|
• разделение властей как элемент процесса демократизации проходит в сложных условиях и наталкивается на препятствия как собственно политического, так и психологического характера. Формальное разделение властей закреплено конституционно, но система до конца не достроена, остается много доработок в законодательстве, где детали взаимоотношений ветвей власти не прописаны. Это вызывает столкновения и приводит к дисфункциям в процессе управления;
• законодательные недоработки правил и норм взаимоотношения ветвей власти приводят к перекосу всей структуры: исполнительная власть нередко узурпирует прерогативы иных ветвей власти, подменяет собой законодательную власть. В результате страна живет не столько по законам, принятым парламентом, сколько по указам, изданным Президентом. Судебная власть оттеснена на периферию властных отношений и не выполняет положенной ей роли правового арбитра — роль арбитра вместо этого играет Президент, в отсутствие которого усиливаются конфликты во властных центрах.
Особую роль в системе разделения властей играет российский Президент. Эта роль была прописана Конституцией под конкретного исполнителя — Б. Ельцина, который получил дополнительные полномочия за счет других ветвей власти. Такая диспропорция подкрепляется не только конкретным раскладом политических сил, но и патерналистской традицией российской политической культуры. В то же время персонификация власти Президента Б. Ельцина вызвала передачу его функций во время его болезни трем другим представителям исполнительной власти: Правительству, Администрации Президента и Совету Безопасности. Две последние структуры (и особенно глава администрации) не имеют четких конституционных полномочий и воспринимаются общественным мнением и представителями законодательной власти как нелегитимные;
• недостроенность отдельных законодательных механизмов взаимодействия ветвей и самих этих властных структур ставит под вопрос управляемость государством, баланс реальных политических и экономических интересов разных центров власти. Отсутствие или дисфункции легитимных сдержек и противовесов заменяется разного рода неформальными связями, теневыми центрами принятия решений. С одной стороны, эти центры стабилизируют политическую ситуацию и позволяют выработать некие временные правила игры между разными группами. Это позволяет сдерживать амбиции тех политиков, которые стремятся монополизировать политический рынок. С другой стороны, кулуарность, закрытость принятия важнейших для всей страны решений питает коррупцию в высших эшелонах власти и разрушает потенциал демократических реформ;
наряду с формальными линиями разделения властей появились и действуют другие структурообразующие факторы российской политической жизни, нередко оказывающие более серьезное влияние на взаимоотношение ветвей. Одним из наиболее серьезных разделителей власти стала линия «центр — регионы». Выборы губернаторов, составляющих верхнюю палату парламента, оформили новые центры власти, легитимно закрепив их права на власть на местах. Помимо этого, на взаимоотношение ветвей власти влияет борьба олигархических кланов, клик и группировок, включая криминальные структуры; на взаимоотношения властей и на осуществление властью в целом своего предназначения оказывает существенное влияние состояние гражданского общества, которое в постсоветский период не только не получило быстрого развития, но в некоторых секторах даже деградировало. Отсутствует местное самоуправление. Партийно-политическая система также складывается чрезвычайно медленно и не выполняет роли канала выражения политических интересов рядовых граждан; власть в целом и отдельные ее представители воспринимаются негативно, но это не ведет к росту активных форм протеста. Для последнего десятилетия были более характерны пассивные формы протеста: голодовки, самоубийства и т.д., — на которые власть научилась никак не реагировать. При этом хотя законодательная власть вызывает меньше доверия, чем власть исполнительная, в целом для большинства граждан власть — это все, «кто наверху»: и законодатели, и исполнители, и оппозиция. Оппозиция стала системной силой, но при этом потеряла интерес к своей массовой базе. Радикальные элементы были выведены из игры в ходе последних парламентских выборов.
Вопросы для обсуждения
1. Каковы особенности взаимодействия ветвей власти на уровне вашего региона? Дайте психологический анализ этого взаимодействия.
2. Как сказывается выстраивание центром «вертикали власти» на взаимоотношениях центральной и региональных властей?
3. На основе данных социологических опросов о доверии разным институтам и ветвям власти проанализируйте психологические причины высокого и низкого уровня доверия к отдельным ветвям власти.
Литература
1. Салмин A.M. Российское президентство как институциональная проблема // Вестник фонда «Российский общественно-политический центр». — М., 1996, май. С. 21 — 33.
2. Агеев B.C. Межгрупповое взаимодействие: социально-психологические проблемы. — М.: Изд-во МГУ, 1990.
3. Брушлицкий А.В. Психология субъекта в изменяющемся обществе // Психологический журнал, 1996. № 5.
4. Егоров С.А. Политическая система, политическое развитие, право. — М.: Юридическая литература, 1983.
5. Зоркая Н. Политическое участие и доверие населения к политическим институтам и лидерам // Экономические и социальные перемены: мониторинг общественного мнения. — М., 1999. № 1 (39). С. 24 — 28.
6. Марченко М.Н. Очерк теории политической системы. — М., 1986.
Глава 7. Психология массового электорального поведения
7.1. Психологический контекст выборов в постсоветской России
Что получили рядовые граждане и политики, входящие в российский истеблишмент, в ходе участия в электоральном процессе? Здесь явно просматриваются некоторые этапы, связанные с наиболее крупными событиями в российской электоральной истории. Представляется, что наиболее серьезные вехи, отметившие смену политических настроений избирателей и политической элиты, — это выборы 1993 г., выборы 1995 — 1996 гг. и кризис 17 августа 1998 г. Последний, не будучи напрямую связанным собственно с избирательным процессом, повлиял на психологический фон, на котором прошли выборы 1999 — 2000 гг.
Выборы 1993 г.
Выборы 1993 г., прошедшие в обстановке серьезного политического кризиса, были экстраординарными. Неожиданно для Кремля, который рассчитывал на победу сторонников Е. Гайдара, на политическую сцену мощно вырвалась Либерально-демократическая партия во главе с В.В. Жириновским, выражавшая настроения быстро маргинализировавшегося сектора электората. Другим неожиданным для власти событием тех выборов стал успех коммунистов. По сути именно выборы 1993 г. вывели на сцену КПРФ в качестве главной оппозиционной силы. Примечательно, что даже не участие в кровавых событиях октября 1993 г., а именно электоральная позиция КПРФ сделала ее системной оппозицией. Во всяком случае выборы 1993 г. -открыли для коммунистов именно эту возможность. Оценивая политико-психологический контекст выборов 1993 г., следует отметить его главную особенность острый конфликт между властью и оппозицией. Прямое столкновение, которое предшествовало выборам, открытое насилие с применением военной силы в октябре 1993 г. не могло не привести к нарастанию идеологической нетерпимости, расколовшей в этот период электорат. Все опросы общественного мнения, проведенные в 1993 — 1994 гг., фиксировали явное противостояние власти и поддержку оппозиции в лице коммунистов и жириновцев. Их соотношение свидетельствовало о том, что у власти после выборов оставался еще определенный резерв сторонников, но он быстро был растрачен в последующие после выборов годы.
Выборы в Думу в декабре 1995 г. и Президента в июне 1996 г.
Выборы в Думу в декабре 1995 г. и Президента в июне 1996 г. стали второй серьезной ступенью в развитии электорального процесса в России.
Главное, что получила страна в результате проведения выборов, — это гражданский мир. Этот мир, пусть и непрочный, пришел тогда в Чечню. Постепенно ослабело противостояние власти и оппозиции, которая фактически признала результаты выборов. Конечно, нельзя сказать, что с окончанием этих выборов наступили стабильность и всеобщее благоденствие. Но тот факт, что в стране, население которой было расколото в отношении к власти, где большая часть граждан этой властью была недовольна, борьба велась если не в цивилизованных, то хотя бы в относительно легальных формах, вполне может рассматриваться как успех. Плюрализм политических пристрастий постепенно стал приживаться и на российской политической почве. Гораздо труднее было научиться терпимому отношению к оппонентам.
Отношение разных политических группировок к идеологическим вопросам особенно ярко проявилось в поиске неуловимой «третьей силы». О ней говорили больше всего накануне и в ходе президентских выборов 1996 г. На самом деле такой «третьей силой», которая устроила большую часть избирателей, стал сам Б. Ельцин, когда в ходе избирательной кампании он объединился с А. Лебедем и отказался от радикальных элементов в своей программе. Тот факт, что его главный соперник Зюганов не сделал того же самого и не сумел вовремя отмежеваться от наиболее радикальных и одиозных союзников, привел его к поражению. Это наблюдение подтверждается и тем, что ставшая парламентской силой оппозиция вполне вписалась во власть и во многом утратила свой оппозиционный настрой в отношении правительства.
Еще один важный момент — значительное ослабление ощущения населением неопределенности и тревоги после выборов, несмотря на то, что объективно экономическая ситуация вовсе не улучшилась. Установки в отношении отдельных политиков, конечно, были различными. Скажем, А. Лебедь и отчасти Г. Зюганов по-прежнему являлись источниками тревоги для наших граждан. Но власть в целом и обновленный правящий режим в частности перестали вызывать бессознательные опасения, как это было до и во время парламентских и президентских выборов.
Отношение граждан к власти сильно изменилось за годы, прошедшие после выборов 1995 — 1996 гг. Их выбор стал более зрелым и рациональным — об этом свидетельствует прежде всего отказ в доверии разного рода радикалам, экстремистам и просто экстравагантным личностям. Можно говорить об этой тенденции применительно ко всем частям политического спектра: с политической авансцены были отодвинуты не только А. Баркашов и В. Анпилов, но и Е. Гайдар, В. Новодворская, А. Собчак.
Однако, отмечая более рациональное поведение российских избирателей, следует подчеркнуть:
• эта рациональность иного рода, чем рациональность политиков; она основана на иных целях, которые не совпадают с целями последних;
• эта рациональность отличается от рационального выбора американцев, немцев, японцев или французов. Наши избиратели по-прежнему голосовали в эти годы за президентов, губернаторов или депутатов, руководствуясь чувствами, а не только расчетом. Правда самые «чистые», «яркие» и «светлые» политики (в нашем исследовании этими словами респонденты характеризовали, например, С. Федорова и Г. Явлинского) получили голосов меньше, чем «темный» и «тусклый» Г. Зюганов (32% голосов). При этом расхождение между эмоциональными бессознательными элементами политических установок и рациональным выбором хотя и продолжает сохраняться, но было намного меньше того, которое характеризовало избирателей в 1993 г., когда они испытывали симпатию к одному политику, доверяли другому, а голосовали за третьего;
• эта рациональность не основана на примитивном прагматизме граждан, которые голосовали за действующего Президента России не потому, что он перед выборами позаботился о выплате им зарплаты и пенсии, — эти выплаты были восприняты как должное, а их задержка — как несправедливость. Вообще попытки прямого подкупа, как и более изощренные средства психологического воздействия, оказались в ходе тех выборов мало эффективны. Не с этим ли связано стремление ряда политиков, не испытывающих дефицита финансовых средств, напрямую войти в исполнительную власть, не обременяя себя участием в выборах? А. Чубайс, А. Березовский, В. Потанин — это лишь несколько политиков, которые предпочли прямое вхождение во власть, не опосредованное электоральной легитимизацией.
Отмеченные особенности политического сознания российских граждан позволяют усомниться в действенности манипулятивных избирательных технологий, о которых так много говорится в последнее время. Думается, не следует списывать на «промывание мозгов» решение избирателей голосовать за больного Б. Ельцина: никто из наших респондентов и до выборов не воспринимал его как молодого и здорового. Так что решение избрать именно его было результатом не столько массированной психологической обработки в ходе избирательной кампании, сколько трезвого рассуждения о том, что старый и больной Б. Ельцин все же предпочтительнее более молодого и здорового Г. Зюганова. Наши повторные исследования подтвердили, что несмотря на предстоящую ему хирургическую операцию, Президент Б. Ельцин осенью воспринимался как политически более сильный, чем до выборов. Нет никаких оснований считать это результатом усилий пропагандистских служб.
Период после выборов 1996 г. характеризуется ощущением конца столетия и тысячелетия. Тревоги и страхи этих лет, несомненно, были окрашены характерными для таких периодов эсхатологическими тонами. Но даже не задаваясь высокими целями историко-философского анализа и оставаясь в рамках прагматичного политологического анализа, нельзя не видеть, что в эти годы если и не произошло перелома, то наметился качественный рубеж в российской политической жизни. Из всего многообразия политических изменений хотелось бы коснуться только одного — изменения политической стилистики.
Весь описываемый период прошел под знаком выборов: избирали губернаторов, мэров крупных городов, проводились дополнительные выборы депутатов в Государственную думу. Выборы повлияли на стиль поведения лидеров и рядовых граждан.
Анализируя политический стиль, выделим несколько важных его особенностей. Прежде всего это изменение чисто внешнего рисунка поведения. За эти годы лидеры всех уровней власти — от президента до губернатора и глав местной администрации — прошли через мясорубку выборов, которые очень сильно изменили их поведение. Кроме ветеранов политической сцены, которые уже до этого накопили богатый опыт публичных выступлений на предыдущих этапах, в российском политическом «театре» выступили и многие новые «актеры». Общероссийский «зритель» познакомился со многими региональными лидерами, среди которых ему, несомненно, запомнились Президенты Татарстана М. Шаймиев и Башкортостана — М. Рахимов, дальневосточные политики Наздратенко и Черепков, питерский Яковлев, саратовский Аяцков, самарский Титов, Президент Ингушетии Р. Аушев и многие другие.
Вообще региональные политики после окончания президентских выборов сильно потеснили московский политический бомонд не только на экранах телевизоров, но, что гораздо важнее — в коридорах власти. Удельный вес региональной политики в общероссийской политической жизни в последнее время стал значительно выше, чем он был до того. Характерные для провинциальной политической элиты привычки, поведенческие особенности (от местных акцентов до неброской одежды) уже потеснили московскую политическую моду в коридорах Совета Федерации и уже диктуют многие правила в серьезных политических вопросах.
Кроме того, необходимо отметить, что ставший неактуальным жанр политической буффонады, широко представленный в «репертуарах» В. Жириновского, В. Брынцалова, В. Анпилова, В. Новодворской, А. Баркашова, «сошел со сцены». Им на смену пришли более серьезные «постановки». В моду, похоже, возвращается фигура солидного, может быть, даже немного скучного ответственного работника; Приход в политику Е. Примакова или Ю. Маслюкова, не говоря уже о В. Путине — лишнее тому подтверждение.
Стилистика советской эпохи проглядывает сквозь современные публичные маски. Не случайно эти ностальгические мотивы были уловлены и использованы еще в предвыборной кампании Б. Ельцина 1996 г. Простота, характерная для времени бедной, но вполне достойной молодости поколений, выросших при советской власти, вызывает ностальгию прежде всего по честности и относительной справедливости нашей прежней жизни. По данным опросов, она особенно близка людям, живущим за пределами Московской кольцевой дороги.
Важной особенностью политического стиля является политическая идеология и риторика. Что касается речи наших политиков, то в последние годы мы услышали немало ярких ораторов: образный солдатский фольклор А. Лебедя (одно его «упал — отжался» чего стоит!), московский говорок Ю. Лужкова, афористичный язык Черномырдина («убью любого, кто посягнет на мои прерогативы», «хотели как лучше, а вышло как всегда»). Публике запомнились яркие выступления Г. Явлинского, С. Федорова, И. Хакамады — всех не перечислишь. Правда, у всех наших политиков была и остается одна трудность: у всех неважно обстоит дело с тем, о чем они говорят, — с идеями. Не ясно, от чьего имени они выступают, кто за ними стоит, что за партии они создали.
Одним из самых серьезных изменений в стиле российской политики между выборами стало размывание старых идеологических клише, просуществовавших почти целое десятилетие. В чистом виде почти невозможно встретить ни «коммуно-патриотов», ни «демократов». Даже коммунисты во многом отказались от традиционной риторики и в целом перестали пугать население возвратом к очередям и цензуре. Но сегодня их социалистические идеи не находят серьезной поддержки, особенно у молодых, и начинают всерьез уступать социализму, представленному партиями «новых» или «хороших» левых.
Такая идеологическая размытость, может быть, и не вызвала бы беспокойства, если бы не одно «но». Перестановки фигур на политической сцене не помогли решению ни одной из ключевых задач развития страны — выход из экономического кризиса, технологическая и политическая модернизация, национальное и территориальное единство страны. Самое печальное заключается в том, что, хотя и наступила определенная стабилизация, связанная с тем, что выборы «расставили фигуры на поле», но политическая элита не торопится начать выполнять данные ею избирателям обещания, расценивая свое избрание как индульгенцию старых и новых грехов. Между тем, повседневные проблемы накапливаются, а интересы «политического класса» все больше расходятся с интересами граждан.
Самые главные стилевые особенности можно заметить, конечно, в поведении собственно политиков и граждан. Что касается политиков, то «новый стиль» выявляется в первую очередь не в появлении у них мобильных телефонов и «мерседесов», по которым мы можем отличить их от простых смертных, а в монополизации власти первыми лицами. Время, видимо, диктует большую жесткость и централизацию принятия решений. Особенно это заметно на периферии, где местную власть все меньше уравновешивает центр.
Российский политический кризис 17 августа 1998 г.
Политологи в России и за рубежом еще долго будут дискутировать по поводу того, что же произошло в России 17 августа 1998 г. Самое простое объяснение — страна обанкротилась. Существовала система так называемых ГКО — Государственных краткосрочных облигаций, по которым 17 августа правительство заявило, что оно более не может выплачивать деньги.
Примечательно, что будучи достаточно хорошими профессионалами в области экономики, премьер С. Кириенко и глава президентской администрации А. Чубайс продемонстрировали себя как не очень хорошие политики. Не проинформировав Президента, они поставили под сомнение самое главное: кто управляет страной? — Президент, роль которого во всей постсоветской истории была чрезвычайно велика, или группа политиков, которая действует за его спиной, не всегда его при этом полностью информируя?
Могло ли так случиться, что заявление о фактическом банкротстве страны было сделано без ведома Президента, — об этом можно только строить догадки. Но есть определенная логика в том, что когда Президент много болеет, то его функции вынужденно берет на себя его окружение. Наша власть в последние годы, после избрания Б. Ельцина на второй срок, становилась все менее и менее «прозрачной», что заставляет нас гадать, кто на самом деле принимал решение. Уже после отставки А. Чубайса было опубликовано его большое интервью, в котором он говорит о том, что на самом деле они все делали правильно, но допустили «маленькую ошибочку» — недооценили психологический фактор.
В этой связи стоит упомянуть тот факт, что смена правительства «молодых реформаторов» политиками более старшего поколения вовсе не привела к возврату страны на прежние позиции — 10, 20-летней давности. Ни правительство Е. Примакова, ни последующие правительства Степашина или В. Путина к смене политики не привели. Думается, что такой возврат, даже если бы его кто-то и хотел произвести (ну, например, Коммунистическая партия) невозможен. Более того, он был для нее и нежелателен.
Внимания политического психолога заслуживает тот факт, что многие политики отказались войти в правительство после ухода молодых реформаторов. Это не удивительно, если понять, что на что они меняют. Ведь политика это — некий торг, в котором, скажем, политические взгляды, политические позиции меняются на политическую власть, или, например, деньги меняются на политическую власть, или, наоборот, политическая власть меняется на деньги. Почему, например, лидер фракции НДР Шохин или молодой перспективный политик из той же партии — В. Рыжков идут в правительство, а потом отказываются от участия в исполнительной власти? Ведь они могут приобрести некий опыт, некую строчку в биографии, которую позже смогут предъявить как доказательство наличия опыта работы в исполнительной власти.
Так что же произошло за это время? Почему люди вполне ответственные, вполне достойные занять эти посты не захотели брать власть? При этом от власти отказывались не только политики либерального спектра или центристы, но и коммунисты. Ведь, по существу, ни один коммунист из фракции компартии, кроме Маслюкова, не вошел в правительство и фракция не била по этому поводу в набат, не кричала, что ее обманули. Представляется, что коммунисты оказались не готовы взять власть. Более того, если бы им даже ее не просто предлагали, а навязывали, они бы от нее всячески постарались отказаться так же, как это сделали другие фракции.
Выборы 1999 и 2000 гг.
Президентские выборы 2000 г. в отличие от предшествовавших им парламентских выборов, не вызвали ни массового энтузиазма, ни видимой борьбы разных политических сил. По стилистике они кажутся довольно скучными и вялыми. Но если отвлечься от поверхностных деталей предвыборной кампании, то следует признать, что эти выборы играют в политической истории России особую роль. Они зримо подводят черту под ее предшествовавшим развитием и открывают новую страницу, выводя с политической сцены целое поколение политиков, находившихся в последнее десятилетие в центре принятия решений.
Но дело даже не в смене состава истеблишмента. Главное — назрела смена политических приоритетов, а вернее, пришла пора их определить.
Сдвиги в политическом сознании проявляются и в том, что внимание граждан привлекают иные теперь политики, которых они признают влиятельными. В середине — конце 90-х гг. это были публичные политики — лидеры фракций, лидеры партий, известные публичные политики преимущественно федерального уровня. В одном из наших последних исследований массового политического сознания (осень 2000 г.) из поля внимания граждан исчезли практически все известные публичные политики, кроме президента, который заменил респондентам всех остальных. В ответах на вопрос о том, кто сейчас оказывает влияние в российской политике, кроме президента, опрошенные назвали лишь Ю. Лужкова, Г. Зюганова и Г. Явлинского.
Зато место публичных политиков в когнитивном поле заняли либо люди из исполнительной власти (А. Волошин, В. Сурков, М. Касьянов), из так называемой семьи, либо олигархи — Б. Березовский, А. Чубайс, Р. Вяхирев, Р. Абрамович, В. Гусинский.
Дополняет эту картину нынешнего политического процесса еще одна особенность восприятия политиков массовым сознанием. Среди мотивов власти, которые респонденты приписывают политикам, все более значимое место занимает такой: «Власть ему не нужна, он марионетка». Это свидетельствует о том, что власть вообще, и образы политиков в частности, становятся все менее прозрачными и ясными. Людям не понятно, что представляют собой те люди, которые находятся у власти, их мотивы и цели.
Все эти данные имеют очень большое значение для анализа политического процесса в России. Если мы хотим понять, что происходит в стране, мы должны, прежде всего, понять, кто авторы этой политики, какие между «ними» и «нами» отношения? Тот факт, что мы их либо воспринимаем неправильно, либо вовсе не замечаем, — важная характеристика стиля политических отношений. Зафиксированные нами обобщенные образы власти характеризуют и самих политиков, и плоды их труда, и сдвиги в конструкциях политической системы.
Столь неустойчивое состояние общества, с одной стороны, позволяет легко манипулировать избирателями, о чем свидетельствует широкое распространение разного рода «грязных технологий». С другой стороны, ценностная «невыстроенность», неструктурированность массового сознания является признаком аномии*, грозящей подорвать духовное здоровье нации на долгие годы; она проявляется в политической апатии, отказе от политической активности большинства населения. Высокие проценты участия населения в выборах не могут заслонить того факта, что власть в целом, правящие группы и конкретные политики рассматриваются гражданами как не только не заслуживающие доверия или симпатии, но и чуждые, противостоящие обществу.
Подводя итог анализу того психологического фона, на котором проходили предыдущие выборы и готовились выборы 1999 — 2000 гг. в России, отметим, что результаты выборов характеризуют прежде всего сдвиги в общественном сознании, которое реагирует на поведение политических деятелей, меняя его оценки как на рациональном уровне, которое, собственно, и является тем, что принято называть «общественным мнением», так и на эмоциональном уровне. Эти эмоциональные оценки оказывают самое непосредственное влияние на поведение избирателей, которые не проголосуют за политика, предъявляющего только одну разумную программу действий. Сегодня лидеры вынуждены соответствовать возросшим стандартам публичного поведения и стремиться завоевать симпатии избирателей.
В свою очередь, граждане также соответствующим образом реагируют на изменяющийся стиль поведения политиков: если власть перестает в них нуждаться, они тоже теряют к ней интерес; но если проблемы страны не находят разрешения, ответом может стать тот самый русский бунт, которого пока России удавалось избежать. Остается надеяться на то, что политическая элита сумеет пойти на известное самоограничение и найдет такие решения, которые учитывают не узкокорпоративный интерес, но и интерес подлинно национальный.
7.2. Национальная идеология или «черный пиар?»
Последнее десятилетие в российской политики можно смело назвать десятилетием пиар-технологий. Увлечение ими в начале 90-х было уделом немногих продвинутых политиков. В конце 90-х эта идея уже овладела массами политиков всех уровней — от Москвы до самых до окраин. Профессия политтехноло-га стала столь же популярной, как в свое время профессия юриста или экономиста. Злые языки утверждают, что по доходности она может уже поспорить с рэкетом.
Хотя политическая история 90-х еще ждет своих исследователей, но уже сейчас можно утверждать, что роль «промывания мозгов» и других манипулятивных приемов — от простой скупки голосов за бутылку водки до «клонирования» депутатов-двойников — неуклонно росла. Пиком применения черных технологий стала парламентская кампания 1999 г. Избиратели понимали, что ужасные рассказы, компрометирующие Ю. Лужкова и Е. Примакова, — ложь, однако и голосовать за ОВР не стали.
Фокус с «промывкой мозгов» удался, однако отвращение к этим манипуляциям, испытанное людьми, оказалось столь сильно, что вновь провести себя на той же мякине они не дадут. Сегодня вряд ли удастся снова легко манипулировать общественным сознанием с помощью телевидения и других СМИ. Это затруднительно технологически и невыгодно для новой команды политически, так как роднит ее с предшественниками. Правда, власть, похоже, не до конца осознает это и рефлекторно пытается прибрать к рукам телеканалы. Вероятно, и в Кремле знают, что ресурс телекиллеров ограничен. Выход один: для самосохранения власти придется заняться созданием более сложных идеологических конструктов, например — национальной идеи.
Напомним, к сентябрю 1999 г. негативные настроения в обществе достигли пика. Речь уже не шла о доверии или недоверии к власти, люди потеряли всякую мотивацию, чтобы хоть в чем-то ее поддерживать. Появление Владимира Путина позволило радикально изменить ситуацию. Вероятно, он понял, что эту огромную махину под названием Россия нельзя дальше удерживать ни страхом, ни силой. Поэтому на первом этапе была использована грамотная информационная политика, позволившая создать в представлении людей некий положительный образ Президента.
Хочу оговориться. Я понимаю роль грамотной информационной политики и ни в коем случае не ставлю под сомнение необходимость профессионального пиаровского сопровождения политических решений. Но мне представляется, что власть уже не может обойтись одним пиаром. Пришло время всерьез проработать политическую стратегию и затем уже искать у населения поддержки этой стратегии.
Возникает вопрос: что может стать содержанием такой национальной идеи, а точнее, идеологии, и откуда она может появиться?
Начну со второго — кто может стать инициатором этой идеи? Пока можно констатировать, что задача создания идеологии не занимает умы отечественного политбомонда: у политиков-практиков нет потребности в теоретической проработке своих решений. Экономическая программа правительства обошлась без такого «декоративного элемента», как глава о целях и ценностях. Да и не дело экономистов обсуждать столь далекий от экономической реальности вопрос. Это — скорее дело не политиков-практиков, а политологов, гуманитариев-теоретиков. На мой взгляд, можно было бы активнее задействовать интеллектуальные ресурсы, которые есть в стране. Они бродят неприкаянно от одной партии к другой, но наверху пока не осознали необходимость теоретической деятельности. Опыт работы Центра стратегических разработок показал, что такие интеллектуальные ресурсы в стране есть. Последний всплеск интереса к созданию национальной идеологии был вызван, как ни парадоксально, вовсе не политиками, а российскими спортсменами, участвовавшими в летних Олимпийских играх в Сиднее*. На встрече с президентом В. Путиным олимпийцы завели разговор о том, что Россия до сих пор не имеет текста государственного гимна — атрибута, совершенно необходимого для национального самосознания. И, надо сказать, власть удачно отреагировала на этот заказ. В результате мы вступаем в новый век с официальной символикой, хотя и без детально проработанной политики в отношении ключевых целей и ценностей развития страны.
Сейчас ее необходимость стала особенно явственной. Новая команда не может обойтись без новой стратегии. И дело здесь не только в том, что любая власть что-то должна обещать народу. Речь идет о выборе направления движения, а значит, и о выборе определенных ценностных ориентиров, которые должны по основным своим параметрам соответствовать ожиданиям людей.
В роли инициаторов поиска согласия могут выступить лидеры ряда общественных организаций. Скорее всего, у нас появится социал-демократический или даже коммунистический вариант. Может возникнуть и либеральная идея.
Но главным инициатором должна стать исполнительная власть, а точнее, сам президент и его команда. Хорошо, если В. Путина будет поддерживать «партия власти», ведь многие россияне по привычке ожидают появление некоего указующего перста, который подскажет, что им делать, когда и как. На эту аудиторию большинства и ориентировался В. Путин в марте 2000 г. Он подавал сигналы и тем, кто правее, и тем, кто левее центра. Сигналы были намеренно слегка приглушены и размыты — в итоге их услышали многие. Сказанное вовсе не означает, что именно «Единство» станет исполнителем данного заказа. Все зависит от того, достаточно ли у этой партии теоретических кадров. По существу, речь идет не о партийном строительстве. Сегодня нужна не массовая партия, а идеология, способная объединить тех, кто жаждет покоя, защиты, гарантированного будущего. Люди ищут, к чему бы прислониться, у кого бы получить поддержку. Судя по Конституции, наша официальная идеология — либерализм, но на практике картина складывается совсем иная.
Пока у президента достаточно широкий спектр возможностей. О крайних радикалах говорить нет смысла, поскольку их потенциал очевиден. Левый электорат стабилен, правые, к сожалению, не демонстрируют идей, которые могли бы привлечь под их знамена новые силы. Им остается опираться на тех, кто уже принял утрированный западнический вариант либеральных реформ. Что остается? — Центр. Здесь будут те, кто устал от любых перемен, — консерваторы, традиционалисты. Чтобы эти люди пошли за президентом, В. Путин должен олицетворять стабильность, незыблемость неких устоев. Он человек системы, играет по правилам, а народ это любит. Конечно, населением будет принято не все. Скажем, диктатура сегодня не найдет поддержки в обществе, и это Путин понимает. Однако и от демократии без границ, которой нет ни в одной стране мира, народ утомился донельзя. Нужно что-то третье, срединное. А раз так, то именно в этом направлении и нужно искать почву для формулирования будущей национальной идеологии.
Не вижу ничего страшного, если в чем-то будет позаимствован опыт других стран. Консерваторы — будь это английские тори, христианские демократы из Германии или республиканцы в США — объединяют в своих рядах людей, которые не только довольствуются соблюдением заветов предков, но идут в ногу с современными процессами. Иными словами — союз традиционализма и модерна. Для России такой синтез подходит идеально: с одной стороны, нам нельзя разрушать то, что было построено прежними поколениями, с другой — необходимо двигаться вперед и модернизировать все стороны жизни.
Перед строителями национальной идеологии стоит задача учесть те ценности, которые есть в массовом сознании. В принципе, эти ценности находят место в программах многих партий: уважение к закону, укрепление семьи, соблюдение гражданских свобод... Но одно дело — декларировать и другое — выполнять. Здесь нужны определенные гарантии. Но первый толчок может и должна дать действующая власть. Пока у нее есть шанс повести народ за собой, но время идет, и если упустить этот шанс, то не останется ничего другого, кроме «черных» PR-технологий, или, того хуже, — закручивания гаек и ужесточения режима. Все это мы уже «проходили» и не стоит испытывать судьбу, повторно наступая на знакомые грабли.
|
