|
В 1630 году большая эпидемия бесоодержимости вспыхнула в Мадридском монастыре бенедиктинцев. У одной монахини вдруг начались судороги, млели руки, ночами она издавала вопли, бредила. Она объявила, что в нее вселился демон. Вскоре демономания охватила всех монахинь. Все начали выть, мяукать и лаять.
Спустя год такая же эпидемия возникла в Луденском монастыре урсулинок.
Эпидемии бессодержимости не обходили и детей. В 1669 году такая эпидемия овладела детьми в Швеции-. Они рассказывали, что ведьмы их водят на шабаш, доносили на своих матерей, в которых усматривали ведьм. По указанию детей только в одном округе было сожжено 34 взрослых и 15 детей.
Известны религиозные эпидемии, в которые вовлекалось много тысяч людей. В XIII—XVII веках Западную Европу охватила судорожная эпидемия, названная “пляской святого Витта”. На улицах и площадях тысячи возбужденных людей с криками и воплями плясали до полного изнеможения.
Мания плясок в Италии названа тарантизмом. Распространилась она под влиянием ошибочного представления, что укус ядовитого паука тарантула, часто встречавшегося в Италии, обезвреживается танцами, которые потому получили название тарантелла. Тарантизм распространился и на другие государства (Германия, Нидерланды). Огромное количество людей бросали работу, отрешались от домашних дел, чтоб предаться неистовой пляске.
Известны случаи, когда в очаг психической эпидемии превращалась “чудодейственная святыня”. Так, в Париже 3 мая 1727 года на кладбище Сен-Медар похоронили дьякона. Перед возложением покойника в гроб мотальщица шелка потерла о него левую парализованную руку. Возвратившись домой, она стала разматывать шелк обеими руками, недуг прошел.
Медицине известны мгновенные внушенные исцеления. Они характерны для больных истерией, у которых параличи или другие болезненные знаки — внушенного происхождения. Несомненно, и у этой женщины паралич был внушенный. Иначе не могло произойти мгновенное освобождение от него, которое так же обязано глубокой внушающей вере в исцеляющую силу предпринимаемых действий.
Исцеление получило большую огласку. На Сен-Медарское кладбище собирались истеричные со всего Парижа. Неожиданно у одной из присутствовавших по имени Жанна Фуркруа появились конвульсии. Вскоре они разожгли пожар безумия. Вот как эту эпидемию описал ее очевидец (цит. по Реньяру, 1889).
“Конвульсии Жанны послужили сигналом для новой пляски св. Витта, возродившейся вновь в центре Парижа в XVIII в., с бесконечными вариациями, одна мрачнее или смешнее другой. Со всех концов города сбегались на Сен-Медарское кладбище, чтобы принять участие в кривляниях и подергиваниях. Здоровые и больные все уверяли, что конвульсируют и конвульсировали по-своему. Это был всемирный танец, настоящая тарантелла.
Вся площадь Сен-Медарского кладбища и соседних улиц была занята массой девушек, женщин, больных всех возрастов, конвульсирующих как бы вперегонку друг перед другом. Здесь мужчины бьются о землю, как настоящие эпилептики, в то время как другие, немножко дальше, глотают камешки, кусочки стекла и даже горящие угли. Там женщины ходят на голове с той степенью скромности, которая вообще совместима с такого рода упражнениями. Люди корчатся, извиваются и двигаются на тысячу различных ладов.
Среди всего этого нестройного шабаша слышатся только стоны, пение, рев, свист, декламация, пророчества и мяукание. Но преобладающую роль в этой эпидемии конвульсионеров играют танцы”.
В дореволюционной России получила распространение несколько иная форма психической эпидемии — кликушество. Особенностью кликушества являлось то, что люди, впадающие в истерическую одержимость, были уверены, что на них или их близких напущена “порча”. Считалось, что “порча” наводилась через пищу или воду, взятые из рук колдуна, через дурной взгляд, проклятие и т. д. Одержимые бились в судорогах, издавали бессмысленные звуки, всхлипывали, подражали голосам животных, лаяли по-собачьи, куковали, икали, выкликали имена лиц, их якобы испортивших, — отсюда и возникло название кликуш. В подавляющем большинстве это были женщины. Кликуши считали себя бесоодержимыми. Достаточно было в деревне появиться одной кликуше, как вслед за ней появлялись десятки других.
Конформное поведение играет немалую роль в коллективных формах психотерапии. В них лечебное воздействие оказывает не только врач-психотерапевт, но и больные друг на друга. Поэтому эффективность коллективной психотерапии выше, чем индивидуальной.
Итак, внушение является производным воображения, психологической установки и конформности. Они составляют психологическую структуру внушения. Каждый из трех феноменов сам по себе настолько обширен, что существует далеко за пределами рамок внушения. И только эмоциональное напряжение их связывает в единый психологический акт, называемый внушением. Значимость каждого феномена неодинакова. Эмоционально выраженное воображение — это психологический механизм внушения. Психологическая установка и конформизм содействуют внушению.
Обычно внушение противопоставляется убеждению, которое, по В. М. Бехтереву, обозначается как воздействие на другое лицо силой логики и непреложных доказательств. Убеждение обращено к рассудку, сознанию, критическому мышлению.
В действительности принципиальная разница между внушением и убеждением существует только на полюсах обоих понятий. На экваторе разграничение затруднительно или даже невозможно. Восприятия, адекватные реальной действительности, и восприятия ложные, навязанные внушением, могут вступать в конфликтные отношения. Тогда человек испытывает мучительную борьбу двух мотивов: один побуждает к поведению, отвечающему внушению, а другой требует поведения, диктуемого реальной ситуацией.
Мы коснулись психологической стороны внушения. Однако в ее основе — физиологические механизмы, хотя сводить ее только к ним было бы упрощенчеством. Содержание психической деятельности — это продукт человеческой истории, общественного бытия.
В раскрытие физиологической природы внушения неоценимый вклад внес гениальный физиолог академик Иван Петрович Павлов (1849—1936). С его именем связано начало новой эры объективного изучения физиологических закономерностей работы высшего отдела центральной нервной системы — коры головного мозга. Этим ознаменовалось начало XX столетия, начало новой эры в объективном изучении физиологических закономерностей психической деятельности.
Представления И. П. Павлова о внушении складывались из экспериментальных исследований гипноза на собаках и наблюдений больных в неврологической и психиатрической клиниках. В патологии он видит естественный эксперимент.
И. П. Павлов установил, что психической разобщенности, наблюдаемой при внушении, соответствует физиологическая разобщенность функции коры головного мозга, разорванность функциональных связей между отдельными ее частями. Он утверждал, что “основной механизм внушаемости есть разорванность нормальной, более или менее объединенной работы всей коры. Потому и непреодолимо определенное внушение, что оно происходит в отсутствие обыкновенных влияний со стороны остальных частей коры”.
После кончины И. П. Павлова исследование функции головного мозга продолжается. Становится очевидным, что объединение психологии и физиологии в отношении внушения возможно только на какой-то общей для обеих наук основе. Такой основой стал системный подход в изучении организации поведения, разработанный талантливым учеником И. П. Павлова академиком Петром Кузьмичем Анохиным (1898—1974).
Полвека назад в Горьковском медицинском институте П. К. Анохин занялся глубоким физиологическим анализом условного рефлекса. Все началось в 1933 году с наблюдения за поведением обманутой собаки. С помощью порции сухарей у нее был выработан условный рефлекс на звонок. Звонок — и собака, облизываясь, направляется к кормушке за сухарями. Типичнейшая условно-рефлекторная реакция со всеми известными звеньями рефлекторной дуги, описанной Рене Декартом: 1) восприятие раздражения, 2) анализ его в центральной нервной системе и 3) ответная реакция.
Но однажды вместо сухарей в кормушку положили мясо. К удивлению экспериментатора, животное не набросилось на лакомую пищу. Весь вид собаки говорил о том, что она озадачена. Причиной явилось рассогласование между привычным, ожидаемым (прогнозируемым) и реальным.
Происшедшее невозможно понять, руководствуясь лишь классическими представлениями о трехзвенной открытой рефлекторной дуге, — здесь нет места оценке результата действия. Между тем такой оценке принадлежит решающая роль в построении любого поведенческого акта.
Обманутая собака побудила к открытию четвертого, конечного звена рефлекторного процесса. Оно оповещает центральную нервную систему о достижении ожидаемого эффекта, или “поставленной цели”. Четвертым звеном, названным кибернетиками обратной связью, рефлекторный механизм замкнулся в круговой процесс.
Стало очевидным, что любой поведенческий акт направляется целью, вытекающей из биологических и социальных потребностей. “Рефлекс цели имеет огромное жизненное значение, он есть основная форма жизненной энергии каждого из нас, — говорил И. П. Павлов. — Вся жизнь, все ее улучшения, вся ее культура делается рефлексом цели, делается только людьми, стремящимися к той или другой поставленной цели... Наоборот, жизнь перестает привязывать к себе, как только исчезает цель”.
Многочисленными опытами П. К. Анохин показал, что цель становится системообразующим фактором. Для ее достижения необходим план действий. Он неодинаков в разных внешних обстоятельствах и при различных физических состояниях организма. Поэтому действию предшествуют анализ информации о внешней обстановке, о состоянии организма, а также извлечение из памяти образцов поведения при аналогичной или близкой ситуации. Этот этап организации поведения назван афферентным синтезом. Афферентными сигналами в физиологии именуются нервные импульсы, поступающие в центральную нервную систему и оповещающие о внешней и внутренней среде.
На основе анализа собранной информации принимается решение о стратегии действий — что, как, когда и в какой последовательности надо делать для достижения цели. После принятия решения формируется нервный аппарат с программой поведения и эталонами сигналов, которые, поступая по каналам обратной связи, должны будут оповестить, соответствует ли поведенческий акт программе. При рассогласовании вносится поправка.
Вот простейший пример. Читая книжку, вы решили взять со стола карандаш для пометок. Протянули руку, но она наткнулась на ножницы. Наступило рассогласование между запрограммированным и действительным результатами действия. Головной мозг это фиксирует после сопоставления информации ожидаемой и действительной, поступившей по каналам обратной связи от тактильных и мышечно-суставных рецепторов (датчиков). Тут же дополнительно включается зрительная система, вносится поправка в траекторию движения, и ошибка исправляется.
Аппарат предвидения и сличения назван П. К. Анохиным акцептором действия, а информация, поступающая по каналам обратной связи, — санкционирующей афферентацией.
Предвидение опирается на запечатленный в памяти индивидуальный и видовой опыт. Основоположник кибернетики Норберт Винер в обратных связях усматривал “способности живого существа устанавливать свое будущее поведение на основе прошлого опыта”. Без этого приспособление организма к изменчивой среде, само существование его невозможно.
В описанной структуре мозгового аппарата управления все элементы содействуют организации поведения для достижения полезного результата. Такое замкнутое динамическое образование названо функциональной системой. В ней воплощен принцип опережающего отражения действительности — сначала предвидеть, а потом действовать. Управлять — значит предвидеть. Цель опережает всякое действие. Вот тут-то и пересекается физиологический механизм опережающего отражения с психологией предвидящего воображения.
П. К. Анохин наполнил глубоким содержанием мысль своего учителя: организм — это саморегулирующаяся система, “сама себя поддерживающая и даже совершенствующая...” (И. П. Павлов).
А теперь посмотрим, как организуется поведение, обусловленное внушением. Снова — пример из врачебной практики автора этой книги.
В бодрствовании пациентке внушается, что в склянке, которую предлагают понюхать, содержится нашатырный спирт. Приблизив склянку к носу, пациентка морщится и отворачивается от резкого раздражающего запаха. В действительности склянка наполнена обыкновенной водой.
Как понять подобное поведение?
Совершенно очевидно, что в головной мозг информация о реальном содержимом склянки в данном случае не поступает. Афферентная сигнализация, противоречащая внушению, заблокирована торможением. Этому способствует ярко выраженная эмоция, без которой внушение невозможно. Внушение идет в обход афферентного синтеза. Создаются, таким образом, условия, когда ложные сведения, переданные речью, не могут быть опровергнуты. Они принимаются как чувственная реальность.
Стратегия поведения в нашем примере определяется иллюзорным восприятием. Принимается решение о необходимости ответить защитной реакцией (отвернуться). Для обеспечения такого поведенческого акта формируется акцептор действия, содержащий программу реакции и ее чувственный эквивалент, который затем подтверждается санкционирующей афферентацией.
Сознание у данной больной полностью сохранено. Поэтому все другие поведенческие акты остаются адекватными реальной действительности.
Сохранение сознания — это характерная особенность внушения в бодрствовании. Вот еще один опыт.
Испытуемому в бодрствовании внушается, что он не может разжать кулак. Он прилагает большие усилии, но тщетно. Испытуемый удивлен, смеется, говорит: “Я знаю, что это чепуха, но ничего сделать не могу”.
Это происходит потому, что внушение в мозгу воспринято как чувственная реальность. Вся последующая организация функциональной системы со всеми рабочими реакциями ей подчинена. Для раскрытия кулака необходимо сокращение мышц, участвующих в этом акте. А функциональная система настроена на непосильность этого акта. В результате мышцы не сокращаются, а только напрягаются, как это наблюдается при попытке поднять непосильную тяжесть. Функциональная система, организованная внушением, работает в автономном режиме. Она функционально разобщена с остальными мозговыми образованиями. Это становится причиной физиологического и психического расщепления, так характерного для внушения. Личность оказывается раздвоенной.
Торможение поступления информации о реальной действительности является и причиной того, что материалом для реализации внушения становится только запечатленный в памяти жизненный опыт. Человеку сверх его жизненного опыта ничего внушить нельзя.
Облегчение извлечения из памяти информации при внушении позволяет вспомнить и воспроизвести давно забытые ситуации и формы поведения. В этом особенно убеждают эксперименты с возрастной регрессией, которые упоминались выше.
Глава III
СЛОВО— ПОЛКОВОДЕЦ ЧЕЛОВЕЧЬЕЙ СИЛЫ
Слово, имея материальные корни, может производить и материальные изменения в организме человека.
К. И. ПЛАТОНОВ
Названием этой главы стала поэтическая строка В. Маяковского. Поэты и писатели раньше ученых осознали силу слова, его могучее воздействие на человека.
Слово — это нить от человека к человеку, это орудие мышления и воздействия на психику и мировосприятие огромных масс. Разве не прав был В. Г. Короленко, когда писал, что “слово дано человеку не для самоудовлетворения, а для воплощения и передачи той мысли, того чувства, той доли истины или вдохновения, которым он обладает, — другим людям... Слово — это не игрушечный шар, летящий по ветру. Это орудие работы: оно должно подымать за собой известную тяжесть. И только по тому, сколько оно захватывает и подымает за собой чужого настроения, — мы оценивали его значение и силу”.
Весомость и емкость слова, необъятная значимость его в жизни человека запечатлены народной мудростью в многочисленных пословицах, поговорках, притчах. Напомню притчу о мудром Эзопе, древнегреческом баснописце.
Однажды на пир к богатому и знатному купцу пришли гости. Кто-то из них сказал хозяину:
— Всему городу известно, что у тебя остроумный и находчивый раб. Пошли его на базар, пусть принесет нам самое прекрасное, что есть на свете.
Хозяин велел позвать Эзопа.
— Ты слышишь, Эзоп? Вот тебе деньги, сходи на базар и купи самое прекрасное, что есть на свете.
Раб уходит и возвращается с подносом, покрытым салфеткой. Ее поднимают, а там лежит язык.
— Эзоп, ты же принес язык!
— А разве это не самое прекрасное, что есть на свете? Языком мы произносим слова нежности, верности, любви, языком мы провозглашаем мир, языком мы произносим слово “свобода”.
Через некоторое время кто-то подсказал хозяину:
— Пусть твой раб пойдет и принесет самое ужасное, что есть на свете.
Вновь Эзоп возвращается с тем же подносом. Под салфеткой лежит язык.
Удивлению гостей нет предела.
— Эзоп, ты же опять принес язык!
— А разве это не самое ужасное? Языком мы произносим слова ненависти, языком мы объявляем войну, языком мы произносим слово “раб”.
С этой умной притчей перекликается высказывание И. Эренбурга: “...Я знаю силу слова, я говорю это с гордостью и горечью. Слово может помочь человеку стать героем, призвать его к благородным поступкам, разжечь в его сердце любовь, и слово может принизить человека, одурманить его, заглушить совесть, толкнуть на низкие дела”.
Можно привести множество других высказываний на эту тему. “Человек через слово всемогущ” (Г. Державин). “Нет на свете орудия сильнее слова” (К. С. Станиславский), “Нет магии сильнее, чем магия слов!” (А, Франс).
Но почему так происходит? Каков механизм воздействия слова на человека?
Ответить на этот вопрос в значительной степени помогли труды И. П. Павлова в последний период его жизни. Они явились результатом длительных и кропотливых исследований в почти неизведанной до того области •— физиологии высшего отдела центральной нервной системы — коры больших полушарий головного мозга.
Вспомним один из главных его экспериментов.
Сначала собака подготавливалась к опытам. С помощью несложной операции, разработанной И. П. Павловым, у нее выводился на поверхность щеки проток слюнной железы. Теперь слюна из железы поступала не в полость рта, а наружу. Ее можно было собрать в пробирку, измерить количество и определить химический состав. Это не осложняло нормального смачивания пищи в полости рта, так как в нее впадают протоки еще других пяти крупных слюнных желез и множества мелких.
Через несколько дней послеоперационная рана заживала. Совершенно здоровая собака оказывалась пригодной для исследований. К выведенному протоку приклеивалась ворочка, через которую слюна стекала в подвешенную пробирку.
Для изоляции от случайных раздражений животное помещалось в звуконепроницаемую камеру. Даже экспериментатор находился вне ее. С помощью пульта управления исследователь подает тот или иной раздражитель (звуковой, световой, тактильный или другой) и наполняет кормушку едой.
Сам опыт заключался в следующем. Сначала включался индиферентный раздражитель, допустим, звонок, а затем подавалась пища (хлеб, мясо и пр.).Сам по себе звонок никакой пищевой реакции не вызывает, слюна не выделяется. В ответ же на пищу наступает обильное слюноотделение. Однако через несколько сочетаний звонка с пищей уже сам по себе звонок начинает вызывать отделение слюны. Так образуется рефлекс, получивший название условного. В этом феномене сочетались два фундаментальных открытия. С одной стороны, условный рефлекс оказался важным механизмом психической деятельности, а с другой — методом ее объективного изучения.
Условные рефлексы бывают не только пищевые. Различают рефлексы защитные, сексуальные и другие. Над любым безусловным врожденным рефлексом надстраивается бесчисленное множество рефлексов условных. Важно только, чтобы какие-то обстоятельства совпадали во времени с едой, болевым воздействием или иным безусловным раздражением. Тогда эти обстоятельства приобретают сигнальное значение, оповещая о еде, опасности и т. п. Вспомним, и у нас с вами, например, гудок автомобиля вызывает защитную реакцию.
Итак, отметим основные различия между двумя классами рефлексов.
Во-первых, безусловные рефлексы являются врожденными, унаследованными, видовыми, в то время как условные — приобретенные, индивидуальные. И в самом деле, еда у всех животных и людей вызывает отделение слюны и других пищеварительных соков. Пищевая же реакция на звонок наступает лишь в том случае, если он сочетался с едой. Такая реакция может появиться и на другие раздражители (свет, касание, время и т. д.), если они в прошлом совпадали с приемом пищи. У ребенка гудок автомобиля не вызывает защитного поведения, оно приобретается жизненным опытом. Стало быть, в условных рефлексах отражается приобретенный опыт.
Во-вторых, условные рефлексы расширяют связи организма с внешним миром до бесконечности. Они выступают как механизм приобретения знаний. Условные раздражители имеют сигнальное значение. Ведь формируются условные связи лишь в случае, если какие-либо обстоятельства предшествуют безусловному раздражению. Эти обстоятельства сигнализируют, оповещают, предупреждают о возможном воздействии безусловного фактора. Расширяются, таким образом, возможности приспособления к окружающей обстановке. Условные сигналы облегчают поиск пищи, объекта противоположного пола, позволяют избежать соприкосновения с обстоятельствами, разрушающими организм. Одно дело защищаться при встрече с хищником, а другое— избежать столкновения с ним, реагируя на отдаленные признаки его приближения. Во втором случае шансы выжить значительно большие. Нередко реакция на условные знаки становится единственной возможностью сохранить себя. Очень опасно было бы переходить дорогу, если бы человек был безразличен к предупреждающим сигналам.
Итак, условные рефлексы — это инструмент приспособления организма к окружающей среде, “это то, что и мы имеем в себе как впечатления от окружающей внешней среды...” (И. П. Павлов).
А сейчас представим себе такую ситуацию.
У собаки выработан условный пищевой рефлекс на звонок. Что произойдет, если мы перестанем подкреплять его пищей? Звонок звонит, слюна выделяется, животное облизывается, а пища не поступает. Собака остается обманутой. И что же? Раз обманешь, два обманешь, однако со временем пищевая реакция начнет убывать, все меньше будет выделяться слюна, и в конце концов звонок полностью утратит свое сигнальное значение. Таким образом, условный рефлекс подвержен торможению.
Это тоже акт приспособления, и он в высшей степени целесообразен. Трудно представить, какой хаос был бы в поведении животного или человека, если бы они продолжали отвечать на обстоятельства, потерявшие сигнальное значение.
Вслед за И. П. Павловым мы подошли сейчас к третьему пункту различий между условными и безусловными рефлексами. Условные рефлексы, в отличие от безусловных, необычайно изменчивы. Они то появляются, то исчезают, в зависимости от наличия или утраты сигнального значения раздражителя. В условных рефлексах функциональная связь между раздражителем и реакцией оказывается временной. В рефлексах безусловных она является прочной, устойчивой.
|
