|
Заходят такие с низенькими лбами и нависшими на глаза надбровными дугами душегубы-мокрушники, вытирают об рукава окровавленные финки и говорят:
— Сегодня двух зарезал — напрочь бошки отпластал, как кочаны капусты. Одну принес. Там, в сенях. Стоит…
Другой на пиджак свой глядит и жалуется:
— Я ему перо в бок ткнул, а он, зараза, меня за полу — хвать, и все пуговицы оборвал. Гад!
— Ага, гад, — соглашаются все.
Жуть! Кошмар!
В первые часы.
Но проходит день, другой, третий… И вы перестаете воспринимать всех тех убийц как единую, обезличенно-монолитную массу. Оказывается, они не все одинаковы. Есть более и менее добрые. И более и менее злые. Тот вон весельчак и балагур. Этот — зануда каких поискать. Вон тот — редкостный мерзавец…
Да какой весельчак, зануда и мерзавец?! Они все убийцы!
Все до одного!
Но поздно. Вы стали различать характеры, выделять более симпатичные вам и менее симпатичные. И вот уже у вас появились приятели. Да что там приятели — друзья. И появились враги. И, если вы, допустим, дама, появились любимые и любовники.
И все то многообразие человеческих отношений, что мы наблюдаем в обычной жизни, будет перенесено туда, в комнату убийц. Отчего жить вам станет сразу легче. Потому что такова природа насекомых и человека — не могут они быть белыми на черном фоне. Могут только черными.
Допускаю, что лично вы не будете резать и душить жертвы лично. Но уже не из человеколюбия, а по причине чрезмерной брезгливости или физической немощи.
Сами, возможно, не будете. Но будете оправдывать и покрывать своих приятелей, которые сделали грязную работу за вас. Станете ненавидеть их врагов. И дружить с их друзьями, которые тоже… И значит, станете ими. Станете убийцей.
Или…
Или даже хуже…
Несколько лет назад я читал о деле очередного потрошителя и людоеда. Который убивал и ел людей. Натурально, варил супы и делал котлетки. Но разговор не о нем, о его полюбовнице. Которая вначале не догадывалась о пагубной привычке возлюбленного и лишь удивлялась изобилию мяса на столе. Потом догадалась. Очень испугалась. Но не ушла. И потому со временем пообвыклась, приспособилась к обстоятельствам и жила довольно счастливо в семье и в сытости.
Ну я же говорю — человек не собака, ко всему может…
Настолько может, что, облегчая сожителю жизнь, она приводила в дом подруг, которых, повесив на крюк, вбитый в потолок, помогала освежевывать. И помогала варить. И ела…
Потому что с кем поведешься, тем и станешь!
Хоть даже людоедом!
Если «бытовухи» мало, могу привести исторические ссылки.
Про янычар слышали? Ну да, про тех средневековых карателей — огнем и мечом усмирявших Русь. А кто они такие, знаете? Нет, не чужие — свои. В том числе свои! Русские. Христиане. Которых угоняли в детстве в полон и превращали в палачей собственного народа. И эти «свои» были хуже любых чужих, потому что не знали жалости ни к женщинам, ни к старикам, ни к грудным младенцам. Пусть даже эта женщина была не просто женщиной, а их родной матерью.
Почему такое было возможно?
Потому что окружение… В том случае турецкое.
Впрочем, может быть, не турецкое, может быть, свое. Причем в общенациональном масштабе.
Великую французскую революцию помните? Или не менее Великую Октябрьскую? Которые возвели убийство ближнего в доблесть.
Гитлера с его концентрационными лагерями?
А времена врагов народа, когда весь народ…
Нет, хватит, хватит! Ну почему обязательно должны быть убийцы и людоеды?! Ну неужели нельзя найти какие-нибудь другие, менее кровавые примеры?
Какие?
Ну, например, чтобы выпускница ПТУ номер восемь устроилась уборщицей в Голливуд, была замечена известным продюсером в мужском туалете с тряпкой над унитазом, отчего сразу же стала звездой и женой Ди Каприо.
Ну ладно, пусть будет так. Только сути дела это не меняет. А лишь подтверждает формулу, что с кем поведешься…
Однажды случайно на улице я встретил своего давнего знакомого. Некогда умницу, вундеркинда, гения точных наук, подававшего сумасшедшие надежды. Мы встретились, и он похвастался, что живет очень хорошо, что скоро выйдет в директора крупной коммерческой фирмы чуть не с четвертьмиллиардным оборотом. Что все как у людей — «десятка», улучшенная планировка, двадцать соток, Канары раз в год…
У него действительно было все хорошо.
И в то же время было плохо.
Потому что директорское кресло — это очень здорово. Но для другого. Не для него! Он должен был стать мировой величиной — Эйнштейном, Бором, Ферма, в крайнем случае, Биллом Гейтсом. Должен был получать Нобелевские премии, миллионные контракты, быть любимцем публики и завсегдатаем лучших салонов Старого и Нового Света. А стал «почти директором» коммерческой фирмы.
Он проиграл!
Хотя считал, что выиграл.
Он был уверен, что он сделал замечательную карьеру. И действительно сделал! Ведь в его окружении таких везунчиков по пальцам пересчитать можно! В свой среде он, наверное, достиг большего, чем Эйнштейн.
В своей.
Не в его.
Он ошибся в масштабах. Будучи чемпионом мира — попал на районные соревнования. И конечно, их выиграл. Районные. Хотя был чемпионом мира.
Он выиграл.
Он проиграл.
И все мы проигрываем. Оттого, что, попав в то или иное общество, принимаем за истину предложенные нам критерии успеха.
Строя свою карьеру в богом забытой деревне, мы стремимся стать старшими скотниками. Нет, не скотниками, а старшими скотниками! Что называется почувствуйте разницу! Или выходим замуж за старших скотников и тем утираем нос подружкам, которые отхватили просто скотников. А ведь действительно повезло! Потому что просто скотников в той деревне пруд пруди, а старших… И пусть попробует кто-нибудь убедить нас, что это не успех?
Убого звучит?
Убого! Но, только живя в той, отдельно взятой, деревне, понять этого невозможно. Потому как мечты определяет… Ну правильно — окружающий фон!
Отсюда попытаемся сформулировать главную мысль этой книги, равную главной цели любого человека, который желает чего-то в этой жизни добиться…
Глава 5. О главной составляющей жизненного успеха, или Что должны знать юноши и девушки, вступающие в жизнь (тем, «кому за… и за…», эту главу можно пропустить)
Когда молодым людям говорят родители или педагоги:
— Послушай, балбес, доброго совета — возьмись за ум и получи образование, без него теперь никуда!
Или говорят:
— Главное в жизни — профессия!
Они лгут! В глаза лгут. Хотя и не злонамеренно.
Нет, я совершенно не против образования и хорошей профессии… Наоборот — руками и ногами — за! Равно как за семью, деньги, карьеру… Но только это не цели, это задачи. Иногда второстепенные. А цель…
Цель должна быть другая. Совсем другая.
Главная цель и сверхзадача молодости — ПОПАСТЬ В ИНОЙ СОЦИАЛЬНЫЙ КРУГ.
Естественно, подразумевается, что попадание должно осуществляться путем карабканья снизу вверх, а не наоборот. То есть соцкруг, в который вы стремитесь, должен быть более значим, чем ваш.
За ваш вам воевать бессмысленно. Ведь он уже есть! Его добыли вам ваши предки и «предки» — прадеды, деды, папы, мамы, — заплатив за это своими жизнями. Стоит ли за то же самое приплачивать еще и вашей? За этот, на заводской окраине, район, эту разваливающуюся хрущевку…
Хорошо, пусть даже не хрущевку, пусть — пятикомнатную улучшенной планировки, в центре, с видом на мэрию! Сути дела это не меняет, так как то, что вы имеете, вы УЖЕ ИМЕЕТЕ!
Ну так успокойтесь. Перестаньте растекаться по сторонам, вас интересуют не площади — высота. Следующая ступень социальной пирамиды. Карабкайтесь! И если вскарабкаетесь, то получите все желаемое — работу, образование, круг знакомств, любовников, мужа, приятелей, деньги, детей…
Но получите не здесь, получите — там!
Потому что где оказался, там и обживаешься.
Так, может, имеет смысл? Тем более что вы ничего не теряете. Не получится — вернетесь обратно. Путь назад, в вашу хрущевку или в вашу пятикомнатную в центре, всегда открыт. Упасть ниже — это еще надо умудриться!
Ну неужели вам не хочется влезть в телевизор? В ту другую, кажущуюся недостижимой жизнь богемы?
Ах, все-таки хочется? Но вы не знаете как.
Это уже другой разговор. Когда хочешь — возможности найдутся. Выбирайте.
Первая и самая гарантированная — поставить фишку на «предков». Когда «предки» — премьер-министры, министры, атташе, маршалы, мультимиллионеры, лауреаты и другие сопровождающие лица.
Не подходит? Нет пап маршалов? Ну так я и знал.
Тогда надо раздобыть деньги. Много денег. Да не полторы тысячи до зарплаты, а много. И купить доступ в высший свет за наличные бабки. За большие бабки. Потому как за маленькие чувство собственной значимости не приобрести.
Нет денег?
Тогда можно пойти в разводящие. Нет, не в армию. Армия — это чистое фуфло. Настоящий разводящий — это, слышь, когда ты такой крутой братан с цепаком, мобилой, децелом, в прикиде от Версаче едешь с телкой в «шестисотом» «мерсе» и, блин, море тебе по щиколотку. Потому как ты «крыша» и этот их свет можешь развести, блин, на одних мизинцах.
Тоже мимо? Пальцы в стороны не гнутся? Это плохо, это надо лечить! Без этого в наше время…
Ну ничего, есть и другие способы. Более достижимые.
Например, поступить учиться в институт. Нет, не для получения диплома для обретения требуемого круга общения. Только в институтской аудитории можно легко и сразу стать своим среди чужих. Учеба стирает сословные рамки. Все — студенты, у всех одни и те же заботы — зачеты, «хвосты», пересдачи. А если вы еще можете дать списать… И вот вы уже — они.
Не вышло с учебой?
Тогда ставьте на профессию. Ходовая профессия, замешенная на таланте, тоже может служить пропуском в высшее, по отношению к вам, общество. Конечно, потрудиться придется на славу. При этом публичные профессии предпочтительней. Фотомодели, художнику, журналисту, кутюрье проще пробиться в общество, чем, допустим, слесарю-надомнику.
Легко и быстро могут ввести в общество «проводники». Ну то есть люди, которые уже находятся там и приходятся вам дальними родственниками или приятелями родителей. Они объяснят, порекомендуют, познакомят, поручатся, ссудят, протолкнут, и все такое прочее. Только надо заранее убедиться в их дееспособности, по маршрутам Сусанина мы и сами можем…
Следующий путь немного аферный, требующий особой изворотливости, умения быть в нужное время в нужном месте с целью оказания услуг (от бытовых, до околоуголовных и интимных) полезным людям. Короче, сплошные интриги на почве «чего изволите-с?».
Тоже не пошло?
Ставьте на талант. Талант — идеальный пропуск куда угодно. Хоть даже в кружок лауреатов Нобелевской премии. Рисуйте, лепите, снимайте, пишите, изобретайте, дирижируйте, танцуйте, боритесь за мир во всем мире.
И это не подходит?
А если спорт? Две-три олимпийские медали поверх торса откроют вам любую дверь. А если вы чемпион мира по борьбе в тяжелом весе, и еще пальцы научились…
Да, прыгать, бегать, метать вначале придется.
Ноги слабые, руки больные?
Попробуйте общественную и международную деятельность на поприще модных эколого-феминистских движений.
Языков не знаете?
Жаль!
Тогда вам остается расписаться в собственной несостоятельности и использовать способ распродажи себя — им. Физической. Если повезет, оптом посредством выхода замуж за представителя желанного вам класса. Если не повезет, то в розницу, предлагая себя единовременно за каждую ступеньку, приближающую к заветной цели. Продажу — гарантирую. Результат?..
Ну что, довольно?
И я думаю. Пора выбирать.
Причем выбирать быстро! Потому что жизнь, как поезд, на месте не стоит. Идет жизнь — тук-тук, тук-тук, стучат на стыках прошедшие дни. Успевайте переводить стрелки. Куда переведете, туда и приедете… А на месте не усидеть. Сидеть на месте значит ехать назад. Не использованных вами восемнадцати, двадцати, двадцати пяти вам уже не будет. Их уже проехали!
А чтобы вы мне поверили, приведу несколько контрольных для определения качества прожитой жизни, тестов. Которые я условно называю — тесты для…
Глава 6. Тесты для взрослых, или Упущенное видится на расстоянии (для прочтения взрослыми тоже не обязательна)
Всякий из нас в молодости слышал вздохи близких и дальних по поводу того, что:
— Не, ну ты прикинь, вроде только вчера в школу ходил, вот только вчера, а оглянулся — бац, сорок лет! Как будто не жил!
А ведь верно сказано — не жил! Все эти двадцать пять лет. Просто не до жизни было!
Все какая-то суета, беготня…
Хочу напомнить один физический из школьной программы закон. Насчет движения. Равномерного. Когда по очень ровному пути, очень гладко и тихо движется вагон. Так тихо, что не понять, идет он или не идет. Или это тот, встречный поезд тронулся с места?
Так и жизнь, если ровно, без событий и достижений, без рывков и потрясений, то как будто ничего и не было. Как будто не жил.
Не жил!
Такова печальная истина.
Так вот, хочу, чтобы вы жили. Чтобы, оглядываясь назад, ваш путь представлялся вам бесконечной чередой событий, встреч и успехов. Чтобы как будто не одна, а десять жизней.
Так жить стоит.
Дорого стоит, работы стоит, бессонных ночей. Но — стоит!
Согласны со мной? Тогда считайте, что первый тест вы прошли успешно.
И снова цитата из жизни.
— Эх, дураки вы, дураки! Живете себе и не понимаете, что школа — лучшая пора жизни!
…Что институт…
…Что молодость…
А вы балбесы…
И такое слышали?
Уверен — слышали. И не раз. От родителей, учителей, соседей…
Так вот, это тоже — ложь. Пусть даже ложь во спасение. Не была школа лучшей порой. И институт не был. Просто так получилось, что дальше судьба не сложилась. Что пошло как-то не так, через пень колоду.
Тогда — понятно. Понятно, почему школа и институт — лучшая пора. Просто человек пошел под гору, и, когда оглянулся, пригорок, с которого он спустился, представился горой. Монбланом. Эверестом.
Но только потому, что он спустился!
Не могут школа и институт быть лучшим эпизодом жизни. Хотя бы потому, что это не вся жизнь, а только самое ее начало.
Ну не могут!
Не должны!
Если бы судьба тому выпускнику улыбнулась, если бы мир его востребовал, он бы вспоминал школу и институт по-другому. Тоже хорошо, но объективней. Говорил бы — здорово было, веселей, беззаботней, но… но уж больно долго. Можно было бы и побыстрее.
Не хочу, чтобы вы, достигнув зрелого возраста, говорили и думали так же. Хочу, чтобы говорили иначе. Что лучшее впереди, а не позади. Что всегда впереди.
Потому что так оно и есть!
А если не так… Если не так, то может получиться нехорошо. Даже не оттого, что объективно нехорошо, а оттого, что, защищаясь от своих комплексов, вы станете те комплексы компенсировать ложью. Станете изображать дешевого бодрячка. Доказывать окружающим, что у вас все хорошо.
Но в первую очередь доказывать даже не им. Доказывать себе.
Глава 7. О вреде самообмана, или Как дорого стоит сохранять хорошую мину при плохой игре
Вот интересно, почему, заболев, к примеру, ангиной, мы спокойно говорим, что заболели ангиной? Соответственно, забеременев, признаем, что забеременели. То есть так и говорим — забеременели. И не говорим: а, это меня просто раздуло. А вот если, не дай, конечно, бог, заболеваем раком…
Рак большинство из нас не признает. Ни в какую.
Да нет, это меня всего лишь тошнит… Всего лишь колет… Всего лишь кусок ветчины третий месяц не могу проглотить.
Так, может, это?..
Нет, нет. Это просто он чего-то в горле застрял.
Отчего же мы, всю жизнь подозревая в мелких болячках рак, когда он приходит, его не узнаем?
Да оттого, что страшно узнать. Страшно услышать диагноз, равный приговору.
Грипп — пожалуйста. Аппендицит — сколько угодно. От гриппа и аппендицита не умирают. А вот от рака… Или СПИДа…
Однажды я пришел в палату к своему неизлечимо больному товарищу. Выглядел он страшно. И все остальные пациенты этой палаты выглядели так же. Потому что выхода из этой палаты не было.
Мой приятель хватал меня за рукав и с горячечным блеском в глазах убеждал, что у него все хорошо. Что у этих — да, ни одного шанса, что не сегодня-завтра, что вчера вечером одного уже увезли. А вот он, он — другое дело, он явно идет на поправку…
Страшно нам умирать. Так страшно… Вот и обманываем себя — травки пьем, к колдунам ходим, импортные чудодейственные лекарства покупаем. До безумия доходим.
Привели однажды ко мне семнадцатилетнюю девушку-бомжиху. Не по призванию бомжиху, по дурости матери. Которая, умирая от саркомы и обманывая саму себя надеждами на спасение, умудрилась не оставить завещания, не привести в порядок свои дела и вообще напрочь забыть о своей единственной дочери! Она умерла, и сожитель выгнал ее дочь на улицу. А родственники не пустили на порог другой квартиры, оставшейся от бабушки. Прямая наследница двух квартир была вынуждена пуститься во все тяжкие, ночуя на вокзалах, в бойлерных, теплоцентралях. Из-за матери, которая позволила себе роскошь умереть в душевном комфорте, в уверенности, что завтра ее выпишут.
Я вручил ей деньги на билет, вручил Жилищный кодекс и сказал:
— Иди и дерись за свои квартиры. И ничего не бойся. Даже если тебя будут пугать. Даже если тебя будут пугать смертью. Лучше умереть в борьбе, чем в бойлерной!..
Можно осуждать мать, лишившую дочь крыши над головой. И нужно осуждать. Но нужно и понять! Понять, что в ее обстоятельствах мы бы тоже… Потому что боимся умирать. Боимся признаваться самим себе, что умираем. И начинаем сочинять всякую ерунду…
В жизни — так же. Признать несостоятельность собственной жизни — это то же самое, что признать рак в последней стадии. И даже хуже. Там хоть врачи помогут, растолкуют, успокоят. А здесь — кто?
Вот и выдумываем мы, что, да, у этих ни черта в жизни не получилось и у тех, а у меня… И с пеной у рта доказываем, что у нас все в порядке, что лучше всех. Причем чем больше пены, тем выше вероятность, что сидим мы по самые уши в… неудачах.
Доказывать состоятельность глупо, потому что невозможно, она или есть, или ее нет. Если есть, выпирает во все стороны — захочешь не спрячешь. Если нет, то тоже невооруженным взглядом видно.
Необходимость доказывать благополучие сама по себе свидетельствует о неблагополучии. В том числе неблагополучии общества. Натужный оптимизм средств массовой информации — это, знаете, тоже симптоматика.
Но с другой стороны, если перестать себя обманывать, если вдруг все здраво оценить и признать, что все эти годы… То что тогда — в петлю лезть? Или с двенадцатого этажа?..
Нет, лучше пену пускать!
Так мы и живем, выдавая желаемое за действительное. Обманывая всех. Но в первую очередь — себя. Потому как несостоятельность — это не ангина, это… Сами знаете что…
Нужны примеры?
Будут вам примеры.
Разговаривал я как-то раз с женщиной, которая в свои тридцать с лишним лет ходила на молодежные дискотеки. Знаете, что она мне про себя рассказывала? Рассказывала, что стала гораздо интересней, чем в молодости, стала органичней, приобрела ауру, привлекающую к ней людей, что если раньше для нее общение было проблемой, то теперь…
Теперь проблем в общении она не испытывала.
Ах да, забыл сказать, для чего она ходила на дискотеки. Чтобы там же, в мужском туалете или за ближайшими кустами, быть употребленной пятнадцатилетними прыщавыми подростками.
Как вы сказали, кто она? Ну вообще-то…
Только это вы сказали. А она себе — по-другому.
Невозможно ей в ее случае назвать то, что она делает, тем, что она делает. Или придется тут же, возле танцплощадки, искать сук потолще да покрепче. Ну или…
Или делать то, что делаем все мы, — доказывать, что в нашей жизни все не так уж плохо, что даже хорошо, и опять же аура…
Потому как все одинаковы — и мы, и она. Только у нее все очень явно, а у нас… Явно только для окружающих.
Не может человек признать бессмысленность своего существования. Сказать, что — да, все было зря. И все — неправильно.
Не может!
Не способен!
Давайте представим гипотетическую ситуацию, что всех нас согнали за город копать яму. Здоровую яму. Ну очень здоровую яму! Двести на двести и на сто пятьдесят. Всучили в руки кирки и лопаты, показали объем работ, призвали, припугнули — и пошло дело!
Вначале мы оценим нашу работу объективно. В непечатных выражениях с ссылками на их мам, пап и прочих родственников вплоть до шестого колена.
И потом будем, когда докопаем.
И еще некоторое время.
А вот после… Сильно после… Сильно после мы начнем искать нашей бессмысленной работе применение и оправдание.
— Ну давайте тогда построим небоскреб, раз котлован уже есть.
— Нет, лучше зальем водой и будем разводить карпов.
— А может, еще немного покопаем, и тогда можно будет в Книгу рекордов Гиннесса…
Лет через десять-пятнадцать мы снова вспомним эту яму.
— Я в твои годы такую ямищу отгрохал, такую ямищу!.. Любо-дорого посмотреть. А ты, обормот, уроков выучить не можешь.
Вот уже и привкус легендарности появился. И стихи и песни о самой большой вырытой энтузиазмом и упорством сограждан канаве.
А это уже не неудача, это уже успех. Большой жизненный успех! Не могут же те, кто полгода копал, признать себя идиотами?
Не могут!
Ну и, значит…
Кто думает, что эта изложенная мною схема слишком примитивная и потому не работает, сильно ошибается.
Работает, еще как работает.
Например, очень хорошо работала у немцев, вернее, фашистов, которые бессмысленной работой ломали наиболее идейных своих противников. Причем именно бессмысленной. Потому что осмысленная, напротив, способствует укреплению человеческой психики. Отчего заключенные концлагерей с удовольствием трудились во благо Третьего рейха на подземных и прочих заводах. Тем более что немцы умели добиваться того, чего хотели.
Хорошо работаешь — сносно кормишься, отлично работаешь — хорошо ешь, не работаешь — голод и карцер, саботируешь — для тебя приготовлены виселица и крематорий. В общем, кто не работает — тот не ест. И не живет. Отчего саботажников было немного. Гораздо меньше, чем передовиков.
С другими обходились куда как жестче. Их тоже заставляли работать. Но заставляли выполнять совершенно пустую, никому не нужную работу. Например, добывать камень — где одна бригада долбит породу, тащит камень за несколько сот метров от карьера и складывает ровными кучами, а другая параллельно им берет камни из куч и тащит обратно в карьер, укладывая на то же место, откуда их недавно брали. И так с утра до вечера в хорошем рабочем темпе.
В результате и заключенные при деле, и карьер цел-невредим.
Невыносима такая работа, потому как нет ей смысла и нет конца! Не вычерпать тот карьер никогда!
И люди ломались.
И даже несгибаемые борцы.
Эту пытку не немцы придумали, древнегреческие божества придумали, заставившие Сизифа вкатывать на гору камень, который всегда скатывается вниз. Знали боги толк в измывательствах.
Другой пример, из опыта борцов за лучшее завтра.
Был такой рассказ про узников тюрем и лагерей, которые, сойдясь вместе, стали спорить, какая пытка самая страшная. А уж в чем, в чем, а в пытках они толк знали — на себе испробовали. И клещи, которыми махом выдирали ногти из пальцев. И электроток. И специальные деревянные клинышки, с помощью которых можно растащить в стороны локтевую и лучевую кости руки. Много чего. Но худшей пыткой был признан… Нет, не тиски для причинного места, не раскаленные докрасна щипцы… Не угадали.
Почетное первое место заняла пытка, авторство которой принадлежало начальнику тюрьмы одного заштатного румынского городка. Которому, оправдывая свое недавнее высокое назначение, необходимо было показать себя с лучшей стороны. И он решил, добиться того, чего не мог в течение многих лет его предшественник. Добиться признательных показаний. Для чего он… разрешил празднование Первомая. Да, да, именно так — всего лишь отметить праздник солидарности трудящихся.
Какая же это пытка? Это же… праздник!
А вы погодите. Вы дослушайте.
Случилось невозможное — тюремщики распахнули двери камер, и сидевшие в одиночках заключенные, впервые за многие годы, увидели человеческие лица. Лица своих товарищей по борьбе.
После чего политзэков пригласили на ужин. На праздничный ужин, где вместо пустой баланды было нормальное первое и второе. И были сладкие булочки!
Но и это было не все. Их выпустили в тюремный двор и разрешили митинговать, кричать: «Долой палачей!», петь песни: «Вставай, проклятьем заклейменный!..» — и составлять манифеста.
Они бушевали до утра. Они были счастливы.
А утром…
Нет, их не расстреляли из пулеметов и не пустили в камеры ядовитый газ. Что вам все время кровь и смерть в голову лезут? Самые страшные пытки бескровны.
Утром их развели по камерам.
Просто развели по камерам.
И выдали положенную баланду.
Отчего полтора десятка человек попытались повеситься на разорванных на полосы полотенцах или вскрыть вены случайным стеклом. А еще полтора десятка согласились на сотрудничество с полицией.
Они не выдержали пытку свободой. Раскаленные иголки под ногти выдерживали, а тут…
Новый начальник тюрьмы был не дурак, он понимал, что человек притерпевается ко всему — к камерам-одиночкам, к избиениям, к пыткам. И если не может изменить свое положение, начинает в нем жить.
Люди вышли из камер не за тем, чтобы отпраздновать Первомай, чтобы вспомнить, какой бывает настоящая жизнь. С распахнутыми дверями камер, с булочками, с песнями, человеческим общением. Люди вдохнули свободы.
Которую у них тут же отобрали.
И чего они не вынесли.
Что происходит с людьми, которые смогли, изменив точку зрения, взглянуть на свою жизнь со стороны, я наблюдал в армии.
Служит себе рядовой РА полгода, год, терпит воинские тяготы и издевательства «стариков», помаленьку привыкает, адаптируется, сам старичком становится, и вот уже ему сам черт не брат. Ходит с ремнем на… ну, в общем, где-то в районе живота, сухпай лопает, лычки зарабатывает, в самоход ходит и, в общем-целом, чувствует себя неплохо.
Но вдруг выходит ему отпуск на родину сроком на десять суток без дороги. Оформляет он документы и… И отрывается на десять суток по полной.
После чего возвращается в часть и… палит себе из автомата в область сердца или вешается на ремне.
Казалось бы, с чего?! Больше половины службы позади, «стариков» нет, все самое трудное в прошлом, служи не хочу. А он на трубе в сушилке висит.
Почему?
Потому что вдруг понял, что там, где он полтора года относительно благополучно жил, жить — невозможно. В сравнении с гражданкой невозможно. А если бы не поехал, не сравнил — то жил. Нормально жил — дембельский альбом рисовал, парадку начищал.
Это я к тому, что не надо будить спящую собаку. Живи, где живешь, и будь доволен тем, что имеешь.
Или не будь доволен, но тогда не сиди и не мечтай, а начинай работать, биографию строить, по кирпичику, по кирпичику…
Выбирать вам.
А если не выбирать, то можно в тридцать с лишним лет начать ходить на дискотеки и, умирая от рака, не оставлять завещаний и…
Много что можно. Чего не нужно.
Потому что неопределившийся человек — это как то самое, что плавает в проруби и ни к одному берегу прибиться не может. И чем больше не может, тем больше тем самым становится.
Почему?
Потому что хороший человек, но несостоявшийся человек — очень опасный человек. Вернее — самый опасный.
Глава 8. О хороших плохих людях, или Не бойся подлецов — бойся неудачников
Всякий молодой человек, имеющий технические способности, считает, что он Эйнштейн или, на худой конец, Капица.
Имеющий склонности к написанию сочинений уверен, что Лев Толстой с ним рядом не стоял.
Бренчащий на фоно готов переплюнуть Бетховена, если на гитаре — то «Битлз».
Кричащий со сцены в школьном спектакле мнит себя Станиславским и Немировичем-Данченко, вместе взятыми.
Не умеющий ничего подозревает, что он будущий Президент.
Потом эти Эйнштейны, Толстые и Немировичи поступают в институты и к концу третьего курса думают по-другому. Думают так.
Значит, возьму одну полную ставку плюс половину, плюс одну вторую, затем репетиторство по полтиннику за час, курсовые… итого на круг получится долларов двести в месяц. Не считая выходных…
Ну и где эти Эйнштейны?
Нет, устроились они хорошо, спору нет — там полставки, здесь… Станиславский бы обзавидовался.
Но… Но дело не в деньгах. Дело в Who is who?
А здесь…
Ну и как себя чувствуют наши непризнанные гении в чужих шкурах: Бор бухгалтера, Лев Толстой — журналиста заводской многотиражки, Бетховен тапера в ресторане?
Скверно чувствуют. И оттого сильно обижаются на окружающий мир. Но более всего на тех, кому, в отличие от них, повезло. И мстят им за их удачливость.
Не бойтесь подлецов, бойтесь непризнанных гениев. Рафинированные подлецы безопасны и вообще очень милые ребята. Если, конечно, вы не встали им поперек пути. Если встали — сотрут в порошок и развеют по ветру. А вы не вставайте — дружите домами, играйте в теннис, пейте пиво, отдавайте за них замуж своих дочерей, и все будет нормально и даже еще лучше.
С непризнанными гениями так не получится. В отличие от подлецов, они бьют не только тех, кто задевает их интересы, эти бросаются на все, что подле них шевелится. Ну просто как цепные псы.
Очень им обидно за свою жизнь, за то, что они тоже когда-то надеялись перевернуть мир, но не получилось, не вышло, не дали.
Им не дали! А этим!..
Нет, ну почему у них не получилось, а у этих получается?!
Чем они лучше?
А ну иди сюда!..
И если тот неудачник пробился в мелкие руководители, то пиши пропало. И даже тогда пропало, когда вы ему приятель.
Снова приведу пример из армейской жизни. Из армейской, потому что армия тот катализатор, который усиливает брожение умов и кипение характеров. Там, в отличие от гражданки, все более понятно. Как говорится, все налицо, в смысле на лице.
Вот приходит новобранец в часть и… получает кулаком в рыло от «деда». Ну чтобы понять, что настоящий «ху» в казарме — солдат, прослуживший полтора года, а он всего лишь «ху»… И на… И в… В общем — заслуженно получает. Хотя, на гражданский взгляд, вроде бы и незаслуженно, так как сам по себе он очень добрый, отзывчивый и мягкий юноша. Такой мальчик-одуванчик в кирзовых сапогах, неспособный муху, упавшую в компот, обидеть.
За первым ударом следуют другие. Новобранца бьют месяц, второй, третий. Бьют полгода, год… Пока он сам не становится «стариком». Причем, в отличие от тех «стариков», он хороший «старик» — добрый, мягкий, отзывчивый, который муху…
Но!
Но, черт возьми, обидно! Его били год, а этих никто даже пальцем…
Разве справедливо?
Несправедливо!
А ну-ка, ты, иди сюда!..
И по морде, по морде. Чтобы не думал… чтобы служба медом не казалась…
Примерно так очень хорошие ребята превращаются в не очень хороших солдат.
Примерно так крайне талантливые юноши и девушки трансформируются в негодяев. Причем в активных негодяев. Схема-то одна. Что — там, что — здесь. Только там — в морду кулаком и в ребра кирзачом. А здесь все тихо, интеллигентно, с обоснованиями, аргументами, ссылками и рекомендациями.
Мол, вы не в полной мере осознаете существо вопроса, и я вряд ли смогу взять на себя ответственность рекомендовать вас…
Уж лучше бы сразу сапогом! Ребро срастется, а судьба…
Однажды ко мне пришла девушка. Очень хорошая девушка, этакая тургеневская барышня, случайно затесавшаяся в наш жестокий век.
Что хотела эта милая во всех отношениях девушка?
Убить свою соперницу. И ее ребенка.
Нет, вы не поняли, действительно очень хорошая девушка. Буду настаивать на этом! Просто… просто она обиделась…
Несколько лет назад ей встретился парень, так себе парень, не герой ее девических снов. Но он был очень настойчив, он домогался ее днем, ночью, в выходные, в будни, он дарил цветы и забавные безделушки. Она пала под натиском влюбленного героя. А еще через почти три года вдруг выяснилось, что у него, кроме нее, есть семья — жена и дочь.
— А как же наша любовь?
— Любовь — любовью, а семья — семьей.
— Так разве мы?..
— А зачем? Нам и так нормально.
Обидно?
Конечно, обидно. Всем бы было обидно. Любишь его, заразу, три года, а он на тебе, двухлетнюю дочь имеет! Так и хочется ему в морду, в морду!..
— Ну и что ты хочешь? — поинтересовался я.
— Убить ее. И еще дочь. Он очень любит дочь, и если ее не будет, то…
— Что — то?
— То все будет хорошо.
— А я здесь при чем?
— Помоги найти мне киллеров.
— Кого?!
— Киллеров. Ну которые людей убивают. Я уже и деньги накопила.
— Сколько?
— Уже триста рублей.
Ну не дура ли?
Да нет, не дура. Сильно обиженный человек, который сам не ведает, что творит.
— Ну хорошо, предположим, мы найдем киллеров и ухлопаем ее, ребенка, заодно уж тещу, ее пуделя, деверя, всех прочих родственников до второго колена и соседей по лестничной площадке. Всех порешим. За триста-то рублей…
Только что после? Думаешь, он к тебе вернется?
— Конечно, вернется!
Н-да. Обида разуму не внемлет. Хотя кое в чем…
— А чего же ты хочешь убить жену, а не его самого? Виновник-то он! Так, может, лучше его?
— Как же его! А с кем я тогда останусь?
Думаете, абсурд?
А вот и нет — почти стенограмма одной из имевших место в действительности бесед! Ну ей-богу!
|
