Биографические основы
Конституциональная предрасположенность депрессивных личностей акцентируется на склонности к теплоте и душевности, готовности и способности любить, чуткости и глубокой интуиции. Эти качества часто сочетаются с некоторой тяжеловесностью и привязанностью к чувствам, которые значимы для депрессивных личностей и усиливают их депрессию. Их эмоциональная структура – верность, постоянство и склонность к любовным переживаниям – приводит к тому, что эти люди часто сталкиваются с жизненными коллизиями, которые вызывают у них меланхолические реакции. Из за этих качеств они не могут предотвратить или уменьшить ту опасность, которая мешает им жить так, как следует из их предрасположенности. К тому же, у этих личностей встречается прирожденная склонность направлять агрессивность на самих себя, так что в жизни им трудно найти опору в самом себе. По своей натуре они миролюбивы, доброжелательны и не приспособлены к борьбе. Другие конституциональные компоненты состоят в чувствительности, незащищенности и ранимости, «недостаточно толстой шкуре», что лишает их опоры и стойкости. Вероятно, у них имеется врожденная склонность к флегматичности и комфорту, хотя до сих пор неясно, что из этих качеств относится к предрасположенности, а что является реакцией. Мы вновь сталкиваемся здесь с пересечением конституциональных и биографических данных. Биографические взаимосвязи, благоприятствующие депрессивному развитию личности, мы поймем лучше, если представим себе раннее детство, особенно вторую его фазу. Речь идет о той ранней фазе развития, во время которой ребенок постепенно начинает сознательно воспринимать окружающий мир, когда свою мать он считает источником удовлетворения его потребностей, для чего необходима ее постоянная и неизменная доброжелательная склонность и забота. Детство рисуется как длительный период существования вместе с матерью как «Мы»; как это формулирует Кюнкель, мать и дитя живут в симбиозе, образуя единство, в рамках которого ребенок постепенно начинает отделяться от матери. Вначале разделительная граница между ними в сознании ребенка представлена нечетко. Он лишь осознает, что мать находится за пределами его существа, и в то же время понимает, что она приносит ему радость и удовлетворение; он находится в зависимости от матери. Ребенок нуждается в матери и полон страха, когда она отдаляется от него. Он полностью от нее зависим и ориентирован на нее; она является для него важнейшим пунктом взаимосвязи с миром. Ребенок воспринимает ее образ и ее существование всей полнотой своих чувств. Даже длительное время спустя тотальная зависимость от матери выражается в глубокой запечатленности ее образа в душе человека. Интериоризация матери является чрезвычайно важной частью духовного становления ребенка: то, какую позицию занимает мать в своем переживании связи с ребенком, определяет его отношение к самому себе в будущем. Внутренний образ матери, то, что психоанализ называет интроекцией или инкорпорированием образа матери, индивидуализированный материнский опыт, отражается позднее в нашей позиции по отношению к себе самому. Тот, кто имеет счастье представлять себе образ любящей матери, получает любящую поддержку в своей самооценке, тот, кто имеет несчастье представлять себе свою мать жестокой и отвергающей его, не имеет глубинной любящей опоры и в течение длительного времени нуждается в новых опытах любовной поддержки со стороны, он верит в любовь и надеется ее встретить При хорошей взаимосвязи между матерью и ребенком происходит взаимное обогащение, которое ребенком и его матерью воспринимается как счастье. Ребенок, как эхо, отражает улыбку матери, он отвечает на ее улыбку своей, а потом своей улыбкой вызывает ласковую усмешку матери. Так возникает внутренняя взаимосвязь, дающая разгадку взаимного понимания, залог умения быть счастливым, первый урок благодарности, надежды и любящей симпатии. Этот период является коротким раем в жизни ребенка, когда от него ничего не требуют, его потребности предвосхищаются и удовлетворяются, когда само существование переживается им с радостью и наслаждением. Главная новация в этой второй фазе раннего развития – это понимание своей зависимости от людей и пробуждающаяся потребность в доверительной близости с ними, и, прежде всего, разумеется, с матерью. Чрезвычайно важно, что мать предоставляет ребенку подобную возможность, создавая такую обстановку и такие отношения, что ее образ «запечатляется в сердце» человека. Образ матери и ее сущность являются первым впечатлением ребенка о человеке и вообще о человечестве. Первая симпатия и первое отвержение, любовное или неприязненное отношение, то, как мать смотрит на него, прикасается к нему, обращается с ним, ведет себя по отношению к нему, воспринимается ребенком с большой чувствительностью, и он очень тонко на это реагирует. Ее отношения с ребенком являются не только основой его самоощущения, но и корнем его самооценки по принципу «как аукнется, так и откликнется». Теперь спросим себя, какие могут возникнуть расстройства в этой фазе развития, при которых импульс, связанный с поворотом к самому себе, вместо радости сопровождается переживанием страха и чувства вины. Эти расстройства связаны с двумя характерными ошибками в позиции матери в отношении ребенка, которые мы обозначаем как избалованность и запрет. Сначала об избалованности. Здесь речь идет, прежде всего, о матерях маленьких детей, счастливых в своем материнстве, предпочитающих, чтобы их дети всегда оставались маленькими, беспомощными, зависимыми, нуждающимися в их помощи. Мать, часто сама имеющая депрессивную личностную структуру и связанный с ней страх перед жизнью и боязнь утраты, находит выход из этого страха, балуя ребенка. Она осыпает ребенка ласками и нежностью, постоянно сомневается в том, здоров ли он, и не может ему ни в чем отказать, даже если это необходимо. Иногда к этому присоединяются факторы личностного биографического характера: например, если женщина разочарована в браке или если партнер оставил ее и ребенок составляет все содержание ее жизни. Она нуждается в ребенке, нуждается в его любви и делает все мыслимое, чтобы его обслужить. Чем старше становится ребенок, тем более сомнительной становится польза такой деятельности для ребенка. Она со страхом смотрит, как его развитие идет вперед, как он взрослеет и становится самостоятельным. Это означает для нее, что он все больше отдаляется от нее, все меньше в ней нуждается и стремится от нее к другим людям. Вероятно, такое желание удержать ребенка и видеть его маленьким соответствует глубинному материнскому инстинкту – о том, что мать в течение длительного времени чувствует себя жертвой, много говорят, – однако такое чувство не следует переоценивать, ведь каждая мать должна отдать своего ребенка людям и охотно это делает, несмотря на то, что длительное время и с любовью его растила. Она балует ребенка, с первых же дней после рождения успокаивая его при каждом крике и плаче, и это становится ее жизненной потребностью, удушающей все проявления самостоятельности ребенка; она отвечает на любое недовольство ребенка таким потоком ласк и нежности, что он лишается шанса выразить свой аффект или найти собственное решение для устранения неприятных чувств и ощущений. Если такое состояние продолжается долго, то это приводит к тому, что мать становится как бы постоянным магнитом, привлекающим все внимание и все чувства ребенка. Она живет со своим ребенком в «глубоком клинче» – так в боксерской терминологии обозначается положение, когда партнеров связывает тесная и продолжительная близость, от которой они не могут освободиться. Она ищет и находит любые мотивы, чтобы уберечь ребенка от жизненных трудностей, предугадать его желания, подать ему все «в разжеванном виде»; она выполняет роль мягкой подушки между ребенком и окружающим миром, таким образом, отгораживая его от мира. Она не может отменить неизбежные здоровые аффективные реакции ребенка, но реагирует на них болезненно, со слезами, что вызывает у него чувство вины, хотя такие аффекты являются нормальным способом поведения, адекватным возрасту. Все это приводит либо к стремлению отказаться от привязанности к матери, так как она предоставляет слишком мало шансов для реализации самостоятельности, либо, напротив, к тому, что с раннего возраста без матери или без ее разрешения человек не знает, как ему себя вести и что ему делать. С течением времени ребенок лишается собственных желаний, примиряется с действительностью и скатывается к пассивному безволию, в то же время, ожидая, что его желания будут угадываться и исполняться, потому что он сам от своих желаний отказался. Так возникает «позиция комфорта», пассивная манера ожидания, представление о мире как о «сонном царстве», за которым скрывается депрессия. В своем романе «Обломов» Гончаров блестяще описал такой вариант развития личности. Дальнейший отказ от желаний, воли и импульсов к действию приводит к тотальной неопытности в общении с миром, что, уже вторично, еще более; усиливает имеющуюся зависимость. Часто такая мать рисует ребенку окружающий мир полным зла и угрозы, что при дальнейшем развитии вызывает у него чувство, что тепло, защищенность, понимание и безопасность он может найти только у матери. Слабость у матери собственных побуждений, направленных вовне, за пределы ее симбиоза с ребенком, обеспечивает возможность такого развития. Такая мать; не находит никаких возможностей реализовать себя, кроме как в своих отношениях к ребенку, и ревниво оберегает их связь, отвергая друзей и подруг; или мать печально и болезненно реагирует на предложение дружбы, расценивая предполагаемую связь как измену и рассматривая потенциального друга как соперника, который может отнять у нее ребенка. Таким образом, ребенок до пубертатного возраста легко управляем, его собственные побуждения подавляются и как бы укутываются ватой заботливой материнской любви. Никакая грубость, холодность, жестокость не касаются ребенка, так как он спрятан от них в материнском укрытии. Он вынужден находиться в мире, где ни в чем не имеет отказа и не может воспринять трудности, с которыми приходится сталкиваться. Встречаясь с трудностями, он переживает свою бестолковость и несостоятельность, что приводит его к старым и испытанным методам защиты. Вследствие слабости собственного "Я" самообеспечение в этом мире кажется ему невыполнимой задачей, которая пугает и разочаровывает его. Такие матери несвоевременно, с возрастным отставанием от сверстников, отпускают своих детей и предоставляют им возможность для собственного развития. Они привязывают к себе ребенка любовными претензиями, не отпускают его на свободу, постоянно требуя: «Ну, покажи, как ты меня любишь», «Поцелуй меня». Они отнимают у них дело со словами: «Оставь, я сама это сделаю», «Это слишком тяжело для тебя», «Ты еще не можешь это сделать», – и подавляют собственные импульсы ребенка фразами типа: «Зачем тебе этим заниматься?», «Ты уже прекратил это делать?», относящимися ко всему, что привлекает ребенка. Таким образом, они убивают в ребенке все здоровые самостоятельные ростки и даже столь важные для его развития первые фантазии относительно устройства мира и своего места в нем. При таких условиях ребенок не может обучиться самоуважению, не может совершить «поворот к самому себе», он остается привязанным к матери, реагирует на окружающее как ее «эхо» и не может ни осознать свои возможности, ни отделить себя от мира. Он остается пассивным и готовым к подчинению, ожидая, что дальнейшая жизнь – такая же балующая его материнская среда. Естественны и неизбежны и то разочарование, которое он испытывает при разрушении своего скрытого ожидания, и депрессия, к которой такое разочарование приводит. Система взаимоотношений матери и ребенка может стать более сложной вследствие различных судьбоносных происшествий – развода, вдовства, ухудшения супружеских отношений после рождения ребенка, разрушения стереотипа «единственного ребенка» при появлении братьев и сестер и естественном распространении материнского чувства на них и пр. Один пациент, единственный ребенок в семье, однажды очень резко выразился: «Мать наставила мне шишки своей чрезмерной любовью, отчего у меня остались синяки». Необходимость оторвать от себя ребенка является для всех матерей в этом смысле неблагодарной задачей, особенно если они ожидают или требуют за это благодарности. Если мать недостаточно подготовлена к тому, чтобы понять и принять зрелость своего ребенка, если она расценивает здоровое развитие его самостоятельности только как награду за ее любовь, мужество, жертвенность и самоотверженность, ее ждут разочарование и боль. Внутренняя ситуация ребенка в этом случае столь сложна, что он может испытывать ненависть к матери, им овладевает желание избавиться от ее власти. Опасение, что эти чувства могут проявиться, вызывает у него чувство вины, особенно при перечислении всех тех заслуг и жертв, которые мать посвятила своему ребенку. Соглашаясь с тем, что от ребенка нельзя требовать благодарности, мать, однако, сожалеет об этом. Между тем, внешние проявления неблагодарности могут являться попыткой избавиться от чувства вины. Чувствительный ребенок от этого страдает, .а его развитие терпит ущерб, о чем мы узнаем из последующих примеров. Он вынужден отказываться от попыток освободиться от материнской заботы, соответствующих его возрасту. Здесь легко возникает опасность еще большей зависимости. Мать игнорирует перспективу самостоятельного развития ребенка, чувствует себя жертвой при проявлении им самостоятельности, что вызывает у него чувство вины от того, что он доставляет матери так много забот. Такое воспитание увеличивает психологическую нагрузку на ребенка и является тяжким грехом, так как позднее, когда человек взрослеет, дистанцирование от родителей доставляет ему ненужные страдания. Вот достаточно типичный и не такой уж редкий пример. Если ребенок не слушался матери тотчас же, что, с ее точки зрения, означало невоспитанность, или делал не то, что ей нравилось, она ложилась на софу и «умирала», т. е. в течение длительного времени не двигалась и не откликалась на просьбы ребенка до тех пор, пока он не разражался отчаянными рыданиями. Подобные угрозы, вызывающие чувство вины, повторялись часто: «Я уйду и больше не вернусь», «Ты загонишь меня в гроб» и пр. Если первая мотивация для того, чтобы избаловывать ребенка, состоит в стремлении вызывать у него ответную любовь и обязать его любить мать, то вторая мотивация носит более сложный характер и имеет еще более трагичные последствия. Вообще, существуют ситуации, когда ребенок не нужен матери и мешает ей, что является основой для возникновения у нее чувства враждебности и желания отстраниться от него; эти ситуации у хороших матерей вызывают нежелательное и труднопереносимое чувство вины. Они балуют ребенка, стремясь загладить эту вину. Такая ситуация, в целом затруднительная для матери, особенно легко возникает в отношении приемных детей в противоположность родным детям. Появляется усиленное стремление потакать капризам ребенка и баловать его, что вовсе не сглаживает возникающее у матери желание избавиться от него, враждебность и даже недостаток любви, так что благодарности она требует за то, что дает нехотя. Это приводит к тому, что ребенок само свое существование воспринимает как вину, как помеху, которая может привести к тому, что мать его бросит; ребенок считает, что сам он не имеет права на жизнь, что его терпят только из милости. Теперь обсудим ту сторону биографических основ развития депрессивных личностей, которую мы называем отверженностью. Здесь мы имеем дело с сухими, не способными к материнской любви, часто жестокими женщинами, которые в большинстве своем испытывали в детстве недостаток материнской любви, не имели собственного опыта материнского ухода и материнской сущности и не желали понять потребности ребенка. Сюда же относится неукоснительное выполнение вполне безобидной «материнской программы», идущее от неуверенности в себе и отсутствия сочувствия к ребенку, ориентирование на жесткую схему поведения, без внимания к индивидуальным потребностям ребенка. Такой подход отражен в дневнике одной матери первенца сына: «Ребенок плачет уже больше часа, но время его кормления еще не наступило». Такие записи повторяются в дневнике длительное время. Мы не можем не упомянуть о том, что в данном случае, как это часто бывает, так называемые «научные» рекомендации врача играют роковую роль. Однако ребенок становится чрезмерно требовательным, если с раннего возраста не пытаются приспособиться к его жизненным потребностям, если с его индивидуальными нуждами так мало считаются. Если его нерегулярно кормят, если мать уделяет ему мало времени, торопливо и с нетерпением прерывает акт кормления, то это один из наиболее частых примеров возникновения чрезмерной требовательности и капризности. Так как ребенок не может защитить себя и выразить свои интересы, он постепенно смиряется с тем, что мир так устроен и не может соответствовать его ожиданиям. Безнадежность, отсутствие веры в будущее становится основой жизнеощущения многих депрессивных личностей; они обучаются лишь подчиняться. Чувство безнадежности является господствующим, особенно сильно оно выражается в форме терпеливости и отказа от жизненных благ. Вместо полного надежд ожидания счастья в этом мире они настроены на самое плохое и не ждут от жизни радости, света и счастья. Как было показано раньше, они исполнены чувства вины и постоянно спрашивают себя, с какими их поступками эта вина связана. Они даже не могут радоваться по настоящему и отвергают возможность счастья, исходя из профилактики разочарований: считая, что они не могут быть счастливы, депрессивные личности тем самым делают менее болезненными ошибки; с самого начала не ожидая ничего хорошего, они как бы предполагают будущее разочарование.
Вот пример такого раннего переживания, связанного с отвержением, который мы можем изложить, пользуясь дневником матери. "Ты с самого начала был трудным ребенком. Первые шесть недель ты находился только на грудном вскармливании, но я вынуждена была кормить тебя очень часто из за того, что у тебя возникала рвота и я не знала, что с тобой делать. Уже в первые десять дней, пока я лежала в клинике, ты отказывался брать грудь. Это длилось 5 10 минут, пока я не зажимала тебе нос и насильно не вливала молоко. Твоя рвота не была связана с кардиоспазмом, во всяком случае, врач это отрицал. На протяжении первых шести месяцев ты не спал спокойно ни одной ночи – из за общей повышенной возбудимости и нервозности. Дома я пробыла всего три недели и вскоре после этого возобновила работу. Поскольку после трех четырех месяцев ты не набрал достаточного веса, я предприняла попытку обследовать тебя. Врач ничего не нашел, однако, чтобы снять с себя ответственность за твою безопасность, я отдала тебя в детскую клинику, и там детский врач сказала, что для своего возраста ты вполне прилично выглядишь. В детской клинике тебя поместили у окна и накрыли только одним одеялом, дома тебе было намного теплее. В результате ты схватил воспаление легких. В то время я была очень нервозна, по крайней мере в первый период грудного кормления я все воспринимала в черном свете. Остальной период детства ты был моей единственной поддержкой. Твой отец в первые годы после твоего рождения часто бывал чрезвычайно вспыльчив и непредсказуем. В связи с этим я, несомненно, допускала ошибки в твоем воспитании и поэтому была вынуждена прибегнуть к жесткой системе, принуждая тебя к раннему засыпанию и силой удерживая тебя в кроватке – иначе ты не был бы приучен к порядку и гармонии. По видимому, мы неточно выполняли врачебные рекомендации, потому что ты постоянно ревел. Когда ты заболел отитом, один врач подошел ко мне и без всякого объяснения отменил эти правила, довольно резко и с отвращением назвав мои усилия «плохим воспитанием».
|
