|
«Симптомы» нельзя назвать очень разнообразными. Один из них — «глухота, вызванная испугом от шума». Брейер обнаружил тридцать семь повторений симптома, который, как выяснилось, был вызван приступом удушья у отца Берты. «Пациентка не слышит, как кто-то входит, будучи поглощена своими мыслями» — этот симптом встретился сто восемь раз, а появился тогда, когда ее отец вошел в комнату, а Берта этого не услышала. Какое бы подтверждение ни давал дневник матери, едва ли в нем содержалось сто восемь записей об этом симптоме.
Лечение продолжалось до июня 1882 года, когда Берта достигла момента появления болезни, видения черепа. После этого (как сообщает Брейер в подробном описании случая, вошедшем тринадцать лет спустя в книгу «Этюды по истерии», написанную совместно с Фрейдом) она освободилась от «многочисленных проблем», хотя «полное психическое равновесие восстановилось значительно позже. Но после этого она стала совершенно здорова».
Если бы не Фрейд, Брейер мог бы и не рассказать об этом случае. Он не имел привычки публиковать психологические истории болезни. Именно Фрейд убедил его сделать это, потому что видел в болезни Берты Паппенгейм важную тему: влияние памяти и возможность ее использования для понимания и лечения истерии. Его фраза из книги «Этюды по истерии» стала знаменитой и то и дело встречалась в других его работах, пусть и рядом с более подробными выкладками: истерики преимущественно страдают от воспоминаний.
Случай Паппенгейм можно назвать очень необычным, у него нет аналогов. Ни у одного человека ни до этого, ни после не наблюдалось подобных симптомов. И тем не менее историю Анны О. считали классическим случаем истерии, а ее саму невротичкой, управляемой бессознательными силами, которые манипулировали ею и всеми, кто ее окружал (именно она потребовала назначения «лечения разговорами», а не Брейер). Этот случай явно уникален во всей литературе по истерии. Почему-то очень немногие задумываются о том, что эта исключительность сводит на нет его полезность для теории «Миккель Борч-Якобсен (1996) отрицает истинность всей этой истории, считая ее частью „обширной антологии небылиц“, созданных психоаналитиками. Источником идей он считает Карла Гансена, популярного артиста-гипнотизера, который выступал в Вене в 1880 году. Паппенгейм и Брейер использовали эти идеи для болезни Берты и ее лечения. Фрейд же со своим богатым воображением использовал эту запутанную историю в собственных целях.».
Без сомнения, оба исследователя, но особенно Фрейд, видели в этом случае то, что хотели видеть. В 1882 году, когда лечение якобы подошло к концу, Фрейд знал от Брейера, что Паппенгейм далеко не в хорошем состоянии. В августе 1883 года он писал невесте, что, по словам Брейера, та «совсем плоха» и Брейер надеется, что она умрет и «бедняжка избавится от страданий».
Говоря о том, что ее выздоровление заняло «значительное время», Брейер в какой-то степени прикрывает себя и в то же время создает впечатление устойчивого улучшения. На самом деле у Паппенгейм образовалась зависимость от лекарств, которые использовались немецкими психиатрами в 1860-х годах, — хлоралгидрата и морфия. Их Брейер изначально прописал пациентке для лечения невралгии. Этот факт, равно как и многие другие, не был опубликован.
После того как в июне 1882 года Берта была избавлена от «многочисленных проблем», как писал Брейер, она «уехала из Вены и некоторое время путешествовала». В действительности она просто была в Швейцарии, в клинике «Бельвю» в Кройцлингене, куда устроил ее Брейер. Она пробыла там до октября, почти все время страдая от невралгии и почти тех же психологических проблем — перепадов настроения, неспособности говорить по-немецки, периодов «отсутствия». Все это начало открываться после 1970-х годов, когда на одной фотографии Берты были найдены остатки адреса фотографа и определили город, рядом с которым была расположена клиника в Кройцлингене.
Главный врач клиники, Роберт Бинсвангер, подозревал, что Паппенгейм притворяется. Брейер настаивал, что это не так, «даже если отдельные моменты неверны». В объемной (хотя и очевидно незаконченной) истории болезни, которую он приготовил для Бинсвангера, нет ни слова о воспоминаниях Берты годичной давности. Он рассказал об этом Бинсвангеру на отдельной бумаге («ее поведение изо дня в день зависело от событий, происходивших в тот же день ровно год назад»), не придавая этому особого значения. Возможно, именно Фрейд с его всепоглощающим интересом к памяти, подтолкнул Брейера к тому, чтобы подчеркнуть важность этого явления в «Этюдах по истерии» двенадцать лет спустя.
После Кройцлингена в течение следующих пяти лет Паппенгейм не менее трех раз была в санатории «Инценсдорф». Каждый раз ее выписывали с одним и тем же диагнозом: «истерия».
Брейер явно был очень увлечен процессом лечения Берты. Позднее Фрейд в частных беседах говорил, что Брейер был неравнодушен к своей пациентке. Его жена начала ревновать, и Брейер решил завершить лечение. Еще до этого, как предполагают, у Паппенгейм начались воображаемые «истерические» схватки, что вызвало у Брейера панику, и тот повез жену в Венецию на второй медовый месяц, где была зачата их дочь Дора.
Несомненно, Брейер нравился Паппенгейм. Фрейд писал Марте в октябре 1883 года, что это угрожает браку Брейера, а Марта испугалась, что такое же может случиться с ней и Зигмундом. (Он успокоил ее, отвечая: «Для того чтобы такое случилось, нужно быть Брейером».) Но история о беременности жены Брейера не может быть истинной, потому что Дора родилась в марте 1882 года, за три месяца до того, как закончилось лечение Паппенгейм в Вене. Это дает некоторым исследователям возможность предположить, что вся история об «истерических родах» фальшива, а Фрейд рассказывал ее лишь для того, чтобы показать, что Брейер не мог справиться с сексуально подавленной молодой женщиной.
Брейер писал, что в сексуальном смысле Паппенгейм «удивительно неразвита» и, по его мнению, в ее галлюцинациях секс не играет никакой роли. У Фрейда была другая точка зрения. В «Этюдах по истерии» он выражает легкую досаду, что этот случай «совершенно не был рассмотрен наблюдателем [Брейером] с точки зрения сексуального невроза, и теперь его невозможно использовать в этих целях». Фрейд намекает (и это ему выгодно), что Брейер не смог достичь успеха с Анной О., потому что не хотел браться за сексуальную сторону болезни.
Без сомнения, Фрейд придерживался именно такого мнения, если не в тот момент, то позднее. Вполне вероятно и то, что некоторые проблемы в жизни Паппенгейм имели сексуальный характер. В 1895 году Фрейд ничего не мог сделать. Когда книга вышла в свет, его идеи о неразделимости секса и психики еще не оформились, и в любом случае Брейер занимал доминирующее положение, что не позволяло Фрейду углубиться в любимую тему. Впрочем, Брейер заметил, как показывают записи из Кройцлингена, что Паппенгейм «никогда не любила настолько, чтобы это могло вытеснить ее чувство к отцу. Скорее, ее чувство к отцу вытесняло все остальное».
Такая страстная привязанность к отцу сегодня кажется более значительной, чем в то время. Есть предположения, что Берта, в детстве была совращена и в результате страдала от раздвоения личности (это считают распространенным последствием). Доказательств этому не найдено.
Что касается Фрейда, болезнь Берты Паппенгейм помогла ему собрать данные, которые можно было истолковать, используя всю силу воображения. Если позже он и подгонял факты под свои идеи, так же он поступал и в любых других случаях, убедив себя, что цель оправдывает средства. Двадцать лет спустя Фрейд описал этот случай. В его описании говорилось, как «однажды [Брейер] обнаружил, что патологические симптомы некоторых невротиков имеют смысл. На этом открытии основан метод лечения с помощью психоанализа». Это подразумевало, что лечение Анны О. было успешным. Фрейд, зная, что это не так, возможно, тем не менее возразил бы, что важно не то, вылечилась Берта Паппенгейм или нет, а то, какой это вклад внесло в изучение невроза.
У Фрейда была яркая точка зрения на человеческую природу. Его мысль постоянно озарялась вспышками интуиции, догадками о том, почему мы становимся такими, какие мы есть, и как нам лучше справиться со своими недостатками и измениться. Он не позволял никаким фактам становиться на пути своих откровений и хотел, чтобы в нем видели провидца. Он достиг своей цели. Его видение мира во многом повлияло на весь образ мысли человечества. Но данные, которые он использовал, особенно в ранний период работы, вызывают удивление. История с Анной О. довольно подозрительна.
Йозеф Брейер, осторожный и методичный, сделал не такие далеко идущие выводы из этого случая. Для него тесные отношения с пациенткой, необходимые для такого лечения, а также понимание того, что лечение не удалось, означали, что он не собирается больше повторять подобных экспериментов. Брейеру (оставившему слабый след в истории) не хватало страсти к приключениям. У Фрейда (известного большинству людей) ее было более чем достаточно. Для него и для движения, которое он намеревался создать, Анна О. стала важнейшим мифом. Ее история, свидетельство о том, в какие игры может играть с человеком его разум, стала для Фрейда подарком судьбы. Он даже мог утверждать, что она вылечилась. Это не более чем романтическая ложь, потому что Берта сама выбрала путь общественного деятеля и занималась (что, возможно, показательно) девочками-сиротами и вопросами международной проституции. И все же трогательная история об измученной молодой женщине и о чудесном излечении разговорами (предшествовавшем веку психотерапии) живет по сей день.
Глава 10. Истерички
Идеи Фрейда о сексуальном происхождении всех неврозов начали оформляться к 1890-м годам. Первые случаи истерии, с которыми он работал, приходятся на период с 1888 по 1893 год. Самые яркие вошли в книгу «Этюды по истерии», опубликованную в 1895 году. В ней Фрейд написал меньше, чем знал. Он все еще считался новичком, а Брейера, соавтора, беспокоили его нетрадиционные идеи. Тем не менее он не мог не признавать, что Фрейд прекрасно умеет ставить диагнозы.
Одной из пациенток, переданных ему Брейером, стала «Эмми фон Н.», богатая дама, страдающая от фобий. Экипаж Фрейда отвозил его к ней домой, где он проводил долгие часы. Сначала он назначал теплые ванны и массаж, затем перешел к гипнозу. Вдова немногим больше сорока, мать двоих дочерей, Эмми страдала от своих фантазий не меньше, чем Берта Паппенгейм: то по ее руке пробегала огромная мышь, то ее пыталось сожрать чудовище с клювом стервятника, то ей виделись окровавленные головы, плавающие в море.
Описывая этот случай в «Этюдах по истерии», Фрейд упоминает физические симптомы, включавшие в себя боли в ногах и желудке, тик лица и непроизвольный щелкающий звук, который она издавала ртом. Женщина постоянно думала о сумасшествии и домах для умалишенных. Она к тому же сама решила, что некоторые из ее страхов связаны с детскими воспоминаниями. Фрейд исследовал ее прошлое под гипнозом, и, как он утверждает, ему удалось избавить ее от многих страхов, проследив их до изначального события и «наведя ее на мысль», что эти страхи ничем не оправданы.
Ряд неприятных воспоминаний касался ее покойного мужа, промышленника, который был значительно старше ее и умер от удара в 1874 году, после чего его родственники обвинили Эмми в том, что она его отравила. Фрейд вроде бы стремился быть сдержанным, когда речь шла об истинном имени пациентов, но включил эти подробности в книгу. Любой, кто помнил события пятнадцатилетней давности, мог догадаться, о ком идет речь. Фрейд жаждал ярких примеров, чего-то подобного случаю Берты Паппенгейм. Эмми фон Н. не стала второй Паппенгейм, но ее драматическая история пришлась кстати исследователю, который знал, что поведение истериков редко описывают с такой тщательностью. Фрейд исходил из того, что клинический материал можно найти в самых невероятных местах — и в том, что люда говорили в состоянии эмоционального возбуждения.
Ее настоящее имя, обнародованное недавно, было Фанни Мозер. Она родилась в 1848 году и в двадцать три года вышла замуж за русско-шведского промышленника шестидесяти пяти лет. Он заработал целое состояние на продаже дешевых часов в России и Центральной Азии. Вдову Мозер называли «самой богатой женщиной Европы». История об «отравлении» началась с ее пасынка, который нашел в спальне, где умер отец, крысиный яд. Сделали вскрытие, завещание было оспорено, и с тех пор вдову не принимали в аристократических кругах, куда она так стремилась попасть.
Так события выглядели со стороны (Фрейд упоминает лишь о немногих из них). Его хроника того, что происходило во внутреннем мире пациентки, отличается от этой истории, но не намного. Фрейд упоминает об «истории с ядом», но не придает ей того значения, которое она могла иметь для госпожи Мозер. Обе версии свидетельствуют об одном: у этой женщины был сильный характер. Она настаивала на том, чтобы он позволил ей рассказывать обо всем так, как она сама хочет, и не прерывал ее. Она сказала: молчите и слушайте меня, и не нужно «задавать вопросы о том, откуда взялось то или другое». Ее младшая дочь, Ментона, которая в то время была подростком (впоследствии она стала писательницей и коммунисткой, а умерла в Восточном Берлине в 1971 году в очень преклонном возрасте), вспоминала, как он приходил к ее матери. Он был «невысокого роста и худой», «с иссиня-черными волосами и большими черными глазами», застенчивый и очень молодой.
Вот такой непохожий на себя Фрейд, подчинившийся властной пациентке, позволял госпоже Мозер говорить и говорить, иногда без гипноза. Он слушал и накапливал знания, как в этом случае, так и с другими пациентами, находил в беспорядочных мыслях спонтанные воспоминания и впечатления, которые говорили ему о большем, чем подозревали пациенты, и привели к созданию метода психоанализа, «свободных ассоциаций».
Фрейд не стал утверждать, что вылечил Фанни, хотя полагал, что ее состояние улучшилось. В 1924 году, за год до ее смерти, он сделал приписку на полях книги о том, что теперь ни один аналитик не может читать эту историю без «снисходительной улыбки», но это был «первый случай, когда, я применил процедуру катарсиса». Фанни была для него экспериментом. Как и все остальные.
Фрейд видел во всех своих ранних пациентах материал для написания научных работ. Мозер-Эмми была одной из четырех пациенток, каждой из которых в «Этюдах по истерии» он посвятил одну главу. Еще одна глава была отведена на описание Брейером случая Паппенгейм под именем Анны О. Другие случаи заняли меньше места. Среди них история женщины, которую Фрейд назвал Цецилия М. Он подчеркнул, что случай очень важный, и добавил, что «соображения личного характера» не позволяют дать более подробное описание, несмотря на то, что он познакомился с ее историей «гораздо ближе», чем во всех остальных случаях этого периода.
Личность Цецилии тоже установлена «Это сделал ушедший из психоанализа Питер Суэйлз. Исследование жизни и работы Фрейда в историческом аспекте в основном проводилось не психоаналитиками.». Это Анна фон Либен, жена банкира, еще одна богатая женщина, которая могла быть узнана, если бы Фрейд сообщил слишком много подробностей. Она была не только богата и известна, но и участвовала в медицинско-социальной организации, поставлявшей Фрейду пациентов. Фон Либены, еврейское семейство как по линии Анны, так и со стороны ее мужа, страдали от неврозов и психической неустойчивости. Она была аристократкой — баронессой с собственным титулом, к тому же замужем за бароном — и умной, образованной женщиной. Сохранилась фотография, на которой видно ее волевое лицо с крупным носом.
Фон Либены и их окружение имели слишком большое значение для Фрейда, чтобы рисковать их расположением. В истории фигурировала и фамилия Гомперц. С этим влиятельным семейством Фрейд имел профессиональные и личные связи, а Анна была их родственницей. Утверждают, что бывший университетский профессор Фрейда Теодор Мейнерт вылечил тетю Анны, которая устраивала модные вечера во дворце семейства. На эти вечера иногда приглашали Мейнерта с Брейером и других известных врачей.
Начиная с 1888 года Фрейд исследовал случай Анны вместе с Брейером. Самую трудоемкую работу выполнял Фрейд как младший партнер, а Брейер наблюдал за лечением. Начав лечить ее от невралгии, Фрейд обнаружил целый «букет» истерических симптомов: «галлюцинации, боли, спазмы и долгие напыщенные речи». Он прослеживал вместе с ней возникновение психологических травм, а значит, был с ней во время многочисленных приступов. Фрейд говорил, что она посылала за ним «сотни» раз. Возможно, Брейер передал эту пациентку другу, потому что боялся повторения истории с Бертой Паппенгейм. Суэйлз считает, что Анна фон Либен помогла ему в создании метода свободных ассоциаций гораздо больше, чем любые другие из его пациентов.
Фрейд явно установил с ней гораздо лучший контакт, чем с госпожой Мозер, но подробностей он не приводит. Единственная галлюцинация, которую он описывает, не связана с ее прошлым. После того как Брейер и он сам отказались выписать ей одно лекарство (возможно, морфий), она увидела, как «они оба висят рядом на двух деревьях в саду».
Фрейд нашел яркое сравнение для описания фон Либен и ее истерии. Ее поведение, сказал он, было «истерическим психозом, которым она платила за свои старые долги». Это значит, что она переживала заново травмы, которые накапливались в течение всей ее жизни, и избавлялась от них. В 1888 году ей был сорок один год, а богатство, удачный брак и дети не сделали ее счастливой. Фрейд не упоминает о ее сексуальной жизни, но он наверняка что-то об этом знал.
***
Многие исследователи задумываются над историей этой жительницы Вены, пытаясь найти объяснение в том, в каком городе она жила. Вену считали городом чувственности, скрытой за фасадом габсбургской бюрократии, зарабатывавшей деньги цензурой и секретностью. Могло ли вызванное этим напряжение не сказываться на частной жизни людей?
«Ярчайшим свидетельством морального разложения в столице многие считали „Мейерлингскую трагедию“ — крупный австрийский скандал того времени. Наследник престала, крон-принц Рудольф, и его любовница, семнадцатилетняя баронесса Мария Вечера, в январе 1889 были найдены застреленными в охотничьей избушке за городом. (Принц иногда останавливался в „Бельвю“, доме под Каленбергом. Если бы трагедия разыгралась там, это здание стало бы более известным, чем сейчас, когда его упоминают в связи со сном Фрейда об инъекции Ирме). Возможно, они сами покончили с собой, но есть предположения, что это было убийство.»
Аналогичные проблемы существовали и в Лондоне, где такой политической цензуры не было, но зато царило сексуальное лицемерие. О лондонских проститутках, принимавших множество обеспеченных клиентов, говорили с праведным гневом. Вена была не так добродетельна, и Артур Шницлер мог беспрепятственно описывать падших женщин в своих рассказах, что было бы невозможно в Англии.
Что касается Фрейда, он считал, что невроз не зависит от того, где человек живет. Правда, иногда говорят, что евреи особенно подвержены заболеваниям нервной системы. Поскольку многие пациенты Фрейда были евреями, равно как и он сам, возможно, это повлияло на его практику в Вене и на всю психоаналитическую теорию.
Сами евреи задумывались над этой психопатологией. Обычно ее объясняли сложной историей народа, борьбой за существование среди всеобщей ненависти, которая во времена Фрейда в Вене означала и борьбу за то же положение в обществе, что у остальных. Упоминают в связи с этим и иудаизм. Фрейд в конце концов пришел к заключению, что религию можно назвать коллективным навязчивым неврозом. Возможно, евреи как религиозный народ действительно более подвержены неврозам.
В этих рассуждениях больше предположений, чем фактов, да и те легко поддаются искажению. Называть психоанализ «еврейской наукой» — еще не значит уничижительно о нем отзываться, но это выражение действительно можно понимать по-разному. О евреях до сих пор иногда говорят, что они больны и опасны. Такое мнение было широко распространено в Вене времен Фрейда, а позже оно оказалось очень выгодным для нацистов.
***
Фрейд прилагал все усилия для лечения своих еврейских и нееврейских пациентов. Сначала, кроме выслушивания их рассказов, он мог только гипнотизировать больных, если у них была к этому восприимчивость. В это время он находил «чрезвычайно приятным иметь репутацию мага». Гипноз был чем-то вроде колдовства, и Фрейд с готовностью принялся его использовать, как и в случае с кокаином.
Некоторое время Фрейд был убежден, что с помощью гипноза можно не только заглянуть в прошлое пациента, но и что-то ему внушить. Хотя идею «внушаемости» он воспринял неохотно, возможно, потому, что она принадлежала другому человеку. В 1880-х годах в сельской местности под Нанси возникла школа гипноза. Деревенский врач Амброуз Либо прославился тем, что гипнотизировал людей так, как это делают до сих пор по телевидению или в театре: пристально смотрел в глаза, вводил их в транс и заставлял подчиняться своим приказаниям. Амброуз Либо говорил пациентам, что их симптомы исчезли. Он лечил так головную боль, артрит, туберкулез.
Этот простой врач (он не брал платы) или опасный шарлатан (он был родом из крестьянской семьи, а его объяснения были совершенно абсурдны) произвел впечатление на профессора медицины из Нанси Ипполита Бернгейма. Он использовал принцип Либо снятия симптомов с помощью внушения и поставил его на более профессиональную основу. В конце концов он отказался от гипноза и занялся внушением пациентов в состоянии бодрствования. Он назвал этот метод «психотерапией». Либо и Бернгейм были чужаками. Одно упоминание этих имен приводило Шарко, владельца роскошного особняка и врача известнейших людей Европы, в ярость. Но метод из Нанси продолжал распространяться. Это был один из неверных поворотов в развитии медицины.
В 1888 году Фрейд перевел книгу Бернгейма «О внушении» и написал Флису, что она не произвела на него большого впечатления. Он по-прежнему придерживался взглядов Шарко. На следующий год Фрейд отправился в Нанси и изменил свое мнение. Там была и Анна фон Либен. Фрейд ехал туда через Швейцарию, где навестил Фанни Мозер, у которой было имение под Цюрихом. Незадолго до того она уехала туда после курса лечения с Фрейдом, так что, возможно, визит был скорее светским, чем профессиональным. (Сколько пациентов Фрейда стали его друзьями и насколько тесна была эта дружба, никто не знает. Возможно, ему пришлись по душе только Мозер и фон Либен, но и тут не было дружбы как таковой. Он был молодым врачом, полезным им, а они были полезны ему.)
Из Цюриха Фрейд отправился в Нанси, куда поехала и Анна фон Либен. Возможно, он пригласил ее, или она сделала это сама, поскольку решила, что это будет интересно. В Нанси бывали десятки врачей, но мало кто мог так успешно добиваться своих целей, как известный нам невропатолог из Вены. Он увидел «трогательный спектакль, в котором старый Либо работает с бедными женщинами и детьми рабочих». Он увидел, как Бернгейм гипнотизирует пациента, заставляя его делать идиотские вещи, например открывать зонтик, когда врач заходит в палату (снова трюк артиста-гипнотизера). Фрейд писал, что «получил сильнейшее впечатление о том, что в человеке могут скрываться мощные психические процессы, которые тем не менее остаются не замеченными сознанием».
Правда, он не видел, как Бернгейм гипнотизирует Анну фон Либен. Француз не смог усыпить ее. Есть сведения, что Фрейд тоже считал ее плохо поддающейся гипнозу. Во время пребывания в Нанси (неделю или две) он, по всей видимости, каждый день бывал в ее гостиничном номере для проведения лечения.
Отрывки из двух писем, которые он написал своей свояченице Минне, показывают, что ему было не менее одиноко, чем когда-то в Париже. Хотя не он один, будучи за границей, мог рисовать оставшимся дома друзьям мрачные картины, чтобы скрыть более приятную действительность. Ему становилось плохо от одной мысли о том, чтобы задержаться там, как он пишет из Нанси в конце июля 1889 года. «Да, мое утро проходит очень приятно, потому что, если я не просыпаю, я позволяю себе окунуться в чудеса внушения. Но дни здесь скучны».
По утверждению Суэйлза, которому удалось узнать содержание одного письма, Фрейд сообщил Минне Бернейс, что если она хочет знать, как он лечит фон Либен, ей следует прочитать роман американского писателя Эдварда Беллами «Процесс доктора Гайденхоффа». Эта футуристическая история, опубликованная в 1880 году, описывает «опороченную» развратителем молодую женщину которую преследует ее прошлое. У доктора Гайденхоффа из Бостона есть электрический механизм, который может искоренять неприятные воспоминания. (Оказывается, что и он, и его машина — всего лишь сон, вызванный морфием, но от этого изобретательность автора не уменьшается.) Цель «Процесса катарсиса» Фрейда была практически той же. В провидческой книге Беллами содержится даже аргумент, который впоследствии выдвигали против фрейдизма: что Гайденхофф изобрел способ «разрушения совести» и тем самым «подрывает устои общества».
После Нанси Фрейд был в Париже на летних конференциях по гипнозу и психологии. Возможно, он отправился туда в компании Бернгейма и Либо. С Шарко он не виделся. Фрейд уже начал путешествовать, хотя средства ограничивали его возможности. Вскоре он уже проводил два летних месяца в горах и у озер.
В 1890 году он встретился в Зальцбурге с Флисом, и они гуляли возле Берхтесгадена. У Фрейда начался приступ фобии путешественника, которая заставляла его приезжать на станцию задолго до отправления поезда. На следующий год он отправился в район Земмеринга, где в горах (особенно вокруг гор Ракс и Шнееберг) можно было прогуливаться бесконечно. Там есть тропинки, которые ведут через леса к пустынным плато, где каждый цветок в расщелине как будто светится на сером фоне камня. Некоторое время в 1891 году Фрейд был там с семьей и останавливался в селении Рейхенау, расположенном в долине у подножия гор.
В Вене он жил почти все время и зарабатывал деньги. Если не считать нескольких знаменитых имен или псевдонимов, почти все имена его пациентов, ходивших к нему на Мария-Терезиенштрассе, забыты. Некоторые из них попадаются на глаза историкам, как, например, «Матильда С.», которую обнаружили в записях частной клиники Светлина, второго уважаемого заведения после клиники Оберштейна. Фрейд устроил ее туда в октябре 1889 года. Матильда была незамужней еврейкой двадцати семи лет. Неудачная помолвка со «слабохарактерным» мужчиной оставила ее неудовлетворенной в сексуальном плане, и она отказалась от мужчин в пользу «блестящей карьеры», что ее семья (а возможно, и Фрейд) сочла свидетельством «мании», и поэтому ее отправили в клинику. В клинике отмечали, что «она сотворила культ из своего врача, который лечил ее гипнозом во время депрессии». Это была еще одна пациентка, влюбленная во Фрейда.
История Матильды С. не вошла в «Этюды по истерии». Не стала героиней и Полина Тейлер, жена школьного друга и наперсника Фрейда Эдуарда Зильберштейна, которая пошла (или была отправлена) к нему на прием весной 1891 года из-за «меланхолии». Ей был двадцать один год, и она пробыла замужем совсем недолго. Придя в дом, она сказала своей служанке подождать внизу, поднялась на четвертый этаж и прыгнула вниз. Еще одна несчастная женщина с тайной, так и оставшейся неразгаданной.
Позже в том же году Фрейды решили переехать из Дома искупления. К тому времени у них было уже трое детей: Матильда, Мартин (родившийся в декабре 1889 года) и Оливер (февраль 1891 года), а с лета 1891 года Марта носила уже четвертого, Эрнста, который появился на свет в апреле 1892 года. Новая квартира в доме 19 на улице Берггассе была выбрана Фрейдом. Дом был больше и лучше, чем первый, но немного дальше от центра. Марта не была довольна переездом и считала, что они опустились на ступеньку ниже. На том конце Берггассе, который выходил на канал, находились лавки старьевщиков. Впоследствии эта улица стала широкой и ничем не примечательной. На ней можно найти то самое здание восемнадцатого века, где жили Фрейды (и была расположена мясная лавка, причем мясника звали тоже Зигмунд). В верхней части улицы начинался медико-торговый район, где находилась городская общая больница и медицинские учреждения.
Говорят, Фрейд, однажды проходя мимо, увидел объявление «Сдается внаем», вошел в дом и подписал контракт. В квартиру, ничем не лучшую и не худшую, чем тысячи других пыльных квартир Вены, вела каменная лестница. На маленьком дворе росли каштаны. Ванная была одна. Возможно, Фрейд относился к Берггассе с некоторой сентиментальностью. Когда он жил с родителями в Леопольдштадте, по другую сторону канала, он наверняка часто шел этой дорогой в лабораторию Брюкке. Тогда он готовился к карьере ученого-биолога, которая так и не состоялась. Фрейды переехали туда в конце лета, и рядом с вывеской мясной лавки на стене дома появилась табличка с его именем.
***
Впоследствии Фрейд прославится твердостью своих взглядов, убежденностью в том, как устроен человеческий разум. Несогласие с ним казалось чем-то вроде отступления от моральной истины. Появляется искушение противопоставить эту более позднюю уверенность в себе сомнениям в начале пути. Неврология развивалась своим неспешным путем и не знала ни о каких Фрейдах.
Не только Фрейд, но и многие другие представители его поколения искали психологическое эльдорадо. Приверженцы анатомии и физиологии, которые считали, что биология способна ответить на все вопросы, постепенно теряли свои позиции, хотя бы потому, что начинали стареть. Теодор Мейнерт, который ополчился на Фрейда за увлечение гипнотизмом и работу с Шарко, умер в мае 1892 года. Фрейд посетил его дом, чтобы выразить соболезнования, и ему предложили взять что-нибудь из его библиотеки — «редкое удовольствие для человека», как писал он Флису, «похожее на то, как дикарь пьет мед из черепа врага».
Фрейд не мог не считать, что его собственные выводы справедливее, чем слова соперников, но приоритета идей у него не было. В частности, французский психолог Пьер Жане начал задумываться о скрытом сознании, живущем своей собственной жизнью. Жане был на три года моложе Фрейда. К 1891 году он пересмотрел неясную романтическую концепцию «бессознательного», существовавшую на протяжении почти всего девятнадцатого столетия, и считал ее неотъемлемой частью личности. Материалом исследования для него являлись истерики в городе Ле-Хавр, где он работал профессором. Жане использовал гипноз и утверждал, что есть научные доказательства работы «бессознательного». В 1889 году он опубликовал убедительный отчет об этом в работе «Психологический автоматизм» («L'Automatisme Psychologique»). У Фрейда на эту тему не вышло ничего значительного, даже статьи. В начале 1890-х приоритет принадлежал Жане.
Постепенно накапливались случаи женской истерии, которые Фрейд использовал для своей теории. В «Этюдах по истерии» кроме случаев Фанни-Мозер и фон Либен-Цецилии М. он описывает еще три. Мисс Люси Р. была молодой английской гувернанткой, страдавшей от обонятельной галлюцинации подгоревшего пудинга. Ее передал Фрейду врач, скорее всего Флис, поставивший диагноз ринита, или воспаления носа, распространенного заболевания, имевшего для Флиса большое значение (позже мы расскажем об этом подробнее). Фрейд лечил гувернантку девять недель. Вместо того чтобы прибегать к гипнозу, он просил ее рассказать ему, как появилась эта обонятельная иллюзия, потом клал руку на лоб или прикрывал ей виски ладонями, утверждая, что она должна перед собой что-то увидеть и это станет искомым ответом. Он узнал от Бернгейма, что, если врач на чем-то настаивает, пациент непременно подчинится.
И действительно, Люси Р. удалось вернуться к тому случаю, после которого у нее возникла эта галлюцинация. Фрейд смог определить, что она влюблена в своего хозяина. Ее "я" считало эти чувства неприемлемыми, подавляло их и превратило в физический симптом, запах, который ассоциировался с одним случаем, когда на кухне пригорел пудинг. Когда Фрейд избавил ее от этого симптома, у нее появилась новая обонятельная галлюцинация, на этот раз запах сигар. Фрейд действовал аналогично и пришел к тому же результату.
Случай Люси Р., как и многих других ранних пациенток Фрейда, был проанализирован скептиками, а по ее симптомам поставили диагноз обонятельного припадка, связанного с эпилепсией височной доли мозга. Не исключено, что это так. Впрочем, молодая женщина, безответно влюбленная в работодателя, — лучший объект для рассказа, чем обонятельный припадок. Фрейд хорошо умел делать из простого диагноза историю.
Ученый— писатель -это было чем-то новым. Фрейд сознательно использовал свой литературный талант, когда писал эти очерки об истеричках. Рассказ о еще одной молодой женщине, Элизабет фон Р. двадцати четырех лет, которая страдала от болей в ногах и усталости, посвящен ее несчастливой жизни в семье, где она ухаживала за больным отцом (как когда-то Анна О.), присутствовала на свадьбах сестер и влюбилась в мужа одной из сестер, хотя и не хотела себе в этом признаваться.
Сестра, которая была замужем за объектом любви Элизабет, умерла при родах. Элизабет приехала домой как раз после ее смерти. В конце концов Фрейду удалось проследить источник ее болезни до мыслей у кровати сестры:
В тот момент, когда у нее появилась ужасная уверенность, что ее любимая сестра умерла, не попрощавшись с ними, и она не смогла облегчить ее последних дней своей заботой, — в тот самый миг в мозгу Элизабет мелькнула другая мысль, и сейчас она вернулась, яркая, как вспышка молнии в темноте: «Теперь он снова свободен, и я могу стать его женой».
Она не рассказала ему про эту мысль. Так предположил сам Фрейд. Когда Элизабет начала возражать против его диагноза, он сказал, что «мы не отвечаем за свои чувства», и добавил, что, подавляя их и даже вызвав болезнь, она продемонстрировала свою высокую мораль. Так подходили к порочным мыслям уже в двадцатом веке. Элизабет признала его правоту, и катарсис произошел.
Фрейд прекрасно понимал, что скептики, особенно коллеги, решат, что его рассказы слишком литературны, и честно заявляет, что, имея образование невропатолога, я «до сих пор удивляюсь, что эти случаи больше похожи на рассказы и, как могут сказать, выглядят несерьезно и ненаучно». Он настаивал на том, что представляет точные научные данные, таким образом стараясь расположить к себе и ученых, и остальных людей.
|
