|
...Она соглашается беседовать со мной лишь наедине. Длинноногая, худая, выглядит только-только на свои тринадцать — никаких признаков акселерации нет. Не просто бледное — серое, аляповато раскрашенное детское лицо; очень короткая юбка, не вполне чистые, продранные на коленке колготки; ногти обломанные, с остатками ярко-красного лака. Сидит понурившись, смотрит в пол. Рассказывает: дома не ночует оттого, что время проводит с друзьями, их у нее много — и все намного старше. Личная жизнь не простая: ее любят сразу двое, без конца возникают сложности. Друзьями девочка очень дорожит, они ее «понимают». Вообще живет она в свое удовольствие. Спрашиваю:
— Так у тебя все хорошо?
— В том-то и дело, что очень плохо.
— Почему?
— Потому что так жить — неправильно. Я это знаю, а ничего сделать с собой не могу. В школу не хожу, потому что перевели обратно в старый класс. Там мне плохо, меня не понимают.
Вообще слово «понимают» в нашей беседе главное. А «плохо» и «не понимают» для девочки — синонимы.
Выясняется: друзья ее перебиваются с «травки» на «колеса»; люди они все добрые, никого не обижают. Словом, не сеют, не жнут... Сама она за компанию «колеса» тоже попробовала. Ничего интересного не испытала — зато попала в реанимацию с передозировкой, снова пробовать пока боится. Настроение у нее почти всегда неважное; особенно огорчается, что портятся отношения с родителями; плохо спит, днем вялая... Когда я говорю, что надо бы обследоваться в больнице, плачет, но соглашается — пассивно, безропотно. А потом признается, что даже испытывает облегчение: кажется, ее поняли. И хотя в больницу не хочется, появилась надежда, что ей помогут...
Пожалуй, труднее всего обнаружить депрессию в случаях, подобных этому... Где свойственные депрессии грусть, подавленность и, главное, одиночество? Ощущение неприкаянности и собственной ненужности? Здесь (на поверхности!) все наоборот: живет в свое удовольствие, не лежит носом к стенке, а с утра до ночи «тусуется», крутит романы.
И тем не менее отклоняющееся поведение в данном случае — лишь маска тяжелого душевного расстройства. Расстройства, последствия которого, если его не распознать вовремя, могут быть печальными. Внешняя грубость и эпатаж в поведении подростка невольно настраивают нас против него: нас раздражают, пугают и его внешний вид, и образ жизни — совершенно нам чуждый, а нередко и опасный. Если же отвлечься от внешнего и рассуждать здраво, нельзя не заметить: с подростком происходит что-то неладное. Слишком уж резко меняются и его характер, и жизнь. И совсем мало правды в образе, который он создает, — как в нашем случае: живет девочка в свое удовольствие — и при этом так очевидно несчастлива... Да и что с ней происходит? Почему ее затягивает эта жизнь — сама она толком понять не может. Однако рассуждать здраво мы, как правило, не умеем, наша реакция зачастую бывает необдуманна и агрессивна: и потому торопимся наказывать там, где нужно лечить.
И лечить не дома, а в психиатрической больнице. Спору нет: решение поместить собственного ребенка в психиатрический стационар — решение не из легких; тем более что очевидных признаков психического заболевания у ребенка нет — ни галлюцинаций, ни бреда. И почему бы не лечиться дома? Опыт, однако, показывает: в подобных случаях для успешного лечения необходимы изоляция подростка и резкая смена жизненного стереотипа. Особое свойство страдающего депрессией — «пассивная подчиняемость» — делает больного подростка легкой добычей для развратных и преступных взрослых; тусовки по подвалам и уличная жизнь создают все условия для вовлечения его в асоциальное существование.
Потому и приходится помещать подростка в больницу — надо оборвать хотя бы на время возникшие «дружеские» связи и оградить от воздействия тех, кто так хорошо его «понимал», а на самом деле — бессовестно использовал.
В нашем же случае возможен благополучный финал. Родители девочки и школа сумели сохранить ключ понимания; не поддавшись гневу и страху, они разобрались в ситуации. С их помощью врачам, возможно, удастся оправдать ожидания моей пациентки и помочь ей.
Чужой среди своих
Сегодня у меня на консультации семья в полном составе: родители, оба тридцатипятилетние, и мальчик двенадцати лет.
Жалобы — головные боли и температура тридцать семь с половиной, не снижающаяся с начала учебного года. Лечились у педиатров, провели курс антибиотиков — эффекта нет.
Родители — многословные, возбужденные и раздраженные — излагают свои проблемы, перебивая друг друга и обмениваясь упреками. Высказывают свои мнения относительно поведения и особенностей личности сына, нимало не пытаясь выбирать выражения. Мальчик слушает их молча. Он разительно не похож ни на отца, ни на мать — толстый, вялый, полусонный на вид; сидит в напряженной позе, голову втянул в плечи... Сам в беседу не вступает, слов родителей не оспаривает, только поеживается.
Выясняется, что ребенок в этой семье «очень трудный»: «Он совершенно не такой, как мы. Мы холерики, а он флегматик, но вы не думайте — эмоции у него есть, хотя по его виду и не скажешь!..»
Родители так взвинчены и бестолковы, что разобраться в истории вопроса нелегко. Однако выясняется: это первый и единственный ребенок в семье молодых программистов, в настоящее время занятых бизнесом. Материально семья обеспечена вполне. В полтора года ребенка отдали в ясли: родителям нужно было работать. К этому времени мальчик был хорошо развит, уже говорил. После недели непрерывных слез он стал сильно заикаться, почти замолчал, из яслей его пришлось забрать. В школу ребенка отдали с шести лет. Позаботиться о том, чтобы его подготовить, было некогда. Да и выбирать школу было недосуг; лишь в третьем классе спохватились: «эта школа плохая, а дети серые». Узнали: в соседней школе есть платный класс с особой программой. Но туда нелегко попасть. Мигом устроили мальчика, который неважно учился в обычной школе, в этот «элитарный» класс, да еще и «на новенького» — все остальные дети учились вместе с первого класса. Мальчик оказался безнадежно отстающим, с программой не справлялся вовсе: и сегодня с помощью репетиторов тянет еле-еле.
Это чрезвычайно раздражает родителей, и они своего раздражения не скрывают — сетуют, упрекают, возмущаются. «Как с ним трудно, у него совершенно нет ни характера, ни темперамента!» — говорит отец. Мать же с милой улыбкой прибавляет: «Вы знаете, если бы я не помнила, как его рожала, я решила бы, что это не мой ребенок...» А «ребенок» только глубже втягивает голову в плечи и молчит.
Минувшим летом, по наблюдениям отца, был он подавлен и очень нервничал. Впрочем, виделись они не часто — мальчик находился с бабушкой, а родители работали и строили дачу, разбиваться было некогда. К первому сентября стала повышаться температура, начались головные бога. Лечение антибиотиками, как уже было сказано, не помогло. Вот уже второй месяц в школу он не ходит, целый день сидит дома один, послушно выполняя все предписания врачей. К вечеру, когда возвращаются родители, начинается головная боль и поднимается температура. Мать вспоминает: в прошлом году («как нарочно!») перед каждой контрольной по математике (а с ней особенные нелады) у мальчика появлялся понос и тревожили сильные боли в животе. Ей даже начинало казаться: не симуляция ли это? Такие же мысли приходят ей в голову и сегодня; не задумываясь, мать мальчика прямо при нем свои сомнения и выкладывает.
Эта история наглядна и поучительна — во всех деталях. Здесь депрессия развилась у ребенка, уже страдающего невротическими расстройствами, живущего в ситуации постоянного стресса, — ведь учебные требования, а главное, темп школьной жизни не соответствуют его возможностям, его психическому складу.
Главная же беда — трагическое неприятие его родителями. Душевная глухота этих людей совершенно поразительна! Не менее удивительно и единодушие, с которым они, в других случаях вовсе не столь дружные, нападают на собственного ребенка. Если позицию родителей не удастся изменить, помочь этому мальчику будет очень трудно.
...Депрессия у подростков младшего возраста, двенадцати-тринадцати лет, очень часто маскируется соматическими расстройствами: возникают различные боли — головные, в костях и суставах, боли в животе, причем иногда такие сильные, что дело доходит до «скорой» и до вмешательства хирургов. Другой вариант: общее недомогание, субфебрильная (постоянная и небольшая) температура, нарушение питания — отказ от еды или «волчий» аппетит. Жалобы очень разнообразны, обследование же, как правило, соматической патологии не обнаруживает. Мысль о симуляции появляется неизбежно. Конечно, если осторожненько постучать тупым концом градусника по коленке, можно быстро и эффективно получить субфебрильную температуру. И болит ли голова у ребенка на самом деле, доподлинно узнать трудно. Однако прежде чем выводить его на чистую воду, подумаем: от чего ребенок пытается защититься и спастись? И почему он прибегает к таким «непрямым» действиям?
Здесь, конечно, трудно обойтись без квалифицированного совета — но, отправляясь на консультацию, будьте готовы к тому, чтобы лечиться всей семьей.
Когда человеку не подходит климат, он начинает болеть; сколько ни лечись, зачастую приходится сменить климат, уехать в другое место. Психологический климат в семье для подростка имеет жизненное значение: а создаем этот климат мы, родители. Вот только если климат получается непереносимым для ребенка, деться ему положительно некуда: не уедешь, родителей не сменишь... Хрупкая и неустойчивая психика подростка не выдерживает: он заболевает. Мы бросаемся к врачам; но и самый искусный доктор не поможет, если семейная ситуация останется прежней. Земной климат меняется медленно, жизни не хватит, чтобы ощутить перемены, да и от нас здесь ничего практически не зависит, приходится подстраиваться. Климат же собственной семьи в нашей власти, мы воздействуем на него ежеминутно, и нам вполне по силам изменить его и сделать благоприятным — благоприятным не вообще, а для своего ребенка, для такого, какой он есть. Даже если он далек от идеала и совсем не похож на нас...
Смертная скука
К самолечению прибегать — последнее дело, это известно всем. Если человек заболевает душевным расстройством, последствия самолечения бывают очень тяжелыми. Если этот человек — подросток, — трагическими.
Несмотря на тридцатиградусную жару, моя пациентка, девочка пятнадцати с половиной лет, дрожит и кутается в огромный свитер. Бледная до желтизны, глаза с суженными в точку зрачками, смотрит мрачно и подавленно. С ней мать, средних лет интеллигентная дама, с прекрасной речью и приятными манерами. Девочка жалуется на раздражительность и тоску. Мать рассказывает, что дочка к тому же очень плохо ест. Бывает, голодает сутками, и без того субтильная, она последние полгода все больше худеет; при обычном для своего возраста росте весит чуть больше тридцати пяти килограммов.
История такова. Около года назад девочка очень переменилась: стала задумчивой и грустной, растеряла друзей; потускнели прежде довольно разнообразные интересы; стала хуже учиться, жаловаться на общее недомогание, пропускать школу, много лежать.
— Я вдруг поняла, что жизнь бессмысленна — во всяком случае, моя. Мне стало скучно, смертельно скучно... Ощущение бессмысленности жизни очень мучительно, и я решила: нужно что-то с собой делать, а то так всю жизнь пролежать можно.
— Ты нашла способ? Какой же?
— Ужасный! Вы, может быть, не поверите, но теперь я понимаю, что ужасный. Героин.
— Где же ты его доставала?
— Это вопрос только денег. Где взять — не проблема.
— Ты делала себе уколы?
— Не только, еще нюхала.
— Сколько это продолжалось?
— Пять месяцев.
— И как тебе кажется, твоя жизнь изменилась?
— Во всяком случае, скучать я перестала. Беготня, суета, заботы, я все время была чем-то занята.
— Но ведь это выхолощенная жизнь, имитация деятельности?
— Пожалуй, это как погоня за собственной тенью.
— А настроение у тебя какое было? Тоска отпустила?
— Еще хуже стало. Только вот когда дозу примешь — прямо как кусок счастья получишь.
— Что же теперь?
— Столько всего случилось! В школе узнали. Кололась-то не я одна, но узнали про меня, жуткий вышел скандал, из школы меня вышибли. У родителей просто был шок. И, вы знаете, это невероятно, но я вдруг опомнилась. Уже около двух месяцев держусь... Мне очень трудно, сны замучили, во сне все по-прежнему: порошок, зеркальце...
Всего десять лет назад в России вовсе не слышно было про употребление героина подростками. Аптечные опийные препараты им доступны не были, они перебивались самодельными средствами, приготовленными из маковой соломки или из лекарств, содержащих, к примеру, кодеин. Сегодня для подростка нет проблемы найти героин; дело лишь в том, каким образом раздобыть на него денег.
«Наркологическая безграмотность» подростков ликвидирована полностью... Всякий теперь знает, зачем нужна «машина» (шприц), какое безобразие «сломать кайф», что такое «ломка» (абстиненция). «Торчать», «подсесть», «соскочить» — эти слова из сленга наркоманов давно перекочевали в лексикон широкой массы подростков.
Поиск таинственных ощущений, сенсорная жажда, групповой конформизм, свойственный подросткам как никому, подталкивают их попробовать действие наркотиков. Опиаты же вызывают ощущение немыслимого счастья, возможности осуществления любых желаний: «что захочу, то и увижу». Эрих Фромм писал: прибегая к героину, человек получает возможность «покупать счастье, как товар».
Это кажется желанным и соблазнительным, как правило, именно тем подросткам, кто себя счастливыми не чувствуют. Ощущение заброшенности и одиночества, собственной несостоятельности и неясности жизненных перспектив, утрата смысла жизни — все это подросток чувствует особенно остро. Все чаще и чаще подростки в качестве мотива тяги к наркотикам называют скуку, отсутствие интересов и мучительное чувство пресыщения жизненными впечатлениями. К опиатам подростки нередко прибегают, когда хотят снять эмоциональное напряжение, «забыться», уменьшить тоску, избавиться от скуки повседневности.
Так было и с моей пациенткой. Но, судя по всему, то, что девочка приняла за скуку, на самом деле было душевным расстройством — депрессией, которую она вот таким варварским способом сама «лечила». Что будет с ней дальше? Трудно сказать... Героин вызывает зависимость очень и очень скоро; но если лечить то, что развязало злоупотребление — депрессию, возможно, и удастся помочь ей удерживаться от наркотика. Однако лишь правильно назначенной терапии недостаточно — нужно полностью оборвать все ее связи с группой наркотизирующихся подростков. Даже заглохнувшая было тяга может вспыхнуть вновь, если девочка окажется в компании наркоманов. Дело здесь не только в искушении или в повторном вовлечении в злоупотребление — сработает такой простой механизм, как условный рефлекс: возникнет то, что называется «контактный кайф», — возвратится ощущение наркотического «благорастворения» даже без введения наркотика.
Скука, смертная скука сбивает в группы не каких-то неведомых нам, изначально испорченных подростков. Наши собственные, вроде бы вполне благополучные дети, убегая от скуки, в погоне за счастьем пускаются в опасное путешествие с «белой леди». Они думают, что «лошадка с повозкой» (одноразовый шприц) везет лекарство от жизненных невзгод. Однако, похоже, совсем не случайно по-английски на сленге наркоманов героин называется коротко и ясно: poison — яд.
Охотники за привидениями
На этот раз пациент пришел ко мне на консультацию один, без родителей. Он уже совсем взрослый — девятнадцать лет, студент третьего курса. Жалуется на изнурительную бессонницу, выглядит соответственно: очень бледный, глаза ввалились, скован, смущен. Говорит, что все сомневался, идти ли на консультацию, хотя плохо ему уже больше года.
Его депрессия была спровоцирована, как говорят в моей профессии, психогенно, то есть возникла под воздействием психической травмы.
В течение нескольких месяцев он фанатично предавался церковной жизни. Настроение при этом было мрачным, подавленным; вместо ожидаемого просветления возникла все более и более крепнущая уверенность в том, что он не правдив, суетен. Обдумал всю свою прежнюю жизнь и понял: плохим был всегда, все поступки совершал из низменных или нечестных побуждений. Понял, к примеру, что лишь тщеславие и пустое честолюбие заставляли его отлично учиться, а все пятерки — формальные, и «никаких знаний за ними нет». Понял также, что и сейчас живет неправильно, и практически бросил институт. Целыми днями пропадал в церкви или в одиночестве слонялся по улицам. Обнаружил на лотках массу литературы — не только религиозной, но и малопонятной философской и антропософской, а также «про всякую мистику и потустороннее». Читал все подряд, без разбора и руководства. «В голове заварилась каша», появилось ощущение, что сходит с ума, — такая была путаница в мыслях. Дома же не замечали ничего особенного, кроме фанатичной религиозности. Поделиться своими переживаниями с родными ему и в голову не приходило: родители и младший брат, несомненно, любят его, но они сделаны из другого теста — шумные, земные, к отвлеченным размышлениям не склонные. Старший сын, «отличник, непьющий, некурящий», тревоги не вызывал; мальчик лее страдал и постепенно приходил в полную растерянность. Жизнь представлялась бессмысленной. Однако от самоубийства он удерживался по религиозным соображениям. Так продолжалось несколько месяцев, пока жизнь не свела его с умным и внимательным священником; тот разъяснил ему греховность фанатизма и убедил возобновить учебу. Но happy end не получился. Учебу он возобновил, сдал «хвосты» и очередную сессию — всю на пятерки, однако самоисцеления не произошло. Последовала новая психогения: моему пациенту попалась на лотке книга по сатанизму. Она произвела впечатление, и однажды, когда у него что-то не получалось, он произнес сакраментальное: «Сатана, помоги!» Задача тут же решилась. У мальчика возник страх, что «он, православный христианин, предался сатане»; страх этот принял характер навязчивости. Тут-то мой пациент и потерял сон: «ведь сатана может овладеть мною, пока я сплю». Промучившись все лето, он, наконец, отважился обратиться к врачу.
«Метафизическая интоксикация» — так называется синдром, который служит маской депрессии в этом случае. В той или иной мере всякий подросток переживает подобное: поиски смысла жизни, мудрствование и некоторая мистическая настроенность свойственны многим в период становления личности. Если же это сочетается с неустойчивостью настроения и внушаемостью, то создается благоприятная почва для душевного расстройства. Подросток, страдающий подобной формой депрессии, легко вовлекаем в псевдорелигиозные сообщества, в различные секты; и причиной тому — болезненно обостренная внушаемость и пассивная подчиняемость. Опасность такого развития событий очевидна.
Как вести себя родителям? Внимательно наблюдать, стараться по возможности быть в курсе того, что смотрят и читают наши дети, помнить, что увлечение подростка иррациональным может быть признаком душевного расстройства; заговором и наложением рук здесь не обойтись. Нужны психолог и врач.
Душевные расстройства приобретают характер эпидемии среди молодежи в переломные, кризисные моменты истории.
Сегодня колдуны и экстрасенсы заполонили телевидение, про печатную же продукцию и говорить нечего. Даже малышам показывают привидения с детскими мордашками и симпатичных вампирчиков, разгуливающих по кладбищам с выскакивающими из гробов скелетами. Есть от чего умом тронуться... И опасность эта, как показывает опыт, вполне реальна: мультипликационные вурдалаки не так уж безобидны, и наш собственный ребенок, не пропускающий ни одного мультфильма по телевидению и обожающий видеоужастики, рискует с помощью индустрии развлечений и при нашем попустительстве сделаться настоящей жертвой «настоящих охотников за привидениями ».
«Кто не с нами, тот против нас»
Девочка учится в девятом классе, на вид — шестиклассница, щуплая, у нее по-детски округленное личико. Одета и подкрашена при этом как взрослая, хорошо ухоженная женщина: дорогой маникюр, стильная стрижка, по всей форме макияж и в неумеренном количестве весьма недешевая бижутерия...
Мимика, жестикуляция, высокой нотой звенящий голос настолько избыточны, что производят отчетливо болезненное впечатление. Прежде всего она настаивает на беседе наедине и не успокаивается, пока ее напуганная мать не уходит в самый дальний конец приемной. Оставшись со мной вдвоем, она тем не менее первые слова произносит драматическим, нет, вернее сказать, трагическим шепотом. Никак не может спокойно усесться: ерзает, устраивается нога на ногу, меняет позу, ломает руки. Наконец усаживается, как маленькая, на собственные ладони и сообщает мне: у нее был «нервный срыв»; дело кончилось двумя упаковками снотворного и реанимацией.
Постепенно девочка успокаивается, переходит с шепота на полный голос и рассказывает, что учится во французской школе, пришла новенькой в четвертый класс — и по сей день так новенькой и остается: с ней не только никто не дружит, но при всяком удобном случае напоминают, что она в этом замечательно дружном коллективе — чужая. Она, правда, моложе всех, так как в школу ее отдали с шести лет, да и выглядит она, как маленькая. Мальчика у нее тоже нет. Учится не просто хорошо, а очень хорошо. Особенно любит отвечать у доски, а больше всего — читать стихи. Читает с выражением, как актеры на сцене. Весь класс при этом над ней смеется, но ей нравится «выступать». Вообще она в классе «изгой», глумятся над ней все, порою очень и очень жестоко.
— Что ты при этом чувствуешь? Боишься их? Ненавидишь?
— Нет, ну что вы! Мне так хочется, чтобы они меня полюбили, я очень стараюсь!
Непосредственным поводом к «нервному срыву» послужила очередная гадость, которую мальчишки подстроили ей «на пари» — к полному удовольствию и на потеху прекрасной половине класса.
Из беседы с матерью узнаю: девочка всегда отличалась излишней эмоциональностью. «Вы знаете, она испытывает всегда полярные и слишком сильные чувства; если огорчена, то рыдает так, будто похоронила всех близких, если приходит что-то приятное — немыслимо, невероятно счастлива... Это всегда производило впечатление некоторой необычности; но она так хорошо развивалась, так рано научилась читать и писать, что казалось: все остальное не так уж и валено. Росла она среди взрослых, детской компании у нее не было; мы пытались ее отдать в детский сад, но она так кричала всякий раз, что из этого ничего не вышло. Тогда нам посоветовали пораньше отдать ее в школу...»
В первый класс девочка пошла с восторгом, училась всегда блестяще. Проблемы начались с переходом в новую школу. Мать вспоминает, что как раз тогда девочка стала еще более экзальтированной и взвинченной. Она рассказала, что у нее не ладятся отношения с детьми, однако в школу ходить не отказывалась. Семья же именно тогда переживала трудный период, поэтому мать сочла, что дочка таким образом реагирует на возникшее между родителями напряжение. Именно это, кстати, и побудило ее отказаться от развода с мужем. Отношения постепенно выправились, однако девочка оставалась такой же неспокойной и неровной. Впрочем, тут подоспел переходный возраст, и дома решили: так бывает у всех, нужно просто переждать трудное время. Да вот не получилось.
...Между психической нормой и патологией существует нейтральная территория, в своем роде ничейная земля. Пребывая в ее пределах, человек находится в состоянии неустойчивого равновесия, стоит на грани между психическим здоровьем и болезнью. Подобные состояния описаны как акцентуация характера. Собственно психическим расстройством человек не страдает; однако из общего ряда выдается, обладает особенностями, напоминающими симптомы того или иного душевного заболевания. Проявляется такое своеобразие порой несколько резко, что полностью выбивает человека из жизненной колеи. Происходит это либо в кризисные периоды жизни, либо в стрессовой ситуации. И с подростками, понятно, чаще, чем с другими...
Жажда признания и любви окружающих, стремление быть на виду, в центре внимания, контрастность эмоций, экзальтированность и некоторая избыточность переживаний и чувств — это ли не атрибуты истинной женственности? Однако несоразмерность, неадекватность подобных эмоций, характерные для истероидной акцентуации, превратили мою пациентку во всеобщее посмешище, сделали жертвой своего рода школьной дедовщины. И цепочка здесь выстраивается именно такая: девочка своим необычным поведением, своей слабостью спровоцировала эту травлю. Правда, нельзя не признать: спровоцировать крепкий, монолитный коллектив подростков несложно.
Толпа всегда гонит странного, необычного, особенно если он ищет ее любви и признания. Поэтому задавать вопрос «Куда смотрела школа? » — совершенно бессмысленно.
Но что же семья? Где были горячо привязанные к девочке родители, бабушки и дедушки, когда их единственного ребенка травили в школе? «Но ведь она у нас и в самом деле чудноватая; понятно, что дети над ней смеются...» Значит, что получается: если ребенок нестандартный, «чудноватый», если он не такой, как другие, и не вписывается в коллектив, пусть его унижают, потому что других больше, а большинство «всегда право»?
Родители этой девочки все понимали и бездействовали, пожалуй, оттого, что — подспудно, невольно — признавали правоту большинства. И, таким образом, при всей своей любви оказались не с собственным ребенком, а против него.
Очень важное отступление
Вы успели, вероятно, заметить, что эта книжка в целом адресована взрослым, взрослым вообще, не только родителям: пусть не всякий из взрослых стал отцом или матерью — детьми были мы все. Однако есть проблема, которую нельзя обсуждать взрослым в узком кругу. Эта проблема, как и многие другие, обсуждаемые в книге, касается поддержания душевного благополучия наших детей, но лишь в ней заключена реальная угроза жизни — в проблеме самоубийства детей и подростков. Предотвратить эту угрозу можно только согласованными, осознанными и совместными действиями. Поэтому хотя все нижеследующее обращено подросткам, каждому подростку лично, текст этот имеет смысл непременно прочитать и родителям.
Что такое суицид?
Мы будем говорить о трудном. Мы попробуем разобраться в том, что такое суицид и суицидальная попытка, мы попытаемся научиться распознавать признаки надвигающейся опасности, мы узнаем, что нужно делать, чтобы не испугаться и суметь помочь другу или просто знакомому сверстнику отыскать способ выхода из кризиса, именно выхода, а не ухода. Ведь суицид это уход, уход от решения проблемы, от наказания и позора, унижения и отчаяния, разочарования и утраты, отвергнутости и потери самоуважения... словом, от всего того, что составляет многообразие жизни, пусть и не в самых радужных ее проявлениях.
Что нужно знать о суициде?
Поскольку суицид каждый год угрожает жизни многих тысяч молодых людей, все подростки должны представлять себе, «что такое суицид и как с ним бороться». Помни, для борьбы с суицидом достаточно одного человека — тебя.
Прежде чем оказать помощь другу, который собирается совершить суицид, важно располагать основной информацией о суициде и о суицидентах. Особенно важно быть в курсе дезинформации о суициде, которая распространяется гораздо быстрее, чем достоверная информация.
Важная информация № 1
Суицид — основная причина смерти у сегодняшней молодежи.
Суицид — «убийца № 2» молодых людей в возрасте от пятнадцати до двадцати четырех лет. «Убийцей № 1» являются несчастные случаи, в том числе передозировка наркотиков, дорожные происшествия, падения с мостов и зданий, самоотравления. По мнению же суицидологов, многие из этих несчастных случаев в действительности были суицидами, замаскированными под несчастные случаи. Если суицидологи правы, то тогда главным «убийцей» подростков является суицид.
Иногда смертный случай признается суицидом лишь тогда, когда покончивший с собой оставил предсмертную записку, однако большинство тех, кто решил расстаться с жизнью, записок, как правило, не оставляют. Иногда нельзя точно сказать, явилась та или иная насильственная смерть самоубийством, поэтому в графу «суицид» попадают лишь случаи, которые не вызывают никаких сомнений.
Исследования показывают, что вполне серьезные мысли о том, чтобы покончить с собой, возникают у каждого пятого подростка. С годами суицид «молодеет»: о суициде думают, пытаются покончить с собой и кончают совсем еще дети. В последующие десять лет число суицидов будет быстрее всего расти у подростков в возрасте от десяти до четырнадцати лет.
Важная информация № 2
Как правило, суицид не происходит без предупреждения.
Большинство подростков, пытавшихся покончить с собой, почти всегда предупреждали о своем намерении: говорили, делали что-то такое, что служило намеком, предупреждением о том, что они оказались в безвыходной ситуации и думают о смерти. О своих планах расстаться с жизнью не делятся с окружающими лишь немногие. Кто-то из друзей оказывается в курсе всего дела.
Важная информация № 3
Суицид можно предотвратить.
Есть мнение, что если подросток принял решение расстаться с жизнью, то помешать ему уже невозможно. Считается также, что, если подростку не удалось покончить с собой с первого раза, он будет совершать суицидальные попытки снова и снова, до тех пор, пока не добьется своего.
В действительности же молодые люди пытаются, как правило, покончить с собой всего один раз. Большинство из них представляют опасность для самих себя лишь в продолжение короткого промежутка времени — от 24 до 72 часов. Если же кто-то вмешается в их планы и окажет помощь, то больше покушаться на свою жизнь они никогда не будут.
Важная информация № 4
Разговоры о суициде не наводят подростков на мысли о суициде.
Существует точка зрения, будто разговоры с подростками на суицидальные темы представляют немалую опасность, так как они могут захотеть испытать эту опасность на себе. Ты, должно быть, слышал разговоры о том, что нельзя, дескать, беседовать с молодежью о наркотиках, потому что тогда они могут захотеть их попробовать; нельзя разговаривать с ними про секс, потому что тогда они займутся сексом, и т. д. Следуя этой логике, некоторые родители, учителя, психологи избегают слова «суицид», потому что боятся навести своих подопечных на мысль о насильственной смерти.
На самом же деле разговор с подростком о суициде вовсе не провоцирует его суицид совершить. Напротив, подростки получают возможность открыто говорить о том, что уже давно их мучает, не дает им покоя.
Если кто-то из твоих знакомых, словно бы невзначай, заводит разговор о самоубийстве, значит, она или он давно уже о нем думают, и ничего нового ты о самоубийстве не скажешь. Более того, твоя готовность поддержать эту «опасную» тему даст другому возможность выговориться, — суицидальные же мысли, которыми делятся с собеседником, перестают быть мыслями суицидоопасными.
Важная информация № 5
Суицид не передается по наследству.
От мамы ты можешь унаследовать цвет глаз, от папы — веснушки на носу; суицидальные же идеи по наследству не передаются. Вместе с тем, если кто-то из членов твоей семьи уже совершил суицид, ты оказываешься в зоне повышенного суицидального риска. Представь, например, семью, где родители много курят, пьют или употребляют наркотики. В такой семье дети рискуют перенять вредные привычки родителей. На этих детей действует так называемый фактор внушения: родители, дескать, плохому не научат. Разумеется, дети вовсе не обязаны подражать родителям. Для подражания они вправе выбрать другой, более положительный, пример.
Важная информация № 6
Суициденты, как правило, психически здоровы.
Поскольку суицидальное поведение принято считать «ненормальным» и «нездоровым», многие ошибочно полагают, что суициденты «не в себе». Суицидентов путают с теми, кто психически болен. Есть даже точка зрения, будто суициденты опасны не только для самих себя, но и для других.
Да, суициденты могут вести себя как «ненормальные», однако их поведение не является следствием психического заболевания. Их поступки и мысли неадекватны лишь в той степени, в какой неадекватным оказалось их положение. Кроме того, в большинстве своем суициденты не представляют опасности для других. Они могут быть раздражены, но их раздражение направлено исключительно на себя.
Как правило, подростки, которые совершают попытку покончить с собой, психически больными не являются и представляют опасность исключительно для самих себя. Большей частью они находятся в состоянии острого эмоционального кризиса и в течение короткого промежутка времени думают о самоубийстве.
Вместе с тем именно психически нездоровые люди часто кончают с собой. Из-за резких перепадов настроения и неадекватного поведения их жизнь действительно превращается в пытку. Впрочем, твои друзья и знакомые в большинстве своем к этой категории не принадлежат.
Важная информация № 7
Тот, кто говорит о суициде, совершает суицид.
Из десяти покушающихся на свою жизнь подростков семь делились своими планами. Поэтому большинство подростков, которые говорят о суициде, не шутят. Тем не менее у нас принято от них «отмахиваться». «Он шутит», — говорим или думаем мы. — «Она делает вид» или: «Это он говорит, чтобы привлечь к себе внимание!» Не рискуй жизнью своего друга: раз он заговорил о самоубийстве, значит, это серьезно.
Важная информация № 8
Суицид — это не просто способ обратить на себя внимание.
Часто друзья и родители пропускают мимо ушей слова подростка: «Я хочу покончить с собой». Им кажется, что подросток добивается, чтобы на него обратили внимание, или же что ему просто что-то нужно.
|
