|
Менопауза (menopause)
Онтогенез (ontogeny)
Регуляторные гены (regulator genes)
Кибуц (kibbutz)
Теория конфликта «родитель-ребенок» (parent-infant conflict theory)
Филогенез (phylogeny)
Хорионический гонадотропин человека (humaii chorionic gonadotropin (hCG))
НОМ-гены (НОМ genes)
Нох-гены (Нох genes)
Глава 7. Порядок и хаос в обществе
Самая главная и наиболее эффективная [сила], гарантирующая длительное сохранение... власти — это не насилие во всех его формах, используемое власти предержащими для управления подчиненными, а все виды уступок, на которые идут подчиненные, позволяя управлять собой.
Морис Годелир. Разум и материя: мышление, экономика и общество, вступление (1986)
Вопросы главы
1. Напоминает ли человеческое сообщество иерархию? Почему — да и почему — нет?
2. Что заставляет «вторых» так гнаться вверх? Или так: почему борьба за повышение статуса — столь доминирующий паттерн поведения?
3. Дает ли «Prozac» возможность неудачникам почувствовать себя победителями?
4. Если стрессовая реакция столь вредна, почему она возникла в ходе эволюции?
5. Как некоторые из высочайших человеческих добродетелей (например, сострадание) можно связать с нашей животной природой?
Не кажется ли вам удивительным следующий факт: группы людей (несколько человек, сотни или миллионы) могут существовать как продуктивное и гармоничное целое. Несмотря на то что в каждом обществе существует мораль и закон, помогающие поддерживать этот порядок, очевидно, что одних этих писаных и неписаных правил было бы недостаточно для достижения такого положения вещей. И хотя, безусловно, законы нарушаются, это везде считается патологией. Неважно, насколько высок уровень преступности в каждом конкретном регионе — подавляющее большинство социальных взаимоотношений имеют вполне мирный и взаимовыгодный характер. Даже внутри групп людей, которых общество в целом считает преступниками, существует система, поддерживающая порядок и доверие между членами этих групп. Классический пример такой идеи «воровской чести» — этический кодекс, которому строго следуют киллеры. Хотя профессиональные убийцы, вероятно, считают свою этическую систему адекватной и совершенной, большинство остальных людей относятся к такой точке зрения с сарказмом. Это обусловлено тем, что убийство человека человеком считается самым ужасным социальным преступлением. Но еще больше сарказма в том факте, что число смертей от убийств ничтожно по сравнению с числом жертв войны. Такой уровень жестокости стал возможен благодаря мобилизации целых цивилизаций, сосредоточенных на уничтожении другой цивилизации. Весьма примечательна степень кооперации сил, которые приводят к подобному развитию событий. Поразительна и уверенность в собственной правоте, живущая в каждой из конфликтующих сторон. Даже общество, открыто намеревающееся произвести геноцид своих врагов, уверено в наличии веских этических оснований. В этой главе внимание будет уделено повышенной склонности людей как к кооперации, так и к конфликту, а также нашей способности в массовом порядке разделять любое количество нестыкующихся этических убеждений.
Иерархии доминирования: координация союзов и агрессии
Если бы кто-то случайно наблюдал за группой обезьян Старого Света в естественных условиях или в просторном вольере, то он наверняка заметил бы следующее. Прежде всего наблюдатель обнаружил бы, что группа имеет определенную организацию или структуру. Внутри этой группы существовали бы подгруппы. Одна из этих подгрупп состояла бы из взрослых самок и их не достигшего самостоятельности потомства. Некоторые из взрослых самок пользовались бы большим авторитетом и уважением, чем другие. Это почтительное отношение распространялось бы и на детенышей таких особей. Один из самцов стоял бы особняком от группы. Он двигался бы среди них, выпрямившись, подняв голову и задрав хвост. Движения его тела были бы медленными и неспешными, а при встрече с другими обезьянами он будто бы бесцеремонно оценивал их. Если бы наблюдатель-человек захотел применить к этим животным человеческие категории, то приписал бы этому самцу почти королевские манеры. В человеческом обществе в разговоре с кем-либо, имеющим высокий статус, часто используется термин «глубокоуважаемый». Среди макак-резус понятие «глубокоуважаемый» приобретает буквальное значение. Самец-«альфа» или вожак (о котором сказано выше) — это индивид, на которого остальные члены группы смотрят больше, чем на других. Подсчет количества взглядов однозначно говорит о том, что «альфа» является объектом самого внимательного изучения со стороны других членов группы.
По мере наблюдения стало бы очевидным, что вожак первым получает доступ к любым ресурсам. К их числу относится все — выбор места для сна, еда, право спариваться. Любой индивид, достаточно наглый, чтобы ущемить вожака в праве на ресурсы, сразу становился бы объектом жестокой и агрессивной атаки. Такие схватки наблюдались бы достаточно редко и, как правило, были бы прямой попыткой другого животного сместить «альфу» с его высокой позиции. В большинстве случаев подчиненные (занимающие более низкий ранг) уходили бы с дороги, демонстрируя свое молчаливое согласие с желаниями особи высокого ранга. Это общение происходило бы на уровне мимики, позы, жестов и некоторых других поведенческих реакций. Типичные реакции подчиненного включали бы в себя отведение взгляда, опускание головы, пресмыкание или оскал зубов в испуганной гримасе. Реакции доминирующей особи состояли бы из неподвижного взгляда, полностью выпрямленной позы и (иногда) короткого толчка в сторону потенциального сородича-помехи. Исключая «альфу» и занимающего самого нижнее положение («омегу»), каждый член группы имел бы, по крайней мере, одного индивида, доминирующего над ним, и одного подчиненного. Эти отношения формировали бы иерархическую структуру, называемую иерархией статусов или иерархией доминирования. Иерархию доминирования можно определить как совокупность устойчивых агрессивных-подчиненных отношений внутри группы животных (Wilson, 1975).
Иерархии доминирования в мире животных распространены неравномерно. Не все особи, живущие социальными группами, имеют социально-иерархичную организацию, основанную на агрессивных взаимоотношениях. Иерархии доминирования существуют у беспозвоночных, включая социальных насекомых с примитивным уровнем организации, таких как шмели и осы (Wilson, 1975). К другим беспозвоночным с этой формой социальной структуры относятся крабы-пауки, раки-отшельники и некоторые другие ракообразные. Формирование иерархий доминирования отмечено также у рыб и амфибий, хотя некоторые исследователи могли бы оспорить отнесение этих видов к формирующим истинные доминантные отношения. Бернштейн (Bernstein, 1981) определил доминирование как приобретенные взаимоотношения между двумя индивидами внутри социальной группы, основанные на предшествующем агрессивном столкновении. Согласно этому критерию, настоящие иерархии доминирования формируются, в основном, птицами и млекопитающими. Отношения в таких иерархиях остаются относительно стабильными, они (по крайней мере, частично) основаны на информации о предыдущих стычках с членами группы, которые помнит индивид.
На самом деле идея иерархии доминирования или «порядка клева» впервые возникла в литературе в связи с птицами, а конкретно — в связи с цыплятами (Schjelderup-Ebbe, 1922). Описанный в этой работе строгий порядок клева у цыплят по большей части являлся линейной иерархией. Другими словами, существует главная особь, или «альфа», которая держит в подчинении всех остальных. Следующий за ней индивид подчиняется только вожаку и так далее. Такой тип линейной иерархии описан у многих млекопитающих и даже у некоторых групп приматов. Вместе с тем если обратить внимание на более высокоразвитых приматов, четкая линейная иерархия отмечается редко. Например, зверь «А» может доминировать над «Б», «Б» — над «В», но «В» доминирует над «А». Фактор, который еще более усложняет ситуацию, — склонность к формированию альянсов у высокоразвитых животных. Они активно вербуют сторонников с целью поддержки при стычке с представителем более высокого ранга.
Иерархии доминирования можно считать эволюционным компромиссом между преимуществами жизни в социальной группе и негативными моментами, связанными с ростом конкуренции за еду, половых партнеров, место для жилья и за другие ограниченные ресурсы (Alcock, 1984). Жизнь в социальной группе имеет много достоинств. К ним относится снижение давления со стороны естественных врагов, так как группа лучше защищена от возможных хищников. Собирательство в группе становится более эффективным (по сравнению с одиночной жизнью), так как выше шанс того, что хоть кто-то один найдет богатый источник пищи или что-то еще, имеющее значение для всех членов группы. В случае охотничьего поведения очевидно, что совместная охота резко повышает вероятность добыть пищу. При наблюдении за львами Серенгети было установлено, что шанс удачи на охоте для львов-одиночек был равен 15%, а для группы львов числом более пяти вероятность поймать добычу приближалась к 40% (Curaco & Wolf, 1975). Львы-одиночки во много раз чаще умирают от голода.
Каждый член группы, хотя и получает преимущества, существуя в ней, вынужден конкурировать за них с другими членами группы. Для примитивных организмов право доступа к ресурсам определяется исключительно физическими размерами и силой. Более высокоразвитые животные способны запоминать опыт общения с другими особями и не ввязываться в драку после первой встречи. Все социальные организмы, у которых в ходе эволюции не появилось такой системы, каждый раз устраивали бы агрессивные стычки при появлении новых ресурсов. Эта постоянная агрессия непременно ослабила бы всех членов группы, а следовательно, маловероятно, чтобы сохранились гены, кодирующие такое поведение.
Преимущества роста статуса в иерархии существенны. Приматы более высокого ранга реже умирают в периоды недостатка пищи (Cheney & Sefarth, 1990). У многих видов главенствующее положение тесно связано с благополучным размножением (Clutton-Brock, 1988; Dewsbury, 1982). У большинства приматов связь между доминированием и репродуктивной успешностью не всегда кажется очевидной. Однако в наблюдениях за бабуинами (Hausfater, 1975) было выявлено, что хотя самцы низкого ранга могут совокупляться с самками, высокостатусные самцы монополизируют самок на период овуляции. Установлено, что и у шимпанзе особи, занимающие более высокое положение, имеют больший доступ к самкам во время эструса (De Waal, 1982). В первых шести цивилизациях (Древняя Месопотамия, Древний Египет, государства ацтеков и инков, Индийское царство и Древний Китай) цари и знать имели привилегию обладать сотнями женщин и производить сотни потомков (Betzig, 1993).
Эволюция иерархии доминирования тесно связана с эволюцией интеллекта (Cummins, 1991). В главе 2 обсуждалась эволюция маккиавеллианского интеллекта. Идея заключается в том, что шел интенсивный отбор в пользу индивидов, которые могли предсказывать поведение сородичей и манипулировать ими. Это, безусловно, привело бы к «гонке вооружений», ко все более и более сильному социальному манипуляторскому таланту. Конечно, иерархия доминирования была идеальной почвой для развития такой «гонки». Несмотря на очевидные преимущества, которые несет с собой разум, люди, создавая социальные иерархии, по-прежнему (подобно многим другим животным) продолжают обращать внимание на примитивные внешние атрибуты (рис. 7.1). В США 82% президентских выборов в XX веке были выиграны более высоким кандидатом, а каждый человек выше 170 см в среднем получает больше на 600 долларов за каждые 2,5 см (Gillis, 1982).
(изображены: стая волков, группа горилл, содаты возле коммандира)
Рис. 7.1. Борьба за социальный статус — черта, объединяющая множество живущих в иерархических сообществах видов
Дунбар (Dunbar, 1982, 1992) доказал, что у приматов объем коры головного мозга коррелирует со средним размером группы. Одно из толкований этих результатов заключается в том, что приматы не могут сохранять целостность группы, численность которой превышает умственные способности особей по отслеживанию взаимоотношений между членами сообщества. Другими словами, более крупная группа требует большего объема памяти и более развитого мышления. Зверь, живущий внутри иерархии доминирования, часто вынужден продумывать правильные взаимоотношения между собой и другим зверем, с которым он никогда не имел опыта сотрудничества. Первый должен сделать вывод, сопоставив ранг второго с рангами других членов группы, с которыми у первого установились доминирующие отношения. Давайте рассмотрим пример такого транзитивного мышления в социальной иерархии: если известно, что «А» доминирует над «Б», а «Б» доминирует над «В», то можно предсказать отношения между «А» и «В», даже не наблюдая их встречу.
Модульные возможности мышления в анализе иерархии, по-видимому, возникли намного раньше, чем произошла эволюция нашего вида в Плиоцене. Такой тип транзитивного мышления отмечен у многих социальных приматов. Беличьи обезьянки и шимпанзе способны выполнять задачи на оперативные умозаключения с объектами лишь после длительного обучения или применения сочетанного подкрепления (Gillan, 1981; McGonigle & Chalmers, 1971). Тем не менее они легко делают выводы при оценке распределения рангов и родства между индивидами в своих социальных группах (Dasser, 1985; Cheney & Seyfarth, 1990).
У человеческих детей отмечается аналогичное несоответствие между логическим анализом объектов и окружающих людей. Трехлетнему ребенку достаточно сложно применять транзитивное мышление в отношении несоциальных категорий, но он с легкостью делает выводы о текущих отношениях между людьми в плане доминирования (Smith, 1988). Абстрактное транзитивное мышление не развивается ранее шести лет.
Помимо этого иерархия доминирования представляет собой идеальную почву для развития взаимного альтруизма, каким его описал Триверс (Trivers, 1971). Чтобы сохранить высокое положение или поднять свой статус, приматы вынуждены формировать крепкие альянсы (De Waal, 1982; Goodall, 1986). Особи, которые способны образовывать альянсы не только с родственниками, имеют значительное преимущество перед теми, кто может заключать союзы лишь со своими родными. Сохранение альянса с неродственными соплеменниками зависит от появления взаимных обязательств. Например, обезьяны верветки во время агрессивного столкновения чаще приходят на зов неродственника, если последний часто вычесывал паразитов из их шерсти. В своих наблюдениях Ченей и Сейфарс (Cheney & Seyfarth, 1990) обнаружили, что самые прочные альянсы заключаются между особями, между которыми чаще всего был грумминг. При изучении коалиций и альянсов у приматов (кроме людей) было показано наличие хороших способностей к пониманию своих обязанностей и, в особенности, взаимных обязанностей (Cummins, 1996). В частности, шимпанзе обладают развитыми навыками по выявлению обманщика. Например, «Б» потратил много времени на грумминг зверя «В»; затем «Б» вступил в конфронтацию с «А» и позвал на помощь «В». Если «В» игнорировал зов, «Б» сильно волнуется и выражает свой гнев. Такой тип взаимодействия среди групп шимпанзе наблюдался неоднократно (De Waal, 1982).
Резюмируем вышесказанное: стабильные иерархии доминирования, основанные на постоянных взаимоотношениях, существуют у многих птиц и млекопитающих, а также — у некоторых рептилий. У более высокоразвитых видов, таких как высшие приматы, иерархии не столь линейны, а с целью облегчения продвижения особей к более высокому рангу внутри сообщества формируются коалиции и альянсы. Одно из следствий высокого статуса — приоритетный доступ к ресурсам, особенно — к возможности спариваться. Важность социального положения для успешности размножения привела к тому, что особи одновременно борются за свой статус и (если они принадлежат к нижним рангам) используют альтернативные стратегии размножения. К этим стратегиям относят тайные половые сношения и импульсивное поведение в целом. Более подробно об этих альтернативных стратегиях и влиянии онтогенеза на доминирование будет рассказано далее.
Исследования на основе этологических наблюдений за детьми дошкольного возраста, подростками и за взрослыми заключенными доказали, что люди (подобно другим приматам) формируют стабильные иерархии (Austin & Bates, 1974; Savin-Williams, 1976; Strayer, 1975). Эти иерархии возникали с учетом исходов столкновений между членами группы. Было установлено, что не просто происходило формирование такой структуры, но доминирующая личность получала приоритетный доступ к любым доступным благам. Очевидно, что исследование концепции доминирования содержит подсказки для понимания социального поведения и мышления человека. Однако здесь есть один парадокс, который необходимо разрешить.
Современные охотники и собиратели — не идеальная модель наших предков из плейстоцена. Тем не менее они — значительно более адекватная модель, чем современные сообщества людей, использующие технику, или даже чем земледельцы и скотоводы, так как подразумевается, что в плейстоцене не существовало ничего подобного. В таких группах собирателей и охотников общество в основе своей равноправно. Другими словами, нет четкой структуры доминирования (Erdal & Whiten, 1994). В этих сообществах к мнению лучших охотников прислушиваются, планируя коллективную охоту. Но если эти лидеры попытаются установить личное доминирование, остальные члены группы быстро «осадят» их. То же самое происходит при разделе пищи. Если кто-то попытается забрать все себе, остальные члены сообщества сразу же выступят против него. Основной принцип в этих группах — «никто не должен получить больше, чем я». Необходимость такой системы в охотничьем сообществе очевидна. Охота — это деятельность, сопряженная с большим риском. Кооперация нескольких людей с большей вероятностью будет плодотворной, чем усилия одиночки. Более того, если убит крупный зверь, охотник, принеся добычу домой, сможет использовать лишь малую долю мяса (даже вместе с семьей и родственниками). Большая часть туши испортится и пропадет, если не будет разделена между всеми. Собственнические интересы проявляются и в таких «равноправных» группах. Имеющие излишек мяса иногда пытаются избежать дележа, а не имеющие мяса порой делают попытки украсть его (Turnbull, 1965). Для описания такой сложной системы дележа пищи Эрдал и Вайтен (Erdal & Whiten, 1994) предложили термин «бдительный дележ». Члены группы хотят получить достаточно для себя и в то же время быть уверенными, что никто не получит больше, чем они.
Хотя среди антропологов ведутся дискуссии относительно точной продолжительности периода собирательства и охоты в истории человечества, очевидно, что он представляет собой очень длительный отрезок времени. Оценки варьируют от десятков тысяч до сотен тысяч лет. Есть мнение, что охотничьи племена гоминид промышляли в течение всего плейстоцена (более двух миллионов лет). Если даже мы будем придерживаться более консервативных мнений, весьма вероятно, что охота существует как минимум около ста тысяч лет. Так как общинная фаза собирательства и охоты представляет собой значимый отрезок эволюционной истории, Эрдал и Вайтен высказали мнение, что она стала частью репертуара наших врожденных предрасположенностей. Равноправная система собирателей и охотников перестала быть социальной стратегией лишь после изобретения земледелия и одомашнивания копытных. Когда индивид получил возможность монополизировать ресурсы и централизовать власть, появился новый тип системы доминирования (Betzig, 1993). Обсуждая повторное появление иерархии у людей, Эрдал и Вайтен делают следующий комментарий: «Такие иерархии — не просто возрождение иерархии обезьян, они уникальны для человека по поведенческим и культурным признакам» (Erdal & Whiten, 1994, p. 178). С появлением в человеческом социуме новых систем доминирования каждый индивид стал частью не одной иерархии доминирования, а множества иерархий. Вот пример из современной жизни: один и тот же человек может быть значительно доминирующим по линии карьеры, предположим — директором банка. В спортивном клубе он может быть игроком в теннис средней категории. А дома он может занимать нижнее положение, подчиняясь жене и дочерям, и так далее. Итак, психология каменного века, которая еще живет в нас, несет в себе не только предрасположенность к жизни в иерархии, но и сильную потребность в равноправном образе жизни. Когда древний, генотип пробуждается в сложном, социальном и технологическом XXI веке, неудивительно, что многие люди начинают страдать от больших проблем. В следующем разделе мы рассмотрим биохимические и психологические состояния, напрямую связанные с жизнью в иерархии.
Вставка. Эволюционные корни гордости и стыда
Признаки доминирующего и подчиненного статуса имеют значительное структурное сходство у очень разных видов. Функция умиротворяющих сигналов подчиненного — пресечь агрессивное поведение угрожающего сородича. С точки зрения поддержания социального порядка можно сказать, что поведение подчиненного — самый важный сигнал. Встречая старшего по рангу, подчиненные отводят взгляд, опускают голову и сутулятся. Доминирующий индивид принимает выпрямленную позу и запугивает подчиненных грозным взглядом. Кроме этого его манеры расслабленно-небрежны и излучают уверенность, что ярко контрастирует с нервозностью и суетливостью подчиненных. Эти паттерны присущи человекообразным обезьянам, другим обезьянам Старого Света и волкам. Дарвин (1872) обратил внимание, что выражение гордости и стыда у людей сходно со знаками доминирования и подчинения у других видов. Поведение, сопровождающее субъективное чувство гордости, можно рассматривать как спонтанные и по большей части бессознательные сигналы, свидетельствующие о высоком ранге. И наоборот, субъективное чувство стыда вызывает непроизвольное поведение подчиненного, которое предназначено для погашения конфликта.
Вейсфелд (Weisfeld, 1999) высказал замечательную идею, что понятиями «гордость» и «стыд» можно охватить множество разных психологических конструктов, таких как самооценка, чувство вины, борьба за престиж, стремление к успеху, социальное соперничество, потребность в одобрении, просоциальное поведение и многое другое. Эти конструкты различаются в деталях ситуации, в которой они проявляются, но по сути, все они — части одной и той же поведенческой системы. Неспособность психологии объединить эти паттерны в исчерпывающую, биологически значимую систему стала причиной бесчисленных ошибочных суждений. Например, многие психологи считают гордость и стыд «приобретенными желаниями». Это равносильно тому, чтобы сказать, что голод — «приобретенное желание».
Безусловно, есть доказательства в пользу того, что проявление гордости и стыда — адаптивное поведение, возникшее в ходе эволюции, как предполагал Дарвин (1872). Такое поведение имеет место у самых разных видов. Эмоции гордости и стыда характерны для любой человеческой культуры (Edelmann, 1990). Они имеют жесткие временные рамки возникновения — возраст от двух до трех лет (Weisfeld, 1999). Гордость и стыд имеют четкие, стереотипные внешние проявления. Гордость характеризуется прямой, самоуверенной, расслабленной осанкой. Во время общения гордые люди смотрят в глаза собеседнику. Те, кто испытывает стыд, отводят взгляд и опускают голову. Кроме этого они могут нервно улыбаться или краснеть. На физиологическом уровне за гордость и стыд отвечает участок мозга, называемый орбитофронтальной корой (Carbon, 1998). Оказывается, повреждение этой зоны лишает человека возможности испытывать чувство гордости или стыд. Уровень серотонина (нейротрансмиттер) и тестостерона (гормон) положительно коррелирует с ощущением гордости (доминированием) и отрицательно — с ощущением стыда (подчинением) (Masters & McGuire, 1994; Mazur, 1983). Наконец, сходные паттерны поведения и адаптивные результаты отмечаются и у других животных. Это филогенетическое подтверждение опровергает всякие сомнения в том, что гордость и стыд — адаптации, возникшие в ходе эволюции.
У людей древняя система иерархии лежит в основе возникшей позднее склонности к взаимному альтруизму и еще более поздних речевых способностей, которые сделали возможным социальное общение на высоко абстрактном и символическом уровне. Для поддержания справедливости в системе взаимного альтруизма начали использоваться устные угрозы, извинения и обещания (Trivers, 1971). Толчком к появлению такой сложной социальной системы стали эмоциональные состояния, возникшие в ходе эволюции иерархий. Доминирование (гордость, чувство собственного достоинства) расценивается как положительная эмоция, которую мы стремимся испытать (позитивное подкрепление), а подчинение (стыд) — неприятное состояние, которого мы стараемся избежать (негативное подкрепление). Таким образом, если мы преуспели в добыче материальных благ или завоевали признание полового партнера, мы испытываем гордость. И, в противоположность этому, если мы проиграли конкуренцию за ресурсы или отвергнуты кем-то, кого мы расценивали как полового партнера, мы испытываем стыд.
Биохимия статуса и значение настроения
Серотонин
Необходимая черта организмов, живущих в социальной иерархии, — способность контролировать свои эмоции. Тормозный контроль дает возможность особи низкого ранга положиться на старшего сородича при дележе ограниченного ресурса. Без такого согласия социальная структура быстро превратилась в бы в хаос. У высших приматов функцию оценки статуса сородича и адекватной координации собственного поведения выполняет, в основном, развитая кора лобных долей. Развитие лобной коры достигает пика у людей, способных к комплексной оценке крайне запутанных ситуаций и к очень сложному адаптивному изменению поведения. Хотя у высокоразвитых приматов лобная кора, безусловно, имеет важное значение, многие животные со слаборазвитой корой способны к сохранению социальной иерархии. В регуляции доминирующего поведения принимает участие значительно более примитивный психологический механизм.
В пользу глубоко примитивной природы такого физиологического механизма говорит тот факт, что он существует у самых разнообразных представителей типов: плоские черви, кольчатые черви, членистоногие, моллюски и хордовые (Turlejski, 1996). Хотя эта система различается в деталях от вида к виду, она всегда включает в себя перестройку двигательного поведения, изменение его скорости или полное подавление. В нейронах этой системы используется нейротрансмиттер серотонин. Нейротрансмиттеры — это химические посредники сигнала, высвобождаемые из окончаний нервных клеток с целью передачи электрического импульса на принимающую нервную клетку. Вымершие многоклеточные (общие предки людей, плоских червей, пиявок, ракообразных и многих других животных), по-видимому, имели такую серотонинэргическую систему. У примитивных организмов повышение концентрации серотонина привело бы к усилению двигательной активности. И наоборот, снижение активности серотонина частично или полностью тормозило бы движение. Если организму встречался богатый источник пищи, частота выброса нейронами серотонина возрастала, и в результате организм располагал большей энергией для употребления найденной еды. Однако если это же животное чувствовало присутствие хищника, происходило снижение активности серотонина и, соответственно, подавление движения. Неподвижность — это самая первая защита от хищника (пока тот не заметил свою жертву). После того как животные эволюционировали и стали жить в иерархичных социальных группах, эти примитивные серотонинэргические двигательные системы перестроились для новых поведенческих нужд.
МакГуайр и Рэлай (McGuire & Raleigh, 1975) показали, что уровень серотонина у верветок изменяется одновременно со статусом. Более того, искусственное повышение уровня серотонина у подчиненных верветок при помощи флуоксетина («Prozac») приводило к росту их статуса, в ряде случаев — до «альфы» (Raleigh, 1991). Доминирующие животные источают ауру спокойной самоуверенности, самоконтроля и целеустремленности. А подчиненные выглядят беспокойными, легко возбудимыми; на их поведение внешние стимулы влияют больше, чем внутренняя целеустремленность. Кроме этого подчиненные проявляют импульсивность (в том числе вспышки агрессии). Более высокий уровень серотонина (а значит — и двигательной активности) у доминирующих особей дает им преимущества в получении ресурсов. У подчиненных снижение уровня серотонина адаптивно, так как уменьшение двигательной активности позволяет беречь энергию в связи с ограниченным доступом к еде. Более того, это торможение способствует снижению частоты потенциальных конфликтов с «вышестоящими» особями. И наконец, низкий уровень сопровождается состоянием повышенной бдительности, что позволяет подчиненным отслеживать поведение потенциально опасных сородичей высокого ранга.
В главе 6 уже обсуждалось нижеследующее. Импульсивное поведение тоже связано с пониженной активностью серотонина. Прямая связь низкой секреции серотонина с импульсивной агрессией была доказана у многих видов, включая людей (Roy & Linnoila, 1988; Kalat, 1997). Адаптивное значение импульсивности у особей с низким статусом может не сразу показаться очевидным. Однако следует учитывать, что их покорность сородичам более высокого ранга адаптивна лишь отчасти. Если статус индивида чрезвычайно низок, или если ресурсов очень мало, или если сумма этих факторов находится на некотором критическом уровне, тогда абсолютное раболепие младшего по статусу будет неадекватно. Внезапно вырвать кусок еды у старшего или, что еще более опасно, совокупиться с самкой, «принадлежащей» старшему по рангу, — эти действия могут повысить уровень адаптации индивида с низким социальным статусом. Особи, занимающие среднее положение в обществе, повышают свою адаптивность при среднем уровне импульсивности, их поведение является смесью социально приемлемых паттернов и внезапных действий.
Постоянная неспособность контролировать свою импульсивность, скорее всего, приведет к тому, что данный индивид покинет группу. Отщепление от группы особей с низким статусом может повысить их потенциальную адаптивность через альтернативные социальные стратегии (например, тайные половые сношения, формирование других групп или присоединение к ним).
При изучении этиологии низкого уровня серотонина и импульсивности было показано, что люди (подобно другим животным) могут быть генетически предрасположены к этому состоянию (Eysenck, 1983; Plomin, 1976). Чтобы понять, почему гены выраженной импульсивности и хронически низкой серотонинэргической активности сохраняются в популяции и в небольшом проценте случаев приводят к врожденной импульсивности, следует взглянуть на давление естественного отбора на протяжении всей истории вида. Высокая импульсивность в целом снижает выживаемость стабильной популяции. Однако в случаях группового потрясения (например, междоусобица или вторжение чужаков) особи с высокой импульсивностью были более приспособлены по сравнению с теми членами группы, которые продолжали действовать так, как будто прежние взаимоотношения оставались приемлемыми. Хотя такие периоды потрясений бывали редко, их оказалось достаточно для того, чтобы гены импульсивности сохранялись, несмотря на их меньшую адаптивность в стабильные времена.
История развития индивида, возможно, играет более значительную роль в степени выраженности импульсивных тенденций. Работы Хигли, Суоми и Линнойлы (Higley, Suomi & Linnoila, 1996) показали, что плохие условия в детстве (например, при воспитании старшими братьями) приводят к хронически низкому уровню серотонина у макак-резус и делают их склонными к приступам агрессии и импульсивности. Мы уже упоминали, что у людей частота физической жестокости или сексуальных злоупотреблений в детстве по отношению к пациентам с пограничными расстройствами личности достигала по данным опроса 70% (Ludolph et al., 1990; Ogataet al., 1990). Пограничные расстройства личности и ряд других расстройств, например расстройства питания, навязчивые состояния и патологическая агрессия, сопровождаются нарушением контроля импульсивности. Было показано, что эти заболевания обусловлены (по крайней мере, частично) снижением серотонинэргической активности, поэтому их адекватным лечением является назначение ингибиторов обратного захвата серотонина (Markovitz, 1995).
Родительская семья — первая социальная группа, в которую интегрируется человек. Наблюдения Пальмера, МакКоун, Керби и Торнберга (Palmer, McCown & Kerby, 1997; Palmer, McCown & Thornburgh, 1998) свидетельствуют о том, что люди, в детстве окруженные большой родительской заботой, адаптированы к высокому положению в обществе во взрослом возрасте (т. е. они коммуникабельны, ответственны, обладают хорошим самоконтролем и низкой импульсивностью). В противоположность этому, лишенное заботы и полное семейных конфликтов детство порождает людей, предрасположенных к низкому статусу (т. е. их отличает низкая социальность, безответственность и плохой самоконтроль, они высоко импульсивны).
|
