|
3 CM. Sammlung kleiner Schriften wr Neurosenlehre. 4 Результаты моих сотрудников и моего собственного опыта письменно изложены в 2-х томах Diagnostischen Assooationsstudien. Так называемое учете о комплексе нашло применение в психопатологии шизофрении; см. tiber die Psychologie der Dementia praecox. Изложение той же темы можно найти в моем сочинении Allgemeines wr Komplextheorie. * Неблагородной материей (лат.). 74 ний. Он был первым, кто предпринял мужественную попытку отворить потайные двери сновидения. Открытие того, что сновидение имеет значение и что существует доступ к его пониманию, вероятно, самый значимый и самый что ни на есть ценный компонент фрейдовских изысканий. Никоим образом я не хотел бы умалять эту заслугу Фрейда, но чувствую, что обязан воздать должное всем тем, кто усердно работал над большой проблемой медицинской психологии и заложил своими трудами основы, без которых ни Фрейд, ни я сам были бы не в состоянии выполнить наши задачи. Пьер Жане, Огюст Форе, Теодор Флурнуа, Мортон Пренс, Ойген Блейлер заслуживают того, чтобы мы упоминали о них с благодарностью всякий раз, когда говорим об истоках новой медицинской психологии. Фрейдовские работы показали, что функциональные неврозы каузально базируются на бессознательных содержаниях, природа которых позволяет нам понять, как возникла болезнь. Цена этого открытия столь же велика, как и открытия специфического возбудителя туберкулеза и других инфекционных заболеваний. Более того, наряду с терапевтическим значением аналитической психологии была безмерно обогащена психология нормальных людей, ибо понимание сновидений открыло чуть ли не безграничные просторы для развития сознания, если на него смотреть из самых отдаленных и темных глубин бессознательного, а практическое применение аналитического метода дало нам возможность анализировать и различать типичные функции и установки в поведении нормального индивида. В то время как психоанализ (насколько он является медицинской психологией) занимается только аномальными случаями и поэтому должен оставаться в ведении врачей, психология сновидений и человеческого поведения заинтересовала всех, а особенно людей с педагогическими устремлениями. В самом деле, было бы крайне желательно, чтобы и педагог, если он действительно хочет понять духовный склад своего питомца, внимал результатам аналитической психологии. Но это при условии изрядной доли психопатологии, потому что нормального ребенка можно понять без труда, чего никак нельзя сказать об аномальном. Аномальность и болезнь не слиш- 75 ком сильно отделены друг от друга, и от всесторонне образованного воспитателя ожидается, что он имеет некоторую осведомленность не только в соматических детских болезнях, но, по-видимому, и в отношении душевных расстройств. Существует пять основных групп душевных расстройств у детей. Интеллектуально дефектный ребенок. Самый частый случай - это имбецильность, которая характеризуется главным образом низким интеллектом и общей неспособностью к пониманию. Больше всего выделяется тип флегматичного, медлительного, тупого и глупого ребенка. Среди них бывают такие, которые, несмотря на значительное интеллектуальное убожество, отличаются богатством сердца, а именно верностью, привязчивостью, преданностью, надежностью и самоотверженностью. Более редким и трудным для распознания в качестве имбецила является тип легко возбудимого и раздражительного ребенка. У него, несомненно, такой же дефицит интеллекта, как и в первом случае, но зачастую он выражен односторонне. От этих врожденных, практически неизлечимых и едва ли вообще поддающихся воспитанию форм следует отличать ребенка с отстающим интеллектуальным развитием. Его развитие очень замедленно, по временам почти неприметно, и часто требуется искусная диагностика сведущего психиатра, чтобы разобраться, идет ли здесь речь об идиотии или нет. Нередко такие дети обнаруживают чувственную реакцию, свойственную имбецилам. Однажды я консультировал мальчика в возрасте шести лет, страдавшего сильными припадками бешенства, во время которых он крушил свои игрушки и чуть ли не всерьез угрожал своим родителям и воспитательнице; кроме того, "он не желал говорить", как это мне представили родители. Это был маленький, откормленный ребенок, в высшей степени подозрительный, своенравный и нигилистически настроенный. Он явно был идиотом и просто не мог говорить. Он никогда этому прежде не учился. Однако его идиотия была не столь тяжела, чтобы объяснить дефект речи. Его общая манера поведения указывала на невроз. Если бы маленький ребенок не выказывал симптомы невроза, не следовало бы тра- 76 тить слишком много времени на исследование его бессознательного. Следовало бы начать разыскание в другом месте - прежде всего у матери, потому что, как правило, почти всегда родители являются либо прямыми инициаторами невроза у ребенка, или по крайней мере его важнейшими компонентами. В данном случае я обнаружил, что ребенок был единственным мальчиком среди семи девочек. Мать была честолюбивой и своенравной женщиной, которая восприняла как оскорбление, когда я ей сказал, что ее сын ненормален. Она умышленно вытесняла знание о недугах мальчика; он просто должен был быть интеллектуальным - если же не мог, то, значит, не хотел из-за скверных намерений и злобного упрямства. Естественно, мальчик ничему не научился, и это было много меньше того, что он был бы способен усвоить, если бы ему выпало счастье иметь разумную мать; кроме того, он охотно повиновался тому, к чему его принуждало честолюбие матери, а именно к злобству и своенравию. Так как он был совершенно бестолковым и замкнутым в себе, то его приступы бешенства исходили из одного только отчаяния. Однажды имел место случай, когда четырнадцатилетний мальчик при очень сходных обстоятельствах - в приступе гнева - убил топором своего приемного отца - к нему также предъявляли чрезмерные требования. Отставание в интеллектуальном развитии нередко случается у первенцев или у детей, чьи родители отчуждены друг от друга из-за душевных неурядиц. Оно может быть и последствием болезней матери во время беременности, или затянувшихся родов, или деформации черепа и кровотечения при разрешении от бремени. Если таких детей не губит честолюбие воспитателей, то они обычно в течение ряда лет достигают относительно нормального интеллектуального уровня, пусть даже позже, чем их товарищи. Вторая группа - морально дефектные дети. В случае морального слабоумия расстройство вызвано либо врожденными, либо органическими повреждениями отделов головного мозга в результате ранений или болезней. Такие пациенты неизлечимы. Они порою становятся уголовными преступниками, и источник такого злостного рецидивизма надо искать в детстве. 77 От этой группы следует тщательно отличать ребенка с остановившимся моральным развитием - патогенноавтоэротический тип. Эти пациенты являют собою жуткое концентрированное выражение эгоцентризма, душевной холодности, ненадежности, бесчеловечности, извращенности, преждевременной сексуальной активности и т. д. Такие случаи часто бывают у незаконнорожденных или приемных детей, которые никогда не вкушали счастье быть вскормленными в душевной атмосфере настоящих родителей или вкушали его недостаточно. И впрямь, эти дети страдают чуть ли не от органического недостатка того, в чем каждый ребенок имеет витальную необходимость: в психически "кормящем" внимании родителей, и особенно матери. Именно из-за этого обстоятельства внебрачные дети постоянно подвержены большей или меньшей опасности, но прежде всего и больше всего страдает их моральная сфера. К приемным родителям могут приспособиться многие дети, но не все: те, которые этого не могут, развивают крайне эгоцентрическую и безжалостную, бесцеремонно эгоистическую установку с бессознательной целью дать самим себе то, в чем им было отказано и чего им не дали родители. Такие дети не всегда излечимы. Я наблюдал одного мальчика, который в пять лет изнасиловал свою четырехлетнюю сестру, в девять - предпринял попытку убить своего отца и в восемнадцать превратился в нормального человека, удовлетворяющего стандарту, несмотря на диагноз "неизлечимое моральное слабоумие". Если фантастическая необузданность, часто склоняющаяся к таким патологиям, сочетается с хорошим интеллектом и если еще не произошло окончательного разрыва с социальностью, то эти пациенты могут, по здравом размышлении, отказаться от возможной криминальности. Конечно, при этом нужно принимать во внимание, что здравый смысл ставит болезни очень зыбкую преграду. Третья группа - случай эпилептического ребенка. Такие случаи, к несчастью, совсем нередки. Легко, конечно, распознать проявления эпилептического припадка, однако то, что известно как petit mal * , зачастую является * Малый эпилептический припадок (фр.). 78 очень темным и сложным состоянием, так как нет никаких видимых припадков, а есть только очень своеобразные и зачастую неприметные изменения сознания, которые тем не менее переходят в характерный психический склад эпилептика с его раздражительностью, свирепостью и алчностью, с его клейкой сентиментальностью, болезненной любовью к справедливости, его эгоизмом и суженным кругом интересов. Я, конечно, не имею здесь возможности перечислять все многообразные формы эпилептического состояния; однако, для того чтобы проиллюстрировать симптоматику, я лишь упомяну случай одного маленького мальчика, который примерно с семи лет стал обнаруживать странности. Первое, что было замечено,- время от времени он исчезал: его находили либо в подвале, либо спрятавшимся в темном углу чердака. Невозможно было получить от него объяснения, почему он вдруг убежал или спрятался. Порою он внезапно сбегал во время игры и прятал лицо в коленях матери. Сначала это случалось так редко, что на его странную манеру поведения просто не обращали внимания, но когда он потом начал делать то же самое в школе (внезапно оставлял парту и бежал к учителю), его домочадцы забеспокоились. Никто между тем не думал о возможности серьезного заболевания. Иногда посередине игры - или даже посередине фразы - он мог умолкнуть на несколько секунд, не давая объяснения и, повидимому, даже сам не ведая о факте своего затмения. Постепенно у него развился достаточно неприятный и раздражительный характер. Порою у него были припадки бешенства; однажды во время такого припадка он с такой силой бросил ножницы в свою сестру, что они пронзили ей черепную кость точно над глазом. Он чуть было не убил свою сестру. Так как родители не подумали о том, чтобы привлечь психиатра, то этот случай остался неопознанным и к мальчику отнеслись просто как к злому ребенку. Двенадцати лет он имел первый объективно наблюдаемый эпилептический припадок, и только после этого болезнь была обнаружена. Несмотря на большие затруднения, мне все же удалось выведать у него, что в шесть лет им внезапно завладел страх перед неизвестным существом. Когда он оставался один, им овладевало чувство, будто кто-то присутствует. Позже он 79 заметил маленького человечка с бородой, которого он, правда, никогда прежде не видел, однако мог описать во всех деталях черты его лица. Этот человек однажды вдруг появился и так его застращал, что мальчик впервые сбежал и спрятался. Трудно было разобраться, почему этот человек был таким страшным. Мальчик был явно смущен чем-то, что для него было страшной тайной. Потребовалось много часов, прежде чем он стал настолько доверчивым, что смог мне признаться. Он сказал: <Этот человек хотел дать мне что-то страшное. Я не могу сказать, что это было, но это было ужасно. Он подходил ко мне все ближе и ближе и все время настаивал на том, чтобы я это взял. Однако я был так напуган, что тут же убежал и не взял это>. Когда он мне это сказал, то побледнел и начал дрожать от ужаса. После того как мне наконец удалось его успокоить, он сказал: <Этот человек пытался дать мне вину>.- <Но что это за вина?> - спросил я. Тогда мальчик поднялся, недоверчиво осмотрелся и сказал чуть ли не шепотом: <Это было убийство>. Когда ему было восемь лет, он едва не убил свою сестру, о чем я уже упоминал. Позже эти припадки страха продолжались, но видение изменилось. Страшный человек больше не возвращался, но теперь он видел монашенку, похожую на сестру милосердия, сначала с лицом под вуалью, а с недавних пор - с открытым лицом, бледным как смерть, которое выражало нечто в высшей степени устрашающее. В возрасте между семью и восемью годами это видение его преследовало. Припадки бешенства прекратились несмотря на растущую раздражительность; однако вместо них начались манифестируемые эпилептические припадки. Очевидно, что видение монашенки означало превращение несовместимой криминальной тенденции, символизируемой бородатым мужчиной, в манифестацию болезни .5 Такие случаи порою являются лишь функциональными, но еще не органическими, поэтому можно кое-что сделать путем психотерапии. Вот причина, по которой я упомянул столь много деталей из этого случая. Он по- 5 Интересно, что находящаяся в подпороговом состоянии страсть к убийству, пытающаяся овладеть пациентом в облике человека зрелого возраста (бородатый мужчина), компенсируется болезнью (воспитательница). Болезнь в некотором смысле оберегает его от преступления.
80 казывает, что в психике ребенка что-то действует за кулисами. Четвертая группа состоит из невротических детей. Конечно, для того чтобы изложить всю полноту симптомов и форм детских неврозов, пришлось бы выйти за рамки одной лекции. Сюда обычно относят все, что находится между аномально шаловливым поведением и явно выраженными истерическими припадками и состояниями. Расстройство, видимо, может быть соматическим, например истерическая лихорадка или аномально низкая температура, спазмы, параличи, боли, расстройства желудка и т. д., либо интеллектуальным и моральным - в форме возбуждения или депрессии, лжи, сексуальных извращений, воровства и т. д. Я наблюдал случай одной очень юной девочки, которая с первого года жизни страдала жестокими запорами. Она уже подверглась всем мыслимым видам соматической терапии. Все было тщетно, потому что врач упустил из виду крайне важный в жизни ребенка фактор, а именно ее мать. Когда я увидел мать, то понял, что именно она была действительной причиной, и взялся лечить девочку, попросив мать оставить ребенка в покое. Другая особа заняла место матери, и уже на следующий день расстройство у ребенка исчезло. Решение этой проблемы было в высшей степени простым. Девочка была самым младшим ребенком, настоящей любимицей невротической матери. Мать проецировала все свои фобии на ребенка и окружала его такой повышенной заботой, что девочка никогда не выходила из напряженного состояния, а такое состояние, как известно, никогда не бывает благотворным для работы желудка. Пятая группа включает в себя различные формы психоза. Хотя такое встречается среди детей не очень часто, но у них все же можно найти по крайней мере первые стадии этой психической патологии, которая позже, в пубертатном возрасте, приводит к шизофрении во всех ее мыслимых формах. Такие дети, как правило, проявляют странную и чудаковатую манеру поведения; они бестолковы, часто неблагонадежны, сверхчувствительны, замкнуты, совершенно аномальны в своих ощущениях, а также либо тупы, либо впадают в крайние эмоции по незначительным причинам. 81 Я наблюдал случай мальчика примерно пятнадцати лет, У которого неожиданно и преждевременно сексуальная активность проявилась в достаточно удручающей форме - она нарушала его сон и вредила общему состоянию здоровья. Расстройство наступило, когда мальчик пошел на танцы, где ему отказала девушка. Он разозлился и ушел прочь. Когда он пришел домой, то попытался делать уроки, но это ему не удалось из-за все возрастающего неописуемого страха, эмоций бешенства и отчаяния, которые завладели им до такой степени, что он в конце концов выбежал в сад, где в почти бессознательном состоянии упал на землю. Через несколько часов эмоции стихли. Это было типично патологическое эмоциональное возбуждение, характерное для детей с плохой наследственностью. У предков этого мальчика были различные формы шизофрении. По моему мнению, каждому воспитателю, который пожелает применять принципы аналитической психологии, непременно следует обращать внимание на психопатологию ребенка и на все опасности таких состояний. К несчастью, есть книги по психоанализу, которые создают у читателя впечатление, будто применение его очень просто и обеспечивает прекрасные результаты. Компетентный психиатр, однако, не может разделять такие поверхностные суждения. Он должен предостерегать от неглубоких, легкомысленных попыток анализа ребенка. Несомненно, педагогам крайне важно знать, какой вклад внесла современная психология в познание детской психики. Однако тот, кто хочет применять ее методы к детям, должен основательно разобраться в патологии, которой он намеревается заниматься. Должен признаться, мне действительно трудно понять, как неспециалист может отважиться на анализ детей без специальных познаний и врачебного совета. Кроме того, подвергать анализу детей - в высшей степени трудное и своеобразное предприятие; приходится работать при совершенно иных обстоятельствах, нежели при анализе взрослого. У детей своеобразная психология. Как его тело в эмбриональный период представляет собой часть материнского тела, так и его психика в течение многих лет является частью духовной атмосферы родителей. Это объясняет, почему многие 82 детские неврозы - это по сути своей скорее симптомы духовного состояния родителей, нежели собственное заболевание ребенка. Психика детей лишь отчасти принадлежит им самим - по большей части она все еще зависит от психики родителей. Такая зависимость нормальна, и ее нарушение вредно для естественного рост> детской психики. Поэтому понятно, что преждевремен ное и неделикатное просвещение по сексуальным вопросам может иметь вредное влияние на отношение ребенка к своим родителям, и таких воздействий едва ли можно миновать, если руководствоваться догматом, будто отношения между родителями и детьми сексуальны по природе. Равным образом неправомочно присваивать так называемому эдипову комплексу достоинство причинного фактора. Эдипов комплекс - это симптом. Как какуюнибудь сильную зависимость от человека или от вещи можно назвать "узами" или как первобытная психика многое выражает с помощью сексуальных метафор, так и "сексуальный" подход обозначает регрессивную тенденцию у ребенка как "инцестуозное вожделение по матери". Но это, конечно, всего лишь фигуральное выражение. Слово "инцест" имеет определенное значение и означает поэтому вполне определенную вещь, которую в общем можно применять только ко взрослому, психологически способному связать свою сексуальность с пригодным для этого объектом. Однако если то же самое обозначение применяется для затруднений при развитии детского сознания, то это сбивает с толку. Подобная констатация не отрицает факта ранней сексуальной зрелости. Однако такие случаи - явно аномальные исключения, и ничто не дает право врачу распространять понятия из области патологии на область фактов нормальной жизни. Невозможно называть румянец кожным заболеванием, а радость - приступом безумия, так же как жестокость - не обязательно садизм, удовольствие - не обязательно сладострастие, а непоколебимость - не обязательно сексуальное вытеснение и т. д. Изучая историю человеческого духа, постоянно находишься под впечатлением того факта, что развитие духа шествует рука об руку с расширением объема со- 83 знания и что каждый шаг вперед - это в высшей степени болезненное и мучительное завоевание. Вероятно, даже можно сказать, что для человека нет ничего более ненавистного, чем отказаться хотя бы от малейшей частицы своего бессознательного. Он испытывает сильный страх перед неизвестным. Спросите об этом у людей, чья задача проводить в жизнь новые идеи. Но если уж как будто вполне зрелый, взрослый человек страшится неизвестного, то почему же ребенок должен без колебаний бросаться вперед, в неизвестное? Horror novi * самое поразительное свойство и дикаря. Это препятствие на известной ступени не выходит за пределы нормы; в то же время слишком сильная привязанность к родителям неестественна и патологична, как патологична чересчур сильная боязнь неизвестного. Поэтому не следует делать одностороннего вывода, будто замедление в развитии неизбежно является лишь сексуальной зависимостью от родителей. Зачастую это в такой же степени "reculer pour mieux sauter" ** . Даже в тех случаях, когда дети выказывают сексуальные симптомы, т. е. там, где, говоря другими словами, инцестуозная тенденция совершенно очевидна, я посоветовал бы тщательно изучить психику родителей. Можно обнаружить серьезные вещи: например, отца, который бессознательно влюблен в свою дочь, или мать, которая бессознательно флиртует со своим сыном, или же обоих, которые под покровом бессознательного приписывают детям свой, присущий взрослым, духовный склад, а последние, со своей стороны, опять же бессознательно, ведут себя в соответствии с навязанной им ролью. Дети, естественно, не делали бы этого, если бы установка родителей бессознательно не принуждала их к такой диковинной и неестественной роли. Я хочу описать один такой случай. Речь идет о семье с четырьмя детьми - двумя мальчиками и двумя девочками. Все четыре ребенка невротичны. Девочки обнаружили невротические черты уже до пубертатного возраста. Я хочу изложить судьбу семьи в общих чертах, опуская детали. * Боязнь нового (лат.). ** Отступление ради спасения (фр.). 84 Старшая дочь в возрасте двадцати лет обручилась с молодым человеком, хорошо воспитанным и академически образованным, который подходил ей во всех отношениях. Пока женитьба по внешним причинам затягивалась, она как загипнотизированная вступила в связь со служащим из фирмы своего отца. Ей казалось, что она любит своего жениха, однако она была с ним настолько жеманна, что он ни разу не посмел ее поцеловать; в то же время с другим она зашла слишком далеко и без всяких промедлений. Она была крайне наивна и ребячлива, но прежде всего совершенно бессознательна. Но однажды, к неописуемому ее ужасу, до ее сознания дошло то, что она делает. Она окончательно "сломалась" и впала в истерию, продолжающуюся много лет. Она тут же порвала связь не только со служащим, но и со своим женихом, не объяснив никому хоть как-нибудь свое поведение. Вторая дочь вышла замуж, видимо, без затруднений, но за человека ниже своего духовного уровня. Она была фригидна и оставалась бездетной; это продолжалось не один год, пока она не влюбилась в друга своего мужа столь страстно, что это привело к любовной связи на многие годы. Старший сын, сам по себе одаренный молодой человек, обнаружил первые признаки невротической нерешительности, когда должен был принять решение относительно выбора профессии. Наконец он решился на изучение химии; однако едва он к этому приступил, как его обуяло нечто вроде ностальгии, и он тут же уехал из университета домой к матери. Там он впервые впал в странное состояние замешательства, сопровождающееся галлюцинациями; когда (по прошествии примерно шести недель) это состояние сошло на нет, он решился изучать медицину. Здесь он также дошел до экзаменов. Вскоре после этого он обручился. Едва обручение стало свершившимся фактом, на него нашло сомнение в правильности этого выбора, а затем пришел страх, и помолвке дали попятный ход. Однако непосредственно после этого он впал в тяжелое помешательство, которое длилось месяцами. Второй сын - психостенический невротик, женоненавистник, который всерьез готовил себя к жизни ста- 85 рого холостяка и очень сентиментально цеплялся за мать. Мне пришлось лечить всех четверых. История каждого, несомненно, указывала на какую-то тайну в жизни их матери. Выяснилось следующее: она была одаренной, живой женщиной, которая, однако, получила строгое, одностороннее и ограниченное воспитание. Всю свою жизнь она придерживалась привитых ей принципов - с величайшей строгостью к самой себе и со значительной силой характера - и не допускала никакого исключения. Однако вскоре после замужества она познакомилась с другом своего мужа, в которого, как она полагала, влюбилась. Для нее было так же несомненно, что эту любовь в полной мере разделяет противоположная сторона. Но так как подобный случай не был предусмотрен в принципе, то он не имел права на существование. Она всегда вела себя так, как если бы не произошло ничего особенного, и играла эту роль более двадцати лет, вплоть до смерти своего любовника - помалкивая и ничем себя не выдавая. Отношение к мужу было сдержанным и корректным. В последующие годы она страдала периодической меланхолией. Конечно, такое состояние непременно будет создавать в семье тягостную атмосферу, и ничто не оказывает на детей большего влияния, чем такие никогда не выказываемые тайны. Факты наподобие этих крайне заразительно действуют на детей. Дочери бессознательно подражают установке матери 6 , сыновья компенсируют ее, будучи чем-то вроде бессознательных любовников, и сверхкомпенсируют бессознательную любовь путем сознательного неприятия женщин. Можно себе представить, насколько непросто на практике лечить такой случай. Лечение, собственно говоря, следовало бы назначить матери или же отношениям между отцом и матерью. Я полагаю, что всестороннее осознанивание ситуации и ее импликаций имело бы по меньшей мере целебное действие. Осознанивание препятствует именно невысказанности, недодуманности, 6 См. мое сочинение Die Psychologische> Aspekte des Muttennhetypus, a также Seek und Erde. 86 забвению вызывающего болезненные эмоции предмета, короче - вытеснению мучительных содержаний; хотя это и вызывает у индивида терзания, зато он по крайней мере страдает осмысленно и по поводу чего-то реального, в то время как вытеснение имеет лишь видимое преимущество: оно освобождает сознание от заботы и избавляет дух от усилий. Правда, возникает косвенное страдание от иллюзорного, а именно невроз. Невротическое страдание - это бессознательное плутовство, и оно не обладает тем моральным достоинством, какое заключено в страдании от реальных вещей. Вытесненная причина страдания - помимо того, что она порождает невроз,- оказывает еще и другие действия: она тайно излучается на окружающих, а в случае если имеются дети, то инфицирует и их. Так возникают невротические состояния, которые, как проклятие Атридов, зачастую переходят от поколения к поколению. Инфицирование детей происходит косвенно - они инстинктивно занимают позицию в отношении психического состояния родителей и либо обороняются от нее в молчаливом протесте (иногда, впрочем, и очень громком), либо предаются парализующей тяге к подражанию. В обоих случаях они вынуждены делать, чувствовать и жить так, будто это не они, а их родители. Чем более "впечатляющими" являются родители и чем меньше они радеют о своей собственной проблематике (часто как раз ради детей!), тем в больших масштабах дети должны нести на себе груз непрожитой жизни родителей и с натугой выполнять то, что последние вытеснили в бессознательное. Дело не в том, что родители должны быть чем-то совершенным, чтобы не причинять детям никакого вреда. Если бы они действительно были совершенными, то это было бы для детей прямо-таки катастрофой, потому что последним не осталось бы тогда ничего, кроме моральной неполноценности, если только они не предпочтут отомстить родителям тем же самым средством, т. е. подражая им. Этот трюк лишь откладывает расплату на третье поколение. Вытесненная проблематика, а вместе с ней и страдание, мошеннически утаенное от жизни, вырабатывают тайный яд, который даже через непроницаемые стены молчания и злостное приукрашивание могил проскальзывает в душу 87 ребенка путем обмана и обдуманного намерения. Ребенок ведь беспомощен: он отдан на произвол душевному воздействию родителей и вынужден воспроизводить самозаблуждение, неоткровенность, лицемерие, малодушную боязливость, эгоистическую леность и самобичевание, как воск - прижатую печатку. Единственное, что оберегает его от такого противоестественного ущерба это старание родителей не уклоняться от душевных затруднений жизни путем обманных маневров и искусственной бессознательности; они, напротив, должны как можно более честно принимать эти трудности и как можно более тщательно высвечивать именно темные углы. Если есть возможность исповедаться перед кем-то понимающим, то это - преимущество. Если нет (по внешним или внутренним причинам), то это только осложнение, но никак не изъян; напротив, зачастую это даже преимущество, потому что тогда возникает необходимость самостоятельно разделываться с самым скверным. Публичная исповедь, как, например, в армии спасения и в других местах, может быть очень действенной только для простой души, которая это делает ex profundis * . В фешенебельных салонах эти души, конечно, не на месте, а такой исповеди, даже если она бестактна, там и вообще не бывает. Можно, как известно, использовать исповедь для самообмана. Чем интеллигентнее и образованнее человек, тем более утонченно он может обманывать себя. Мало-мальски интеллигентный человек не считает себя ни святым, ни грешником. И то и другое было бы сознательной ложью. Он стыдливо помалкивает о своих моральных качествах, постоянно памятуя о своей бездонной греховности, с одной стороны, и о своем похвальном и смиренном - при таком безнадежном положении дел - благоразумии - с другой. Все, что младший Блумхарт отвечал моему знакомому на такого рода самоуничижительное признание в своих грехах, было: "Ты что, думаешь, Бог интересуется твоим дерьмом?" Блумхарт, очевидно, имел в виду уловку, которая делает салонную исповедь столь притягательной. Итак, речь идет не о том, чтобы родители не допус- * Из глубины (лат.). 88 кали никаких заблуждений - это было бы выше человеческих возможностей,- но чтобы они признавали их таковыми. Сдерживать надо не жизнь, а нашу бессознательность; в первую очередь бессознательность воспитателя, т. е. свою собственную, потому что каждый воспитатель добра и зла у своего ближнего. Ибо люди столь крепко связаны друг с другом морально, что вожатый ведет ведомых, а ведомые сбивают с пути вожатого. 89 II Дамы и господа! Научная психология первоначально была или фи- зиологической психологией, или достаточно не- органичным скоплением исследований и экспериментов в сфере изолированных фактов и функций. Вот почему гипотеза Фрейда была односторонним, но все же освобождающим подходом к психологии душевных связей. Его труд является, собственно говоря, психологией разветвления сексуального инстинкта в человеческой душе. Несмотря на безусловно важное значение сексуальности, все же не следует полагать, что все и вся зависит от этого инстинкта. Гипотеза такой безграничной применимости этого метода с самого начала вызывает оптический обман: она замазывает другие цвета, и все видится только лишь красным. Поэтому крайне многозначительным является тот факт, что первый ученик Фрейда - Адлер выдвинул гипотезу совершенно иного рода, но столь же широкого действия. Фрейдисты обычно пренебрегают упоминанием о заслугах Адлера, так как фанатично верят в свою сексуальную гипотезу. Однако фанатизм - это всегда компенсация тайного сомнения. Религиозные гонения имеют место только там, где существуют еретики. У человека нет инстинкта, который не уравновешивался бы другим инстинктом. Сексуальность в человеке была бы совершенно раскрепощена, если бы не было уравнивающего фактора в форме какого-нибудь столь же важного инстинкта, назначение которого - противодействовать неограниченному, а потому деструктивному функционированию сексуального инстинкта. Структура психики не является однополюсной. Так как сексуальность - это сила, которая затопляет человека императивными инстинктами, то в нем естественным образом имеется и сила самоутверждения, которая помогает ему противостоять всякого рода эмоциональным взрывам. Это можно видеть Уже у дикарей, у которых существует огромное число строжайших ограничений, касающихся не только сексуальности, но также и других инстинктов,-без десяти заповедей и без максим, выученных на занятиях для конфирмующихся. Всякое ограничение слепого действия
90 сексуальных инстинктов исходит от инстинктов самосохранения и самоутверждения, которые практически имеются в виду в гипотезе Адлера. К несчастью, Адлер опять же зашел слишком далеко и впал в такую же ошибку односторонности и утрирования, так как почти полностью пренебрег фрейдовской точкой зрения. Его психология - это психология всех тенденций самоутверждения. Допускаю, что односторонняя истина имеет преимущество простоты, но можем ли мы ее при этом рассматривать как удовлетворительную гипотезу ~ это другой вопрос. Нам следовало бы понять, что многое в душе и впрямь зависит от сексуальности, а временами даже все; но также и то, что в другое время от нее мало что зависит, и тогда почти все находится под господством самосохранения или инстинкта власти. Погрешность как Фрейда, так и Адлера состоит в том, что они предполагают непрерывность действия одного и того же инстинкта, как если бы он был химическим ингредиентом, который наличествует всегда и в равном количестве, как, например, два атома водорода в воде. Если бы это было так, то человек был бы преимущественно сексуальным (по Фрейду) и преимущественно самоутверждающимся (по Адлеру). И тем и другим, однако, человек одновременно быть не может. Каждый знает, что сила инстинктов изменяется. Временами может перевешивать сексуальность, в другое время - самоутверждение или другие инстинкты. Этот очень простой факт оба исследователя упустили. Когда перевешивает сексуальность, то все сексуализируется, так как тогда все выражает сексуальное намерение или служит ему. Когда перевешивает голод, то практически все может быть объяснено с этой стороны. Почему мы говорим: "Не принимай его всерьез, он сегодня не в духе"? Потому что знаем, что время от времени даже скверное настроение может основательно изменить психологию человека. Это справедливо в еще большей мере, когда речь идет о мощных инстинктах. Таким образом, мы легко можем объединить Фрейда с Адлером, если только возьмем на себя хлопоты и будем рассматривать душу не как оцепеневшую и неизменную систему, а как подвижное и струящееся событие, которое изменяется как калейдоскоп, испытывая на себе попеременное вли- 91 яние различных инстинктов. Стало быть, возможно, следует объяснить поведение какого-то человека в период до свадьбы на основе Фрейда, а после свадьбы на основе Адлера 7 . Это здравый человеческий рассудок делал уже с давних пор. Между тем такая комбинация заставляет нас довольствоваться довольно неловкой ситуацией. Вместо того чтобы радоваться простой истине, кажущейся надежной, мы чувствуем себя выброшенными в безграничное море беспрестанно меняющихся условий, которые толкают беспомощного индивида от одного вытеснения к другому. Между тем вечно меняющаяся жизнь души - это большая истина, пусть даже и неугодная, чем безопасная закостенелость определенной точки зрения. На самом деле проблема психологии этим не упрощается. Но тем самым мы освобождаемся от удушья формулы "только", которая является неминуемым лейтмотивом всякой односторонности. Пока дискуссия обращается к проблеме инстинкта, дела тягостно запутываются в мелочах и приходят в замешательство. Как нам различить инстинкты? Сколь много существует инстинктов? Что есть инстинкт вообще? Так можно попасть в область биологии и запутаться еще больше. Поэтому я посоветовал бы ограничиться психологической областью без каких-либо допущений о природе биологических процессов, лежащих в их основании. Вероятно, придет день, когда биолог, и не только он, но и физиолог протянут руку психологу и встретятся с ним в туннеле, который они взялись копать с разных сторон горы неизвестного 8 . Между тем нам следует учиться быть менее взыскательными в отношении психологических фактов: вместо точного знания о некоторых вещах, что они-де "только" сексуальность или воля к власти, нам следовало бы скорее принимать их со стороны той ценности, которую они обнаруживают. Можно рассмотреть, к примеру, религию. Разве может наука быть уверенной, что не существует такой вещи, как "религиозный инстинкт"? Действительно, можем ли мы допустить, что религиозный феномен - это всегда 7 Или, цитируя одного философа: "До ужина я - кантианец, после ницшеанец". 8 Многообещающие ростки имеются в превосходной работе у Walter Н. von Wyss, PsychophysMogfsche Рrobleme in der Medivn. 92 лишь вторичная функция, основанная на вытеснении сексуальности? Может ли кто-нибудь указать нам такие нормальные народы или расы, которые были бы свободны от такого безрассудного вытеснения? А если вдруг никто не может указать на расы или по крайней мере на племена, которые полностью свободны от религиозных феноменов, то я, право, не знаю, откуда берутся оправдания в пользу предположения о том, что религиозный феномен является не чем-то первозданным, а только вытеснением сексуальности. Кроме того, разве история не предоставляет в наше распоряжение множество случаев, когда сексуальность является даже интегрирующим компонентом религиозного переживания? То же самое относится и к искусству, которое, как говорят, происходит из сексуального вытеснения, в то время как даже звери имеют эстетические и художественные инстинкты. Смехотворное и чуть ли не болезненное преувеличение сексуальной точки зрения само по себе есть симптом современного духовного разлада, который зиждется главным образом на том факте, что наше время совсем не обладает пониманием сексуальности 9 . Ведь если где-нибудь инстинкт недооценивается, то непременным следствием этого будет аномальная переоценка чего-то другого. И чем более несправедливой была эта недооценка, тем более нездоровой будет последующая переоценка. В самом деле, никакое моральное предубеждение не могло вызвать столько ненависти к сексуальности, как ее непристойная и пошлая переоценка. Интеллектуальная топорность сексуализированного толкования препятствует тому, чтобы отдавать сексу даже оправданно должное. Таким образом некоторого сорта литература, следуя за Фрейдом, но, вероятно, совершенно вопреки его личному намерению, продолжает эффективную работу по вытеснению. До Фрейда не должно было быть ничего сексуального, теперь же вдруг все разом стало, так сказать, "не чем иным, как" сексуальным. В психотерапии работа с сексуальностью основана, с одной стороны, на допущении, что привязанность к родительскому имаго имеет сексуальную природу, с дру- 93 гой стороны, на том факте, что у многих пациентов преобладают сексуальные фантазии - или по крайней мере такие, которые кажутся таковыми. Фрейдовская доктрина объясняет все это на свой известный сексуализированнный манер с целью вытащить пациента из сексуально понимаемой привязанности к имаго родителей и перебросить его в так называемую нормальную жизнь. Доктрина вещает, как видно, языком пациента 10 , что сначала - в подобающем случае - является преимуществом, но в ходе дальнейшего лечения становится недостатком, потому что сексуализированный язык и понятийный строй сдерживают проблему на том уровне, на котором она как раз не поддавалась разрешению. Родители ведь не только "сексуальные объекты" или "объекты удовольствия" (с которыми можно распрощаться), но они являются жизненными силами (или представляют их), сопровождающими ребенка на петляющей тропе судьбы как благоприятные или угрожающие факторы, от влияния которых даже взрослый может уклониться лишь относительно - независимо от того, подвергается он анализу или нет. Отец и мать осознаем мы это или нет - замещаются чем-то им соответствующим, если нам удается от них отвязаться. Разрешение от родителей вообще может произойти только тогда, когда мы в состоянии взойти на следующую ступень. Место отца заступает, например, врач, феномен которого Фрейд обозначил как "перенесение". Место матери заступает мудрость доктрины. Великая идея средневековья - это отрешение от семьи посредством приобщения к Церкви. В Новое время духовную организацию общества заменила принадлежность ко всему миру, ибо пожизненное пребывание в лоне семьи имеет очень неблагоприятные психические последствия и потому - уже на первобытной ступени - блокируется инициацией. Человек нуждается в более широкой общности, чем семья, в ее слишком тесной клетке он хиреет духовно и морально. Однако если он слишком сильно ею обременен, т. е. слишком сильно привязан к родителям, то просто переносит свою привязанность к 9 Sigmund Freud ah kulturhistorische Erscheinung.
10 Где этого не происходит, пациент оказывает, согласно учению, "сопротивление". 94 родителям на семью, которой он обзавелся,- если же он зашел слишком далеко, то он создает для своих детей среду в душевном отношении обыкновенно столь же убогую, как, вероятно, имел прежде сам. Душевная принадлежность к светской организации какого-нибудь рода не может утолить духовных и чувственных притязаний, которые некогда направлялись на родительскую пару. К тому же светской организации вовсе не идет на пользу обладание членами, которые направляют на нее такие притязания. Это достаточно отчетливо видно на примере бездумных ожиданий, которые лелеются духовно недоразвитыми людьми в отношении батюшки-государства; куда ведут такие напрасные чаяния, показывают те страны, где руководящим вождям путем ловкого использования инфантильных упований внушаемой массы удалось фактически захватить отцовскую власть. Духовное обнищание, отупение и моральная дегенерация замещают постановку духовных и моральных целей; это порождает массовый психоз, который может вести только к катастрофе. Даже биологический смысл жизни не может быть реализован, если на долю человека остается только он. Как бы близорукий и доктринерствующий просветитель ни понимал сущность культуры, факт остается фактом: существует культуросозидающий дух. Этот дух - живой дух, а не умствующий интеллект. Поэтому дух пользуется религиозной символикой, превосходящей разум, а там, где она отсутствует или пала жертвой недомыслия, все может пойти вкривь и вкось. Если ориентация на религиозные истины утрачивается, то уже нет ничего, что могло бы избавить человека от его изначальной биологической связанности с семьей, потому что он без всякой коррекции просто переносит свои инфантильные принципы на остальной мир и таким образом находит отца, который его не ведет, а заводит в болото. Важно, конечно, чтобы человек мог зарабатывать себе на жизнь и по возможности содержать семью, но тем самым он еще не достигает того, что наполнило бы смыслом его жизнь. Он просто не может правильно воспитывать своих детей и тем самым будет оставлять в небрежении даже заботы о потомстве - этот безусловный биологический идеал. Духовная цель, которая указует за преде- 95 лы человека как сугубо природного существа и его мирского существования, есть потребность, необходимая для здоровья души, ибо это - архимедова точка опоры, с которой только и можно перевернуть мир и превратить естественное состояние в культурное. Наша психология принимает во внимание как природного, так и культурного человека; в связи с этим она должна не терять из виду в своих объяснениях обе точки зрения: и биологическую, и духовную. В качестве медицинской психологии она не может не принимать в расчет всего человека. Так как врач получает исключительно естественнонаучное воспитание и потому приучается рассматривать все происходящее как "естественное", то совершенно понятно, что он понимает психический феномен под биологическим углом зрения. Этот способ рассмотрения имеет большую эвристическую ценность и содействует постижению того, что многие столетия оставалось для нас закрытым. Благодаря этой эмпирической и феноменологической позиции мы сегодня знаем о действительном положении вещей; мы знаем, что случается и как - в противоположность прежним временам, когда существовали только тезисы о неизвестном положении вещей. Едва ли можно переоценить значение естественнонаучной и биологической постановки вопроса; только она сфокусировала взгляд психиатра на фактически наличном и сделала возможным описание, приблизительно соответствующее действительности. Эта мнимая "само-собой-понятность", однако, нисколько сама себя не понимает, напротив, нигде, ни в какой опытной сфере взгляд на фактическое не замутнен в такой мере, как в самовоспитании психического. Нигде с такой легкостью и наглостью не втираются нам в доверие предрассудки, кривотолки, причуды, идиосинкразии и проекции, как именно в этой области, безразлично, наблюдаем ли мы самих себя или своего ближнего. Нигде наблюдатель не мешает проведению экспериментов больше, чем в психологии. Поэтому, так сказать, никогда нельзя констатировать факты наверняка, ибо психический опыт весьма деликатен и к тому же подвержен несметному множеству вносящих разлад влияний. Нельзя не упомянуть и того, что в отличие от других 96 естественных наук здесь не физический процесс наблюдается психическим, а психика наблюдает саму себя: непосредственно - в субъекте и косвенно - в ближнем. Приходит на ум история с косицей Мюнхгаузена, а вместе с тем также и сомнение в возможности психологического познания вообще. И в этом вопросе врач чувствует себя признательным естественной науке за то, что он не должен философствовать, а может радоваться живому познанию внутри психического. Это означает: психика, правда, ничего не может знать помимо психики (иначе это был бы, право, барон Мюнхгаузен), но внутри психического вполне могут сойтись два чужака. Правда, они никогда не узнают, чем они являются сами по себе, а увидят лишь, какими они кажутся друг другу. На вопрос "что" в остальных естественных науках служит познание "об этом", т. е. психическая реконструкция физического процесса. Однако чем и где можно воспроизвести психический процесс? Всегда только в психическом; другими словами, не существует познания о психическом, а есть лишь познание в психическом. Итак, если врач-психолог отображает психическое в психическом, то он, правда, остается - в соответствии с эмпирическим и феноменологическим методами - в рамках естественной науки, но одновременно принципиально от нее отличается, поскольку производит свою реконструкцию (познание и объяснение) не в другой среде, а в подобной. Естественная наука связывает два мира: физический и психический. Психология делает то же самое только тогда, когда она является психофизиологией. В качестве же "чистой" психологии она в принципе объясняет "ignotum per ignotius" * , потому что всегда может реконструировать наблюдаемый процесс только в той же самой среде, из которой он уже состоит. Это выглядит примерно так же, как если бы физик не мог ничего иного, кроме как повторить все тот же физический процесс (во всех возможных вариантах), но без "теории". Однако каждый психический процесс, поскольку его можно наблюдать в качестве такового, есть уже сам по себе "theoria", т. е. воззрение, и его реконструкция в лучшем случае является только вариантом * Неизвестное через еще более неизвестное (лат.). 97 все того же воззрения. Если воззрение не есть процесс, то оно означает компенсирующий эксперимент (верифицирующий либо фальсифицирующий) или полемику (соответственно критику); в обоих случаях процесс, который должен быть реконструирован, снимается. Это procedere * в психологической области научно в той же мере, в какой палеонтология XVIII столетия, которая толковала Andrias Scheuchzeri (большую саламандру) как человека, утонувшего во время потопа. Указанная проблема становится животрепещущей там, где речь идет о труднопостигаемых содержаниях, таких, как образы сновидений, бредовые идеи и т. д. Здесь толкование должно остерегаться применения каких-либо других точек зрения, помимо тех, которые явно даются самим содержанием. Если кому-то снится лев, то верным будет толкование, лежащее только в ракурсе льва, т. е. оно будет представлять, по существу, амплификацию этого образа. Все иное было бы неадекватным или неверным пониманием, потому что образ "льва" сам по себе уже является воззрением достаточно позитивным и не допускающим кривотолков. Когда Фрейд утверждает, что сновидение полагает нечто иное, чем то, что оно говорит, то такая точка зрения "полемизирует" с воззрением, в котором сновидение содержится как естественное явление, спонтанное само по себе, и потому она не верна. Толкование, отвечающее критерию научности, которое движется по линии истолковываемого образа, не является чем-то вроде тавтологии, но расширяет смысл до общезначимого представления (амплификации). Даже математическое понимание психического, в случае, если бы таковое было возможным, было бы не чем иным, как алгебраически выраженным расширением смысла. Фехнеровская психофизика является контрастным тому примером, а именно акробатом, который пытается прыгнуть выше своей головы. В этом решающем пункте психология и естественная наука занимают противоположные позиции. Правда, у них есть общий метод: наблюдение и эмпирическое установление фактов. Но психологии недостает архимедовой точки опоры извне и тем самым возможности * Метод (лат.). 4 Зак. 354 98 объективного измерения. Это бесспорно, ее недостаток в сравнении с естественной наукой. В подобном положении находится только атомная физика, где наблюдаемый процесс модифицируется наблюдением. Поскольку физика должна соотносить свои измерения с объектом, то она принуждена отличать средство наблюдения от наблюдающего 11 , из-за чего категории пространства, времени и причинности становятся относительными. Эта необычайная встреча атомной физики с психологией имеет для последней неоценимое преимущество, потому что она по крайней мере доносит до нас предчувствие возможности какой-то архимедовой точки для психологии. Ведь микрофизический мир атома обнаруживает черты, чье родство с психическим бросается в глаза даже физику 12 . Здесь выявляется, очевидно, по краней мере в виде намека, возможность "реконструкции" психического процесса в совершенно другой среде, а именно в среде микрофизики материала. Конечно, нынче никто даже отдаленно не может себе представить, чем могла бы быть подобная реконструкция. Очевидно, она может быть предпринята только самой природой или происходит, вероятно, беспрестанно тогда, когда психика воспринимает физический мир. Тяжба психологии versus * естественной науки вовсе не безнадежна, хотя, как говорится, она вне сферы досягаемости сегодняшнего разумения. Психология может притязать на то, чтобы тоже быть наукой о духе. Все без исключения науки о духе вращаются внутри психического, если употреблять это понятие в естественнонаучном смысле. С точки зрения последнего "дух" есть психический феномен 13 . Однако и в качестве науки о духе психология играет исключительную роль. Правоведение, история, философия, теология 11 Я благодарен за эту формулировку г-ну проф. Маркусу Фирцу. 12 См. об этом обзор литературы до 1935 г. у С. A. Meier, Modeme Physlk Modem> Psychologie. Специально следует указать на подробно цитируемые сочинения Нильса Бора (в Die Naturwissenschaften 16, 245, 1928 и 17, 483, 1929). Из более поздних работ см.: P. Jordan, Die Physik des 20. fahrhunderts; Posifivistische Bemerkungen itberdieparaphysischen Erscheinungen, p. 3 ff. Anschauliche Quantentheorie, p. 271 ff. и Die Physik und das Geheimnis des organischen Lebens, p. 114 ff. 13 CM. мое сочинение Geist und Leben. * Против (лат.). 99 и т. д.- все они характеризуются и ограничены своим предметом. Предметом является понятийно определенная область духа, которая феноменологически со своей стороны представляет собой психический продукт. Психология, напротив, прежде слыла философской дисциплиной, а нынче она - естественная наука и ее предмет - не продукт духа, а естественный, а именно психический, феномен. Как таковой он относится к элементарным явлениям органической природы, которая со своей стороны опять-таки выступает как противоположность неорганической природы, другой половины нашего мира. Психика как некоторое естественное образование есть иррациональная данность. Видимо, она является особым случаем проявления жизни вообще и имеет с живыми телами то общее, что она, как и они, производит осмысленные и целесообразные структуры, с помощью каковых как размножается, так и развивается. И так же как жизнь сама по себе заполняет земной круговорот животными и растительными формами, так и психика создает еще больший мир, а именно осознаваемость или, лучше, опознаваемость универсума. Современная эмпирическая психология in puncto * своего естественного предмета и в соответствии со своим методом принадлежит к естественным наукам, a in puncto своего способа объяснения - к наукам о духе 14 Из-за этой <двузначности>, или параллелизма, возникло даже сомнение в ее научности, точнее, с одной стороны, в отношении этой ее амбивалентности, с другой стороны, относительно ее так называемой произвольности. Что касается последнего, то нельзя забывать, что существуют люди, которые смотрят на свои психические процессы как на чистый произвол. Они наивно убеждены в том, что все, что они думают, чувствуют, хотят и т. д., исходит из их воли, т. е. совершается произвольно. Они воображают, будто думают своим мыщлением и хотят своим велением - ведь нет никакого другого субъекта, который обладал бы этими вида- 14 См. Т. Wolff, Einftihrung in die Cfrundlagen der komplexen Psychologie в: Studien w C. G. Jungf Psychologie. * В отношении (лат.).
100 ми деятельности. Им кажется невозможным, что психическая деятельность могла бы осуществляться без субъекта (который означает в этом случае, естественно, "Я"). Они не могут себе представить, что психическое содержание (а они-то мнят, будто сами его породили) с таким же успехом может быть обнаружено где-то еще и оно, по-видимому, скорее является продуктом самого себя или продуктом иной воли, чем воли "Я". Речь идет о сколь милой сердцу, столь и распространенной иллюзии, закрепляющей "Я". По-французски даже говорят: "J'ai fait un reve" * , где сновидение являет ся как раз тем психическим содержанием, о котором менее всего можно утверждать, будто кто-то его желал, замышлял или сделал. И напротив, в немецкой языковой сфере, которая обладает ценным понятием "наитие" 15 , никто, кому пришло удачное наитие, не будет приписывать себе этот счастливый случай в качестве собственной заслуги, как будто он сам и сделал это наитие. Это, как хорошо показывает термин "наитие",как раз не случай ** , так как, с одной стороны, наличествует именно отчетливая неспособность субъекта, а с другой - выраженная спонтанность транссубъективной психики. Поэтому в немецком, так же как и в английском, и во французском, говорят: "Мне пришла в голову хорошая идея" - и это правильно, потому что не субъект, а наитие было активным; оно буквально упало субъекту на голову. Такие примеры свидетельствуют об объективности психики: она - феномен, а не произвол. Таким же образом и ведение - феномен. "Свобода воли" не является естественным феноменом, потому что она сама по себе не представляет наблюдаемого явления, а становится предметом наблюдения только в форме воззрения, мнения, убеждения или веры. Поэтому она принадлежит к проблематике чистой науки о духе. Психология должна ограничиваться естественной феноме- 15 Как в немецком, так и во французском это слово может быть описано лишь приблизительно как idea, idee или a certain idea; "остроумная находка" - скорее как sally of wit, saillie (or saillir - вьщеляться, бросаться в глаза). * Дословно: "Я сделал сновидение" (мне приснилось) (фр.). ** Игра слов: Einfall - "наитие". Fall - "случай", но также и "падение". 101 нологией, раз уж ей не велено вторгаться в другие области. Констатация психической феноменологии вовсе не такая простая вещь, как о том свидетельствует наш пример этой общераспространенной иллюзии произвольности психического процесса. Реально существуют психические содержания, которые производятся или, может быть, вызываются предшествующими волевыми актами, так что их следует рассматривать как продукты намеренной, целенаправленной и сознательной деятельности. В этом отношении существенная часть психических содержаний - продукт духа. Но воля сама по себе есть феномен, так же как и сам водящий субъект, который пребывает на бессознательном фоне, тогда как сознание проявляется как прерывная функция бессознательной психики. "Я" как субъект сознания обнаруживается в ходе развития как комплексная величина, которая составляется частично из врожденных диспозиций (компонентов характера), а частично из бессознательно приобретенных впечатлений и вызванных ими явлений. Сама психика преэкзистентна и трансцендентна по отношению к сознанию. Ее можно обозначить вместе с Дюпре как "трансцендентальный субъект" 16 . Аналитическая или, как ее еще называют, комплексная психология отличается от экспериментальной психологии тем, что не пытается изолировать отдельные функции (функции восприятия, эмоциональные явления, процессы мышления и т. д.), а также подчинить условия эксперимента исследовательским целям; напротив, она занята естественно происходящим и целостным психическим явлением, т. е. максимально комплексным образованием, даже если оно может быть разложено на более простые, частичные комплексы путем критического исследования. Однако эти части все-таки очень сложны и представляют собой в общем и целом темные для познания предметы. Отвага нашей психологии - оперировать такими неизвестными величинами - была бы заносчивостью, если бы высшая необходимость не требовала существования такой психологии и не подавала ей руку помощи. Врачи вынуждены -
|
