Зимбардо Филипп "Как побороть застенчивость"

Джей Джей был нежным ребенком с лабильной психикой и большим запасом трудолюбия. Он приехал из страны с неразвитой экономикой и говорил по-английски с сильным китайским акцентом. Учился он плохо, едва дотягивая до уровня «среднего ученика» первой ступени. В это время наша школа стала делить учащихся по успеваемости на отличников, середнячков и слабых, что меня очень обеспокоило. Я безрезультатно пыталась получить «высшую группу», чтобы иметь возможность контролировать перевод в нее детей из других групп, и изо всех сил старалась поддерживать высокое мнение о своих способностях в ребятах из «низшей группы». Я видела, что у этих детей улучшается представление о самих себе и что они стараются перейти в группу ребят, где учатся хорошо. Но скоро дети поняли, что они числятся в слабых учениках и изменить это не представляется возможным, поскольку средняя и высшая группа переполнены.

Джей Джей прошел тестирование и был зачислен в нижнюю группу, но учился усердно. Прошел год, а Джей Джей продолжал оставаться среди слабых. Для того, кто в раннем возрасте получил ярлык «слабый ученик», редко представляется возможность что-то изменить.

Чтобы укрепить уверенность в собственных силах, Джей Джей решил заняться легкой атлетикой. Какое-то время это хорошо работало, но его друзья подрастали, а он оставался маленьким. В спорте слишком велика конкуренция. В команду стараются принимать здоровых к сильных ребят, а низкорослы, подобно застенчивому Джей Джей, практически не имеют шансов попасть в «реальный» спорт.

Сейчас Джей Джей учится в восьмом классе. Если что он и умеет делать, то это — играть в «грабителя» (У вас есть монетка? — Ищу — Давайте). Может, со временем, развив свой талант в этом направлении, он сумеет делать то же самое в метро и, возможно, закончит жизнь в другом общественном месте — тюрьме.

«Может, будь Джей Джей чуть умнее, образованнее, проблем с застенчивостью и сомнениями у него было бы поменьше?» — скажете вы. Если бы это было так, то для студентов с высоким интеллектом, живущих при «академической экономике», в которой сила ума является мерилом собственной ценности, каждые несколько лет не вставал бы вопрос инфляции. Только если вы отличник в начальной школе, у вас есть время двигаться вверх по образовательным ступеням — от высшей юниорской к высшей школе, к колледжу, к специальной или профессиональной школе, к фирме и так далее. На каждой ступени выбираются лучшие и только они могут двигаться дальше, но половина из них будет заведомо слабее состава новой, более «элитной» группы. Когда самооценка основана на социальном сравнении, прикладываются все усилия, чтобы удержаться, всегда боишься, что окружающие увидят, что ты блефовал.

Каждую пятницу в шестом классе, где преподавала миссис Гейни, подводились итоги. Для нас это был самый мучительный день, день настоящей расплаты. Все утро до самого обеда мы проходили тестирование (кто следующий?).

После перерыва мы выстраивались в проходе классной комнаты и, тупо разглядывая стены с потолком, мысленно прощались со своими насиженными местами. Мы ждали оглашения приговора — для кого из нас звонок зазвонит снова, а для кого он уже отзвонил. На основании среднего числа очков в тесте, каждый из нас классифицировался от 1 до 30 и рассаживался соответственно полученным баллам — наилучший и самый блестящий помещался поближе к учительскому столу. Всегда чувствовалось напряжение наших амбициозных маленьких отличников, когда они силились определить — сохранилось ли за ними их «лучшее» место или их успели обогнать? К тому же всех волновало, вытеснили ли мальчики девочек или тем удалось сохранить свои позиции

После того как первые десять имен были н^ рассаживались по своим местам, напряжение ^. еще легче становилось, когда проход освобожда^ после этого миссис Гейни переходила к фи^. нервно топтавшейся в конце класса, и все соро^' свои взгляды к оставшимся. Каждое названнов далось комментариями — зачитывались балль^ языку, истории и прочим наукам. Улыбки це гасли, по мере того, как баллы становились ас приходилось сжимать зубы — очередной несча,с корчился в агонии, но объяснить нам, что смеч^ поскольку каждый из нас может оказаться на ^ придется уже нас, не представлялось возможн^ мо! Как обычно, у двери оставался «бэби» ^( уверен, что он специально делал так, чтобы , учителя: «На этой неделе вы снова последний, \^ Никто не смеялся и не глазел на него, «б:^ большим в классе и никогда не работал и не , всеми.

Я могу обрисовать тип «бэби» Гонсалес^ времени я был классным руководителем студе^ венного колледжа. Я был частью системы, ко^, студентов сдавать экзамены публично, а не о6 частной беседе. Подсознательно я стремился с^

, , «.

цию между классами. Мне казалось, что это од не дать развиться духу сомнения. Я изменил св мое невольное исследование натолкнуло меня: ] становлюсь стражем. Теперь я понимаю, чт0 играли роль испытуемых в моем исследован^ этого не замечал.

На основе наших наблюдений за школьник^ колледжей, которых мы тщательно обследоваци тальных ситуациях, так же как и в нашей «Кли»к чивых», мы пришли к следующим заключени^ студентах:

• Они неохотно начинают разговор, дейст^,

ют новые идеи, поступают по своей н

задают вопросы.

• Они неохотно разрешают двусмысленнь^

• Как и ожидалось, застенчивые студенты х

чем невастенчивые.

Неупорядоченные, разрешительные ситуации, такие как танцы, создают особые проблемы для застенчивых, когда нет ясности, когда руководящие указания, как себя вести, не выражены точно, как на лекции в классе.

В ситуациях, при которых нужно проявить инициативу, при встрече мужчины и женщины, застенчивым мужчинам труднее завязать беседу, чем застенчивым женщинам. Мужчины проявляют пониженную скорость разговора и контакта глазами. Женщины отвечают улыбкой и кивком головы чаще, что свидетельствует о том, что они боятся.

Застенчивые студенты реже жестикулируют, когда отвечают на вопросы, чем незастенчивые.

Застенчивые дети много времени проводят сидя, меньше бродят и реже говорят с другими детьми. Они подчиняются распорядку и реже бывают недисциплинированными.

Застенчивые редко участвуют в специальных заданиях, таких как замещение учителя.

Они получают меньше общественных наград и меньше замечаний, чем незастенчивые.

Застенчивость в классе

Объясните, мне нужно помочь, я не могу этого понять.

Хорошо, Роберт, что показалось тебе трудным на уроке математики?

— Я не помню, что вы говорили об этих заданиях. Учитель помогает, и Роберт справляется с заданием. Затем он идет играть в «Звездные войны» с другими детьми, их соединяет игра, и они перестают думать о своих математических проблемах.

Уоррен же не закончил вовремя, хотя математические способности у него лучше, чем у Роберта. Он не пошел играть и не получил удовлетворения на уроке. Двойная неприятность для Уоррена.

Мы наблюдали много раз повторение этого сценария в разных классах — менялись только имена школьников и содержание уроков. Незастенчивые, живые дети быстро просили помочь им разобраться с трудными вопросами и получали ответ всякий раз, когда он был им необходим. Уоррен никогда, подобно другим застенчивым и не столь живым детям, не обсуждал свои вопросы и не задавал их ассистенту. Если в ситуации с Робертом помощь пришла быстро и легко, Уоррен не мог заставить себя поднять руку и обратить на себя внимание, в котором он так отчаянно нуждался.

Это случилось очень давно, я помню, что был во втором классе. Маленькая девочка, сидевшая напротив меня, очень долго смущенно ежилась, и было видно, что малышке нужно выйти. Она подняла руку, но миссис Бекман этого не заметила. Девочка начала трясти рукой, пока не привлекла, наконец, внимание учительницы.

«Что случилось, юная леди? Вы не придумали ничего лучше, чем махать руками перед моим носом, когда ученики отвечают? Вы должны научиться себя вести; подождите, когда я закончу урок, и тогда вы можете спросить, если это так срочно. Вы все поняли?»

Маленькая девочка намочила свои трусики. Учительница выплеснула на нее свое раздражение, но для нас это было прекрасным поводом для веселья. Она написала в трусики! Она намочила на пол! Учительница только рассердилась на нее, мы же хотели большего.

Я не помню имени маленькой девочки, но после этого случая она получила прозвище Писса. Прозвище сохранялось за ней вплоть до шестого класса, пока мы не разошлись в разные юниорские высшие школы. С тех пор я ее никогда не видел. Интересно, помнит ли она этот случай, ведь прошло столько лет? Мы никогда не знаем отсроченных последствий таких школьных травм, но я ручаюсь, что он остался в ее памяти вовсе не как забавный анекдот.

Неумение попросить помощи — одно из наиболее серьезных: проявлений застенчивости, ведь это именно она не позволила: Уоррену спросить что-либо у учителя, она же мешала мальчику забыться в беззаботных играх с детьми. Точно такое же нежелание искать помощи типично и для более старшего возраста. Если: спросить студентов колледжа: «Когда у вас случаются серьезные личные проблемы, просите ли вы помощи у других?», многие из застенчивых ответят: «Конечно, нет».

Что дает учителю присутствие в классе застенчивых детей? Конечно, они не кричат, не мешают проведению урока, и их можно считать «непроблемными» детьми. С другой стороны, представьте, как чувствует себя учитель, говорящий в пустоту, когда дети не задают наводящих вопросов, у них не разгораются глаза, они не кричат, наперебой обсуждая какую-нибудь проблему; словом, полюбить таких детей определенно трудно.

Еще более точно — застенчивые дети не привлекают внимания учителя, теряется связь между учителем и учеником, а вместе с ней и возможность помощи со стороны учителя. Не удивительно, что застенчивые дети не нравятся учителям — на свой, негативный лад, они наносят удар по системе, что позволяет им безбоязненно существовать в красивом теплом классе в течение 12 или 20 лет.

Конечно, учителя тоже могут быть застенчивыми, они ведь люди. Но если они такие, то преподавательская деятельность для них не просто профессия, а призвание, иначе как бы они выдержали то напряжение, которое возникает при встрече лицом к лицу с незнакомыми людьми, которые ждут, что вы будете просвещать, развлекать их, заботиться о них, причем все это делать одновременно.

Учительница начальной школы делится впечатлениями: «Вы словно на сцене — каждую минуту вы осознаете реакцию детей... они подмечают все нюансы вашей одежды — платье, туфли, украшения. Иногда даже говорят, какого цвета у меня бюстгальтер».

Другой учитель вспоминает свой первый рабочий день: «В течение первого часа я думал, что никогда не переживу этого дня, меня тошнило, так сильно я нервничал».

Для некоторых решением проблемы может стать попытка четко спланировать свои действия на время урока, но с учащимися важно поддерживать стиль легкой, непринужденной беседы, а это весьма не просто. В процессе обмена мнениями сложно удерживать под контролем себя и тридцать человек, труднее сохранить дисциплину, к тому же многие студенты любят перебивать говорящего, чем, конечно, мешают проведению урока. Бывает, что по каким-то причинам учитель теряет контроль над классом — количество нарушителей множится, но неожиданно и неизвестно откуда появляются и время и энергия для наведения порядка.

Некоторые застенчивые профессора колледжей предпочитают большие лекционные курсы занятиям на маленьких информативных семинарах. Несмотря на то, что работа с большой аудиторией предполагает большую затрату сил, они находят безопасность в самой структуре. Лекции обеспечивают групповой контакт, схему, правила для слушающих и почти исключают непосредственное взаимодействие со студентами. Придерживаясь единожды разработанного плана, профессор всегда может переиграть наступление в защиту. Для незастенчивых преподавателей неформальная обстановка семинара обеспечивает открыто-замкнутую свободу для исследования идей, но для застенчивых семинар ужасен — это мучительная попытка прорваться сквозь капканы для разума, которые ставят студенты своими вопросами. Кроме того, эмоциональная отчужденность, приемлемая для лекции, практически невозможна в условиях интимной обстановки маленького класса.

Застенчивость и память

Только недавно психологи занялись разработкой проблем социальной адаптации страдающих застенчивостью людей. Но вопрос, может ли застенчивость влиять на процессы, происходящие в человеческой психике, еще остается открытым.

Одним из ключевых моментов воздействия рефлексии на поведение, по-моему, является то, что она заставляет человека быть настолько озабоченным самим собой, что он буквально не замечает того, что происходит вокруг, и теряет способность адекватно реагировать на происходящее. К примеру, я, когда взволнован, зачастую не могу сконцентрировать внимание, чтобы поддержать беседу, либо могу забыть, куда и зачем я иду.

Один бизнесмен средних лет натолкнул нас на мысль об исследовании весьма интересного вопроса: влияет ли страх, вызванный застенчивостью, на концентрацию внимания и память?

Чтобы ответить на этот вопрос, в нашей лаборатории был проведен оригинальный опыт: студентов-мужчин, мы попросили запомнить сообщение, которое им должна была произнести женщина. Половина мужчин считала себя незастенчивыми, другие говорили, что они в большинстве случаев застенчивы, особенно с женщинами. К каждому испытуемому была приставлена очаровательная женщина. Он должен был выслушать ее сообщение, а потом пересказать нам, что он запомнил. За каждым внимательно наблюдали сзади в двойное зеркало. Одна треть мужчин прогуливалась по лаборатории с очаровательной спутницей, им было разрешено задавать вопросы и говорить во время и после се речи; вторая треть также ходила с лаборантками, но им можно было только слушать, а не беседовать; оставшейся трети тоже разрешено было свободно перемешаться по лаборатории, но сообщение они должны были получить в записи на видеопленке. Мы предполагали, что застенчивым мужчинам будет труднее запомнить, что им успели сообщить при непосредственном контакте, поскольку им помешает робость перед женщиной. Как вы думаете, какая ситуация спровоцировала самый сильный страх?

Мужчины чувствовали больший дискомфорт, слушая женщину по телевизору, и наименьший, когда общались с ней непосредственно.

Вы удивлены? Хорошо, давайте попробуем разобраться. Вспомните о том, что вы недавно узнали: застенчивость касается самооценки и реакции на непрогнозируемую ситуацию. Студенты знали, что мы за ними наблюдаем в двойное стекло, поэтому, когда, прохаживаясь по лаборатории, они прослушивали сообщение, записанное на видеопленку, подсознательно, они определили свою роль в эксперименте как «исследуемых», тоща как студенты, имевшие возможность беседовать и задавать вопросы, считали себя полноправными участниками эксперимента.

Страх возникает, и самомонитор подстегивает его. Сначала застенчивые не воспринимают всю информацию, которая к ним поступает в полном объеме, затем муки застенчивости парализуют память: застенчивые мужчины в ситуации с телевизором помнили сообщение гораздо хуже, чем остальные участники эксперимента. Искажается восприятие — когда мы попросили всех испытуемых оценить привлекательность разговаривавших с ними женщин, выяснилось, что все незастенчивые отметили незаурядную внешность своих собеседниц. Застенчивым же они не показались даже привлекательными. Можно сделать вывод, что застенчивость заставляет человека терять дар речи, память и даже способность к восприятию красоты.

Неуязвимые дети

Психологи отмечают термином - «неуязвимый» детей, которые, пройдя через колотушки и стрессы в детском возрасте, вырастают в нормальных и здоровых взрослых. Исследование начинается с поддержки такой гипотезы и дальнейшей ее проверки. Многие известные в политике, искусстве и науке люди прошли весьма болезненный и долгий путь к признанию. Люди, подобные Элеоноре Рузвельт, бывшему президенту Джеральду Форду и сенатору Дэниэлу Патрику Мойнихану, были упругими в гибкими; они отталкивались от начинавшихся в жизни несчастий, для того чтобы достичь большего успеха.

В одной клинике изучили 100 мужчин, жизненный путь которых изобиловал травмами, конфликтами и несчастьями.

Несмотря на тяжелые условия в детстве, эти люди во взрослом возрасте выглядели даже более адаптированными, чем многие другие. «Теория катастрофы» детского развития быстро распространяется вопреки традиционным представлениям о том, что неблагоприятная внешняя среда порождает в ребенке душевные расстройства и подавленность, в то время как безмятежная, благоприятная среда — всегда колыбель взрослого благоразумия и успеха. Традиционную точку зрения старались подтвердить, используя результаты наблюдений за душевнобольными и преступниками, выросшими, как правило, в крайне неблагоприятной обстановке. По-моему, делать выводы на этом основании — ошибка.

Только немногие из тех, кто вырос в обстановке враждебности и внешнего дискомфорта, содержатся в тюрьмах и клиниках для душевнобольных. Те же, кто гнется, а не ломается, могут развить в себе должную уверенность и использовать ее для того, чтобы завоевать себе значимое место в обществе. Может быть, следующее поколение, воспользовавшись методами, приведенными в нашей книге, сумеет перебороть в себе застенчивость и вольется во взрослую жизнь, отбросив навсегда хроническую робость и оцепенение.

Продолжим разговор — теперь он пойдет о детях, «неуязвимых» дома и в школе, но теряющихся от робости в присутствии посторонних людей. Результаты исследований утешительны, они дают надежду и тем детям, которые вынуждены сталкиваться совсем не с самым лучшим из того, что могут дать им взрослые, а иногда — и с самым худшим.

Комедийная актриса Кэрол Бернетт, человек, одаренный редким талантом — заставлять других смеяться, в беседе со мной поделилась воспоминаниями о том, как притворство помогло ей совладать с детскими тревогами оказаться не оцененной по достоинству, не признанной.

Бернетт: Мне кажется, сначала я робела, только когда находилась рядом со своей матерью. Она была привлекательной, умной и веселой женщиной, всего лишь с одним недостатком — позднее она стала алкоголичкой, так же, как и мой отец. Они оба были очень жизнерадостными, обаятельными, щедрыми на выдумки и красивыми внешне людьми. Он всегда напоминал мне Джимми Стюарта, а она была немного похожа на шаровую молнию. При всем при том, я прекрасно понимала, что уж кого-кого, а меня «очаровательным ребенком» не назовешь. Вы даже представить себе не можете, как я страдала из-за своей внешности! Именно потому я была такой робкой. Еще в школе я пыталась восполнить это успехами в легкой атлетике. Я старалась обогнать всех мальчишек в классе и думала, что буду им нравиться, потому что я такая быстрая бегунья. Именно поэтому я была всегда так щедра на шутки и вовсю паясничала в школе. Мне было необходимо преодолеть страх не нравиться, ведь я была бедной и не очень симпатичной.

Зимбардо: Но вы ведь не были, как некоторые дети, клоуном в классе, не так ли?

Бернетт: В классе — нет, но за ленчем и с некоторыми своими подружками бывала. Дело в том, что я хорошо училась и слыла способной и дисциплинированной девочкой. Это заставляло меня вести себя скромнее и выглядеть даже, быть может, несколько угловатой, что, конечно же, мешало добиваться успеха у тех мальчиков, с которыми мне хотелось тогда дружить, знаете, такие, типа «футболистов». Мне тогда казалось, что они совсем не обращают на меня внимания. Со временем все изменилось, и мы поняли, что прекрасно понимаем друг друга.

Зимбардо: Вы имеете в виду, что они тоже были застенчивыми?

Бернетт: Да, и не только застенчивыми. Они все были уверены в том, что непривлекательны! А я так мечтала, чтобы капитан футбольной команды мне улыбнулся или поинтересовался, как меня зовут! Моя мама хотела, чтобы я стала писательницей. Она любила меня успокаивать словами: «Совершенно неважно, что у тебя такая внешность, ты ведь всегда можешь стать писательницей!» Тогда я ответила ей: «Хорошо, буду писательницей», и стала редактором школьной газеты в Голливуд Хай. И вполне преуспела в этом. Я выбрала английское театральное искусство в колледже под предлогом специализации по драматургии, но в глубине души я хотела играть на сцене, хотя ни за что бы в этом не призналась. Я помню — я тогда была совсем маленькой, — у меня была прелестная двоюродная сестра, на девять месяцев старше, — блондинка, изящная, яркая. Она брала всевозможные уроки: пения, танца, актерского мастерства. И однажды, я помню, мне захотелось станцевать чечетку так же, как она, но я не умела. Тогда я пошла в туалет и принялась выстукивать каблуками там. Но через минуту мама остановила меня, открыв дверь.

В моем рассказе мама получается какой-то злодейкой, но это не так. Мы с ней весело проводили время, я ее обожала, и, знаю, она меня тоже любила. Все дело было в том, что я никогда не ощущала защиты, мне казалось, что я не имею поддержки. Дело доходило до того, что когда я принимала участие в спектакле в колледже, мне не хотелось, чтобы кто-нибудь из родни об этом узнал — на случай, если я провалюсь. Спектакль прошел с успехом, но самое удивительное было потом. Ребята в колледже вдруг стали подходить ко мне со словами: «Слушай, я тебя видел в той пьесе, ты была очень смешной». Меня пригласили на ленч с парой «шишек» со старших курсов, и я была ошеломлена этим, как всякий нормальный желторотый первокурсник. Как-то один парень остановил меня в коридоре и спросил: «Петь умеешь?»

Я ответила: «Конечно, умею, но никогда не пробовала делать это на публике». Он говорит: «Ну, это такие смешные песенки». Коль скоро это смешно, я и не могла отнестись к этому серьезно. Признаюсь, я понятия не имела, какой у меня голос. Ну, а если у вас нет прелестного голоса, вам и не захочется петь прелестную песенку. Поэтому смешные куплеты я петь согласилась, и это у меня получилось. Моя мать приходила на меня посмотреть и была поражена. И тогда я попалась на крючок: мне захотелось стать актрисой музыкальной комедии. Это расстроило маму и бабушку. Но я сказала им: «Именно здесь я поистине ощущаю любовь других людей, здесь я делаю нечто значительное для себя. Этого чувства у меня не вызывают ни мои писания, ни мои рисунки» (я немного рисовала). И все, что мне было нужно с тех пор, — это чувство непосредственного отклика, когда я что-то делаю. Так же ко мне пришло ощущение сцены. И до сих пор продолжается. Я не живу, когда я не на сцене — вы понимаете, о чем я говорю. Я не традиционный комик, и мне до сих пор сложно исполнять признанные песни.

Зимбардо: Сложно, в каком смысле?

Бернетт: Я пугаюсь. Мне кажется, что люди ждут, что я буду смешной... Я получаю много писем со словами: «Почему вы не исполняете популярных шлягеров?» И публика на спектаклях иногда пытается заставить меня это сделать. Я выполняю, но мне неудобно.

Зимбардо: А почему вы так относитесь к этому?

Бернетт: Это тянется еще с юности. Я чувствую, что не вправе исполнять чужие песни. Профессиональные исполнители вроде Эди Горм или Хелен Редди вкладывают в свои песни свою душу, свои эмоции — они дают песне ее неповторимую жизнь. Что я могу после них? Исполнить ту же песню, как пластинка, как попугай, в любом случае — не как Кэрол Бернетт, выходящая в красивом платье, чтобы спеть известную песню, — для такого мне потребовалось бы наглотаться таблеток.

Зимбардо: Эта способность измениться, войти в роль, влиться в характер, скрытый за маской анонимности, может помочь очень застенчивому человеку предстать перед публикой на сцене?

Бернетт: Да, вы — кто-то другой, не вы. Когда становишься кем-то другим, не собой, выйти на сцену действительно легче. Подростком я ходила в кино с бабушкой, я смотрела что-то около восьми фильмов в неделю, а'росла я в эпоху Джуди Гарланд, Джоан Кроуфорд, Бетти Грейбл. Обычно, придя домой из кино, я звала подружек, и мы изображали сцены из фильма, который смотрели. Одну неделю я могла быть Бетти Грейбл, другую — Джоан Кроуфорд; у меня были парики, костюмы, оркестр. Я хочу сказать, что была подростком, но совсем еще ребенком.

Зимбардо: А сейчас вам еще случается чувствовать робость, когда вы не на сцене и не являетесь другой Кэрол Бернетт?

Бернетт: Да. Если мне приходится встречаться с кем-то, перед этим я испытываю страх. А я испытываю благоговейный страх перед множеством людей. Например, когда я встретилась с Джимми Стюартом, я не могла произнести ни слова, я ведь любила его всю жизнь — с тех пор, как мой отец мне казался похожим на него. И знаете, что было дальше? Я повернулась кругом и шагнула прямо в ведро с побелкой, протащила его через все помещение и никогда больше туда не возвращалась, настолько я была унижена. Два года назад я повстречалась с Кэри Грантом, и опять едва могла выдавить хоть слово. А то, что слетело у меня с языка, мне хотелось бы взять назад. Я сказала ему: «Вы — гордость своей профессии», — я чувствовала себя настоящей простофилей. Он встал со словами: «Я — ваш поклонник», он был просто очарователен, но я почти онемела, как будто мне снова было десять лет. Поэтому я считаю, что те детские ощущения не уйдут никогда. Во всяком случае, меня очень легко смутить. Как было бы хорошо иметь счастливую судьбу, до тех пор, пока люди не сделают твое существование безопасным.

Зимбардо: Да, застенчивость становится обременительной, когда она, подобно некой неведомой силе, удерживает тебя оттого, что тебе хочется и что ты сумел бы сделать...

Бернетт: ...а вместо этого ты говоришь и делаешь глупости.

Зимбардо: А нет ли у вас советов из собственного опыта, которые могли бы помочь преодолеть застенчивость другим, многим вашим поклонникам?

Бернетт: Я могу сказать то, что всегда говорю своим троим дочерям: очень важно знать, что другие имеют те же проблемы, что и ты, и не нужно быть настолько самовлюбленной, чтобы думать, что мир стоит на том, что люди думают о твоей внешности, о твоих переживаниях и поступках, или на том, что какой-то мальчик не пригласил тебя танцевать. Люди далеко не всегда, думают о тебе плохо, чаще всего они попросту о тебе не думают. Зато всегда думают о себе. Поэтому, если ты хочешь добиться от них взаимопонимания, ты должна сама раскрываться и понимать других, так как любое соприкосновение с другим человеком есть одновременно и соприкосновение с самим собой. Помогая другим, мы помогаем самим себе. Я действительно верю, что все мы — это одно целое. Это так, и чем больше ты улыбаешься и раскрываешься для других, тем больше этого возвращается к тебе назад. Что посеешь — то и пожнешь. Это избитая истина, но она избита потому, что она — истина. Зажим

только усугубляет конфликты. Если вы видите в школе ребенка, который застенчив или тяжело сходится с другими детьми, а выглядит скорее несчастным, это и есть случай, когда вам следует вмешаться. Делая это, вы открываете маленький цветочек, из которого может вырасти настоящее чудо!

Зимбардо: Да, такие люди красивы.

Бернетт: Правильно. И все, что им нужно, — это немного ТДВ — теплого дружеского внимания. Это лучшее противоядие против застенчивости. Рассмотрим теперь трудности, с которыми сталкиваются застенчивые люди, давая или принимая порцию ТДВ.

Глава 5. ДРУЗЬЯ, ВЛЮБЛЕННЫЕ И ЗАСТЕНЧИВЫЕ НЕЗНАКОМЦЫ

Кто из нас знает собственного брата?

Кто из нас заглядывает в сердце брата?

Кто из нас не заключен навечно в тюрьму влечений?

Кто из нас не является навечно одиноким странником?

«Оглянись на свой дом, ангел»

стрые вопросы Томаса Вульфа имеют особый смысл для всех нас, но особенно для хронически застенчивых людей. Застенчивость, как мы видели, является всеобщим опытом, но с глубоко индивидуальными последствиями.

Многие из нас имеют особые черты; мы боимся высоты или темноты или еще чего-нибудь. Однако большинство из нас знает, как с этими фобиями справляться. Те, кто боится высоты, могут не жить в высотном доме или жить на первом этаже. Те, кто боится лететь самолетом, могут ездить поездом; боящиеся змей могут жить в больших городах, боящиеся темноты могут спать со светом. Но как быть тем, кто боится других людей? Успешно избегая источника своего страха, они обрекают себя быть странниками в чужих землях. И они страдают от этого.

Эта сказка приписывается жизни Фредерика II, правителя Сицилии тринадцатого столетия, который верил, что дети рождаются, зная древний язык, и, подрастая, могут начать говорить на нем без всякого опыта и практики. Чтобы проверить это, король выбрал группу новорожденных детей, которые должны были расти у молчащих кормилиц. Они не должны были слышать звуков человеческого голоса. Что этот эксперимент доказал? Заговорили ли дети на этом королевском древнем языке, когда впервые начали говорить? Нет, исторические хроники отмечают: «Он трудился напрасно, все дети умерли. Потому что они не могли выжить без ласковых и довольных лиц и ласковых слов своих кормилиц». В конце концов, застенчивые люди ограждают себя от теплоты человеческого общения, которое очень существенно для любого из нас. Они очень часто ошибаются, переводя знакомых в друзья, а друзей в возлюбленных. Многие живут по золотому правилу: «Ничего не давай другому, и никто не будет тебе должен. Никакие обязательства, никакие упреки, никакая ответственность, никакие симпатии не возвращаются, и не нужно ждать этого». Но ни один мужчина и ни одна женщина не могут существовать с ужасным сознанием, что они никому не нужны. На протяжении жизни настоящая боль от ощущения собственной нелогичности, неуместности и незаметности гораздо больнее, чем воображаемая боль от случайного неприятия. Как же хронически застенчивые люди живут без поддержки и заботы друзей, ласковых слов родных и страстных объятий возлюбленных? Именно об этой главной проблеме межличностных отношений — человеческих контактах — пойдет речь в этой главе.

Первый контакт

Представьте, что вы — новый обитатель лагеря для военнопленных. У вас есть хороший план побега, но чтобы его осуществить, вы нуждаетесь в нескольких компаньонах. Вам предстоит найти тех, кто сможет помочь вам бежать на свободу. Но это не просто, поскольку у врага есть информаторы, платные стукачи, которые выглядят и действуют так же, как и все другие пленные. Вы либо должны кому-то довериться, либо остаться пленником. Если вы ошибетесь в своих суждениях, ваш секретный план будет раскрыт, и вы обречете себя на еще более жалкую жизнь. Рискнете ли вы или откажетесь от своего плана и будете продолжать страдать? Этот сценарий описывает дилемму всех человеческих взаимоотношений: может ли то, чего мы хотим, получить какой-нибудь неожиданный поворот, и чего это может нам стоить?

Как и для пленника в примере, это не просто решение «да — нет», потому что на человеке не стоит печати «Мне можно довериться», «Кое в чем на меня можно положился», «Мне доверять нельзя». Поэтому мы все принимаем субъективные решения, зависящие от нашей природы, от обстоятельств данного момента, собственного опыта успехов и неудач в столкновениях, вроде этого, и сиюминутного состояния ума. Встречая нового человека, мы с трудом полагаемся на то, что видим и слышим. Принимая решение сказать «Привет!», «Пройдемся?» или «Потанцуем?», мы берем в расчет следующие характеристики: язык тела (открытая или закрытая поза, свободная или скованная мимика), теплоту взгляда, отзывчивость на улыбку или рукопожатие. Интонации голоса обнаруживают восторг или скуку, враждебность или доверие и другие возможнее реакции на нас.

Фон (окружающая обстановка) дополнительно важен как индикатор общего интереса — к книгам, если это библиотека, к спорту, если это беговая дорожка, к общению, если это танцевальная площадка. Иногда обстановка может быть обманчивой или даже прятать истинные цели человека. Например, кое-кто приходит на званый обед не поесть или побеседовать, а только чтобы удовлетворить собственное тщеславие «Я здесь, чтобы показать им, как я утончен, а они все глуп»!»- Другие посещают бары не ради выпивки и компании, а чтобы сыграть в собственную извращенную игру: «Я здесь, чтобы завести этих ребят и понаблюдать, как они дергаются. Но пусть они не догадываются, ладно?»

Эти мотивации, вызванные стремлением к власти, использованию ситуации в собственных интересах, играют добавочную роль в риске открыться чужому или знакомому. При решении вопроса, вступить или нет в контакт с кем-то, мы смотрим на предполагаемое вознаграждение и уравновешиваем его с возможной расплатой: оказаться в затруднении, быть высмеянным, отвергнутым или скучным, неоцененным или непонятым. Мы взвешиваем необходимые усилия, время, деньги, расстояния и другие случайности, на которые придется махнуть рукой, однажды решившись. «Стоит ли она целого часа езды в метро до Бруклина?» «Стоит ли вытаскивать его из застенчивости, даже если он симпатичный?» Для многих людей ответ: «Это не стоит того, чтобы получить несколько шишек». Хронически застенчивые люди болезненно осознают процесс выбора решения, потому что они чрезмерно озабочены тем, чтобы быть принятыми и понятыми. Они живо представляют себе всевозможные коллизии между людьми и выступают против отношений вообще со всеми, даже если эти отношения уже имеют место. Часто они весьма дорого платят за такое превосходно отточенное сознание, что иллюстрирует случай с одной двадцатилетней женщиной: Я думаю, что из-за моей застенчивости, когда я встречаюсь с людьми, которые мне нравятся, и с которыми я с радостью познакомилась бы, я реагирую прямо противоположным образом. Если мне кто-то действительно понравился, то мне очень трудно это показать. Другими словами, я изображаю «своего парня» и пытаюсь скрыть, насколько возможно, свои чувства по отношению к ней или к нему. Застенчивость становится страхом позволить кому-нибудь понять мои чувства. Поэтому я действую очень небрежно в первые несколько встреч и пытаюсь не позволить себе слишком взволноваться. Я уверена, что моя небрежность в общении — только самозащита, и именно застенчивость стоит за опасением позволить кому-нибудь узнать, что у меня в душе.