|
«Совсем как в том сериале»,– сказал он. «Что вы имеете в виду?» Он ответил: «Помните тот момент, когда у девушки ужасный день, все валится из рук, и вдруг телефон звонит, на другом конце – отец. День кошмарный, а тут она даже улыбнулась, услышав его голос. А отец говорит: «Ну, как ты там, солнышко?» А она: «Ах, папа». И улыбка ее проникает куда-то в самое нутро и словно будит там что-то».
Наверное, у каждого было такое с кем-то, когда-то. Наверное, что сознание так же хорошо это воспринимает, как подсознание. Вот только, кто помнит, что там, в подсознании. Возникает какой-то образ или смутное чувство, неясное ощущение такого же разговора, а может, и совсем другого.
А в сериале отец говорит: «А помнишь, как ты занималась балетом?» И еще что-то пробуждается внутри, и бормочет утвердительно в трубку. А он говорит, пусть она сделает пируэт, она в ответ: «Ах, папа». Он: «Ну, давай же»,– и что-то еще внутри поворачивается, а на экране она делает маленький пируэт; отец говорит: «Помнишь, как ты потом держала себя?» Она отвечает: «Ах, папа»,– опять, а он говорит: «Ну давай, попробуй». Она старается выпрямиться, и что-то внутри просыпается. Она выпрямляется, а ты понимаешь, что происходит.
Попутчик говорит: «Вот почему у меня с собой пленка, а у вас фотографии. Вы же смотрите на них в долгих поездах? Ставите в комнате в гостинице, уезжая на пять дней, звоните домой каждый день? Да, так как-то спокойней. Чувствуешь, что они там, когда ты им нужен. И сериал о том же, отец рядом, когда дочери одиноко. Она вовсе не одинока. Я слушал его, звонок не звенел, но я вдруг вспомнил, как рос мой сынишка.
И с ним было так же. Он мог заснуть на кушетке, положив голову мне на колени, а я нес его потом в кроватку, а мог отправиться спать, оставив меня работать, а потом придти сонным, взобраться мне на руки и сказать: «Покачай меня, папочка, ладно? Ну, хоть чуть-чуть». Я качал и говорил: «Покачать, пока снова не заснешь?» – «Да-а, побудь со мной». А потом я укладывал его, и если ему снился страшный сон, он звал меня или бежал ко мне в комнату, зная, что я всегда с ним, приласкаю и покачаю, и он уснет, и я отнесу его в кроватку.
Он не думал, но это было в его подсознании, точно так же, как у девушки из сериала, ей было плохо, но она знала, что отец обязательно позвонит, что он рядом. И даже если он не звонит, она помнит о нем, делая пируэты, распрямляясь, слыша внутри его голос».
Для этого он возит с собой аудиокассету, чтобы слышать голос отца, голос жены, смех детишек. Он никак для себя это не обозначает, но подсознание хранит это чувство и подключается само собой, когда нам нужно сделать какой-то шаг. Точно так же ты учишься ездить на велосипеде, когда отец или мать придерживают его сзади, не мешая рулить по улице, тротуару.
И ты знаешь, что, потеряв равновесие, обернешься – и они будут рядом, будут рядом до тех пор, пока не научишься держать равновесие, пока сердцем ты не воспримешь это, своим детским сознанием ты не знаешь этого, но все это закладывается в твое подсознание. И в один прекрасный день ты оборачиваешься, чтобы сказать им: «Я теперь сам умею», а их уже нет. Они выпустили велосипед, и ты сам давно крутишь педали, и все еще внутри сидит чувство, будто они рядом и поддерживают тебя.
И когда тебе нужно усилить это чувство, когда возникает желание вернуть его, ты кладешь перед собой фотографии – и чувство появляется вновь. А он просто слушает кассету. И ты видишь, как разглаживаются его губы и подбородок, как теплеет лицо, исчезают со лба морщинки, ровнее становится дыхание.
И на сердце становится легче. Я знаю, что у каждого малыша появляется это чувство. И вырастая, мы пользуемся им в трудных жизненных ситуациях. Иногда сознание само вызывает его, а иногда ему требуется помощь, подсказка. Но, раз познав это чувство в детстве, можно положиться, что внутренний ребенок опять вспомнит его.
Что значит для моего попутчика этот «звонок»? Что написано на его лице? Выражение, как у той девушки из сериала. Губы чуть приоткрыты, дыхание замедленное и ритмичное, подбородок расслаблен, исчезла морщинка у бровей, подбородок чуть дрогнул – на сердце не спокойно. То, что кажется далеким, на самом деле совсем рядом. По щекам разживается тепло, из груди вырывается вздох облегчения. У сознания нет имени для - этого чувства, оно живет в подсознании; как хорошо, когда оно есть. Как хорошо, когда звенит звонок.
Дырявый зонт
Один человек, захватив на всякий случай зонтик, отправился с приятелем на прогулку. Вдруг пошёл дождь. «Скорее раскрывай зонтик!» – воскликнул приятель. «Это не поможет, он весь в дырах.» – «Зачем же тогда ты взял его с собой?» – «Да я думал, что дождя не будет,» – вздохнул предусмотрительный человек.
Еще одна большая программа
У одного купца было сто пятьдесят верблюдов; они шли по пустыне, навьюченные товарами, а с ними еще сорок послушных рабов и слуг. Однажды вечером купец пригласил в гости одного своего друга. Это был Саади. Всю ночь напролет он без устали рассказывал гостю о своих делах и заботах, о том, как утомительна его профессия. Он говорил о своих сокровищах в Туркестане, о своих поместьях в Индии, показывал документы на владение и ювелирные изделия. “О
Саади, - вздыхал купец, - я совершу еще одно путешествие. А уж после этого я позволю себе заслуженный отдых, о котором мечтаю так, как ни о чем другом на свете. Я хочу отвезти персидскую серу в Китай; я слышал, что она там, в большой цене. Оттуда я повезу китайские вазы в Рим. Затем мой корабль повезет римские ткани в Индию, а оттуда я повезу индийскую сталь в Халаб. Из Халаба я буду экспортировать зеркала и изделия из стекла в Йемен, а из Йемена вывезу бархат в Персию”. С мечтательным выражением лица он рассказывал все это скептически слушавшему его Саади. “А уж после всего этого моя жизнь будет посвящена отдыху и размышлению, высшей цели моих помыслов”.
Жажда
Однажды корабль, везший ценный груз, попал в шторм и потерял направление. Приборы были испорчены, и в течение долгих дней он блуждал по морю. Скоро закончились запасы питьевой воды, и матросы страдали от жажды.
И вот, когда все уже потеряли надежду на спасение, на горизонте показался парус. С мачты потерявшего курс корабля был подан сигнал: ”Мы умираем от жажды, пришлите нам пресной воды!” Тотчас с встречного корабля был подан ответный сигнал: “Опустите ведро на том месте, где находитесь”. Команда корабля, терпящего бедствие, знала, что вокруг только воды соленого моря, и снова подала сигнал: “Воды, пришлите нам воды!”
И снова получили ответ: “Опустите ведро там, где вы находитесь!” Капитан, наконец, внял совету и приказал опустить ведро за борт. Когда его подняли, оно было наполнено пресной, кристально чистой водой. Оказалось, что в этом месте было сильное течение из устья реки Амазонки.
Жесткость, гибкость
Двери в спальню – настежь, одежда разбросана по всей комнате. Все ящики комода выдвинуты. Содержимое повывалено. А внизу, в холле беготня. Это Кло суетится. Оттуда ей слышны настоятельные призывы сестры Беверли поторопиться, иначе они опоздают на самолет.
Кло и Беверли едут в Европу по турпутевке. Решение было принято еще несколько месяцев назад, и Беверли усердно взялась за все приготовления. Проработала в турагентстве маршрут, забронировала путевки, пересмотрела все графики и расписания.
Договорилась с соседями, чтобы они брали почту. Приостановила подписку на газету. Пристроила кота. Убрала весь дом, настроила таймер, чтобы по вечерам в шесть часов включалась пара ламп. А Кло должна была просмотреть туристические брошюры и купить кое-что из одежды.
Вот, наконец, и Кло со своими тремя чемоданами, они так набиты, что могут взорваться в любую минуту. Прибыли в аэропорт, прошли регистрацию и направились к выходу на посадку. Пока Беверли разбиралась с контролером, Кло отошла поглядеть по киоскам. Беверли закончила, а Кло нигде не было. Наконец, она нашла ее в книжном киоске просматривающей журналы. Пришлось опять бежать, чтобы успеть на посадку.
Беверли упала на свое место, а Кло затараторила, что все так весело и нечего все время так волноваться. А когда они прибыли, и тур начался, можно себе представить, как оно все было. Кло всегда последняя успевала на автобус, именно она пропускала все самое интересное, о чем рассказывает гид, потому что вечно глазела в другую сторону.
Прошла уже половина срока путевки, с экскурсией они приехали в небольшую деревушку, и пока гид рассказывал что-то об архитектуре, Кло отошла посмотреть, а что там, на соседней улице, а на другой, и сколько тут всего интересного. Время бежит так быстро, особенно если тебе весело. Завернув за угол, она заметила часы в окне небольшой лавки.
Маятник качался взад-вперед, господи, да не может же быть так поздно! Взглянула на свои часы – может! Наконец, она разыскала, где же эта площадь с их автобусом, вот только автобуса уже не было. У Беверли, которая вечно ко всему готова, всегда с собой расписание, и Кло никак не могла вспомнить, где же следующая остановка.
Она пошла из лавки в лавку, пытаясь найти кого-нибудь, кто бы говорил по-английски. В маленьком магазинчике, где торговали вином и сыром, она встретила не одного, а сразу двух местных, говорящих по-английски.
Она рассказала о своем несчастье и все они дружно посмеялись, когда выяснилось, что следующая остановка в нескольких милях отсюда, и автобус там пробудет до конца дня. Она спросила, может кто-нибудь отвезет ее туда. Молодой человек, тихонечко сидевший за маленьким столиком, поднялся и представился.
Он был американцем, путешествующим на мотоцикле, и как раз туда он и направлялся. И через пару часов Кло была уже на месте. А на следующий день, когда автобус отправился дальше, ее в нем не оказалось. Она была на заднем сидении мотоцикла, великолепно проводя время по проселкам и деревням этой интересной страны.
С тех пор прошло много-много времени, дети Кло с удовольствие слушают эту старую деву, тетушку Беверли, когда она рассказывает, как их мамуля повстречалась с папулей.
Живописец
Стараясь изобразить на картине взмыленную лошадь, Апеллес настолько отчаялся правдоподобно передать вид лошадиной пены, что прекратил свои попытки и гневно швырнул в картину губку, которой снимал с кисти краски. Губка, скользнув по картине, оставила на ней след, в точности воспроизводящий пену взмыленной лошади, – и картина оказалась законченной.
Жители города
Жил на свете один старый человек, каждый день он поднимался на вершину холма и задумчиво глядел на расстилающийся внизу городок. Однажды около него остановился путник с узлами за плечами и спросил: «Что за люди живут в этом городе, я спрашиваю, потому что ищу, где поселиться?» Старик ответил вопросом: «А какие люди жили в том Городе, откуда вы родом?» «Жалкое отродье, - сказал путник, - негодяи, грубияны, жадные, которым ни до кого кроме самих себя и дела нет. Зимой снега не выпросишь. Вот поэтому я и решил уйти от Них! Но что за люди живут в городке, на который вы смотрите?»
Старик ответил: «Лучше уж вам идти мимо. Люди здесь точно такие же, как и там, откуда вы пришли». И путник ушел. А старик опять остался один.
Случилось, что и на следующий день к нему подошел другой путник с узлами за плечами и спросил то же самое: «Что за люди живут в этом городе, я ищу, где поселиться?» И опять старик повторил свой вопрос о том, какие люди живут в том городе, откуда путник родим. «Горько мне «вспоминать об этом - они все - были такими честными, храбрыми и заботливыми, благородными и добросердечными, дружными и любящими, готовыми чужому отдать последнюю рубашку».
Услышав такое, старик улыбнулся и сказал: «Добро пожаловать, тогда, в наш город. Уверен, найдете вы здесь точно таких же людей, как в том городе, откуда вы пришли...»
Забор
Шел человек по полю. Шел себе шел и вдруг наткнулся на забор.
Перелез он через него, потел дальше,- а тут опять забор. Проделал он дыру, пролез, видит - дальше снова забор.
Посмотрел в щелку - то же самое, наверх вскарабкался: тут забор, там оградка, а вон - колючая проволока. Кругом одни заборы.
Нашел он себе в сторонке свободное место, огородил его забором и прибил табличку:
«На огороженной территории заборы не строить!»
Забота о себе
Ава жила к востоку от Пекоса. Она из тех замечательных и добросердечных людей, которые становятся душой общества или центром притяжения, или средоточием всего происходящего. Она очень доброжелательная, теплая, одним словом – душка. Друзей у нее – не счесть, и со всеми она в прекрасных отношениях.
И, в общем-то, она, безусловно, счастлива, и семья у нее замечательная, и муж, и дети, и хозяйство большое. И вечно у них в доме полно народа, как будто непрекращающийся праздник. Дети чем-то постоянно заняты, и у них полно друзей.
Посмотреть со стороны моими глазами, а я их знаю давно уже, кажется, что это как раз та семья, с которой романы пишут, и даже завидно становится. Так и думаешь: «Господи, вот бы мне такую семью», или: «И почему я так не могу в своей семье?» Есть, конечно, чему позавидовать. Она такая добросердечная. Ну, и что с того, что друзья порой так и норовят воспользоваться ее добросердечием, пройдет ми-нута другая – и все опять в норме. Такая вот она, эта Ава.
А Рита совсем другая. Живет она тоже к востоку от Пекоса. Но переехала сюда уже взрослой. Она из тех, кто обязательно заставит тебя выложить все начистоту. Нужно чего-нибудь – проси. А если ей есть что сказать, юлить не будет, прямо все скажет. Она из тех, для которых чепухи не бывает, раз есть что сказать – это уже не чепуха. А живет она тоже на ферме, по дороге от хозяйства Авы, и семья у нее есть, и занята она постоянно, впрочем, как и все замужние хозяйки к востоку от Пекоса.
И все-таки различия есть. Она – хорошая жена, замечательная мать. Дети ни в чем не нуждаются. В этом отношении она действительно молодец. Я так полагаю, что главное различие между Авой и Ритой в том, что у Риты есть, как бы это сказать, упрямство, что ли, или более крутой нрав. Прямоту ее тоже можно воспринимать по-разному.
Детям, например, она не разрешает валяться долго в постели. Пришло время – вставай и за работу. А когда болеют, они с ними не слишком-то нянчатся. «И поболеть тоже не вредно для здоровья», – одна из любимых ее присказок. Мужу не раз приходилось наблюдать и как она с детьми, и как управляется по хозяйству, и как «воюет» с нанятыми на ферму работниками. Он хмурится, но говорит не без гордости: «Рита, к востоку от Пекоса круче тебя и нет никого». А она только губы сожмет покрепче, головой тряхнет и даже не ответит.
У Авы масса друзей, и вечно она занята, завидуют ей, в особенности ее семье, уж так она за ними ухаживает. Бывает, конечно, и попользуются ее добротой друзья эти, а могут когда и подставить, да что ж тут поделаешь, ведь это все равно как работа, а на работе всякое бывает. Главное, что пока справляется, «тянет».
А сколько раз друзья устраивали ей настоящий праздник, и семья тоже, и какие слова замечательные ей говорили. Она аж светилась вся. Нет, такой почет многого стоит. Да за такое не грех и еще похлопотать, пусть даже и на праздник в твою честь.
У Риты также друзей не мало, вот только никто из них ей не позавидует и не скажет: «Господи, вот бы мне такую семью». Рита, она более сдержана, в ней чуть больше суровости.
Так вот, и к востоку от Пекоса бывает, что не все сладко. Трудные времена не - обошли и Аву с Ритой. Когда у Авы скончался муж, все было по правилам. Она обо всем позаботилась, все сделала, как положено. А люди все шли и шли. Такое событие! Она думала про себя: «Все как положено. Хорошая память по-моему мужу». Трудно ей пришлось, но она справилась.
Когда умер муж у Риты, для нее это тоже была трагедия, потому что пусть - она и сдержана внешне, и сурова, но сердце у нее очень нежное. И больно ей было, очень больно. Не замечала она и не обращала внимания, сколько народу пришло на похороны. Знала только, что все близкие. Может, их и не так много, как на похоронах мужа Авы, но ей было не до этого. Ей так его не хватало.
Но, как полагается к востоку от Пекоса, прошло время, и Рита часто задумывалась о том, как хмурился муж и как говорил, глядя поверх очков: «Рита, к востоку от Пекоса круче тебя и нет никого». Она держала это в себе и много раз обдумывала. Ну, может и крутовата, да такая уж уродилась и делала все как надо.
А у Авы время будто отняло что-то. Все то, ради чего она жила, ради чего старалась всем помочь, поддержать, ушло куда-то. Дети выросли и поразъехались. Да, они замечательные дети, приезжают с семьями на Рождество и другие праздники. Но вся ее жизнь была для людей, она всегда старалась для них, а теперь стараться больше и не для кого.
Ей казалось, будто ветер больше не надувает ее паруса. Ей все чаще становилось одиноко и горько. Она перестала выходить из дому. А дети все чаще стали заводить беседы о том времени, когда она больше не сможет сама управляться, и о том, кому взять на себя заботу о ней. Боже, как тяжело. Как на многое стали открываться глаза Авы.
А у Риты все было не так, образ детей и мужа занимал все ее сердце. Ее дети тоже, конечно, разъехались. Они стали самостоятельными и крепкими, часто приезжали навестить ее, потому что любили ее всем сердцем, любили и уважали, восхищались ее силой. Интересная вещь, приезжают навестить, а чувство такое, будто прерывают ее в каком-то важном деле, и все она занята. Время прошло, а у нее столько всяких событий. То она здесь, то там.
Сдержанность так и осталась в ней, но, сколько у нее появилось забот. Сыновья как-то разговорились о ней однажды – ну точно как доброе старое, старое вино, с возрастом будто еще что-то в нем появляется, крепость, сила. С возрастом она становилась как будто бы выносливее. Когда, наконец, она угомонилась и присела с ними у огня, они сказали ей об этом. Она только улыбнулась, вспомнилось, как муж говаривал, что к востоку от Пекоса круче ее и не найти. Никогда она вслух не говорила о своих чувствах, но где-то глубоко в ее сердце считала себя самой счастливой женщиной к востоку от Пекоса.
Заветное желание
К лекарю пришел седой беззубый шейх и стал жаловаться: «О ты, помогающий всем людям, помоги также и мне. Стоит мне только заснуть, как сновидения овладевают мной. Мне снится, будто я пришел на площадь перед гаремом. А женщины там восхитительны, подобны цветам чудесного сада, божественным гуриям рая. Но стоит мне появиться во дворе, как все они сразу исчезают через потайной ход».
Лекарь наморщил лоб, стал усиленно размышлять и, наконец, спросил: «Ты хочешь, наверное, получить у меня порошок или снадобье, чтобы избавиться от этого сна». Шейх посмотрел на лекаря отсутствующим взглядом и воскликнул: «Только не это! Единственное, чего я хочу, так это, чтобы двери потайного хода были заперты, и тогда женщины не смогут убежать от меня».
Звонница
Давным-давно, а может, не так уж давно, жил небольшой Городок, в котором после войн и набегов остался один большой колокол, слишком тяжёлый, чтобы куда-нибудь деться. И голос у него был подстать виду - внушительный, тяжёлый и громкий.
Давно уже пользовались им жители для всех случаев жизни - и в праздники, когда и положено звонить в колокола, и в будни, когда надо было бить тревогу, созывая народ на пожар или что-нибудь неотложное. И малые дети, слыша в ночи набат и видя, как на него реагируют взрослые - поспешными сборами куда-то, страхом и напряжённостью, и сами начинали тревожиться.
И эта ТРЕВОГА так и не исчезала полностью, пробуждаясь вновь при звуках колокола уже в праздник, когда можно было веселиться.
Люди, с младенчества привыкшие, что колокол бьёт ТРЕВОГУ, беспокоились при любых его звуках, и частенько даже по праздникам казались напряжёнными и озабоченными. И это длилось уже много поколений.
В этом Городе, как, впрочем, в любом другом, иногда появлялись ни на кого не похожие, необычные дети, одарённые каким-нибудь талантом. Они, как правило, уезжали учиться в большие Города, да так там и оставались работать. Но как-то раз один из таких уроженцев Города приехал проведать родных на праздник. Праздник вышел, как всегда - многолюдно, да малорадостно.
Но вот произошло необычное и необычайное: на площади под колокольней заезжий гость стал говорить речь. И речь эта была о том, как неправильно живут жители - умеют много и тяжко трудиться, а отдыха и веселья не имеют. А предлагал он для радости душевной построить всем миром звонницу, чтоб музыка колокольная радовала и утешала и веселила души.
Потому что сам он - колокольных дел мастер, хоть молодой, но уже известный, сейчас на отдыхе после крупного заказа - звонницы на две дюжины колоколов, и хотел бы сделать в подарок родному Городу, родным и близким такую же. Его выслушали не перебивая - от удивления, наверное - и стали задавать вопросы - несерьёзно, для развлечения, что ли, поскольку развлечений было не густо. А он всё отвечал, как и что он надумал.
Получалось, что если все соберут по домам ненужный медный лом и хлам, пылящийся в чуланах и закутках, который жаль было выбрасывать - медный же, и совсем немного серебряного, если станут помогать после работы, если дадут власти Города совсем немного денег и позволят разобрать на дрова и доски старые и уродующие Город/ пустующие бараки, и позволят ему возглавить работы, то получат колокола не хуже чем в столице.
За словом он в карман не лез и мало напоминал того тихого, всегда что-то рисовавшего или читавшего мальчишку, которого помнили горожане - сказывались столичный лоск и уверенность Мастера. На все вопросы у него нашлись ответы, и люди сами не заметили, что вполне серьёзно уже обсуждают детали и подробности работы, а вокруг Мастера (так и мы его будем называть) столпились его ровесники и друзья детства и распределяют, кто из них, чем займётся для начала.
И уже на следующий день началась работа. Первыми добровольцами были друзья и товарищи Мастера, верившие в него, да ещё подростки, которым ничего интереснее не встречалось. Детишки рыскали по дворам, упрашивая людей пожертвовать на благое дело любую медяшку или что угодно полезное.
Старшие расчистили место на берегу реки для литейной мастерской и разыскали подходящую для форм глину. Мало-помалу место мастерской стало становиться своего рода клубом, где не только работали, а много шутили, смеялись, пели песни, почти вся молодёжь Города уже, и парни и девушки проводили там вечера, и каждому находилось занятие по силам и по интересам.
А ещё стали приходить родители, а потом и деды - сначала просто посмотреть, что это так увлекло их детей и внуков, и неожиданно обнаруживали кипевшую весельем атмосферу работы и творчества. И как-то незаметно у них в руках оказывался какой-нибудь инструмент, а уж работы хватало на всех. И возвращались они, принося из дому что-нибудь полезное, что поначалу вовсе и не собирались отдавать.
И женщины приходили, приносили еду для своих работников, да тоже затеяли соревноваться - у кого вкуснее да сытнее, кто больше похвал снискает, а для этого начали кормить не только своих, а всех, кто рядом был. Разорительным это не было - ведь Город был тихим, но не бедным, потому как работящим. И это трудолюбие себя выказывало и в литейной мастерской.
Вот и до восковых моделей дело дошло, и каждый трудившийся получил право написать на воске своё имя, чтоб звенело оно вечно, сияя на колоколе. Тогда уж засобирались помогать даже самые отъявленные скептики и консерваторы - и им захотелось увидеть своё имя в металле. И без особых трудов собрали даже серебро, нужное для добавки в медь, чтоб звон серебряным был.
Горожане, приложившие руку и сердце к будущему звону, сами принесли серебряных ложек, ножей и даже серебряных монет, сколько потребовалось. Была уже середина зимы, но возле костров, на которых выплавлялся воск, всегда оживлённо толпились люди. Они внимательно наблюдали за тем, как выплавлялся воск из глиняных форм будущих колоколов, и затевали между собой разговоры.
И удивлялись тому, как же мало знали друг друга люди, прожившие всю жизнь по соседству, совсем поблизости, если у них были разные специальности и занятия. И поражались тому, как много хорошего они не замечали в шуме обыденности. Увидев друг друга в работе, многие договаривались о дальнейших совместных проектах, где умножились бы их умения и способности.
Вот уже были расплавлены медь и серебро и залиты в формы. В этом принимали участие все металлурги Города и их подмастерья, поэтому заливка прошла быстро. Разобрав старые дома и бараки, давно уродовавшие Город, из брёвен и досок пристроили к старой колокольне, где висел большой колокол, просторную звонницу, чтоб новым колоколам тесно не было.
Звонница, которую возвели лучшие Мастера города, втянувшиеся к этому времени в совместную работу и по этому случаю сменившие давнюю конкуренцию на приятельство, на диво удачно вписалась в ансамбль площади Города, как будто всегда там стояла. Потом были дни освобождения ещё тёплых колоколов от оболочки, и к этому тоже приложили руки большинство Горожан, захотевших увидеть свое имя в металле. Потом - полировка до полного блеска.
|
