются разрывом между душевной впечатлительностью, побуждениями и реакциями. Прежде всего, их витальные импульсы изолированы и отщеплены от чувственных переживаний. Иначе говоря, им не дается интеграция различных уровней чувственных и личностных слоев в едином, сплавленном переживании. Между рассудком и чувством, между рациональным и эмоциональным у них существует большое различие в степени зрелости этих функций; течение чувств и опыт осознания одновременно тянут в разные стороны, не разрешаясь единым переживанием. В связи с тем, что они с ранних лет вынуждены руководствоваться разумом и склонностью к абстрактным представлениям, они не способны в достаточной степени обучиться эмоциональному ориентированию и не располагают достаточной эмоциональной нюансировкой. Шизоиды знакомы, преимущественно, с примитивными предформами чувств – аффектами, для них характерно обеднение палитры выразительности средних, умеренных тонов и разделение мира лишь на черное и белое. Следствием этого является выпадение из системы эмоциональных межчеловеческих связей. Для защиты от страха перед близостью шизоиды стремятся достичь максимально возможной независимости. Вместе со склонностью к автаркии и уклонением от контактов, составляющих окружение шизоида, это, естественно, связано с усилением эгоцентризма, требующего все большей и большей изоляции. Понятно, что у таких людей велика интенсивность страхов, все более усиливающихся вследствие изоляции и одиночества. Прежде всего, речь идет о страхе сойти с ума, степень которого может стать непереносимой. В нем отражается переживание шизоидом того, что он может перестать существовать как самость, и его незащищенность в этом мире. Один такой пациент сказал однажды: «Страх – это единственная реальность, которую я знаю». Он характеризовал свой страх не только как боязнь чего то определенного, конкретного, имеющего границы и очертания, но и как тотальное, охватывающее все его существо переживание. А вот другое высказывание: "Я не знаю страха. Вероятно, во мне есть страх, но этот страх не есть мое "Я"". Этот пациент полностью дистанцируется от своего страха, ему кажется, что страха нет больше в его сознании, но мы можем себе представить, насколько изменчиво это состояние и как легко "Я" может быть заполнено таким отщепленным от осознания страхом. Выше уже говорилось о попытках облегчить переживания страха. Когда человек не может решить, чего же он боится – вмешательства посторонних или сумасшествия, когда его слабость и беззащитность нарастают во времени, он не может выдержать это состояние. В таких случаях разрушительный страх может привести к психозу как последней отчаянной попытке уйти от страха. Можно предположить, что сумасшествие (нем. verruckt, ver ruckt, «бегство от») есть в реальном масштабе избегание или спасение путем бегства в ирреальный мир, где больной чувствует себя здоровым, а внешний мир представляется ему больным (что в иных случаях соответствует действительности). Попытки избежать переноса своего страха на объекты внешнего мира, преодолеть или устранить страх не помогают избежать его. С ростом аутизма шизоиды все больше утрачивают интерес к окружающему миру и людям и расценивают события, связанные с утратой объекта (т. е. с утратой лица, к которому они испытывали особую привязанность), как катастрофу. Так как их заинтересованное участие в мире минимально, а их склонности направлены вовнутрь, это приводит к обеднению окружающего мира и его обесцениванию. Такое восприятие жизни отражено в сновидении одного шизоида: «Я нахожусь на большом кружащемся стекле, как на дьявольском колесе; круг движется все быстрее и быстрее, край все ближе и ближе, и каждый миг может превратить меня в ничто». Или другой сон: «Передо мной крепость из цементных плит с маленькими смотровыми люками, расположенная в песчаной пустыне; крепость хорошо вооружена и снабжена запасом продуктов на целый год; я обитаю в этой крепости один». Одиночество, отгороженность, защита от страха или потребность в самоудовлетворении – вот в его представлении едва ли не самые прекрасные качества. «Необитаемый снежный ландшафт; на заднем плане несколько склоненных деревьев, на переднем плане – маленькая ванна с теплой водой; я чувствую себя совсем одиноким». Этот сон приснился юноше, который таким образом описал сложившуюся у него жизненную ситуацию. Он был третьим и последним ребенком, родившимся после возвращения отца с Первой мировой войны. Отец получил ранение в голову, после которого стал чрезвычайно упрямым и из за своей грубости и раздражительности, непереносимым для управления крестьянской усадьбой, в которой проживала его семья. Мать была очень старательной и заботливой; она приняла на себя все хлопоты по руководству усадьбой и не имела возможности уделять внимание детям – на языке сна это то малое тепло, которое было сосредоточено в ванне посреди снежной пустыни. Мальчик чувствовал себя очень одиноким и до 12 лет конструировал такую «связь» с матерью: она имела обыкновение вечером, когда он уже лежал в постели, играть на фортепиано; с помощью проволоки он соединил клавишу с электрической батареей, подключенной к лампе, подвешенной к стене у постели. Лампа загоралась, когда мать во время игры нажимала на эту клавишу. Подобные психодинамические истоки нередко являются основой изобретений, которые бессознательно корригируют изъяны в переживаниях детства, в данном же случае – неудовлетворенную потребность в контактах. Существование шизоида в мире («In der Welt Sein») достаточно точно отражается в мечтаниях и сновидениях шизоидов. В одном из таких снов пациент, подобно Максиму Горькому, очень рано вынужден был пуститься в странствия и зарабатывать себе на жизнь. Когда он, опять же во сне, посетил Толстого, то рассказал ему о сне, в котором на бесконечной заснеженной русской улице маршировала пара сапог, только сапог. Вряд ли можно более кратко и сжато изобразить одиночество. Отказ от общения с миром и обращение к самому себе постепенно приводит к утрате связи с миром, что сопровождается переживанием страха перед самоуничтожением и абсолютной пустотой как реализацией дьявольского замысла. Часто сновидения и представления, связанные со страхом, у шизоидов приобретают формы апокалиптической мировой катастрофы. Единственное, что может спасти его от угрозы утраты мира, это существование в условиях одиночества. Проиллюстрируем еще одним примером, к чему приводит страх перед близостью и как обратная сторона этого – угроза одиночества. При недоверчивом бодрствовании внимания у шизоидов усиливается болезненная подозрительность, при которой такой человек вынужден вести себя, как говорится, «тише воды, ниже травы», так как он во всем чувствует опасность и в любом безобидном замечании усматривает тревожащие его мотивы. В моей практике был случай, когда подозрительность шизоидного пациента появлялась сразу же после того, как я намеревался проверить его реакцию на перемены в окружающей среде. Наряду с подозрительностью, этот случай показывает, как тонко реагирует настороженный шизоид на изменения в окружающей среде, обращая внимание на то, что не является значимым для других. Все, что направлено на смысловое истолкование происходящего, у них исключительно заострено. В другом случае, когда во время терапевтического занятия несколько раз звякнул телефон, пациент расценил это как специально заказанный мною звонок, чтобы испытать, как он будет реагировать на помехи. Почти все, что шизоид воспринимает извне, все связи, которые имеют отношение к нему, включая большинство контактов и жизненно важных отношений с окружением, интерпретируются и объясняются бредовым образом и входят в бредовую структуру, не поддающуюся коррекции. Все, что происходит с ним, по его мнению, отнюдь не случайно, имеет особое значение, которое он пытается постичь. Можно себе представить, какие страдания и беспокойство доставляет шизоидам такое отсутствие естественности и непринужденности, когда простой и безобидный вопрос «как поживаете?» вызывает у них подозрение и требует вскрытия таящейся за ним угрозы. Их осторожность и повышенная чувствительность по отношению к внешним контактам столь выражена, что их существование напоминает улитку, готовую в любой момент укрыться в своей раковине. Молодой человек, которому уже неоднократно отказывали в профессиональном трудоустройстве, потерпев очередную неудачу, расценил ее по бредовому. Он нуждался в социальной помощи, но опирался лишь на самого себя и не пытался получить никакой поддержки и защиты дома, так как считал, что не может ожидать ничего лучшего, чем пинок отцовским сапогом, и оставался в том же поселке, где ему отказали в работе, полагая, что «каждый сверчок должен знать свой шесток». Он был очень честолюбив, тяжело переживал неудачи, и ему казалось, что родители имеют право оттолкнуть его за то, что он не может проявить себя так, как другие. Мы многократно пытались понять эту взаимосвязь и старались рассеять его бредовые представления путем реальных испытаний. Однако переживание упомянутой выше неудачи подверглось у него болезненной переработке. Он поступил на лечение в состоянии подавленности и говорил с горечью и вызовом: «Вы, наверное, снова мне скажете, что моя встреча на вокзале с человеком, который был одет в изорванный костюм, точь в точь как мой лучший костюм, того же цвета и материала, – чистая случайность, а не ясный и недвусмысленный намек на то, что я отверженный и опустившийся человек?» Мы смогли быстро объяснить с психодинамической точки зрения и его бредовую переработку пониженной самооценки, и ее психодинамические основы. Мы видим, как близко соседствуют друг с другом предрассудки и бредовые представления, и мы можем с достаточным основанием говорить, что предрассудки могут перейти в бред – они так же аффективно насыщены, их носители так же не готовы подвергать свои убеждения реалистической проверке и с трудом их корригируют, как пациенты крепко держатся за свои бредовые представления. Нечто напоминающее такую подозрительность мы можем наблюдать у себя в периоды душевного смятения, в состоянии непереработанного страха или при переживании чувства вины. В период Третьего рейха любые лица, высказывавшиеся против партии и власть предержащих, часто вызывали подозрение: не являются ли они опасными врагами, провокаторами из СА или СС, и не достаточно ли даже услышать высказывания, чтобы быть интернированным в концентрационный лагерь? Одиночество и изоляция, так же как отсутствие безопасности, являются реальным основанием для такого типа реакций. Когда мы остаемся одни в чужом доме или даже в чужой стране и слышим непонятный шепот, мы скорее будем склонны к ложному или даже бредовому его истолкованию, особенно при душевной смятенности, страхе или чувстве вины, чем когда мы расслабляемся в знакомой компании или общаемся с человеком, к которому испытываем доверие. Мы находим в подозрительности шизоидов еще одну большую проблему: их изолированность и межчеловеческую незащищенность. Примеры показывают также, как узка граница между здоровьем и болезнью, когда мы даем реакцию на экстремальную ситуацию, реакцию, которая нам известна как проявление болезни, и как при продолжительности экстремальной ситуации такая болезненная реакция дает развитие, которое мы расцениваем как самозащиту. Еще один пример того, как шизоидные пациенты по бредовому перерабатывают свое подавленное и страстное стремление к контактам и нежности. Одинокий и замкнутый тридцатилетний мужчина сидел во время концерта возле экстравагантно одетого молодого человека. Он все время незаметно поглядывал в его сторону и испытывал все возрастающее желание вступить в контакт с этим юношей, заговорить с ним и понравиться ему. Неопытный в общении с людьми и руководимый лишь собственными побуждениями, он стал испытывать все более и более усиливающийся страх – для начала в форме неопределенного беспокойства, которое достигло степени паники, когда он представил себе, что от молодого человека исходит красный круг, в поле действия которого он попал. Это вызвало у него холодный пот и принудило в ужасе бежать из концертного зала. В данном случае хорошо видно, какие подавленные желания контактов, нежности и даже гомосексуальной близости находят шизоиды в намеках окружающих людей, которые об этом даже не догадываются и на которых они проецируют исходящие от них самих представления. В данном случае истинная ситуация оборачивается (и становится безумной) таким образом, что внутренний страх переносится на внешнюю угрозу, от которой можно спастись только бегством. Ясно, что при таком лабильном и незащищенном внутреннем и внешнем мире шизоиды пытаются разработать такой образ жизни («технику жизни»), при котором они никого не могут приблизить к себе, и, стремясь к спокойствию и безмятежности, остаются педантичными, отстраненными и по возможности независимыми. Они проходят через все стадии отстраненности, надменности и отчужденности вплоть до ледяной холодности и бесчувствия, а когда эти защитные меры становятся недостаточными, это приводит к внезапной резкости или взрывной агрессии, которые мы описывали выше. Окружающие могут оказать им реальную помощь лишь тогда, когда уяснят себе взаимосвязи их поступков и поймут, какая глубинная проблема порождает такой образ поведения. При терапии шизоидов мы соприкасаемся с пограничной ситуацией, вызывающей угрозу человеческому существованию. У них мы должны учиться тому, что для человека жизненно важно, какие семейные и социальные средовые факторы и в каких масштабах противостоят нашему развитию и, вообще, с каким трудом эти факторы могут быть сглажены и компенсированы. Гениальные люди часто развиваются из подобной личностной основы, проявляя свои чувства в такой тотальной форме недоумения и вопрошания («In Frage gestellt Seins»), что мы видим, как часто неразличимо тонка граница между гениальностью и психозом. В любом случае ясно, что если такие личности способны пережить и преодолеть свой страх, они могут достичь высшей степени гуманности и человечности. Следует еще раз подчеркнуть, что шизоидные расстройства могут иметь различную интенсивность. Когда мы пытаемся выстроить в ряд шизоидные личности от здоровых до больных, от менее тяжелых к более тяжелым расстройствам, то получаем следующую последовательность: легкая затрудненность контактов – повышенная чувствительность – индивидуализм – оригинальность – эгоизм – чудаковатость – странность – аутсайдерство (манера держаться особняком) – асоциальность – криминальность – психотические расстройства. Мы нередко встречаем среди них лиц с гениальной одаренностью. Для гениально одаренных шизоидов одиночество и незащищенность играют позитивную роль, так как делают их свободными от традиций и привязанности к прошлому, ограничивающих кругозор тех, кто связан с традициями и опирается на поддержку общества. Ситуация, в которой оказываются шизоиды, заставляет их получать знания и переходить за границы, в рамках которых остаются респектабельные граждане. Когда их эмоциональная жизнь не обеднена (чего следует ожидать при их сдержанности), шизоиды являются очень дифференцированными сенситивными людьми, питающими глубокую антипатию ко всякой банальности и пошлости. На самом деле, они могут находиться среди людей только при условии эмоциональной обедненности и холодности. Их отношение к религии носит, большей частью, скептический, даже циничный характер; они остроумно высмеивают «бессмысленность веры», критически относясь к ритуалам, традициям и другой «формалистике». Они вообще охотно лишают колдовского очарования и разоблачают все, что имеет ореол таинственности, безо всякой почтительности относятся к необыкновенным явлениям, объясняя их с точки зрения современной науки. С полной убежденностью они рационализируют все, что связано с недостатком информации, получаемой органами чувств, так что их суждения не вызывают дискуссии. Однако часто кажется, что эти установки относительно религии и веры являются своеобразной профилактикой разочарований. Они предпочитают не верить, чтобы не разочаровываться, и тайно ожидают «доказательств», которые могли бы их переубедить. Иногда они получают дьявольское наслаждение от нигилизма и деструктивности, потому что другие разрушили их веру. Но, стремясь поколебать веру окружающих, они подвергают сомнению собственные установки, быть может, желая остаться один на один с собственным неверием. Шизоиды с тяжелыми личностными расстройствами не способны к переживаниям любви и веры и склонны к атеизму. Они часто делают самих себя мерилом всех вещей, доходя до чудовищной надменности и самообожествления. Если они и обращают свои интересы к внешнему миру, то исключительно для того, чтобы оценить интерес к своей собственной персоне, своей мощи и значительности, рассуждения о которых постепенно заполняют все их сознание. Некоторые находят в религии не защиту и прибежище, их религиозность не основана на искренней детской доверчивости, но связана с верой в персонального, любящего именно их Бога. Многие допускают предположение о существовании какой то надперсональной сверхъестественной силы, противостоящей свободной индивидуальности и реализации гуманных целей, которые должен осуществить человек как личность. Этика и мораль представляются шизоидам весьма сомнительными. Они считают, что большинство требований, предъявляемых человеку, чрезмерны и вызывают у него чувство вины. В связи с недостаточностью контактов у них отмечается слабая социальная приспособленность; будучи эгоцентриками, они учитывают только собственные интересы и, соответственно, считаются только с ними. Они придерживаются «морали господина», признавая ее для себя единственно достойной, и полны презрения к тем «слабым личностям», которые связывают свои действия с моральными соображениями, расценивая эти свойства преимущественно как трусость и недостаток мужества. Сильные шизоидные личности, живущие по своим собственным законам, по принципу «сила (и могущество) в гордом одиночестве», сами оценивают имеющиеся возможности и опасности. Только «сильные духом», как показано в этой главе, могут не только противопоставить себя другим, но и находиться в оппозиции к установившимся в обществе оценкам и суждениям. Слабые и хрупкие отстраняются от окружающих путем создания своего личного мира, способного обеспечить их всем тем, в чем посторонние не нуждаются. В некоторых случаях это стремление реализуется в необычной, исключительной привязанности к животным или к неживой природе. Глубокие личностные расстройства часто вызывают деструктивные разрушительные действия, связанные с асоциальностью и отсутствием сомнений при достижении своих целей.
|
