ОСНОВНЫЕ ПРОБЛЕМЫ ПСИХОЛОГИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ ЭМОЦИЙ

Настоящая книга продолжает серию изданий*, знакомящих с клас­сическими, а также наиболее ценными реферативными работами общей психологии. Широта и разветвленность проблемы эмоций, которой посвящен данный выпуск, не позволили в его пределах равномерно отразить все множество исторических и современных направлений, сложившихся в изучении этой проблемы. В связи с тем, что результаты экспериментального исследования эмоций в литературе на русском языке сравнительно полно освещены (Вудвортс, 1950, гл. XX—XXII; Линдслей, 1960; Фресс, 1975; Рейковский, 1979; Изард, 1980), предпочтение было отдано обобщаю­щим теоретическим работам; именно они составляют основное содержание настоящего издания. Наряду с ними в книгу включен ряд работ, описывающих и анализирующих отдельные эмоциональ­ные состояния, в частности, патологические, а также индивидуаль­ные особенности эмоциональной сферы человека. Кроме того ин­тереса, который вызывает такого рода феноменологический мате­риал сам по себе, он полезен еще и тем, что оттеняет односторонность и пристрастность примеров, приводимых в теоретических работах; проверяя на нем положения этих работ, читатель сможет убедиться в мере их универсальности и объяснительной ценности. А поскольку подобного испытания фактами современная теория эмоций часто не выдерживает, феноменологический материал важен еще и тем, что намечает актуальные задачи ее завтрашнего дня.

'Значение проблемы эмоций едва ли нуждается в обосновании. Какие условия и детерминанты ни определяли бы жизнь и дея­тельность человека — внутренне, психологически действенными они становятся лишь в том случае, если им удается проникнуть в сферу его эмоциональных отношений, преломиться и закрепиться в ней. Конституируя в человеке пристрастность, без которой не-

¹ Проблемы и методы психофизики. М., 1974; Хрестоматия по ощущению и восприятию. М., 1975; Хрестоматия по вниманию. М., 1976; Хрестоматия по общей психологии. Психология памяти. М., 1979; Хрестоматия по истории психологии. М., 1980; Хрестоматия по общей психологии. Психология мышления. М., 1981;

Психология личности. Тексты. М., 1982; Психология индивидуальных различий. Тексты. М., 1982. Все книги опубликованы издательством Московского универ­ситета.

 

 мыслим ни один активный его шаг, эмоции со всей очевидностью обнаруживают свое влияние на производстве и в семье, в поз­нании и искусстве, в педагогике и клинике, в творчестве и ду­шевных кризисах человека.

Такая универсальная значимость-эмоций должна являться, ка­залось бы, надежным залогом как повышенного интереса к ним, так и сравнительно высокой степени их изученности. И действи­тельно, на протяжении многовековой истории исследования эмоций они пользовались самым пристальным вниманием, им отводилась одна из центральных ролей среди сил, определяющих внутреннюю жизнь и поступки человека^Однако в современной позитивистски настроенной психологии отношение к проблеме эмоций совершенно иное. Интерес к ним стал гаснуть по мере того, как стали на­капливаться неудачи в попытках отыскать достаточно тонкие и надежные средства для объективного (в позитивистском смысле слова) их изучения. Внимание исследователей постепенно стало ограничиваться сравнительно узким кругом проблем, таких как выражение эмоций, влияние отдельных эмоциональных состояний на деятельность, допускающих разработку при помощи экспери­мента. Соответственно сузились и концепции эмоций², уступив в психологической теории былое место и значение нововведенным проблемам мотивации, стресса, фрустрации.

Необходимость и оправданность происшедшего смещения инте­ресов и базовых понятий надлежит оценить будущим историкам науки. Сегодня же достаточно подчеркнуть, что к концепциям эмо­ций, созданным в более или менее отдаленном прошлом, никак нельзя относиться со снисходительной легкостью, которая может породиться установкой «современное — значит лучшее», сложив­шейся в других областях познания. Исключения из этого закона встречаются не только в искусстве, и психология эмоций — нагляд­ное тому подтверждение. Иначе разве можно было бы, например, утверждать, что «Спиноза поэтому самым тесным образом связан с самой насущной, самой острой злобой дня современной психо­логии эмоций», что «проблемы Спинозы в нерешенном виде ждут своего решения» (Выготский, 1970, с. 130).

Отсутствие преемственности между теориями, созданными в раз­личные исторические эпохи, не может не осложнять задачу ознаком­ления с психологией эмоций, объединения в единую обобщенную картину всего, что установлено или утверждается в отдельных концепциях и школах. Читатель, желающий составить такую кар­тину по материалам данной книги, столкнется еще и с дополни­тельными затруднениями, связанными с тем, что многие концепции воспроизводятся в ней со значительными сокращениями. Впрочем, затруднения легче преодолевать, если они известны и когда есть возможность к ним подготовиться. Мы надеемся, что излагаемые ниже замечания и уточнения смогут быть использованы, в частности, и для этой цели.

Следует отметить, что традиционные ссылки на неразработан­ность проблемы эмоций, противоречивость существующих концеп­ций, авторы которых, по словам Э. Клапаредс^, «не находят согласия ни в фактах, ни в словах», хотя и не лишены оснований, являются несколько преувеличенными. Такое впечатление создают формаль­ные особенности концепций, их внешний вид, различия в словаре, формулировках, решаемых проблемах и т. п. Но хотя с разных сторон, на основе разной терминологии и традиций эти концепции анализируют тем не менее одно и то же явление действительности — эмоции; уже одного этого достаточно для того, чтобы формулируе­мые в них положения при всей внешней несхожести иногда ока­зывались больше взаимодополняющими, чем противоречащими. Не­обходимо выработать лишь привычку видеть сквозь внешнее оформ­ление положений их внутреннее содержание, отделять его от слу­чайных сопутствующих деталей.

Большую путаницу в психологию эмоций вносят терминологи­ческие расхождения. В какой-то мере они заложены уже в пов­седневном языке, позволяющем нам называть, например, страх эмоцией, аффектом, чувством или даже ощущением или объединять под общим названием чувств такие различные явления, как боль и иронию, красоту и уверенность, прикосновение и справедливость. Но это свидетельствует о том, что феноменологический материал, объяснить который призвана теория эмоций, не обладает отчет­ливо различимыми признаками, которые могли бы обеспечить не­которую единую изначальную его группировку и упорядочивание. При решении этой задачи в психологической теории влияние неиз­бежно оказывают концептуальные традиции и представления, кото­рые в силу своих различий закрепляют за неопределенными жи­тейскими понятиями различное содержание. На запутанность реаль­ного соотношения того, что в разных концепциях обсуждается под одними и теми же названиями эмоций, страстен или чувств, оказало влияние еще и то обстоятельство, что они создавались на разных языках и в разные эпохи, имеющие свои традиции в употреблении таких понятий.

Из-за существующей терминологической неоднозначности в пси­хологии эмоций очень важно учитывать условность названий и решать вопрос об их соотношении не по внешнему звучанию, а на основе тщательной проверки того, что именно они обозначают. Однако выявление реального содержания базовых понятий важно не только для того, чтобы получить возможность сопоставлять отдельные теории. Круг психических явлений, относимых той или иной теорией к классу эмоциональных, представляет собой не что иное, как объект этой теории, от которого в значительной мере зависят многие ее особенности. Очевидно, что теории, наделяющие аффективностью всякий психический процесс (В. Вундт, Н. Грот, С. Л. Рубинштейн), и теории, для которых аффективное состоя-

06 этом свидетельствуют и их названия: «периферическая», «активационная», «конфликтная», «информационная» и т. п.

³ Набранная курсивом фамилия автора означает ссылку на текст, помещен­ный в данной книге.

 ние — особое событие, означающее, что в нормальном протекании психического процесса произошло некоторое отклонение (Ж.-П. Сартр, П. В. Симонов), различаются не только решением вопроса о том, что следует относить к эмоциям. Это решение предопреде­ляет масштабность этих теорий, характер и уровень общности рассматриваемых в них проблем, от него зависит, будет ли в теории анализироваться процесс, выполняющий в психическом уни­версальную роль, или же она будет посвящена одному из частных механизмов, предназначенных для специфических условий и только в них проявляющихся. Поэтому решение вопроса об объеме класса эмоциональных явлений представляет собой как бы визитную кар­точку каждой теории, важнейшую исходную ее характеристику, которую следует прежде всего учитывать при определении к ней требований и ожиданий.

Как всякое сложное и многогранное явление, эмоциональная сфера отражения может изучаться в различных аспектах, и от теории мы вправе ожидать равномерного освещения всевозможных ее сторон, последовательного раскрытия ее структуры, генезиса, функций и т. п. К сожалению, многое из того, что в учении об эмоциях по традиции называется многообещающим словом «тео­рия», по существу представляет собой скорее отдельные фрагменты, лишь в совокупности приближающиеся к такой идеально исчерпы­вающей теории. Умение не видеть сразу много проблем иногда является условием продвижения в одной из них, поэтому отдельные работы могут быть интересными, проницательными, тонкими, могут знакомить нас с очень важными особенностями эмоциональной жизни, но в то же время оставлять нерешенными и даже необозна­ченными многие не менее интересные и важные вопросы.

Полнота и специфический характер рассматриваемых вопросов является другой важнейшей характеристикой существующих тео­рий, отражающей их внутреннее строение и как бы локализирующей их в общей панораме проблем, решаемых психологией эмоций. Однако для выявления этой характеристики необходимо иметь хотя бы предварительное представление о том, каков, так сказать, свод­ный вид всей проблематики эмоций, какие вообще вопросы ре­шаются в ее пределах. Ниже мы попытаемся наметить перечень основных проблем, в том или ином сочетании рассматриваемых в работах по психологии эмоций.

Условия возникновения эмоций. Затруднения, возникающие при попытке провести непосредственно различаемую грань между эмо­циональными и неэмоциональными явлениями, вынуждают искать отличительные признаки эмоций в более широком контексте их проявления, в частности во внешних и внутренних условиях их воз­никновения. Существующие концепции различаются по тому, какое значение в них придается этому вопросу: если для некоторых из них он является одним из многих, то для других — одним из центральных (как правило, наряду с вопросом о функциях эмоций) рассматриваемых вопросов. К последним относятся, например, теории У. Джемса, Ж.-П. Сартра, П. К. Анохина, П. В. Симонова,

группа так называемых «конфликтных» теорий, не представленных в данной книге (Pieron, 1928; Hodge, 1935; Andreani, 1968; и др.), теоретическая схема П. Фресса (1975) и др.

В ответах на рассматриваемый вопрос обычно признается, что эмоции возникают в случаях, когда происходит нечто значимое для индивида. Расхождения начинаются при попытке уточнить характер и меру значимости события, способного возбудить эмоцию. Если для В. Вундта или Н. Грота любое воспринимаемое событие является значимым, т. е. эмоциональным уже в силу того, что в момент восприятия оно является частью жизни индивида, не знающей беспристрастного состояния и во всем способной найти хотя бы незначительный оттенок интересного, неожиданного, не­приятного и т. п., то, согласно Р. С. Лазарусу (Lazarus, 1968), эмоции возникают в тех исключительных случаях, когда на основе когнитивных процессов производится заключение о наличии, с одной стороны, некоторой угрозы, с другой — невозможности ее избежать. Однако эти внешне столь различные точки зрения не- являются взаимоисключающими, просто речь в них идет о разном. В работе Лазаруса дана схема возникновения лишь тех «очевидных»⁴ эмо­циональных состояний, которые в терминологии, принятой в совет­ской психологии, скорее следовало бы отнести к аффектам. Весьма сходным образом представляет возникновение эмоций-аффектов Э, Клапаред, однако в его концепции утверждается, что предвари­тельную оценку угрозы производят не интеллектуальные процессы, как считает Лазарус, а особый класс эмоциональных явлений — чувства.

Таким образом, решение вопроса об условиях возникновения эмоций определяется прежде всего тем, какой именно класс (или классы) эмоциональных явлений обсуждается в той или иной работе. При широкой трактовке эмоций их возникновение связывается с устойчивыми, обычными условиями существования, такими как от­ражение воздействия или предмета (эмоции выражают субъектив­ное их значение), обострение потребностей (эмоции сигнализируют об этом субъекту) и т. п. При узком понимании эмоций они рассмат­риваются как реакция на более специфические условия, такие как фрустрация потребности, невозможность адекватного поведения, конфликтность ситуации, непредвиденное развитие событий и др. Убедительность примеров и экспериментальных данных, приводимых в подтверждение этих различных точек зрения, свидетельствует о дифференцированности эмоций в отношении условий их возник­новения и, следовательно, о неминуемой ограниченности попыток охватить эти условия в некотором обобщенном принципе или по­ложении. Эти попытки способны вооружить нас знаниями такими же отвлеченными, как и понятие «эмоция вообще», и доведенные до полного охвата в них всего разнообразия эмоциональных яв­лений смогут констатировать лишь (как это показывает обобщение

⁴ См. работу Р. У. Липера. н которой обсуждаются причины такого огра­ниченного понимания эмоций.

 существующих точек зрения) двойную обусловленность эмоций: с одной стороны, потребностями (мотивацией), с другой— особенностями воздействий (ситуации).

О сложности пути, который необходимо пройти, желая отразить в теории реальную сложность эмоциональной жизни, можно составить представление по непревзойденному анализу условий возникновения эмоций в учении Б. Спинозы. Оно показывает, что на возникновение эмоций наряду с такими анализируемыми в современных теориях условиями, как фрустация, нарушение жизненных констант («изменение способности тела и души к действию») или отражение возможности достижения целей («сомнения в исходе вещи»), влияет множество других факторов: ассоциации по сходству и времени, от­ражение причинных связей, «судьба» предметов наших чувств, со­переживание, представление о справедливости происходящего и др. Разумеется, этот материал нуждается в адаптации к современным представлениям и терминологии, но, с другой стороны, он обнаружи­вает многие аспекты проблемы, которых в этих представлениях явно недостает.

Эмоции и процессы познания. Данный вопрос важен тем, что отражает представления о положении эмоций в системе психичес­кого, главной особенностью и основой которого всегда рассматри­вались процессы познания.

В истории психологии доминировала традиция обособления эмоциональных процессов в отдельную сферу, противопоставляемую сфере познания в принципиальном различении, например, разума и сердца, чувств и познания, интеллекта и аффекта. Достаточно выраженной является также тенденция признавать при сопостав­лении этих сфер первичность и преимущество процессов познания. Крайняя в этом отношении позиция получила название интел­лектуализма, различные направления которого рассматривали эмо­ции как свойство или разновидность ощущений, как результат взаимодействия представлений или особый вид познания (см.:

Грот, 1879—1880, ч. I; Вундт, т. 2, гл. 11.5). Интеллектуалис-тическая трактовка эмоций занимает прочные позиции и в совре­менной зарубежной психологии. Так, в работах Р. У. Липера разви­тие аргументов в пользу мотивирующей функции эмоций несколько неожиданно завершается утверждением, что эмоции — суть вос­приятие.

Очевидно, что взгляды, сводящие эмоции к процессам познания, и, с другой стороны — признающие в том или ином виде лишь вторичность эмоций, их зависимость от познавательного отраже­ния — различаются принципиально. Существуют различия и в сте­пени обоснованности этих двух точек зрения: первая базируется главным образом на теоретических представлениях, тогда как вто­рая подтверждается еще и отчетливыми феноменологическими дан­ными, констатируемыми в утверждениях, что эмоции сопровождают, «окрашивают» познавательно отражаемое содержание, оценивают и выражают субъективное его значение. Действительно, мы вос­торгаемся или возмущаемся, опечалены или гордимся обязательно

кем-то или чем-то, приятными или тягостными бывают наши ощущения, мысли, состояния, приключения и т. п. Можно думать, что именно из-за своей очевидности предметность эмоций признается в ряде теорий без особого акцентирования. Между тем есть основания утверждать, что именно эта их особенность является центральной для характеристики отношения эмоций к процессам познания.

Предметность эмоций исключает трактовку, рядополагающую их процессам познания, и требует представления об эмоциональной сфе­ре как об отдельном пласте психического, как бы надстраивающемся над познавательным образом и занимающем положение между ним и внутренними психическими образованиями (потребностями, опытом и т. п.). При такой «локализации» эмоции легко вписываются в строение образа как носитель субъективного отношения к тому, что в нем отражается (данная характеристика эмоций встречается весьма часто). Облегчается также понимание как упомянутой двой­ной обусловленности эмоций (потребностями и ситуацией), так и их сложных взаимоотношений с процессами познания.

Согласно ряду концепций, некоторое непосредственно эмоцио-генное событие может вызвать формирование новых эмоциональных отношений к различным обстоятельствам, связанным с этим собы­тием, причем основой для такого развития эмоционального про­цесса служит именно познавательный образ. Так, сильные эмоции способны придать эмоциональную окраску практически всему, что так или иначе связано с ситуацией их возникновения (А. Р. Лурия, Я. М. Калашник). В более обычных случаях предметом новых эмоциональных отношений служат условия и сигналы непосредст­венно эмоциогенных воздействий. Согласно одному из центральных определений Б. Спинозы, предметом любви-ненависти становится все, что познается субъектом как причина удовольствия-неудоволь­ствия. Во всех такого рода случаях эмоциональный процесс как бы идет по путям, проложенным процессами познания, подчиняясь в своем развитии тем связям, которые усматриваются субъектом в объективной действительности. Однако важно подчеркнуть, что процессы познания здесь управляют лишь развитием эмоциональ­ного процесса, в изначальном порождении которого решающее значение имеет уже не само по себе познание, а соответствие того, что познается, потребностям индивида.

Но в отношении к познавательным процессам эмоции выступают не только в пассивной роли «ведомого» процесса. Существуют убе­дительные данные, свидетельствующие о том, что эмоции, в свою очередь, являются важнейшим фактором регуляции процессов поз­нания. Так, эмоциональная окрашенность является одним из усло­вий, определяющих непроизвольное внимание и запоминание, этот же фактор способен существенно облегчить или затруднить произ­вольную регуляцию этих процессов; хорошо известно влияние эмо­ций на процессы воображения и фантазии; при неопределенном стимульном материале или при выраженной интенсивности эмоции могут исказить даже процессы восприятия; от эмоций зависит целый

 ряд характеристик речи, накапливаются данные о тонком регу пирующем их влиянии на мыслительные процессы. Следует отметить, что эти разнообразные и очень важные проявления эмоций изучают ся, главным образом, в экспериментальной психологии (см.: Рейков-ский, 1979, гл. IV, Васильев и др., 1980), в теоретических же работах на них обращается меньшее внимание.

Таким образом, направляя эмоции на причины, сигналы и т. д. значимых событий, процессы познания тем самым определяют и свою судьбу, впоследствии сами направляясь эмоциями на эти причины и т. д. для лучшего ознакомления с ними и выяснения оптимального способа поведения. Только таким взаимодополняю­щим влиянием сфер интеллекта и аффекта, отвечающих соответст­венно за отражение объективных условий деятельности и субъек­тивной значимости этих условий, обеспечивается достижение конеч­ной цели деятельности — удовлетворение потребностей.

Эмоции и процессы мотивации. Этот вопрос как бы продол­жает предыдущий по линии локализации эмоций в системе психи­ческого, однако им освещаются уже не топологические, а функ­циональные характеристики эмоциональной сферы, иначе говоря, он рассматривает локализацию эмоций не столько в системе психо­логических образований, сколько в системе сил, приводящих эти образования в движение. Сразу можно сказать, что решение этого вопроса самым прямым образом связано с исходным постулатом об объеме класса явлений, относимых к эмоциональным, и зависит от того, присоединяются ли к нему специфические переживания, имеющие побуждающий характер — желания, влечения, стремле­ния и т. п.

Очевидно, что проблема природы процессов, побуждающих к деятельности, не является просто одной из внутренних проблем психологии эмоций. Из ее решения следуют далеко идущие кон­цептуальные выводы, касающиеся принципиального понимания психического. Так, именно данная проблема является ключевой для различения в истории психологии дихотомных (интеллект — аффект) и трихотомных (познание — чувство — воля) схем психического. В современной психологии она столь остро не стоит, однако ее значение продолжает отстаиваться так называемыми мотивацион-ными теориями эмоций.

Нельзя забывать, что проблема детерминации поведения всегда привлекала внимание исследователей, хотя раздел мотивации, в пределах которого эта проблема изучается в настоящее время, является для психологии сравнительно новым. Если преодолеть барьер, созданный введением в психологию новой терминологии, история развития представлений об отношении эмоций и мотивации окажется весьма продолжительной и богатой. К мотивационным (в современном смысле) теориям, например, несомненно относится учение Б. Спинозы. В концепциях В. Вундта и Н. Грота, отде­ляющих Побуждающие переживания от эмоциональных, последние тем не менее остаются неминуемым звеном развития процессов мотивации.

Обособление в психологии раздела мотивации связано с пере­мещением интересов исследователей с ближайших, непосредствен­ных причин поведения (которыми и являклся субъективные побуж­дения, желания) на все более отдаленные и опосредствованные. Действительно, для полного объяснения некоторого поступка явно недостаточно утверждения, что он был совершен из-за возникшего желания. Конкретное действие всегда отвечает некоторому более общему жизненному отношению, определяемому потребностями и ценностями субъекта, его привычками, прошлым опытом и т. п., которые в свою очередь определяются еще более общими зако­номерностями биологического и социального развития, и только в этом контексте оно может получить свое подлинное причинное объяснение. Проблема мотивации в том широком смысле, как она стоит в психологической науке в целом, предполагает выяснение всех факторов и детерминант, побуждающих, направляющих и под­держивающих поведение живого существа.

Однако ориентирующийся и действующий субъект всю сложную совокупность факторов, детеоминирующих его поведение, непосред­ственно не отражает. Только человек имеет возможность познавать подлинные причины своего поведения, но ошибки, которые он при этом обычно делает, свидетельствуют о том, что это познание основывается на опосредованном отражении и догадках. С другой стороны, субъектом отчетливо переживаются возникающие у него эмоциональные побуждения, причем именно ими он реально руко­водствуется в жизни, если только этому не препятствуют другие побуждения (например, желание не причинять зла другим, быть верным чувству долга и т. п.). Этот простой факт и лежит в основе концепций, утверждающих, что эмоции (включая в них и желания) мотивируют поведение.

Естественно, что данное положение совершенно неприемлемо для авторов, которые между эмоциями и побуждающими пережи­ваниями усматривают принципиальное отличие, относя последние к воле или мотивации, или вообще их игнорируя (что очень ха­рактерно для современной психологии). Парадигма таких концеп­ций следующая: поведение детерминируется потребностями и моти­вами; эмоции возникают в специфических ситуациях (например, фрустрации, конфликта, успеха-неуспеха) и выполняют в них свои специфические функции (например, активации, мобилизации, за­крепления).

В период становления психологии как самостоягельной науки на рубеже XX века эта вторая гочка зрения практически вытеснила традицию единой интерпретации эмоциональных и мотивационных процессов, характерную для всего предшествовавшего периода раз­вития представлений об эмоциях⁵, и современная академическая схема изложения психологии трактует мотивацию и эмоции как Две сравнительно обособленные проблемы, связи между которыми сопоставимы, например, со связями между восприятием и внима-

⁵ Этот вопрос более развернуто обсуждается нами в другой работе (1976, г л 3 2) 11

 нием, или памятью и мышлением. Однако, как это часто бывает, укрепление позиций одной из противоборствующих сторон активи­зирует действия другой. Представляется, что именно этот механизм привел к появлению в психологии эмоций целого ряда работ, отстаивающих функциональное единство эмоциональных и потреб-ностно-мотивационных процессов. Наиболее энергично старые идеи стали защищать в русской литературе — Л. И. Петражицкий (1908), в зарубежной, несколько десятилетий спустя — Р. У. Липер (см. также Arnold, Gasson, 1954, гл. 10; Young, 1961; Bindra, 1969;

Tomkins, 1970 и др.).

Подводя итог обсуждению мотивирующей функции эмоций в зарубежной психологической литературе, М. Арнольд утверждает:

«Отношение между эмоциями и мотивацией, изображаемое в теоре­тической литературе, остается совершенно неясным. Хотя снова и снова утверждается, что эмоции мотивируют, едва ли кто-либо смог выступить и недвусмысленно объяснить, как именно это проис­ходит» (Arnold, 1969, с. 1041). В этих словах преувеличения нет. Так, Э. Даффи, отстаивая в одной из своих работ необхо­димость единой интерпретации мотивационных и эмоциональных процессов, вместе с тем утверждает, что оба термина — мотива­ция и эмоция — просто излишни в психологическом словаре (Duffy, 1948).

Неутешительность существующей картины не должна вызывать удивления по крайней мере по двум причинам. Во-первых, пози­ции параллелизма и позитивизма, в пределах которых формули­руются современные мотивационные теории эмоций, не допускают выделения мира субъективных переживаний в качестве отдельного звена процессов регуляции, тогда как именно это условие позво­ляет не только формально объединить, но и различить мотива­ционные и эмоциональные процессы в единой интерпретации. Во-вторых, призывая фактически к возвращению к старым забытым идеям, мотивационные теории не используют опыта, накопленного в их развитии в прошлом. Между тем этот опыт достаточно богат, и обвинения в несостоятельности дать объяснение тому, «как именно эмоции мотивируют», были бы по отношению к нему несправед­ливыми.

Подлинную функциональную интерпретацию эмоции могут полу­чить лишь в контексте отстаиваемого советской психологией поло­жения о необходимом и активном участии субъективных пережи­ваний в регуляции деятельности. Решение, которое в этих условиях получает вопрос об отношении эмоции к мотивации, в наиболее концентрированном виде передает формулировка С. Л. Рубин­штейна, утверждающая, что эмоции являются субъективной формой существования потребностей (мотивации). Это значит, что мотивация открывается субъекту в виде эмоцио­нальных явлений, которые сигнализируют ему о потребностной значимости объектов и побуждают направить на них деятельность. Эмоции и мотивационные процессы при этом не отождествляются:

являясь субъективной формой существования мотивации, эмоциональные переживания представляют собой лишь итоговую, резуль­тативную форму ее существования, не отражающую всех тех процес­сов, которые подготавливают и определяют появление эмоциональ­ных оценок и побуждений.