|
Следует ли нам иметь свободные принципы, которых нужно придерживаться очень строго, или строгие принципы, которых можно придерживаться с определенной степенью свободы? Честность — это строгий принцип, который мы применяем достаточно произвольно, особенно в отношении частичного восприятия в политике и прессе.
Есть еще один важный момент. Должно ли наше мышление быть движимым нашими принципами, или оно должно пребывать в согласии с нашими принципами?
Это две разные вещи, поскольку восприятие в обоих случаях разное. Начиная с принципа, мы способны воспринимать ситуацию только через призму данного принципа. Обращаясь к принципу после обдумывания ситуации, мы имеем шанс получить более широкое ее восприятие.
Следует ли нам быть прагматичными и в то же время заявлять, что мы руководствуемся принципами?
Закон — это вопрос принципов. Там, где закон кодифицирован (как во Франции), интерпретации позволяют определить принципы, применимые к каждому конкретному делу. В случае же законодательства, которое развивается вместе с новыми делами и новыми принципами (как в Великобритании и США), имеются органы вроде Верховного суда США, которые принимают решения по поводу принципов, например: является ли смертная казнь «жестоким и необычным наказанием»? Некоторые принципы носят общий характер, тогда как другие применимы только в отношении очень специфических обстоятельств. Определение невменяемости в уголовном праве, очевидно, является общим принципом (невменяемый человек не отвечает за свои поступки), но на практике сводится к подробному анализу обстоятельств (является ли человек, подвергнутый «промыванию мозгов» или находящийся в состоянии гипноза, невменяемым?).
Принципы нуждаются в использовании. Они существуют только тогда, когда мы говорим о них, верим в них и принимаем решения (даже непопулярные) с их помощью. Против жестких рамок и удобств, предоставляемых принципами, прагматизму как будто бы и нечего предложить. Мы можем, однако, ввести концепцию «подходит нечто чему-либо или нет», являющуюся сугубо зависящей от обстоятельств. Действие «подходит» обстоятельствам либо же нет.
Убивать невинных людей — это неправильно. Безумный человек невинен, коль скоро он не отвечает за свои поступки. Если бы безумный человек угрожал жизни других людей (грозился бы, к примеру, взорвать самолет), обоснованным ли поступком было бы убить этого человека? Ответ был бы тот же, что дают в случае самообороны, что само по себе является примером прагматического перекраивания базового принципа.
Важный момент здесь тот, что если мы определяем прагматизм как действие, которое «умещается в рамки» обстоятельств, тогда общепринятые принципы также являются частью обстоятельств. Речь, стало быть, идет не об обстоятельствах или принципах, а об обстоятельствах, включающих в себя принципы.
Философы Уильям Джемс и Джон Дьюи были выдающимися американскими теоретиками прагматизма. Однако мы никогда по-настоящему не исследовали вопросы его практического применения из страха, что это может привести к потере высоко ценимого нами ощущения моральной правоты.
Бюрократия
Бюрократия возникает, когда люди, собравшиеся вместе ради достижения какой-то цели и составившие некую организацию, меняют данную цель ради того, чтобы увековечить свою организацию.
Бюрократия — это классический случай лудекии. Игра, в которую играют все, постепенно набирает силу, а затем и процветает; характерными чертами ее являются стремление избежать любого риска, перекладывание ответственности, внутренние политические распри, создание каналов связей и так далее. Это ничем не отличается от лудекии (да и ничем не хуже ее), практикуемой в любой другой сфере человеческой деятельности.
Цель бюрократии в том, чтобы избегать ошибок. Хорошая работа бюрократической машины принимается как нечто само собой разумеющееся и редко замечается. Ошибки — вот где основная мишень для критики. Одна ошибка способна испортить жизнь бюрократу до конца его карьеры. В отличие от мира частного предпринимательства, где за ошибкой может следовать успех, здесь нет спасения. Существует много бизнесменов, которые теряли и приобретали состояния с циклической регулярностью.
Предположим, что у бюрократа появилась блестящая идея. Разве это не заслуживает похвалы? Могут спросить, почему была такая задержка перед тем, как она была наконец предложена. Возможно, могло быть сэкономлено большое количество денег, если бы она была реализована раньше. Предположим, что реализовать ее не представлялось возможным без последних наработок в компьютерной технологии. Неужели бюрократ опять не заслужил бы похвалы? Совсем необязательно. В некоторых странах автор идеи прослыл бы новатором, но не был бы выдвинут на руководящую должность, где нужен ортодоксальный человек (который никогда не допускает ошибок, но и не имеет идей).
Я однажды выдвинул предложение: любому бюрократу, который ликвидирует место своей работы, платить полную зарплату до выхода его на пенсию. Это может показаться абсурдным, но это не так. Зарплата платилась бы так или иначе в случае, если бы бюрократ продолжал занимать свое место. Однако если человеку теперь платят зарплату за ничегонеделание, все вспомогательные и сопутствующие затраты экономятся. Также этот человек был бы волен сначала занять, а затем ликвидировать еще одно рабочее место.
Бюрократия задумывалась не как инструмент перемен, а лишь как механизм для выполнения вещей, какие они есть. К сожалению, переменам очень часто приходится преодолевать бюрократические препоны. Учреждения-фонды быстро превращаются в бюрократическую машину. Вместо того чтобы быть венчурным капиталом, предоставляющим фонды некоммерческим предприятиям в обществе, они вскоре начинают демонстрировать отношение к риску, похожее на то, которое исповедуют банки: самыми привлекательными для них становятся только проекты с низким риском, как у любого банка. Во всяком случае, мой опыт общения с подобными учреждениями, безусловно, подтверждает эту точку зрения.
Многие из потенциальных механизмов осуществления перемен в обществе находятся в руках бюрократов. Нет никаких оснований утверждать, что люди, вступающие в ряды бюрократов, менее наделены талантами, чем люди, остающиеся вне бюрократической системы. Возможно, такие люди даже достаточно умны, чтобы выбрать именно такой образ жизни, где человек не подвержен значительному стрессу. Тем не менее представляется более вероятным, что людей с идеями и деловой хваткой разочарует жизнь в бюрократической системе, а также более вероятно, что они станут инициаторами антагонизмов, которые в итоге приведут к их исключению оттуда. Таким образом, там, где перемены требуют идей и предпринимательской хватки, но также должны проходить через бюрократическую машину, результат будет скорее негативным, чем наоборот. Если теперь сложить вместе лудекию политиков и лудекию бюрократов, надежд на перемены и развитие в обществе новаторского мышления становится еще меньше.
Я однажды предложил русским учредить Академию перемен, конкретная цель которой была бы определить, что произойдет, если работу бюрократов официально направить в некоем прогрессивном направлении. Я предложил бы и пост министра или государственного секретаря по идеям, чтобы каким-то образом акцентировать внимание на существующих потребностях.
Подразделения
Возможно, настанет день, когда шизофрению классифицируют как особый тип энзимной дисфункции.
В ранние годы науки в целом и медицины в частности существовало множество классификаций, поскольку описание было тем единственным, что мы умели делать. Коль скоро мы начали понимать лежащие в основе вещей механизмы, от многих классификаций пришлось отказаться, так как стало очевидным, что условия, изначально классифицированные как очень разные, являлись на деле просто различными проявлениями одного и того же.
Джеймс Глейк в своей замечательной книге «Хаос» («Chaos») описывает, как эта новая наука или область научного интереса — теория хаоса — рассматривает вопросы из различных существующих отделов науки: метеорологии, физики, гидротехники, информатики, математики (и многих подотделов внутри математики). Первые труды в этой области принадлежали Эдварду Лоренцу, метеорологу.
Итак, имеются две противоположные тенденции. Первая состоит в растущей специализации и делении науки на отделы. С ростом знаний и развитием более совершенных исследовательских методов ученому нередко приходится концентрировать внимание на некоем незначительном аспекте предмета изучения и исследовать его во всей глубине с помощью специализированных инструментов, доступных на сегодняшний день. Обычно специалисты, занятые исследованиями в одном отделе, не могут найти общий язык со специалистами из другого отдела. Разный язык, разные концепции, разная математика, потребности и заботы тоже разные. Все это неизбежно, и здесь некого ни в чем винить.
Другая тенденция состоит в том, что по мере того, как мы узнаем все больше и проникаем все глубже, мы обнаруживаем, что процессы и системы организации охватывают вопросы из самых разных областей знания. Временами, чтобы понять происходящее в какой-нибудь области, необходимо использовать концепции и методы из другой области. В будущем философам, быть может, надо будет изучать неврологию. Уже отмечалось, что ученым-компьютерщикам приходится черпать знания из неврологии, чтобы конструировать нейронные сетевые системы.
В исследовательских проектах нашего времени часто намеренно создают междисциплинарную команду экспертов (математики, физики, биологи, компьютерщики, специалисты в области сопромата и другие). Точно так же как старые классификации исчезали по мере того, как мы углублялись в суть вещей ниже поверхности ради познания базовых механизмов, так и различия между научными областями могут также со временем сойти на нет. Среди наиболее явных можно назвать различия в масштабе. Специалист в области физики элементарных частиц работает в ином масштабе, нежели экономист. Вместе с тем, быть может, экономисту могут со временем потребоваться основательные знания из теории хаоса и нелинейных систем. Экономисту, вероятно, со временем потребуются и знания о нейронном строении мозга для понимания процессов восприятия и выбора, имеющих столь большое значение в экономике.
Однако следует констатировать, что финансирование и организация науки базируются на традиционных представлениях о науке как совокупности отделов и подотделов. Более того, если научный проект в ходе своих исследований пересекает границу между отделами, это может привести к отказу в финансировании, поскольку область исследований неожиданно оказывается относящейся к сфере компетенции другого ведомства. Стремление администраторов разложить все по полочкам часто оказывается далеким от реально происходящего в науке.
Не представляет труда решить, является ли человек специалистом в определенной научной области. Нельзя этого сделать в отношении специалистов в некой новой области, пока последняя не получила признания. Со специалистами по междисциплинарным вопросам дело также непростое, поскольку в каждой конкретной области они будут стоять ниже по сравнению с основными специалистами в этой области.
В будущем нам, вероятно, придется пересмотреть весь подход к специализации и делению науки на отделы, если мы желаем в полной мере использовать потенциал современных технологий. Нам придется создавать специализации, объединяющие несколько отделов, а также язык междисциплинарного общения, чтобы знания могли свободно перемещаться между отделами и дисциплинами. Нам также может потребоваться развивать мышление по поводу всего этого в качестве отдельно взятой научной дисциплины.
Университеты
Как подсказывает само название, университеты пытаются сделать слишком многое. Было время, когда вся сумма человеческих знаний могла быть охвачена одним университетом. Такие времена давно прошли.
Университет существует для того, чтобы поощрять стремление к знаниям, являться научно-исследовательским и образовательным центром. Университет может быть пристанищем для ученого, изучающего некие очень узкие аспекты цивилизации, с тем чтобы полученные им данные затем могли быть вплетены в общую картину представлений о нашей культуре. Для подобных ученых университет может быть единственным пристанищем.
Упомянутый научно-социологический аспект университетов может означать, что большое количество ресурсов оказываются задействованными в областях истории, филологии и философии. О повальном увлечении историей я писал выше. Данный уклон имеет свои исторические корни, зародившись во времена, когда история могла многому нас научить (эпоха Возрождения). Исторические факультеты в университетах очень продуктивны, привлекают студентов и достаточно сильны, чтобы защитить свой статус. Историческая наука является, пожалуй, самой легкой сферой для достижения высоко ценимого научного успеха. Более того, само слово «ученость» прямо подразумевает глубокие исторические познания и умение соотнести современность с историческим опытом. Для тех членов общества, которые не желают получать техническое образование, факультеты истории и филологии предоставляют альтернативное «общее» образование.
В США все больше и больше лиц идут изучать право и деловой менеджмент, поскольку эти отрасли знания представляются им наиболее подходящими в качестве основы для будущей профессии.
В отношении математики, естественных наук, медицины и технологий университетское образование носит более или менее профессионально-технический характер. Поскольку обществу нужны люди с таким образованием, оно должно где-то предоставляться. В некоторых странах, например в Германии, это имеет место в специализированных технических колледжах высокого уровня.
Итак, университеты служат как для нужд развития культуры, так и для предоставления профессионального образования. Все это важные, но одновременно и довольно банальные функции, с точки зрения общества. Исследование непосредственно вносит вклад в рождение новых идей и технический прогресс. Однако реальных свидетельств тому, что университеты по-прежнему являются наилучшими исследовательскими центрами, имеется не так много. В прошлом большая часть исследований осуществлялась в университетах, поскольку именно здесь им и надлежало проводиться. С тех пор корпорации сделали много в области собственных исследований, и центр тяжести был явным образом смещен. Есть к тому же исследователи, которые не желают совмещать свою научную деятельность с преподаванием, а то и просто не умеют как следует преподавать. Не следует забывать и о специализированных исследовательских институтах, как, например, Принстонский институт передовых исследований.
Университеты желают быть независимыми, поскольку опасаются, что как одну из ветвей правительства их могут заставить следовать государственной политике: «Выкуем больше инженеров-электронщиков». Вместе с тем независимость может означать и менее эффективную демократию. Если каждому факультету университета надо голосовать за создание нового факультета, такая система едва ли способна работать эффективно. Кембриджский университет как раз является таковым. В результате в Кембридже математику признали подходящим предметом для исследований только примерно в 1850 году, и университет до сих пор не имеет собственной бизнес-школы.
Университетам свойственна такая вещь, как апостольская преемственность. Это значит, что новые люди подбираются и назначаются по образу и подобию уже имеющегося штата. Университеты также являют собой пример бюрократической системы, для которой сохранение существующих направлений деятельности важнее всего остального. У них почти всегда солидные исторические корни, и это может быть одной из причин, по которым вся концепция требует пересмотра, как требует разделения и тройственный союз образования, исследования и культуры.
Университеты хорошо делают свою работу, однако те же ресурсы, будучи использованными иным образом, могли бы принести больше пользы.
Передача информации
Язык, возможно, является важнейшим препятствием на пути прогресса. Может статься, что мы потому не в состоянии продвигаться вперед сколько-нибудь дальше, что уперлись в границы возможностей нашего языка. Ранее я рассматривал вопрос о недостатках языка в качестве мыслительной системы. В данном отношении дела обстоят хуже, чем мы предполагали. Мы продолжаем ошибочно принимать беглость и гладкость речи за подлинную ценность.
Для большинства людей передача информации осуществляется посредством языковых средств: книг, газет, радио, телевидения, разговоров, политических выступлений, дискуссий, комментариев.
Имеются замечательные журналисты, освещающие вопросы науки и экономики, и даже политические комментаторы, однако в прошлом качество профессиональной подготовки людей, идущих в журналистику, не было, как правило, очень высоким. Предприниматели заняты своим предпринимательским делом, ученые — своими исследованиями, и у них нет особо времени на информирование общественности о своих достижениях напрямую. Большая часть информации передается через посредников, известных нам как журналисты в самом широком смысле слова.
Способности журналистов постичь и осветить вопросы различных отраслей знания обычно ограничены, поэтому в своей работе они вынуждены опираться на три тактических приема: точка зрения обывателя, некие сенсационно-технические аспекты, нажим. Первейшая цель состоит не в исследовании вопроса, а в привлечении интереса к плоду журналистского труда. То, что это форма лудекии, очевидно. Коммерческая демократия основана сама по себе на лудекии. Чем больше читателей, тем выше доходы от рекламы, поэтому необходимой частью игры является поиск массового рынка. Конфликт и противоречия по своей природе более близки журналистике, нежели согласие, поэтому ставка делается на подчеркивание спорных аспектов. Скандал обожают многие, поэтому аспекты личной жизни ставятся выше, чем научное содержание.
Все эти соображения лишь дополняют недостатки средств массовой информации в такой сфере, как истина. Как нет истины в восприятиях, так нет ее и в средствах массовой информации. Кровавая сцена на телевизионном экране представляет интерес, но может являться лишь крошечным фрагментом всей картины, которая по своей сути совершенно иная. Если в давке пострадал человек, камера, насколько позволяют обстоятельства, постарается показать его. Частичное восприятие — законное дело, но оно едва ли изменит что-нибудь. Такова природа самого носителя информации и самой игры, о которой идет речь.
Средства массовой информации в состоянии влиять на восприятия непосредственно, и это может быть как к лучшему, так и наоборот. СМИ играли важную роль в таких сферах, как качество продукции, здоровое питание и физические упражнения (повлиявшие на оздоровление общества), война во Вьетнаме, экология и охрана природы, развенчание расовых предрассудков, равноправие мужчин и женщин, опасности, связанные с курением. Во всех этих случаях сила пропаганды, которой располагают средства массовой информации, использовалась на благие цели. В одних областях СМИ являются двигателем перемен и новых представлений, в других служат консервации устаревших представлений. Критерий такой: «Во что бы то ни стало сделать номер более интересным».
Оформление идей
Если бы реклама стала по-настоящему эффективной, общество не смогло бы долго этого выносить. По этой причине реклама, действующая на подсознание, до сих пор не разрешена. Может случиться, что в будущем мы так хорошо будем разбираться в восприятиях и создавать настолько эффективную рекламу, что зритель будет поневоле покупать рекламируемые товары.
В политике оформление кампании или создание имиджа кандидата превратилось в очень сложное искусство. Проводимые опросы позволяют прогнозировать, как люди будут реагировать на определенные пункты программы. Этот и другие факторы объясняют, почему кандидаты президентских выборов 1988 года были такими вежливыми и любезными с избирателями. Опорные сигналы тут такие: «Не расстраивай людей» и «Пусть они слышат в твоих словах то, что они желают услышать». Журналисты могут требовать от кандидатов четких политических заявлений, чтобы было о чем написать, но политики лучше знают, что им следует делать. Рейган четко показал то, что известно каждому человеку, когда-либо работавшему на телевидении: никто не слушает то, что вы собираетесь сказать, а лишь реагирует на вас как на личность. Менеджерам предвыборных кампаний и имиджмейкерам это тоже прекрасно известно.
Все это далеко не новые вещи. Франклин Рузвельт, бывало, просил Джорджа Гэллапа исследовать возможную реакцию населения на определенное выступление. Если результат был положительным, президент выступал. Следует добавить, что наши познания и умения в этой сфере стали еще обширнее.
Впервые за всю историю мы способны овладеть мощными средствами восприятия. Нет нужды взывать к людскому сознанию с помощью логики. Воздействие на эмоции также ни к чему. Политические бои в будущем станут боями на поле восприятия. Вот почему нам необходимо уделять намного больше внимания такому аспекту мышления, как восприятие, что я и попытался сделать в этой книге.
Сводка выводов практического значения
Мы достигли конца цепочки вопросов, рассмотренных в данной книге. Перечислим ее звенья.
1. Рассмотрение модели самоорганизующейся системы мозга и проведение сравнения между самоорганизующимися информационными и настольными системами.
2. Рассмотрение того, каким образом поведение восприятия непосредственно вытекает из поведения самоорганизующихся систем.
3. Рассмотрение того, как понимание законов восприятия способно повлиять на наши традиционные мыслительные привычки, а также рассмотрение недостатков последних.
4. Взгляд на мышление в обществе и его институтах.
В данном разделе я хотел бы свести вместе и подытожить некоторые практические выводы, вытекающие из всех предыдущих рассуждений. Таковых множество — начиная от очень специфических (таких, как инструменты креативности) и заканчивая более общими (такими, как ограниченные возможности языка и связанная с этим озабоченность). Некоторые из идей, о которых идет речь, вполне просты, тогда как другие обеспечивают большой простор для дальнейшего исследования вопроса. Повторяю то, что я не раз уже отмечал в данной книге: в мои планы не входило предоставить все ответы, а скорее указать на те вопросы, которые заслуживают самого пристального внимания. Есть также и другие вопросы, неявным образом представленные в книге, которые я здесь не перечисляю, но которые отдельные читатели, безусловно, заметили и, возможно, обдумали самостоятельно.
Практические выводы распадаются на две обширные категории.
1. Практические вопросы, вытекающие непосредственно из нашего понимания природы восприятия.
2. Недостатки наших традиционных мыслительных привычек, которые стали нам видны вследствие понимания нами природы восприятия.
Самоуспокоенность
Удивительнейшую вещь представляют собой замечательные самоуспокоенность и самодовольство в отношении нашей традиционной мыслительной системы. Мы настолько завязли в настольной логике, что она практически превратилась для нас в систему веры. Мы смотрим на мир только через призму этой логики, и то, что мы видим, служит упрочению наших взглядов на мир. Мы так очарованы успехом нашего мышления в технических вопросах, что склонны объяснять тот факт, что оно не столь же преуспело в межчеловеческих делах, тем, что любые проблемы в этой сфере попросту неразрешимы по причине извращенности человеческой природы.
Необходимость тратить больше сил и уделять больше внимания мыслительной системе
Нам необходимо уделять гораздо больше внимания нашей мыслительной системе и тем вопросам, что были рассмотрены в данной книге. Это одна из наиважнейших потребностей сегодня (ведь речь идет о самой природе нашего мышления), но одна из самых обойденных вниманием. После многих лет работы я оставил образовательную сферу (Оксфорд, Кембридж, Лондон, Гарвард), потому что там не было никакой возможности проводить эти идеи в жизнь. Все это потому, что они не умещаются в рамки ни психологии, ни философии, ни математики, а охватывают сразу несколько дисциплин.
Системная основа
Впервые в истории мы имеем в своем распоряжении системную модель работы мозга. Речь идет о модели самоорганизующейся системы, простым языком описанной в настоящей книге. Модель позволяет приоткрыть новый вид на мышление и на восприятие в особенности. С помощью модели можно видеть, что мозг может быть простым механизмом, функционирующим, однако, сложнейшим образом, именуемым мыслительной деятельностью.
Традиционная философия мертва
Традиционная философия способна продолжать свое существование только в форме словесных игр. В подтверждение своих слов отмечу, что многие философы пришли к тому же заключению. В будущем философы должны будут хорошо понимать поведение систем и различных моделей информационных систем, в особенности самоорганизующихся. Все другое представляет собой просто исследование неких слов, часто неадекватных, которые мы используем для описания вещей, которые сами не понимаем.
Восприятие
То, что мы теперь видим различия в поведении между пассивными информационными и активными (самоорганизующимися) системами, позволяет нам впервые по-настоящему исследовать природу восприятия, чем я и занимался на протяжении этой книги. Мы наконец можем приблизиться к пониманию логики восприятия. Имея такое понимание, мы вправе рассчитывать на большие изменения в области межчеловеческих отношений.
Душевные болезни
Модель мозга как самоорганизующейся системы способна подарить нам свежий взгляд на природу душевных болезней. Например, когда речь идет о паранойе, больной характеризуется избытком смысла. При шизофрении имеет место нарушение смысла. Аутизм можно охарактеризовать как недостаток смысла. В нашей модели мы можем выделить те из дефектов, которые способны были бы вызвать подобное поведение. Любой такой дефект является причиной неких симптомов в составе поведения, свойственного данной душевной болезни. Для любого типа аберрантного (аномального) поведения отмечалось бы множество возможных причин-дефектов. И в случае любого из дефектов существует масса возможных факторов. Однако плюс в том, что теперь мы можем перейти от чисто описательной стадии к стадии гипотезы и приступить к опробованию различных подходов.
Свободная воля
Мы приблизились к пониманию физиологической основы таких аспектов личности, как свобода воли. Мы подошли к осмыслению того, как можно оставаться свободным в детерминистской системе. Это имеет огромное практическое значение. Например, иногда имеет смысл наказывать нарушителей законодательства, когда они не могли ничего с собой поделать, совершая правонарушение. Это совершенно противоречит нашим представлениям о правосудии.
Эволюция как двигатель перемен
Нам необходимо серьезно пересмотреть традиционную модель эволюции как двигателя прогресса. По многим причинам это совершенно неадекватное представление. Например, для того чтобы двигаться вперед, иногда нам необходимо прежде разобрать на части существующие концепции, чтобы затем соответствующие элементы могли быть сложены в виде новых комбинаций. Парадигматический сдвиг также требует такого типа перемен.
Наша самоуспокоенность в рамках эволюционной модели привела к тому, что мы целиком опираемся на критическое мышление, логический спор и концепцию решения проблем как средства для осуществления перемен. Каждая из названных вещей страдает недостатками и ограничена в своих возможностях.
Спор
Процесс спора имеет огромное значение как в нашей традиционной мыслительной системе, так и в таких практических институтах в обществе, как право, политика и научный прогресс. Нам необходимо со всей ответственностью произвести переоценку эффективности данного метода. Если спор служит целям исследования предмета рассмотрения, тогда существуют гораздо более эффективные методы. И мы в состоянии придумать новые и более совершенные исследовательские подходы. Доводы сторон в споре строятся на определенных предпосылках, основанных на абсолютных истинах, а также базируются на недостатке воображения. Поляризующий, искажающий смысл и генерирующий конфликт — все эти аспекты спора уже давно являются очевидными.
Критическое мышление
Мы всегда очень высоко чтили критическое мышление, поскольку считали и считаем, что основное назначение мышления состоит в поиске истины. Заблуждаясь подобным образом, мы, к сожалению, обошли вниманием генеративный, продуктивный, конструктивный, креативный и дизайнерский аспекты мышления. Новые концепции, восприятия, гипотезы, дизайны — все это должно быть создано, а не просто обнаружено в результате поиска. Нам также необходимо сознавать, что (в противоположность приписываемой ему сложности) критическое мышление — легкая вещь, так как предлагает наличие подходящей системы отсчета. Критическое мышление нам необходимо, но только как часть мышления вместе с его генеративным компонентом, который намного важнее. Следует также сознавать, что самым эффективным критическим мышлением бывает на самом деле креативное мышление, поскольку способность генерировать альтернативное объяснение есть самый верный способ разбить доводы оппонента, претендующего на оригинальность. А способность вообразить себе последствия чего-либо позволяет выработать оптимальную критическую позицию.
Конфликт
Поскольку мы верим в революцию, неизбежно сопровождающуюся конфликтом, этим самым мы сводим свои представления сугубо к негативной революции. Это означает: определи врага, ненавидь врага, атакуй врага. Поскольку все это зачастую непрактично и столь же часто не приводит к желаемому результату, мы не получаем революций таких, каких желаем. Вместе с тем представляется вполне возможным получить позитивную революцию посредством дизайна.
Анализ
Нам следует наконец понять, что анализ данных недостаточен. В них мы можем обнаружить лишь отражение уже имеющихся у нас идей. Это непосредственно вытекает из природы восприятия. Следовательно, слишком надеяться на анализ в ходе решения проблем не приходится. Столь же важно развивать в себе креативные навыки работы с концепциями. В научной сфере традиционная вера в самую вероятную гипотезу также страдает недостатками, поскольку в своем видении данных мы оказываемся связанными этой гипотезой. Поэтому важно иметь и другие гипотезы, даже если они кажутся менее правдоподобными.
Решение проблем
Главный недостаток этого традиционного метода выживания состоит в том, что решение проблем всего лишь возвращает нас к исходной точке. В бизнесе, политике и социальной сфере концепция решения проблем опасным образом сдерживает прогресс. Решение проблем следует рассматривать в контрасте с процессом дизайна, который позволяет найти способ удовлетворения потребности. Нам, безусловно, следует прекратить использование термина «решение проблем» применительно ко всему мышлению, поскольку это чрезвычайно сужает границы использования нами мыслительного аппарата.
Истина и абсолюты
Нам необходимо старательно пересмотреть концепцию истины. Имеется сконструированная истина, как в математике, а равно перцепционная истина, как в вере. Затем есть еще относительная истина, которую нам дают авторитеты, конкретные обстоятельства и набор концепций, которыми мы располагаем. Истину можно определить как конкретную комбинацию обстоятельств, позволяющую сделать определенный вывод. Наша традиционная концепция истины привела нас к созданию и использованию абсолютов. Непоколебимый характер последних и их независимость от обстоятельств придают им определенную практическую ценность, но при этом также делают их плохими инструментами для тех, кто хочет добиться прогресса. Нам необходимо разрабатывать системы, основанные на водной, а не на каменной логике. Это ни в коем случае не подразумевает «релятивизм» и «все позволено». Нам нужен прагматизм, замешанный на порядочности.
Описание
Нам следует четко осознавать, каким образом мы оперируем описанием. Есть типы описания, которые представляют собой не более чем замысловатые арабески из языка и идей, польза от которых сугубо декоративная. Другие типы описания позволяют нам воспринимать различия и давать определения вещам. Затем имеется описание как попытка словесным образом построить возможную гипотезу. Таким образом, описание может быть как очень ценным делом, так и пустой тратой времени.
Одержимое увлечение историей
Нам следует наконец избавиться от своего навязчивого увлечения историей, на изучение которой отвлекается слишком много талантов и ресурсов. Большое внимание, уделяемое истории, не дает возможности направить больше усилий на творение будущего посредством дизайна. Концепции, которые дарит нам история, ограничивают наши восприятия и в действительности могут быть даже опасными в обстоятельствах, которые ныне сильно изменились в сравнении с их прошлыми аналогами.
Интеллекта недостаточно
Распространенное мнение, что интеллекта (в том числе анализа, логики и спора) достаточно, является вредным во многих отношениях. Упор делается на логических, а не перцепционных навыках, несмотря на то что последние столь важны в нашем мышлении и поступках в реальной жизни. Умный человек способен избегать явных ошибок и достойно вести себя в споре, но зачастую закрывает глаза на необходимость развития специальных навыков мышления. Умения избежать ошибок явно недостаточно для эффективного мышления.
Язык
Нам нужно быть еще более осведомленными о недостатках и обманчивых достоинствах языка. Непосредственная эмоциональная нагрузка прилагательных позитивного плана и вредный эффект от прилагательных, выражающих иронию и тому подобное, задают контекст для восприятия и таким образом определяют диапазон паттернов, которые могут быть использованы. Явление широкой водосборной площади у перцепционных паттернов в сочетании с принципами определенности, тождественности и категориями логики допускают такое использование логики, при котором практически любой вопрос можно обосновать. Кроме того, язык является энциклопедией невежества (базирующиеся на сравнительном невежестве восприятия оказываются скованными в толще слов, а это мешает направленному в будущее мышлению). Мы должны осознать, что язык — это вовсе не средство мышления, но средство общения. Способность языка описывать нечто адекватным образом, но задним числом может оказаться помехой в деле развития языка более высокого порядка, посредством которого мы непосредственно обрабатываем текущие восприятия (речь идет, например, о теперешней явной нехватке слов, описывающих нюансы межчеловеческих отношений).
|
