|
Когда-то в истории Талейран (во Франции) и Меттерних (в Австрии) являлись двумя хитрыми противниками в дипломатических интригах и борьбе за влияние в политике, существовавшей в Европе в то время. Когда Талейран умер и эта новость достигла ушей князя Меттерниха, приближенные слышали, как он пробормотал: «Интересно, что он имел этим в виду». Все имеет свое значение, если мы считаем, что это действительно так.
Люди, которые часто обращаются к гадалкам или узнают судьбу у прорицателей, знают, что можно так вписать в свою жизнь внушаемые вещи, что прорицания будут казаться правдивыми. Обычно это вопрос того, на что обращать внимание, а что игнорировать; придавать значение тому, что в иных условиях вы просто не заметили бы; а также нередко речь идет о прорицаниях, реализуемых сами собой (если вам скажут, что вы вскоре встретите важного для вас незнакомца или незнакомку темной масти, вы начнете уделять такое пристальное внимание темноволосым людям, что в конце концов ваши с ними отношения могут стать по-настоящему особенными). Это не доказывает, что все гадалки — шарлатанки, а просто показывает, что разум имеет замечательную способность во всем находить смысл.
Естественная тенденция самоорганизующихся паттерн-систем, состоящая в достижении стабильного состояния, лежит в основе способности объединять вещи в одно смысловое целое.
Внимание
Искусство — это хореография внимания.
Вы стоите перед красивым зданием. Оно представляется вам осмысленным целым. Затем ваше внимание переключается на колонны, расположение окон, козырек крыши, затем обратно на здание в целом, потом вновь на подробности: какие-нибудь декоративные элементы вроде барельефов и так далее. Речь идет о настоящем танце вашего внимания.
Внимание, возможно, является самым замечательным аспектом в поведении нашего восприятия. Стоя перед зданием, вы вольны направить свое внимание на любую его часть и элемент. Вы можете посмотреть на парадную дверь. Можете посмотреть на верхний левый угол. Или вы можете решить, что ваше внимание привлекают пропорции здания. Такое право выбора служит усилением ощущения своего «я» и свободы воли.
Итак, есть поток внимания и управление вниманием. Вначале я хотел бы рассмотреть управление вниманием. Войдите в комнату и, глядя прямо перед собой, повторяйте: «Стул, стул, стул». Если вы не будете сознательно противиться этому, то обнаружите, что ваше внимание направлено на стул, находящийся в комнате (если он там есть), даже если вы не смотрите на него. Это процесс, похожий на тот, что имел место, когда вы внушали самому себе увидеть красный элемент в одежде зрителей на стадионе. Внушение повышает чувствительность определенных областей, активизируются соответствующие паттерны, и в результате мы замечаем требуемые вещи или обращаем на них внимание.
Инструкции, направляющие внимание, могут быть еще более простыми. Путешественник возвращается из далекой страны и рассказывает о действующем вулкане и странной птице, которая не летает. Что еще встретилось ему? Спонсорскому комитету хочется большего за деньги, на которые была снаряжена экспедиция. Поэтому путешественника посылают обратно, снабдив его некими простыми инструкциями, на что обращать внимание: посмотри на север — запиши, что увидишь; затем на юг — запиши, что увидишь; потом на восток — запиши, что увидишь; и наконец, на запад — запиши, что увидишь. Следуя таким инструкциям, путешественник вернется с гораздо более содержательным отчетом.
Именно такой метод мы используем для обучения с помощью программы CoRT навыкам мышления в школах. В разделе этой программы, посвященном расширению навыков восприятия, мы предлагаем ряд простых инструментов для управления вниманием, например метод ПМИ. Он используется для намеренного отыскания Плюсов, Минусов и Интересных моментов. В результате человек оказывается в состоянии должным образом оценить предмет рассмотрения, вместо того чтобы просто выбирать некую во многом обусловленную эмоциями исходную позицию и затем использовать мышление сугубо для отстаивания данной позиции. Имеется также метод СиП (Следствия и Последовательность), предназначенный для того, чтобы обучаемый обращал внимание на последствия своих действий. Есть также инструмент ВДЛ — это когда внимание следует обращать на Взгляды Других Людей, участвующих в обсуждении. Означенные методы обкатываются на целом многообразии учебных примеров с целью закрепления у обучаемых навыка использования данных инструментов, которые затем могут быть перенесены на ситуации реальной жизни — и такой перенос действительно осуществляется обучаемыми.
Стоя перед картиной в художественной галерее, человек говорит: «Она мне нравится» или «Она мне не нравится». Прослушав курс искусствоведения, тот же самый человек будет стоять перед той же самой картиной, но теперь уже вооруженный целым набором средств управления вниманием: посмотри на композицию; обрати внимание на подбор цветов; посмотри на то, как автор использовал свет и тень; оцени работу кистью; посмотри на то, как изображена одежда; посмотри на отработку деталей второго плана; обрати внимание на персонажи второго плана. Со временем такой осмотр со столь сложным танцем внимания становится автоматическим. Кроме того, подготовленному взгляду теперь могут быть заметны детали, такие как эпоха, к которой относится полотно, личность автора или конкретный период в творчестве конкретного живописца (поздний Пикассо, ранний Уорхол).
Мы не можем увидеть нечто, пока не готовы это увидеть. По этой причине наука продвигается скачкообразно, в результате парадигматического сдвига, вследствие чего мы оказываемся способными видеть вещи по-новому (я вернусь к этому вопросу позднее). По этой же причине анализ данных никогда не позволяет генерировать все идеи, содержащиеся в этих данных. В этой связи анализ весьма ограничен в своих возможностях (в противовес заблуждению по поводу неограниченных возможностей анализа). Я вернусь к этому вопросу позднее. Книга Джеймса Глейка о теории хаоса рассказывает, как пионеры в этой области возвращались к рассмотрению старых данных, но смотрели на них с позиций нового восприятия вещей и потому были способны видеть в них новые аспекты.
Вернемся к чувствительности нервной сети и ее готовности перейти в активное состояние. Сравним управление вниманием путем самовнушения («посмотрите на верхний правый угол») с потоком внимания. Например, мы наблюдаем какую-нибудь сцену, но нас мучит голод, который соответствующим образом влияет на чувствительность нейронных клеток в мозге. Немедленно внимание концентрируется на всем, что связано с едой. Мозг настроен на определенные паттерны, поэтому мы и замечаем их. Если разум настроен на малейшие признаки нанесения обиды или дискриминацию, мы немедленно замечаем их (даже если речь идет о ненамеренной дискриминации или причинении обиды). Мы употребляем слово «замечать» и когда поток внимания естественным образом натыкается на нечто, и когда нечто само собой оказывается в центре внимания.
На самом деле разница между направленным вниманием и потоком внимания небольшая. Информация, управляющая вниманием, служит повышению чувствительности нейронных сетей в мозге, и поток внимания перетекает в соответствующие области. В примере со зрителями на стадионе команда, отданная мозгу, побуждает его замечать все красное, вследствие чего поток внимания концентрируется на красных элементах одежды.
Теперь следует упомянуть об одном ключевом моменте. Речь идет об унитарном характере внимания. Природа самоорганизующейся паттерн-системы (по крайней мере такой, какую я описал здесь) такова, что у нее единственная область стабилизации. Если имеются две конкурирующие области, тогда большая постепенно увеличится еще больше, а меньшая исчезнет, даже если разница очень незначительна. Это вытекает непосредственно из устройства системы и не является условием, приданным ей извне. В результате мы имеем одну область внимания в любое заданное время. Это не исключает возможности существования функционально различных параллельных «мозгов».
Релевантность и смысловое значение
Указатель туалета в аэропорту может иметь смысловое значение для вас, но не иметь отношения к делу/релевантности, если вам в данный момент не надо в туалет. Если же вам надо в туалет, тогда для вас этот указатель будет иметь как значение, так и релевантность. Если бы вы были в Японии или Греции и не смогли бы прочесть, что на нем написано, тогда указатель имел бы для вас релевантность, но не смысловое значение. Поэтому вы не в состоянии были бы оценить, насколько релевантным для вас является указатель.
Если вы коллекционируете жуков, византийские иконы или инкунабулы, любой экспонат в вашей сфере интересов, на который вы наткнулись, будет иметь для вас высокую релевантность. Это может быть совершенно новый экземпляр в вашей коллекции, о котором вы мечтали. Или, возможно, подобный экземпляр у вас уже имеется, но вы очень хотели бы сравнить новый экземпляр с имеющимся в вашей коллекции.
Приехав в страну в качестве туриста, вы слушаете спортивный репортаж либо о бейсбольном матче в США, либо об игре в крикет в Англии. Некоторые из используемых терминов совершенно непонятны для вас, например «удар офспин» или «глупый мидон» в крикете и «загруженная база» в бейсболе. У вас просто нет соответствующих паттернов в мозге, которые позволили бы вам распознать то, о чем идет речь. Позже кто-нибудь вам объяснит значение всех этих терминов, но вы, вероятно, уже в скором времени их благополучно забудете. Однако большая часть спортивного репортажа будет вам понятна (в традиционном смысле), хотя и не будет отличаться высокой релевантностью.
Для того чтобы нечто имело смысловое значение, должен быть паттерн. Для того чтобы имела место релевантность, паттерн должен быть достаточно важным. Что я имею в виду под словом «важность»? Релевантность вполне объяснима, когда мы в чем-то нуждаемся (полный мочевой пузырь, голод или повышенное сексуальное желание). Все это будет сопровождаться посылкой сигналов в мозг (посредством биохимических изменений или нервных импульсов), которые повысят чувствительность определенных частей нервной сети в большей степени, чем другие. А если мы имеем предмет более высокого порядка, например коллекционирование икон или бабочек? Мы всегда можем избежать проблемы, заметив, что даже у таких занятий может быть значительная эмоциональная подоплека. Однако существует, вероятно, и более интересный ответ.
Интерес может скрываться в самом слове «интерес». Что делает нечто интересным? Ответ на этот вопрос был бы чрезвычайно полезен. Если вы снимаете фильмы, режиссируете телевизионные программы или издаете книги, вам необходимо знать, что ваши зрители или читатели сочтут интересным.
Давайте разберемся с самой механикой интереса. Что делает одну вещь интересной, а другую менее интересной? Почему игровые шоу явно интересны зрителям (что очень устраивает работников телевидения, поскольку на постановку не требуется много денег)? Почему такой популярностью пользуется снукер (разновидность бильярда) в Англии? Далеко не все зрители на самом деле понимают его правила, не говоря уже об участии в этой игре.
Интерес бывает связан с репертуаром, богатым паттернами. Если вокруг предмета имеется развитая сеть паттернов, такой предмет становится интересным. Используя это свойство, можно сделать более интересным любой предмет. Проблема состоит в том, как построить эту богатую паттернами сеть, поскольку, если у нас нет некоего начального интереса к чему-либо, мы не станем заниматься этим. Такова одна из задач образования: обеспечить критическую массу интереса, например к литературе, а после этого интерес будет подогревать сам себя. Если ваш отец всегда интересовался фотографией или разведением пчел, то в процессе домашнего воспитания в вашем мозге постепенно строились соответствующие паттерны. Есть такая вещь, как инвестиционный порог. Вплоть до определенного момента необходимо приложить усилия (хотя и не всегда), после чего затраченные усилия (вложенные деньги) возвращаются в виде интереса (процентов).
Интерес может возникать и иным способом. Если вам нравится определенная поп-звезда, ваш интерес к ней способен привести к тому, что вы станете пристально изучать все аспекты жизни этой звезды. Чем больше подробностей вы узнаете, тем сильнее интерес подогревает сам себя. Действуют обычно оба механизма. Результат при этом одинаков: большое количество многообразных паттернов, вследствие чего невозможна ситуация, когда первый же активированный паттерн умирает, что на неврологическом языке эквивалентно фразе «Ну и что?».
У интереса второго типа несколько иной механизм. Вам просто хочется знать, что случится потом. В случае со снукером (типом бильярда) вы видите цветные шары на большом зеленом столе. Вы наблюдаете сосредоточенность игрока, который готовится к удару (при этом комментатор характеризует его как настоящего бойца). Совершенно ясно, что собирается сделать игрок: послать нужный шар в лузу. Очевидно, что вам остается подождать всего несколько секунд, чтобы узнать, чем это кончится. Вот вы и ждете эти несколько секунд. А потом еще несколько секунд. И еще. Механика телевизионной игры аналогична. В основе всего призовой капитал и живой азарт участников, которых специально отобрали для участия в игре. Потом имеется фокус внимания: будет ли дан правильный ответ на вопрос? И опять вам приходится ждать несколько секунд. И вы ждете. Когда фокус внимания ясен и время дорого, разуму необходимо разрешиться от неопределенности типа «сможет или не сможет?».
Когда размышления над каким-нибудь вопросом затягиваются, как в телевизионной драме, зритель не может просто так ждать. Чтобы удержать внимание зрителя, фильм должен быть полон событий, происходящих поминутно (самым незамысловатым способом является демонстрация насилия), или должна иметь место заинтересованность зрителя в судьбе героев. Такой тип интереса отличается от инвестиционного, его бывает трудно увеличивать. Хотя при наличии достаточного времени и здесь бывает долговременный успех, как, например, в классических мыльных операх, таких как «Даллас» или «Династия».
Думаю, что в очень скором времени мы сможем понять неврологический механизм интереса вполне окончательно. Здесь я коснулся этого вопроса лишь слегка, рассмотрев два типа интереса: интерес, обусловленный многообразием паттернов, и интерес — петля ожидания.
Отсутствие нулевого состояния
Изобретение нуля в математике имело поистине огромное значение. До этого в греческой и римской математике умножение и деление являлись чрезвычайно сложными операциями. Нуль стал умной и первоначально трудной для осознания концепцией, поскольку речь шла о позиции в ряду чисел, у которой отсутствовала величина.
Нам чрезвычайно нужен аналог нуля в человеческом мышлении, однако его у нас нет. Мы не способны постичь то, что еще не в состоянии постичь. Это вполне очевидный факт. Мы не можем увидеть то, что нужно увидеть, если пока это не можем. На практике мы находим это трудным для понимания и еще более трудной целью для достижения.
Кто-нибудь говорит вам, что имеются только две альтернативы. Иногда, когда мы имеем дело с некоторыми закрытыми системами или сконструированной системой, это соответствует истине. Обычно же это означает: «Я могу помыслить только о двух альтернативах, поэтому больше и быть не может».
Предположим, что мы использовали бы слово «по» в качестве нуля. Тогда можно сказать, что есть три альтернативы: означенные две и по. Слово «по» включало бы в себя все не придуманные пока альтернативы. Размер охватываемого словом «по» пространства соответствовал бы нашему интуитивному представлению о том, сколько, возможно, еще существует альтернатив, не постигнутых пока нами.
На практике такой подход вызывал бы у нас раздражение и выглядел бы совершенно непрактичным. Например, какой-нибудь адвокат сказал бы присяжным: «Подумайте не только о том, что означают вещественные доказательства, которые я вам предъявил, но также и о пространстве по возможных вариантов. Разве сможете вы осудить моего подзащитного при таких обстоятельствах?» Нет, такой подход не работал бы. Мы предпочитаем иметь дело с абсолютами и определенностью.
При рассмотрении любой ситуации механизм внимания и обширная водосборная площадь паттернов подразумевают, что мы быстро скатываемся к некоторому паттерну, оказываемся в его власти. Мы теряем непосредственность и свежесть восприятия, способность объединять предметы в смысловое целое по-новому и замечать вещи, которых ранее не замечали.
Чтобы вырваться из столь цепких объятий паттернов, мы можем обратиться к медитации, дзэн-буддизму или наркотикам-галлюциногенам вроде ЛСД (это не одно и то же, что наркотики-антидепрессанты или средства, воздействующие на центры удовольствия). Обычно, как я уже упоминал, мы делаем это в поисках сути, того, что мы понимаем как глубинную реальность, поскольку очень многие системы веры помещают истину ниже уровня поверхностных впечатлений. (Зачем? Возможно, именно на поверхности лежит истина.)
Я имею в виду не упомянутую глубинную реальность, а скорее нейтральную позицию. Поэтому я и называю это нулем. Речь идет о том, чтобы впитывать информацию и восприятия, но отказываться при этом от следования привычными паттернами.
Природа самоорганизующейся системы не допускает подобного подвешенного состояния, такой пустоты в действии. Мы не можем дать команду паттернам замереть на месте и перестать действовать. Мы можем разрушить их, так что они больше не будут нести в себе прежнего смысла, и это часто путь, по которому ведут галлюциногены. Мы также можем попытаться воспитать свой мозг так, чтобы он уделял более пристальное внимание самому предмету, только чтобы при этом внимание не переходило в поиск смысла. Таков метод восточных учений разного толка. Такой же прием с вниманием используется в системах, практикующих мантру, где постоянное повторение мантры предупреждает переход к привычным паттернам.
Я намереваюсь предложить нечто гораздо более простое, более практичное и легкое для усвоения: использование слова «по», сигнализирующего о том, что нечто должно удерживаться вне рамок обычных паттернов, их потоков и здравого смысла. Кто-нибудь говорит вам, что ваш бухгалтер вас обманул. Вы выслушиваете, а затем произносите слово «по». Это означает: «Я принял к сведению ваше сообщение, но пока не даю волю эмоциям и реакциям любого рода». На практике все это примет форму всего лишь непродолжительной паузы.
Дэвид Лэйн из Хангерфордского центра профориентации начал давать уроки по системе CoRT трудным подросткам, слишком склонным к насилию, чтобы заниматься в обычных школах. Он рассказывал мне, что количество драк в течение сравнительно короткого периода времени упало весьма резко. По всей видимости, импульсивные подростки легко следовали готовым шаблонам/клише агрессивного поведения (самые привычные для них паттерны) при всяком удобном случае. Ознакомление с правилами мышления позволило внести элемент намеренной паузы в поведение ребят. Это же, вероятно, позволило расширить горизонты восприятия, что, безусловно, принесло свои положительные плоды.
Вернемся ненадолго к релевантности и смысловому значению, обсуждавшимся в предыдущей главе. Нечто может иметь смысл, но не иметь релевантности, например репортаж о спорте, к которому у вас нет интереса. Нулевая позиция слова «по» предназначена для принятия смысла, но блокировки релевантности. Это как если бы вы слушали чей-то разговор и понимали, о чем идет речь, но это не являлось бы для вас релевантным. Так, например, в случае с бухгалтером: все выглядит так, словно вы прочитали о краже денег в газете.
Нам нужно слово «по», чтобы исключить возможность слишком быстрого перехода к самому очевидному паттерну; чтобы позволить вниманию принять к рассмотрению больше данных до определения области стабилизации; чтобы вернуть былую свежесть восприятия и непосредственности даже в хорошо знакомых областях; чтобы быть в состоянии предлагать идеи, которые намеренно являются провокационными.
В качестве сигнала «по» гораздо эффективнее, чем «может быть» или японское «му». По — это не значит «не знаю», а скорее «пока еще не хочу знать».
В предыдущих рассуждениях о поведении самоорганизующихся паттерн-систем я в основном уделял внимание их естественному поведению. Я стремился показать, как такие системы заставляют восприятие и мышление вести себя определенным образом. В большинстве своих проявлений данное поведение приносит много пользы, и поистине было бы невозможно жить, не имей мы этого. Однако иногда поведение, рассчитанное на обеспечение успешного выживания, может производить негативный эффект, в частности, когда выживание больше не является актуальным вопросом. В настоящем разделе про слово «по» и нуль применительно к мышлению я указываю на естественную ограниченность, свойственную паттерн-системе, и предлагаю практический способ, посредством которого мы могли бы попытаться расширить ее возможности.
Для тех людей, которым нравится действовать по принципу аналогии «это то же самое, что и…» (когда на новое смотрят только с точки зрения наличия в нем чего-то старого), использование слова «по» можно сравнить с фразой: «Выслушайте меня, перед тем как торопиться с выводами».
НАШИ ТРАДИЦИОННЫЕ МЫСЛИТЕЛЬНЫЕ ПРИВЫЧКИ
В предыдущей части книги я пытался показать, каким образом естественное, нормальное и неизбежное поведение самоорганизующейся паттерн-системы влияет на наше перцепционное мышление (включая такие вещи, как внимание). Как я неоднократно отмечал, такое поведение со всеми его аспектами напрямую вытекает из природы данной системы. Речь вовсе не идет о системе, которую запрограммировали на определенное поведение. Система, которую мы рассматриваем здесь, просто не в состоянии вести себя иным образом.
Не стану утверждать, что все самоорганизующиеся неврологические модели будут вести себя совершенно одинаково. Тем не менее принципы, изложенные мною, имеют очень широкий охват и применимы к большинству систем, а не только к какой-нибудь одной специальной модели.
Вполне очевидно, что поведение рассматриваемой системы хорошо согласуется с тем, как действует система мозга в основных его аспектах (юмор, внимание, творческое озарение, распознавание и так далее).
Я стремился показать, что из рассматриваемого поведения системы действительно вытекают определенные перцепционные эффекты. Я не начал с другого конца, каковым является традиционный подход. В мои задачи не входило описывать такие вещи, как юмор или озарение. Я избрал путь от рассмотрения внутреннего поведения предложенной модели, чтобы усмотреть то, что по свойствам напоминает юмор, озарение, внимание и так далее. Таково назначение моделей в науке. Мы разрабатываем модели и работаем от них; и для того, что обнаруживаем в моделях, мы затем находим предназначение/релевантность.
Я подверг рассмотрению целый ряд аспектов поведения самоорганизующейся паттерн-системы, таких как асимметрия, водосборная площадь и готовность, а также показал, как они определяют наше поведение того или иного рода (в основном в области восприятия). В большинстве случаев я соотносил данное ментальное поведение с перцепционным опытом — с теми обычными восприятиями, с которыми нам доводится иметь дело. Я коснулся вопроса значимости отдельных привычек восприятия, отметив, каким образом некоторые из них могут носить ограничительный характер или даже причинять вред.
В текущей части книги я собираюсь начать с другого конца: с наших привычек, традиций и культуры мышления. А затем мы рассмотрим, как это соотносится с уже известным нам о поведении самоорганизующихся паттерн-систем. Насколько полезны, ограничивающи и вредны наши привычки мышления? Неизбежно ли все это или лишь является результатом определенного направления в нашем культурном развитии? Были ли они привиты разуму как часть ментального воспитания или естественным образом вытекают из поведения мозга в сочетании с развитием языка?
Хорошую ли услугу оказали нам древнегреческие философы, чьи взгляды стали предопределяющими для развития мыслительной культуры западной цивилизации? Или же на то время их вклад был полезен, а нам лишь следовало вовремя осознать, каким образом данная система чинит препятствия дальнейшему развитию, ограничивает его. Исходили ли древнегреческие философы, в частности Аристотель, из естественного поведения мозга? Пытались ли отточить мыслительные навыки с помощью специальных методик (что пытаюсь делать я). Или же они построили систему убеждений своего рода, которая, как им казалось, была необходима для управления обществом и обеспечения его прогресса? Почему наше мышление, насколько можно судить, гораздо эффективнее в технических вопросах, нежели в сфере межчеловеческих отношений?
Ранее я уже неоднократно отмечал те вещи, о которых буду вести речь в данной части книги, с тем чтобы свести все вместе и обстоятельно показать основные недостатки и узкие места нашей мыслительной культуры.
Я не намерен использовать ни один из недостатков логики, которую я вскоре подвергну критике. Я не стану утверждать, что традиционное мышление выглядит так, как я его буду описывать. Достаточно считать, что «в большинстве своем», «по большей части» или даже «в значительной мере» оно осуществляется именно так, как я его собираюсь представить. Если мне придется употребить слово «все», это ровным счетом ничего не добавит к вышесказанному, а скорее предложит основу для предположений о существовании особой ветви логики, где все происходит отличным от традиционного образом.
Я буду стараться отдавать должное нашим текущим традициям мышления, поскольку убежден, что они достаточно полезны, однако все же поляризованное отстаивание точек зрения (в отличие от подлинного исследования предмета) является одной из тех привычек традиционного мышления, которые я собираюсь подвергнуть критике. При любом повороте событий совершенствование нашей мыслительной системы займет время. На промежуточных стадиях потребуются корректировка некоторых подходов и ликвидация определенных недостатков.
Одна из проблем состоит в том, чье собственно мышление предполагается изменять. Для кого написана эта книга? Для некоторого числа философов, психологов и системных аналитиков? Написана ли она для мыслительной элиты (на том основании, что последствия такой реформы, если она состоится, постепенно найдут дорогу к широкой публике посредством образования)? Или же она написана для обычных людей, по крайней мере для тех, кого занимает вопрос, как наилучшим образом использовать мышление — этот могучий ресурс, — для того чтобы мир стал лучше? Для меня именно последняя группа представляет интерес. Почему? Потому что мышление — это дело каждого; потому что в демократическом обществе дело каждого, чтобы всякий другой человек мыслил лучше; потому что образование, где информация не более чем просачивается к широким массам, является медленным и неэффективным средством; и наконец, потому что последняя группа больше покупает книг и тем самым создает стимулы для издателей и книжных магазинов в деле производства все большего количества книг.
Ниже приведен перечень различных аспектов нашей мыслительной культуры, которые будут рассмотрены на последующих страницах.
• ЯЗЫК. Замечательный в качестве средства общения, но никудышный в качестве мыслительной системы. Вместе с тем по-прежнему остается доминирующим средством нашего мышления.
• МЫШЛЕНИЕ И ИНТЕЛЛЕКТ. Высокоинтеллектуальные люди необязательно являются хорошими мыслителями. Мышление — это умение и навык, а не интеллект в действии.
• КРИТИЧЕСКОЕ МЫШЛЕНИЕ. Чрезмерно переоцениваемая часть нашей мыслительной культуры. Критиковать легко и приятно, но результат от этого минимальный.
• КРИВАЯ ЛАФФЕРА. Весьма большая ошибка, вытекающая из настольной логики: если нечто хорошо, тогда чем больше этого, тем лучше.
• РЕШЕНИЕ ПРОБЛЕМ. Часть технической ментальности, которая скорее вернет нас назад, нежели позволит двигаться вперед. Для прогресса нужно другое мышление.
• АНАЛИЗ. Центральная и полезная часть нашей мыслительной системы, которая, однако, рассматривает все ситуации в качестве закрытых систем и не способна генерировать идеи.
• ОПИСАНИЕ Одновременно описывает воспринимаемое и может задавать восприятия, давая им наименование. Реально отражает мир не более чем любое восприятие.
• ЕСТЕСТВЕННОСТЬ. Мнение, что природа и глубокие эмоции являются главными и должны определять наши решения в большей степени, чем мышление.
• МАТЕМАТИКА. Сконструированная система высокой степени определенности, имеющая силу в своей сфере приложения, которая, однако, является ограниченной по размеру.
• ИЛИ/ИЛИ. Дихотомии, в которых мы нуждаемся и которые создаем для того, чтобы пользоваться принципом взаимоисключения.
• АБСОЛЮТЫ. Потребность в истине в ее многочисленных назначениях. Проблема в том, что абсолюты должны быть независимыми от обстоятельств.
• СПОР И КОНФЛИКТ. Мотивированное исследование в качестве субъекта. Существуют более действенные способы исследования. Конфликт не способствует генерации идей.
• УБЕЖДЕНИЕ/ВЕРА. Осмысление вещей. Циклическая система, где вера задает восприятия, которые служат в подкрепление веры.
• НАУКА. Методология для тестирования убеждений. Основной двигатель — причина и следствие. Слабое место восприятия.
• ТВОРЧЕСТВО. Не получает должного внимания, поскольку считается, что происходит по большей части само по себе, и мы до сих пор не разобрались толком с его механизмом.
• ИСТОРИЯ. Почти болезненная увлеченность таковой является, вероятно, наследием эпохи, когда для того, чтобы понять закономерности прогресса, нужно было заглянуть в прошлое.
• ЛОГИКА. Мы мало используем логику явным образом в нашем повседневном мышлении, поскольку уже до предела наполнили ею наш язык.
• ИСКУССТВО. Напрямую связано с отражением наших восприятий и с изменением таковых, однако не способствует развитию перцепционных навыков и умений.
Язык
Иногда я предлагаю своим молодым слушателям занимательное упражнение. Они должны представить, что собаки вокруг научились разговаривать, и письменно изложить предполагаемые последствия этого. Некоторые считают, что тогда собаки смогли бы работать и могли бы быть превлечены хозяевами для выполнения какой-нибудь работы. Разумеется, возникают сплетни о хозяевах, все дела и секреты которых становятся известны собакам. Возможно возникновение движения в защиту собачьих прав, а также требования предоставить собакам право голосовать. Один мой студент даже придумал, что собаки смогут посещать собачьи рестораны, а для своих людей-домочадцев приносить в пакете объедки со стола.
По мнению моих молодых студентов, способность разговаривать практически превратила бы собак в членов общества. Важный постулат состоит в том, что умение разговаривать без умения мыслить не отличается от умения попугая воспроизводить речь, поэтому, когда я ставлю упомянутый выше вопрос, я смотрю гораздо глубже, чем кажется на первый взгляд.
Мы имеем математику, компьютеры и живопись, однако большая часть мышления, результатами которого мы делимся с другими, осуществляется посредством языка. Я не считаю, что язык очень важен для мышления, разве что для мышления в его расширенной форме. Как бы то ни было, в обществе передача результатов мышления осуществляется посредством языка. В нашей культуре так сложилось, что язык наводнил мышление, и это очень серьезный наш недостаток. Язык — это система общения, а не мыслительная система. Мышление и передача информации — это разные вещи, и можно совершить серьезную ошибку, подменивая одно другим. Мне кажется, это Витгенштейн заметил, что задачей философов всегда было оборонять истину от языка.
Язык является превосходным средством описания, но это не означает, что он хорош в качестве мыслительной системы или даже системы восприятия. Когда вы видите окно с красивым цветным стеклом в средневековой церкви во Франции, смотрите вы на окно или в него на луг за окном? Думаю, что вы смотрите именно на окно. И таких людей большинство. Одна из фундаментальных проблем языка состоит в том, что его носители делятся на тех, кто воспринимает слова как окна, через которые они смотрят на мир, и тех, кто воспринимает слова как важные и снабженные определениями самостоятельные символы. Все мыслители всегда завидовали стройному логическому зданию математики. Возьмем, к примеру, в руку стальной шарик и будем держать его на расстоянии 50 сантиметров от стола. Затем отпустим его. Сколько времени потребуется шарику, чтобы удариться о крышку стола? Математик сказал бы: пусть х обозначает высоту, на которой находится шарик относительно стола; у — ускорение свободного падения; v — начальную скорость шарика. Итак, v равно нулю, поскольку шарик начал падение из состояния покоя; х равно 50 сантиметрам, поскольку так было сказано в условии; а у составляет 9,8 м/с2 (поскольку такова величина ускорения свободного падения, известная из физики). Мы подставляем все эти значения в известную формулу и получаем ответ. Почему то же нельзя проделывать с языком?
Философы всегда стремились использовать язык в качестве системы символов, в которой каждое слово имеет определенный смысл, который не допускает отклонений. Им часто казалось, что они преуспели в этом. В результате иногда они вели себя так, словно язык является системой настольного типа: оператор сидит перед столом, на котором находятся кубики неизменных формы и цвета, и играет с ними в определенную игру.
Однако если игра, говоря философским языком, должна принести какую-нибудь пользу, а не просто служить потаканию собственному самолюбию (а это порой достаточно для некоторых философов), то должен быть определенный момент, когда мир переводится на язык символов, а затем момент, когда результаты транслируются обратно в реальные события.
Именно в этот момент перевода язык оказывается лицом к лицу с многообразием перцепционных вариантов и интерактивной сложностью мира, который довольно сложно разделить на кубики, необходимые для настольной логики. Энтузиасты кибернетики очень хотели бы иметь возможность взять параметры Л (люди), Д (деньги) и С (счастье), и попробовать разработать окончательную формулу человеческого счастья. Экономисты, используя различные зависимости, уже пытались такое сделать.
|
