|
106 новки. Конечно, сколь неизбежно, столь и необходимо, чтобы врач не только ставил вопросы, но также подсказывал и объяснял, намекая на важные для пациента бессознательные связи. В бытность мою офицером медицинской службы мне очень часто представлялась возможность применять эту форму анамнестического метода. Например, однажды некоему девятнадцатилетнему рекруту был выдан больничный лист. Во время осмотра этого молодого человека он сразу же сообщил, что страдает воспалением почек и что боль вызвана этим заболеванием. Я удивился тому, что он так хорошо знает свой диагноз: на это он мне сказал, что его дядя страдал тем же недугом и теми же болями в спине. Исследование не выявило никаких признаков какого-либо органического заболевания. Это был очевидный невроз. Затем я расспросил его о прежней жизни. Главным было то, что молодой человек очень рано потерял обоих родителей и жил у уже упомянутого дяди. Дядя был его приемным отцом, и юноша очень любил его. За день до того, как молодой человек открыл больничный лист, он получил от дяди письмо, в котором тот сообщал, что снова вынужден слечь в постель из-за нефрита. Письмо вызвало досаду, и он тотчас его вышвырнул, не понимая действительной причины своей эмоции, которую он-таки вытеснил. Этой эмоцией был, собственно говоря, сильный страх, что его приемный отец умрет, что вызвало в его памяти страдания, причиненные потерей родителей. Когда он это понял, то горько заплакал, а на следующее утро вновь приступил к службе. Это было отождествление с дядей, вскрытое посредством анамнеза. Реализация подавленных чувств имела терапевтический эффект. Подобный случай был с другим рекрутом, который, прежде чем я его увидел, уже с неделю находился на излечении из-за расстройства желудка. У меня было подозрение, что он невротик. Анамнез показал, что его расстройство началось в тот момент, когда он получил сообщение об операции по поводу рака желудка, которой должна подвергнуться его тетка, заменявшая ему мать. И здесь обнаружение связи возымело успех в лечении. В таких простых случаях зачастую достаточно анамнестического анализа. Помимо благотворного дей- 107 ствия на осознанивание связей, которые прежде были бессознательными, врач радеет еще о том, чтобы присовокупить или добрый совет, или побуждение, или замечание. Практически это метод излечения невротических детей. К детям нельзя применять метод анализа сновидений, который заходит слишком далеко в бессознательное. В большинстве случаев надо просто устранить некоторые препятствия, что может быть сделано без особых технических познаний. Обычный детский невроз был бы очень простым делом, если бы не существовало закономерной связи между ним и ложной установкой родителей ребенка. Такая увязка поддерживает невроз ребенка прямо-таки вопреки всем терапевтическим мероприятиям. Четвертый метод - это анализ бессознательного. Хотя анамнестический анализ, конечно, в состоянии открыть пациенту некоторые бессознательные факты, но все же это не то, что Фрейд называл "психоанализом". В действительности между этими двумя методами существует одно различие, достойное внимания. Анамнестический метод, как я уже показал, имеет дело с сознательными и готовыми к репродукции содержаниями, в то время как анализ бессознательного начинается только тогда, когда сознательные материалы исчерпаны. Прошу обратить внимание на то, что этот четвертый метод я не называю "психоанализом", так как это выражение я хотел бы полностью предоставить фрейдовской школе. То, что там понимают под психоанализом,- не только техника, но метод, который догматически связан с сексуальной теорией Фрейда и который на ней основан. Когда Фрейд гласно заявил, что психоанализ и сексуальная теория неразрывно связаны друг с другом, я должен был пойти другим путем, так как не мог считать правильным его одностороннее воззрение. По этой же причине я предпочитаю говорить об этом четвертом методе как об анализе бессознательного. Я уже отметил, что этот метод может применяться только тогда, когда сознательные содержания исчерпаны. Я имею в виду, что анализ бессознательного возможен только тогда, когда все сознательные содержания подверглись осмыслению, но тем не менее не произо- 108 шло никакого удовлетворительного разъяснения и разрешения конфликтной ситуации. Зачастую анамнестический метод имеет значение прелюдии к четвертому методу. Путем тщательного изучения сознания происходит знакомство с пациентом и устанавливается то, что древние магнетизеры, а позже гипнотизеры называли "раппортом". Личный контакт имеет основополагающее значение, потому что образует фундамент, стоя на котором только и можно отважиться на схватку с бессознательным. Это фактор, который часто упускают из виду, и если им пренебрегают, то он легко становится причиной срывов. Но так как даже самый искушенный знаток человеческой психологии не в состоянии познать психику каждого индивида, он должен положиться на добрую волю, т. е. на хороший контакт с пациентом, и суметь довериться тому, о чем тот сообщает, когда творится что-то неладное. Очень часто именно в начале лечения случаются некоторые недоразумения - и зачастую без вины врача. В том-то и сущность невроза, что пациент изо всех сил оберегает предубеждения, которые непосредственно и вызывают его невроз, и тем самым поддерживает в них жизнь. Если эти недоразумения по мере сил не проясняются, то остается только озлобление, которое может свести на нет все последующие усилия. Если же анализ начинается с некоторой верой в теорию, которая делает вид, будто сущность невроза полностью схвачена, то это означает лишь мнимое облегчение трудных задач, в таком случае врач рискует пройти мимо действительной психологии пациента и оставить без должного внимания его индивидуальность. Я видел немало случаев, когда теоретические предпосылки препятствовали успеху лечения. При этом всякий раз недоставало контакта, что и вызывало неудачу. Лишь добросовестное соблюдение правила: обращать самое тщательное внимание на контакт - в состоянии предотвратить непредвиденную катастрофу. Пока ощущается контакт, атмосфера естественного доверия - опасности нет; даже если нужно глянуть в лицо ужасу безумия либо тени самоубийства, все же есть сфера человеческой веры, уверенность, которые поддерживают желание понимать и быть понятым, какой бы черной ни была ночь. Совсем непросто устано- 109 вить такой контакт, и этого нельзя сделать никаким иным способом, кроме как путем тщательного сопоставления обеих точек зрения и абсолютной взаимной непредубежденности. Обоюдное или одностороннее недоверие - плохое начало, точно так же как и более или менее насильственное устранение сопротивления путем уговоров или прочих средств форсирования. Сознательное внушение в применении аналитического метода также ошибочно, так как у пациента должно оставаться чувство свободы решения. Всякий раз, когда я обнаруживаю малейшие признаки недоверия или сопротивления, я пытаюсь всерьез это учесть и предоставить пациенту возможность самому восстановить контакт. Нужно, чтобы пациент в своем сознательном отношении к врачу всегда обладал надежной базой, а врач опять-таки нуждается в контакте, чтобы быть достаточно информированным об актуальном состоянии пациента. Врач нуждается в этом знании по важным практическим причинам: ведь без него он был бы неспособен правильно понимать сновидения пациента. Поэтому надо, чтобы личный контакт был главным объектом наблюдения не только в начале, но и в ходе всего анализа, ибо только контакт препятствует - насколько это вообще возможно - крайне неприятным и внезапным инцидентам, а также фатальным исходам. Мало того, контакт - это прежде всего средство для коррекции ложной установки пациента таким образом, чтобы последний не испытывал чувства, будто его переубедили или даже перехитрили вопреки его собственной воле. Я хотел бы проиллюстрировать сказанное. Один молодой человек примерно тридцати лет, явно очень умный и в высшей степени интеллигентный, пришел ко мне, как он сказал, не для лечения, а только для того, чтобы задать один вопрос. Он дал мне достаточно объемный манускрипт, в котором, по его словам, были заключены история и анализ его случая. Он назвал его неврозом навязчивых состояний - и это было совершенно правильно, как я увидел, читая этот манускрипт. Это было что-то вроде психоаналитической биографии, в высшей степени разумной и проработанной с помощью интроспекции, достойной удивления. Это было подлинно научное сочинение, основанное на обширном
110 и точном прочтении соответствующей специальной литературы. Я поздравил его с таким достижением и спросил, с какой же целью он тогда пришел ко мне. Он сказал: "Итак, вы прочли то, что я написал. Но можете ли вы мне сказать, почему я при всей моей проницательности остался таким же невротичным, как и прежде? Согласно теории, я должен исцелиться, так как сумел воскресить в памяти все свои самые что ни на есть ранние воспоминания. Я читал о многих случаях, когда были излечены люди с куда как меньшей проницательностью, чем у меня; почему же я должен быть исключением? Пожалуйста, скажите мне, чего я не заметил или что продолжаю вытеснять". Я сказал ему, что сей момент не могу вникнуть в суть дела, которая могла бы объяснить, почему его действительно поразительная проницательность не коснулась невроза. "Но,- сказал я,- позвольте мне попросить вас рассказать чуть больше о вашей персоне".- "С удовольствием",- ответил он. На это я сказал: "В вашей биографии вы упомянули, что часто проводили зиму в Ницце, а лето в Санкт-Морице. Я полагаю, вы - сын обеспеченных родителей".- "О нет,- сказал он,- они совсем небогаты".- "Ну, тогда вы, должно быть, сами неплохо зарабатываете?" - "О нет",- отвечал он с улыбкой. "Но тогда как же?" - спросил я нерешительно. "О, об этом не стоит говорить,- ответил он,- я получал деньги от одной женщины, ей тридцать шесть лет, и она учительница в народной школе. Это, знаете ли, liaison * ",- добавил он. В действительности эта женщина, которая была старше его на несколько лет, находилась в весьма стесненных обстоятельствах и жила на свой скудный учительский заработок. Она экономила деньги на питании - конечно, в надежде на последующее замужество, о чем блистательный джентльмен даже не помышлял. "Не думаете ли вы,- сказал я,- что вы использовали в финансовом отношении эту бедную женщину, что и могло быть одной из существенных причин продолжения вашего недуга?" Однако он рассмеялся над моей, как он сказал, абсурдной моральной колкостью, которая, по его идее, не имела ничего общего с научной * Любовная связь (фр.). 111 структурой его невроза. "Вдобавок,- сказал он,- я говорил с ней об этом, и мы оба согласились на том, что этот вопрос не имеет значения". На что я ответил: "Вы полагаете, что благодаря обсуждению этой ситуации некий важный факт, а именно то, что вы были на содержании у бедной женщины, ушел из мира вместе со словами? Не допускаете ли вы, что вместе с деньгами, которые звенят в вашем кармане, вы получили то, что заслужили?" На что он с негодованием встал, пробормотал что-то о моральных предрассудках и распрощался. Он был один из многих, которые полагают, что мораль не имеет никакого отношения к неврозу, что умышленный грех не является грехом, если он устранен интеллектуально. Ясно, что я должен был уведомить этого господина о моих воззрениях. Если бы по этому вопросу мы пришли к согласию, то лечение было бы возможным. Однако если бы, невзирая на его скверный жизненный базис, мы начали работу, то она оказалась бы напрасной. С такими взглядами можно приспособиться к жизни только в том случае, если ты преступник. Однако этот пациент не был настоящим преступником: он был только так называемым интеллектуалом, который настолько верит во власть разума, что даже полагает, будто содеянную несправедливость можно устранить мысленно. Несомненно, я верю в силу и достоинство интеллекта - однако лишь постольку, поскольку он не посягает на ценность чувства. Последняя отнюдь не является только инфантильным сопротивлением. Этот пример показывает, сколь решающим фактором является контакт. Если разработка сознательного материала - воспоминаний, вопросов, сомнений, сознательного сопротивления - на анамнестической стадии анализа была достаточной, то можно переходить к анализу бессознательного. Тем самым человек вступает в новую сферу. Отныне мы занимаемся живым душевным процессом, а именно сновидениями. Сновидения суть не только репродукции событий или абстракции переживаний. Они - неподдельные манифестации бессознательной творческой деятельности. Вопреки воззрению Фрейда, будто сновидения - 112 это исполнение желаний, моя работа со сновидениями позволяет мне думать прежде всего об их компенсаторной функции. Когда в ходе анализа дискуссия по поводу сознательных содержаний близится к концу, то начинают оживать бессознательные доселе возможности: они могут, например, порождать сновидения. Приведу пример. Одна пожилая дама - лет пятидесяти четырех, но хорошо сохранившаяся - консультировалась у меня по поводу невроза, который начался у нее примерно год спустя после смерти мужа (случившейся примерно двенадцать лет назад). Она страдала многочисленными фобиями. Естественно, она рассказала мне длинную историю, из которой я упомяну только один факт, а именно - после смерти мужа она жила совсем одна в собственном прекрасном загородном доме. Ее единственная дочь уже много лет была замужем в чужих краях. Пациентка - поверхностно образованная дама с крайне узким духовным горизонтом, последние сорок лет она к тому же ничему не училась. Ее идеалы и убеждения относятся к славной эпохе 1870-х годов. Она верная вдова и замуж второй раз не вышла. Она была не в силах понять, что же могло стать причиной ее фобий; во всяком случае, это не вопросы морали - ведь она является достойным членом Церкви. Такие люди верят, как правило, исключительно в телесные причины: фобии поочередно захватывали сердце, легкие и желудок, однако врачи с удивлением обнаружили, что с ними у нее все в порядке. Сейчас она уже и не знала, что думать о своей болезни. Я сказал ей, что отныне мы будем пытаться понять, что говорят сновидения по поводу ее фобий. Ее сновидения имели тогда характер моментальных снимков: граммофон играет любимую песню; она - молодая девушка, но уже обрученная, ее муж - врач и т. д. Было достаточно ясно, на что намекали сновидения. При объяснении этой проблемы я всемерно старался не называть такие сновидения "исполнением желаний", так как пациентка была чрезмерно склонна к тому, чтобы говорить о своих сновидениях: "О, это не более чем фантазии, ведь сны - это такая ерунда". Было очень важно, чтобы она всерьез отнеслась к тому, что эта проблема на самом деле начинается с нее. Сновидения содержали ее действитель- 113 ные намерения, которые следовало присовокупить к прочим содержаниям сознания, чтобы уравновесить их слепую односторонность. Я называю сновидения компенсаторными по той причине, что они содержат те самые представления, чувства и помыслы, отсутствие которых в сознании оставляет после себя брешь, заполненную страхом вместо понимания. Она совершенно не желала знать о смысле своих сновидений, потому что находила, что вовсе не требуется думать о вопросе, если на него тотчас нельзя ответить. Однако она, как это делают многие люди, не заметила, что путем вытеснения своих неприятных мыслей она создала что-то вроде психического вакуума, который постепенно заполнялся страхом, как обычно и происходит. Если бы она сознательно терзала себя своими мыслями, то узнала бы, чего ей недостает, и тогда, для того чтобы заменить страдание, отсутствующее в ее сознании, не потребовалось бы никакого страха. Ясно, что врач должен <хорошо знать сознательную точку зрения пациента, дабы иметь удовлетворительное основание для понимания компенсаторной интенции сновидения. Значение и содержание сновидений, как показывает опыт, всегда находятся в тесном отношении с соответствующими состояниями сознания. Сновидения, которые повторяются, соответствуют повторяющимся же состояниям сознания. В этом случае, естественно, легко увидеть, на что намекают сновидения. Допустим, однако, что такие сновидения имела бы юная обрученная девушка. Конечно же, тогда у них было бы совершенно другое значение. Поэтому ясно, что нужно быть очень хорошо осведомленным о состоянии сознания, так как может статься, что один и тот же мотив сновидения в одном случае означает одно, а в другом совершенно обратное. Почти невозможно, а потому и не рекомендуется толковать сновидения, не зная сновидца лично. Однако все же есть достаточно понятные сновидения, особенно у лиц, которые совершенно ничего не знают о психологии, где для толкования не требуется знать сновидца лично. Однажды я сидел за одним столом в вагоне-ресторане с двумя иностранцами. Один был очень благообразным седым господином, 114 а другой производил впечатление интеллигентного человека среднего возраста. Из их беседы я заключил, что эти военные - вероятно, старый генерал и его адъютант. После длительного молчания старший неожиданно сказал своему спутнику: "Бывают очень комичные сновидения. В последнюю ночь у меня был удивительный сон: мне снилось, что я стою в строю и держу равнение вместе со многими молодыми лейтенантами и наш главнокомандующий проверяет нас. Напоследок он подошел ко мне и, вместо того чтобы задать технический вопрос, потребовал дать дефиницию прекрасного. Тщетно я пытался найти удовлетворительный ответ и почувствовал в высшей степени мучительное смущение, когда он перешел к следующему человеку, очень молодому майору, чтобы задать ему подобный вопрос. Тот тотчас дал подходящий ответ, как раз тот, который мог бы дать и я, если бы был способен его подыскать. Это вызвало у меня такой шок, что я проснулся". Затем он прибавил, внезапно и неожиданно повернувшись ко мне, совершенно незнакомому человеку: "Не думаете ли вы, что у сновидений имеется смысл?" "Ну,- сказал я,- существуют, разумеется, осмысленные сновидения".- "Однако, как вы думаете, что могло бы означать такое сновидение?" - спросил он резко, причем лицо его слегка подергивалось от нервного напряжения. Я сказал: "Не заметили ли вы чего-нибудь особенного в этом молодом майоре? Как он выглядел?" - "Он выглядел так же, как я, когда был еще молодым майором".- "Ну, тогда,- сказал я,- кажется, вы что-то забыли или упустили в сравнении с тем, на что вы были способны, когда были молодым майором. Видимо, ваше сновидение направляет ваше внимание на это". Он на мгновение задумался, а затем изрек: "Это так, вы попали в точку. Когда я был молодым майором, я интересовался искусством. Но позже эти интересы потерялись в служебной рутине". Затем он умолк, и более не было сказано ни слова. После еды мне представился случай поговорить с тем господином, которого я принял за адъютанта. Он подтвердил мое предположение о звании старого господина и, кроме того, сказал мне, что я затронул больное место, так как генерал был известен как закосневший форма- 115 лист и внушал всем страх, вникая во всякие пустяки, до которых ему совершенно не было дела. Для общей установки этого человека наверняка было бы лучше, если бы он сохранил и развивал некоторые интересы, лежащие вне службы, чтобы не погрязнуть в одной рутине: последнее не отвечало ни его собственным интересам, ни интересам его работы. Если бы анализ этого господина был продолжен, я бы показал ему, что разумно и крайне желательно принять точку зрения сновидения. Оно, вероятно, сумело бы разъяснить и скорректировать его односторонность. В этом отношении сновидения имеют неоценимое значение, однако следует воздерживаться от всякого теоретического предвосхищения, потому что это возбуждает у пациента ненужное сопротивление. К таким теоретическим предположениям относится идея, будто сновидения - это всегда (вытесненное) исполнение желаний большей частью эротического характера. В конкретном случае лучше всего вообще ничего не предполагать, даже того, что сновидения должны обладать компенсаторной функцией. Чем более непредвзято мы позволяем действовать на себя сновидению и тому, что сновидец сумел о нем сказать, тем легче мы поймем смысл сновидения. Существуют сексуальные сновидения, как и сновидения голода, лихорадки, страха и прочие соматогенные сны. Такие сновидения отчетливы и не требуют долгой работы по толкованию, чтобы обнаружить их инстинктивные основания. Я исхожу из точки зрения, основанной на длительном опыте: сновидение выражает все то, что оно имеет в виду, а поэтому каждое толкование, которое не выявляет отчетливого смысла в явном образе сновидения, заходит в тупик. Сновидения не преднамеренные, произвольные выдумки, а естественные феномены, которые есть не что иное, как то, что они изображают. Они не обманывают, они не лгут, они не передергивают и не затушевывают, но наивно возвещают то, что они есть и что они имеют в виду. Они раздражают и сбивают с толку лишь потому, что мы их не понимаем. Они не используют никаких трюков, чтобы что-то скрыть, но на свой лад говорят о том, что составляет их содержание, настолько отчетливо, насколько это возможно. В наших силах понять так- 116 же, почему они настолько своеобразны и трудны: ведь опыт свидетельствует, что они всегда пытаются выразить нечто, чего "Я" не знает и не понимает. Их неспособность быть более отчетливыми соответствует неспособности сознания понять или захотеть понять спорный пункт. Если бы, например, господин генерал в своей, конечно же, изнуряющей службе хоть раз постарался поразмыслить о том, что побуждает его совать свой нос в ранцы своих солдат - дело, которое можно было бы передоверить унтер-офицеру,- то он обнаружил бы причину своей раздражительности и дурного настроения и избежал бы того обидного удара, который ему нанесло мое невинное толкование. Поразмыслив, он мог бы и сам понять сновидение - оно ведь было таким простым и ясным, как только можно пожелать. Однако сновидение имеет досадное свойство: оно метит как раз в слепое пятно; именно это слепое пятно и говорит в сновидении. Неоспорим тот факт, что сновидения задают психологу трудные проблемы, столь трудные, что есть немало специалистов, которые предпочли бы не обращать внимания на эти проблемы и вторить дилетантскому предрассудку, согласно которому сновидения - это бессмыслица. Предположим, минералог получил бы дурной совет выбросить свои образцы, потому что они всего лишь ничего не стоящая галька; точно таким же образом психолог и врач не смогут заглянуть в глубины душевной жизни своего пациента, если по невежеству или из-за предубеждения пройдут мимо проявлений бессознательной души - не говоря уже о разрешении той научной задачи, которую сновидения ставят перед исследователем. Поскольку сновидения - не патологические, а совершенно нормальные феномены, то психология сновидений оказывается прерогативой не врача, а психолога. Практически, однако, главным образом именно врач занимается сновидениями, потому что толкование последних дает ключ к разгадке бессознательного. В этом ключе нуждается прежде всего врач, которому приходится лечить невротические и психотические расстройства. У больных естественным образом более сильный, нежели у здоровых, мотив к исследованию бессозна- 117 тельного, и потому они пользуются преимуществом, которого последние лишены. Очень редко случается так, что нормальный взрослый человек видит, сколь много он упустил в своем воспитании, и тогда он не жалеет ни времени, ни денег, чтобы добиться более глубокого понимания и большей уравновешенности. Фактически образованному человеку нашего времени недостает еще слишком многого, так что его едва ли можно отличить от невротика. Наряду со случаями такого рода, где требуется неотложная врачебная помощь, существует еще очень много и таких, в которых мог бы помочь и психолог-практик. Лечение посредством анализа сновидений - это превосходная педагогическая деятельность, принципы и результаты которой могли бы иметь величайшее значение именно для исцеления бед нашего времени. Какой было бы благодатью, если бы, к примеру, по крайней мере один-единственный процент населения мог бы убедиться в том, что негоже упрекать ближних в тех недостатках, которыми больше страдаешь сам! Материал, с которым приходится работать при анализе бессознательного, состоит не только из сновидений. Имеются продукты бессознательного, которые называются фантазиями. Эти фантазии состоят или из чего-то похожего на сновидения при пробуждении, или же подобны видениям и инспирациям. Их можно анализировать точно таким же способом, как и сновидения. Существуют две принципиальные возможности толкования, которые используются в зависимости от природы случая, подлежащего лечению. Во-первых, это так называемый редуктивный метод: его главная цель состоит в том, чтобы найти инстинктивные импульсы, лежащие в основе сновидения. В качестве примера можно взять сновидения старой дамы, о которой я уже упоминал. В этом случае безусловно важно, чтобы сновидица увидела и поняла инстинктивные факты. В случае генерала, вероятно, было бы достаточно неестественно говорить о вытеснении биологических инстинктов, так как совершенно невероятно, что он вытеснял свои эстетические интересы. От этого его удержала прежде всего сила привычки. Толкование сновидения в этом случае 118 имело бы конструктивное намерение, так как мы попытались бы присовокупить что-то к его сознательной установке, тем самым ее обогатив. Прозябание в рутине соответствует известной степени вялости и лености, которая подобает первобытной природе человека в нас. Сновидение пытается вспугнуть его из этого состояния. Однако в случае старой дамы учет эротического фактора ведет назад, к признанию первобытной женской природы, осознание которой для пациентки важнее, чем все иллюзии неправдоподобной невинности и сухой респектабельности. Итак, мы применяем редуктивную точку зрения главным образом во всех тех случаях, где речь идет об иллюзиях, фикциях и преувеличениях. С другой стороны, конструктивная точка зрения принимается в расчет во всех случаях, когда сознательная установка более или менее нормальна, однако способна к большему совершенству и утонченности, либо там, где бессознательные, но способные к развитию тенденции бессознательного превратно поняты и подавляются со стороны сознания. Редуктивная точка зрения присуща фрейдовскому подходу. Он ведет только назад, к первобытному и элементарному. Напротив, конструктивная точка зрения пытается действовать синтетически, возвышать и направлять взгляд вперед. Она менее пессимистична, нежели редуктивная точка зрения, которая всегда чует нечто негодное и потому желает разложить сложное на составные части. При известных условиях может оказаться весьма необходимым разрушить болезненную конструкцию путем терапии; но по меньшей мере столь же часто (или еще чаще) показано усиливать и уберегать здоровое и ценное, чтобы таким образом выбить почву из-под ног у болезненного. Не только любое сновидение, но и любой диагноз, любой характер и любое жизненное проявление можно, так сказать, рассматривать с редуктивной точки зрения, тем самым выискивая по меньшей мере возможность отрицательного приговора. Если мы с помощью такого разыскания зайдем достаточно глубоко, то обнаружим, что все мы происходим от воров и убийц; совсем нетрудно показать, что смирение коренится в духовном высокомерии, как и вообще каждая добродетель - в соответствующем ей 119 пороке. За проницательностью и опытом аналитика остается право принимать при толковании соответствующее решение в пользу той или иной точки зрения. На основании знания характера и соответствующего психического склада своего пациента он будет пользоваться то одной, то другой точкой зрения. В этой связи, вероятно, будут совсем нелишними несколько слов о символизме сновидений и фантазий. В наши дни символика достигла объемов науки, и потому к ней уже нельзя подходить с более или менее фантастическим сексуальным толкованием. Я попытался поставить символику на единственно возможную научную почву сравнительного исследования 19 . Результаты этого метода представляются мне значительными. Символика сновидений имеет поначалу личностный характер, который может быть прояснен при помощи интуиции сновидца. Толкование через голову сновидца не рекомендуется, хотя в отношении определенных символизмов это все же возможно 20 . Для установления точного и личностно заостренного значения сновидения, конечно, необходимо содействие сновидца. Образы сновидения многозначны, и никогда нельзя полагаться на то, что они означают то же в другом сновидении или у другого сновидца. Но определенную константность значения указывают только так называемые архетипические образы 21 . Для практической работы при профессиональном толковании сновидений требуется, с одной стороны, специфическая сноровка и способность к чувственному проникновению, а с другой - значительные знания в сфере истории символов. Как и при всякой практической психологической деятельности, здесь не обойдешься интеллектом, но требуется также чувство, потому что иначе будет упущена необычайно важная эмоциональная окраска сновидения. А без нее толкование сновидения невозможно. Так как сновидение исходит из целостности человека, то тот, кто пытается его толковать, 19 См. мою книгу Wandlungen und Symbole der Libido, а также: Jung und Kerinyi. Einfithrung in das Wesen der Mythologie. 20 CM. об этом Psychologie und Alchemic. 2. Toil: . 21 CM. мое сочинение Ober die Archetypen des kollektiven Unbewufiten.
120 также должен обращаться к целостному человеку. "Ars totum requirit hominern "* ,- говорит один древний алхимик. Рассудок и знание при этом должны присутствовать, но не выходить на передний план вместо сердца, которое, со своей стороны, не должно изнемогать под сантиментами. Толкование сновидений - это в общем и целом искусство, так же как и диагностика, хирургия и терапия вообще; искусство трудное, однако ему могут научиться те, кто к этому способен и предрасположен. * Наука исследует человека в целом (лат.). 121 III Дамы и господа! Посредством анализа сновидений и фантазий мы пытаемся понять тенденции бессознательного. Когда я говорю "тенденции бессознательного", то это звучит чуть ли не как персонификация бессознательного, как если бы оно было чем-то вроде сознательно желающего существа. Однако с научной точки зрения бессознательное - это прежде всего не более чем свойство определенных психических феноменов. Невозможно выявить какие-либо категории психических явлений, которые закономерно и при всех обстоятельствах имеют одно-единственное свойство: быть бессознательными. При случае все может быть или стать бессознательным. Все, что забыто или от чего внимание отвлечено до степени, при которой наступает полное забвение, становится бессознательным. И вообще все, что утрачивает определенное энергетическое напряжение, становится подпороговым. Если к забытым воспоминаниям присовокупить многочисленные подпороговые ощущения, мысли и чувства, то можно получить представление о том, из чего, если так можно сказать, состоят по меньшей мере верхние слои бессознательного. Именно материалом прежде всего такого рода приходится заниматься при практическом анализе. Некоторые из этих содержаний обладают особым свойством - они вытеснены сознанием. Путем более или менее преднамеренного акта отвлечения внимания от некоторых сознательных содержаний или путем их активного неприятия они в конце концов выталкиваются из сознания. Постоянная установка на неприятие, если она свойственна сознанию, искусственно удерживает эти содержания под порогом восприятия сознанием. Такой особый случай - явление закономерное прежде всего при истерии. Это - начало расщепления личности, одна из наиболее бросающихся в глаза черт этой болезни. Несмотря на то что вытеснение бывает и у более или менее нормальных людей, полная потеря вытесненных воспоминаний - патологический симптом. Вытеснение следует понятийно отделить от подавления. Если отвле- 122 кать внимание от чего-то, чтобы сконцентрировать его на каком-то другом предмете, то нужно подавлять наличные содержания сознания, так как в противном случае, т. е. если обращать на них внимание, объект интереса останется неизменным. К сознательно подавленным содержаниям обычно можно вернуться в любое время; долгое время они остаются воспроизводимыми. В случае же, если они противятся этой репродукции, наверняка налицо вытеснение. Тогда должен наличествовать определенный интерес, который побуждает к забвению. Процесс подавления не вызывает забвения, чего нельзя сказать о процессе вытеснения. Само собой разумеется, что существует нормальное забвение, которое не имеет ничего общего с вытеснением. Вытеснение - это искусственная потеря памяти, самовнушенная амнезия. Насколько я знаю, неоправданно предположение, будто бессознательное полностью или большей частью состоит из вытесненного материала. Вытеснение - это исключительный и аномальный процесс, который более всего обращает на себя внимание, когда речь идет о Потере чувственно-подчеркнутых содержаний, в отношении которых уместно было бы предположить, что они застряли в сознании или легко поддаются репродукции. Вытеснение может иметь действие, аналогичное сотрясению мозга и прочим его повреждениям (яды!) - во всяком случае, они также вызывают поразительную потерю воспоминаний. В то время как эти повреждения затрагивают все воспоминания определенного временного периода, вытеснение порождает так называемую систематическую амнезию, т. е. из памяти изымаются только совершенно определенные воспоминания или группы представлений. В таких случаях можно обнаружить некую установку, или тенденцию, сознания, а именно некое прямое намерение, которое избегает уже одной только возможности припоминания (и, конечно же, по убедительным причинам), так как последнее было либо мучительным, либо болезненным. К таким случаям подходит понятие вытеснения. Этот феномен легче всего наблюдать в ассоциативном эксперименте, где определенные слова-раздражители попадают в так называемые чувственно-подчеркнутые комплексы. В этих точках при репродукции очень 123 часто обнаруживается так называемое выпадение воспоминаний или их фальсификация (амнезия или парамнезия). В случае комплексов речь большей частью идет о неприятных вещах, о которых лучше забыть и никогда не вспоминать. Как правило, и сами комплексы происходят от определенных мучительных или болезненных переживаний и впечатлений. Это правило претерпевает, однако, известные ограничения. Иногда случается так, что даже важные содержания могут исчезнуть из сознания без малейшего следа вытеснения. Они исчезают автоматически, к великому сожалению потерпевшего, и вовсе не из-за какого-то сознательного интереса (который совершает эту потерю или даже радуется ей). Я говорю не о нормальном забвении, которое есть не что иное, как естественное истощение энергетического напряжения, но о тех случаях, когда повод, слово, образ или лицо бесследно исчезают из памяти, чтобы потом вновь всплыть в каком-нибудь значимом месте в качестве так называемой криптомнезии 22 . Например, я вспоминаю встречу с одним писателем, который позже в своей автобиографии подробно описал нашу беседу. В его описании отсутствует, однако, piece de resistance*, а именно маленький доклад о некоторых душевных заболеваниях, который я ему прочитал. Это воспоминание у него отсутствует. Однако оно в высшей мере уместно всплывает в другой книге, принадлежащей его перу и посвященной тому же предмету. Ведь нас в конечном счете определяет не только прошлое, но и будущее, которое уже загодя присутствует в нас и лишь постепенно из нас развивается и развертывается. Однако творческий человек - это совершенно особый случай: он поначалу и не догадывается о богатстве своих возможностей, хотя все они уже заключены в нем в готовом виде. Поэтому часто бывает так, что "случайное" замечание или какое-нибудь событие затрагивает одну из таких бессознательных готовностей, причем сознание не ведает, что нечто было разбужено и что оно вообще было разбужено. Лишь после длитель- 22 Я описал подобный случай с Нищие в диссертации Zur Psychologie und Pathologie sogenamter occult> Phunomene. * Здесь: главное (фр.). 124 ного инкубационного периода выявляется результат. Сам же первоначальный повод часто надолго остается скрыт под поверхностью. Еще не ставшее сознательным содержание ведет себя так же, как и обычный комплекс. Оно излучается на сознание и воздействует так, что содержания сознания, которые находятся в какомто отношении к нему, или переоцениваются (т. е. поразительно долго сохраняются в сознании), или же, совсем напротив, неожиданно исчезают, но не из-за вытеснения сверху, а из-за притяжения снизу. Можно даже обнаружить некоторые прежде бессознательные содержания, которые существуют в сознании в виде "дыр" или затмений, как их, видимо, можно было бы назвать. Поэтому зачастую стоит еще раз вглядеться в них, когда возникает смутное ощущение, что что-то было упущено или забыто. Если предположить, что бессознательное состоит главным образом из вытесненных содержаний, то невозможно представить себе творческую деятельность в бессознательном, и тогда логично было бы прийти к заключению, что эти затмения суть не что иное, как вторичные эффекты какого-то вытеснения. Тем самым, однако, интерпретатор скатывается по наклонной плоскости: объяснение через вытеснение чрезмерно расширяется, из-за чего творческое берется в расчет слишком мало. Каузальность преувеличивается, а культуросозидающая деятельность толкуется как псевдодеятельность. Такой подход не только отличается угрюмостью, но и обесценивает блага культуры. Создается впечатление, будто культура была только лишь одним долгим вздохом по потерянному раю с его инфантильностью, варварством и дикарством. Возникает чисто невротическое предположение, будто некий злой отец в давние-предавние времена запретил детские услады под угрозой кастрации. Таким образом, миф о кастрации, выражаясь немного грубовато и с минимальной психологической деликатностью, является этиологическим мифом культуры. Из этого складывается мнимое объяснение "неудобства" в культуре 23 , и в воздухе постоянно витает сожаление о каком-то потерянном рае, который когда-то уже, должно быть, существовал. В том, что хо-
|
