|
Итак, мальчик занимался правописанием субботу и все воскресенье, каждый уик-энд. У меня накопились огромные кипы листов линованной бумаги, исписанных этим предложением. Все это было выписано с гордостью и с удовольствием. Мать и отец совершенно не принуждали его к чистописанию. Наоборот, они были очень удивлены тем, что он так гордился своим почерком. Тысячный вариант исполнения этой фразы был совершенно прекрасным. Я четко объяснил мальчику, что проверять его работу буду только я. Если бы он захотел показать свою работу матери и отцу, он вполне мог это сделать, но принимать и оценивать его работу должен только я. Я проверял каждую страницу. Я сказал ему, что стоит мне бросить мгновенный взгляд на страницу, как я уже знаю, стоит ли данной странице уделять более пристальное внимание. Таким образом, он не ожидал от меня, что я буду тщательно рассматривать при нем каждый лист,
Чем больше он писал, тем больше укреплялся в своем праве контролировать работу отца. Чем больше он писал, тем более аккуратным становился его почерк. Любой шанс использовался для продвижения. Таким образом, я прекратил компульсивное ковыряние в ране и заставил его компульсивно же аккуратно писать, то есть делать нечто, чем он мог обоснованно гордиться.
Его отец сказал: "Я знал, что я должен был делать. На этом газоне я делал самую прекрасную работу, какую только можно себе представить". Мальчику было очень приятно обнаружить на газоне после уборки сухой лист. Отец привел газон и сад в идеальный порядок, отремонтировал забор, убрал весь мусор, пока мальчик писал свое предложение.
Через месяц язва у ребенка прошла. Через год у него тоже было все в порядке. Эта хроническая ужасная язва прошла и от нее не осталось даже шрама.
Исписанные мальчиком листы бумаги я положил к себе в шкаф и спросил у него, как долго я должен их хранить. Они заняли в шкафу целую полку. Он ответил, что их нужно хранить несколько месяцев. Тогда я спросил, что нужно сделать с ними потом, и он ответил: "Ну, тогда это будет просто ненужная бумага".
В этих двух случаях Эриксон не вмешивается непосредственно в конфликт между родителями по поводу того, как надо взаимодействовать с ребенком, как он это часто делал. По поводу того, что ребенок часто использует как оружие в борьбе между родителями, Эриксон как-то сказал: "Когда вы вылечиваете ребенка, или исправляете его поведение, родители получают от вас незнакомого ребенка. Тогда они вынуждены воевать, не используя при этом ребенка. Теперь он самодостаточен и исключен из конфликта".
Хотя Эриксон склонен был играть с детьми и объединяться с ними против взрослых, он ни в коем случае не считал, что надо воспитывать детей в "разрешающем" духе. Он работал с родителями, обучая их играть с детьми и предостерегал их от слишком суровых и бесполезных наказаний. Но он также обучал родителей четко ограничивать детей. Если ребенок плохо себя вел, то Эриксон не помогал ему понять причины этого, он так организовывал ситуацию, что ребенок начинал вести себя более нормально. Часто его идеи казались старомодными. Например, если ребенок отказывался от завтрака, чем расстраивал мать, Эриксон советовал ей сделать следующее. Он предлагал ей приготовить ребенку хороший завтрак и если ребенок отказывался от него, она должна была поставить этот завтрак в холодильник, на обед она должна была вынуть этот завтрак из холодильника и предложить ребенку его съесть. Если он опять отказывался, то следовало предложить ему то же самое на ужин, и продолжать это до тех пор, пока ребенок не съедал приготовленную один раз еду.
Даже при серьезных нарушениях детской психики, таких, например, как аутизм, Эриксон не считал, что эти дети нуждаются в любви точно так же, как и те дети, которые обладают большей властью, чем они могут вынести. Он считал, что отсутствие ощущения внутренней безопасности у ребенка может быть обусловлено тем, что он не знает пределов своей власти, и задачей терапии является тогда установление этих пределов. Проблема состоит в том, как организовать такую ситуацию, чтобы пределы устанавливали сами родители, а не чужой человек, каким является психотерапевт. Имея дело с ребенком, Эриксон сосредоточивался на семейной ситуации в той же мере, что и на самом ребенке...
Следующий пример иллюстрирует этот подход, который использовал Эриксон при работе с детьми, страдающими от нарушения поведения.
Двадцатисемилетняя мать начала испытывать серьезные трудности со своим восьмилетним сыном, который становился все более и более непослушным. Ни один день не обходился без серьезного проступка. Мать развелась с мужем два года назад. Причины развода были адекватны и целесообразны по мнению всех, кто их знал. Кроме сына, у нее было еще две дочери в возрасте девяти и шести лет. Через несколько месяцев после того, как она начала встречаться с мужчинами, надеясь на второе замужество, оказалось, что сын начал бунтовать все сильнее и сильнее, и это была для нее неожиданная проблема. Старшая дочь на некоторое время присоединилась к нему. Но мать сумела откорректировать поведение дочери с помощью обычных воспитательных мер, то есть крика, угроз и шлепков, что сопровождалось последующим разумным, спокойным и объективным разговором с ней. Поступая таким образом, она всегда добивалась от детей того, что хотела. Однако ее сын Джо на этот раз не отреагировал на это обычным образом. Несмотря на то, что она повторяла это несколько раз, добавив еще шлепков, лишения удовольствий, слез, и привлекая к воспитанию Джо всю семью. Джо просто объявил, жизнерадостно и счастливо улыбаясь, что он будет делать то, что ему нравится, и ничто в мире не сможет помешать ему.
Такое поведение мальчика распространилось и на школу. Ничто не могло устоять перед его разрушительной силой. Он портил школьное имущество, оскорблял учителей, бил товарищей по классу, вытаптывал клумбы у соседей и разбивал окна. Соседи и учителя пытались совладать с ним, преуспели в его запугивании, но ничего не добились. Наконец, мальчик начал портить в доме ценные вещи и делал он это ночью, чтобы утром невинно смотреть матери в глаза и отрицать свою вину. Эти последние проступки и привели мать ко мне. Когда она рассказывала все это, Джо слушал ее с широкой торжествующей улыбкой. Когда она закончила, он хвастливо объявил, что я не смогу сделать ничего такого, что могло бы остановить его, и что он по-прежнему собирается делать лишь то, что ему нравится. Я честно и серьезно заверил его в ответ, что мне совершенно не нужно ничего делать, чтобы изменить его поведение, потому что он достаточно взрослый, сильный и умный мальчик, который вполне способен изменить свое поведение сам. Я заверил его также и в том, что его мать сделает достаточно для того, чтобы предоставить ему возможность изменить свое поведение "совершенно самостоятельно". Джо принял это мое утверждение недоверчиво и глумливо. Я сказал затем, что я собираюсь научить мать некоторым простым действиям, которые она сможет выполнить для того, чтобы он сам изменил свое поведение. Затем я отправил его из кабинета.
Действуя очень мягко, я направил его размышления на то, что это могли быть за действия. Это озадачило его и некоторое время он спокойно размышлял, ожидая, когда из кабинета выйдет его мать.
Беседуя с матерью, я обсудил с ней требование ее сына жить в мире, в котором он мог стать уверенным в том, что существуют люди более сильные, нежели он. До этого момента ее сын демонстрировал с возрастающим отчаянием, что мир вокруг него настолько ненадежен, что он в этом мире является единственным и самым сильным человеком — он, маленький восьмилетний мальчик. Затем я выдал матери тщательные, четкие инструкции о том, что она должна делать в течение двух последующих дней.
Когда они уходили, мальчик с вызовом спросил меня, не порекомендовал ли я его матери побольше его шлепать. Я заверил его в том, что не будет предпринято никаких мер, кроме тех, которые могли бы дать ему полную возможность самому изменить свое поведение, ведь никто другой этим заниматься не стал бы. Этот ответ поставил его в тупик. На пути домой мать была вынуждена применить к нему сильное физическое наказание, чтобы заставить его позволить ей вести автомобиль нормально. Я предвидел такое его поведение на обратном пути и посоветовал матери реагировать незамедлительно и без лишних слов. Вечер они провели как обычно — мать разрешила мальчику смотреть телевизор, как он этого хотел.
На следующее утро их навестили бабушка с дедушкой и забрали девочек к себе. Джо, который хотел пойти поплавать, потребовал, чтобы ему подали завтрак, и был немало озадачен, заметив, что мать несет в гостиную большую тарелку с сэндвичами, фрукты, два термоса, один с соком, другой с кофе и несколько полотенец. Все это она аккуратно положила на тяжелую кушетку, на которой стоял еще телефон и лежало несколько книг. Джо еще раз потребовал, чтобы она сейчас же приготовила ему завтрак, не то он испортит первую попавшуюся ему под руку вещь. Мать в ответ улыбнулась ему, схватила его, быстро положила его на пол животом вниз, а сама села сверху. Тогда он заорал, чтобы она скорее встала, она ответила, что уже позавтракала и ей больше нечего делать, поэтому она попытается поразмышлять о том, как изменить его поведение. Но при этом она отметила свою уверенность в том, что ей не удастся ничего придумать. И поэтому этот вопрос должен будет разрешить он сам.
Мальчик яростно старался сбросить с себя мать, несмотря на ее преимущество в весе и силе. Он кричал, орал, выкрикивал ругательства и оскорбления, рыдал и, наконец, жалобно пообещал быть хорошим мальчиком. Мать ответила, что его обещания ничего не значат, поскольку она еще не определила для себя как изменить его поведение. Это вызвало у него новый приступ ярости, который наконец кончился, после чего мальчик срочно попросился в туалет. Мать мягко объяснила, что она еще не закончила размышлять и предложила ему полотенце, чтобы потом вытереть лужу. Это вызвало у него новый приступ ярости, который вскоре истощил его. Мать, воспользовавшись периодом спокойствия, решила позвонить своей матери. Беседуя с ней, она случайно упомянула, что в своих размышлениях еще не пришла к определенному выводу и поэтому ей остается верить, что инициатива изменения поведения будет исходить от Джо. Джо ответил на это замечание самым оглушительным криком, на который он только был способен. Мать прокомментировала это "так, что Джо слишком занят испусканием криков, чтобы как следует подумать об изменении своего поведения, а затем она поднесла телефонную трубку ко рту Джо, чтобы он продолжал кричать прямо в нее.
Джо впал в мрачное молчание, время от времени прерываемое отчаянными усилиями освободиться, криками, требованиями, рыданиями, а иногда жалобными просьбами. На все это мать давала мягкие конкретные ответы. Через некоторое время мать налила себе кофе, сока, поела сэндвичи и начала читать книгу. Незадолго до полудня мальчик вежливо сказал, что ему действительно надо пойти в туалет. Она сказала, что ей нужно сделать то же самое. Она объяснила далее, что это будет возможно только в том случае, если он обещает вернуться и снова лечь на пол, позволив ей тоже занять свою прежнюю позицию. Поплакав, он согласился. Он выполнил свое обещание, но почти сразу начал яростнейшую борьбу за освобождение. Как только ему казалось, что он приближается к успеху, он удваивал усилия. Пока он отдыхал, она ела фрукты и пила кофе, разговаривала по телефону и читала книгу. Когда прошло более пяти часов, Джо сказал матери, просто и приниженно, что он отныне готов выполнять все то, что она ему скажет. Мать ответила ему также просто и серьезно, что ее размышления ни к чему не привели и она просто не знает, что она должна сказать ему. Он разразился слезами, но сквозь рыдания сумел сказать, что он знает, что делать. Она ответила, что очень рада этому, но ей кажется, что он не располагал до сих пор достаточным временем, чтобы как следует продумать это. Будет очень хорошо, если он подумает еще часок. Джо молча ждал, пока пройдет час, а мать в это время спокойно читала книгу. Когда прошло более часа, она сказала мальчику об этом, но выразила желание дочитать главу до конца. Джо прерывисто вздохнул и начал тихонько плакать, пока мать заканчивала чтение.
Когда глава была наконец окончена, мать встала и Джо тоже встал. Он робко попросил немного еды. Мать объяснила ему очень подробно, что обедать сейчас уже поздно и что завтрак едят до обеда, а завтракать сейчас тем более поздно. Она предложила ему просто попить холодной воды и лечь в постель. Джо быстро уснул, но его разбудил запах вкусной еды. Его сестры ужинали и он попытался присоединиться к ним.
Мать объяснила ему просто, серьезно и весьма подробно, что сначала принято есть завтрак, потом обед, а затем ужин. К несчастью, он пропустил завтрак, и поэтому вынужден был пропустить обед. И вот сейчас он вынужден пропустить ужин, но к счастью, завтра с утра он сможет начать свой новый день. Джо вернулся в спальню и плакал, пока не уснул. Мать этой ночью почти не сомкнула глаз, а Джо проснулся только тогда, когда она почти уже приготовила завтрак.
Джо вошел в кухню, где завтракали его сестры, и счастливый сел на свое место. Мать раздавала дочерям блины и сосиски. Перед Джо стояла большая чашка. Мать объяснила, что она специально для него сварила овсянку, которую он не очень любил. На глаза Джо навернулись слезы, но он поблагодарил мать по семейному обычаю и жадно съел кашу. Мать сказала на это, что она специально сварила много каши, чтобы он мог попросить добавки. Потом она жизнерадостно выразила надежду, что после завтрака останется достаточно каши для обеда. Джо старался съесть как можно больше, чтобы предотвратить эту возможность. Но мать сварила действительно очень много каши.
После завтрака Джо взялся за уборку в своей комнате без всякого напоминания. Сделав это, он спросил мать, можно ли ему навестить соседей. Она совершенно не представляла, чем это может кончиться, но разрешила ему выйти. Спрятавшись за занавеску, она наблюдала, как он звонит соседям. Когда дверь открылась, он что-то сказал соседу, попрощался и вышел на улицу. Как впоследствии она узнала, точно так же систематически, как он раньше терроризировал всех соседей, он начал теперь завоевывать их доверие, извиняясь и обещая, что очень скоро он придет к ним, чтобы отремонтировать все то, что он сломал. Он объяснил, что для того, чтобы исправить все то, что он сломал, ему потребуется довольно много времени.
Джо вернулся к обеду, съел холодную, жирную овсянку: добровольно вызвался вытирать посуду, а затем сел за уроки, в то время как его сестры смотрели телевизор. Ужин был обильный, но состоял из остатков, и Джо съел это спокойно без единого замечания. Когда пришло время спать, Джо отправился в спальню без всяких уговоров, в то время как его сестры оказали матери обычное в этих случаях сопротивление.
На следующий день Джо пошел в школу, где он продолжал извиняться и давать обещания. Обещания принимались с осторожностью. Вечером он поссорился с сестрой. Это была обычная детская ссора, и сестра позвала на помощь мать. Как только мать вошла в комнату, Джо начал дрожать. Она предложила детям сесть и рассказать, что случилось. Первой должна была рассказывать сестра. Когда пришла очередь Джо, он сказал, что во всём согласен с сестрой. На это мать ответила, что она хотела бы, чтобы Джо был совершенно нормальным восьмилетним мальчиком и как все нормальные восьмилетние мальчики, он бы иногда ссорился с детьми и имел другие подобные неприятности. Затем она заметила, что их ссора была бесполезной и не имела смысла, поэтому ее лучше прекратить. Дети покорно согласились с ней.
Добиться от матери Джо, чтобы она выполняла мои инструкции, было очень трудно. Она закончила колледж и была умной женщиной с широкими общественными интересами и обязанностями. Я попросил ее описать весь тот ущерб, который Джо нанес школе и соседям. По мере того, как она это делала, размеры ущерба в ее сознании все возрастали и возрастали. (Растения могут вырасти снова, стекла можно вставить, рамы можно отремонтировать, но рассказывая, она это совершенно не учитывала.)
Затем я попросил ее описать Джо "каким он обычно бывает" — счастливым, хорошо себя ведущим и действительно выдающимся ребенком. Я снова и снова давал ей задания сравнивать его настоящее и прошлое поведение. Каждый раз сокращая описание, но все более четко выделяя самое главное. Затем я попросил ее поразмышлять вслух о будущем Джо такого, "как обычно" и "такого как сейчас". Помогая ей нарисовать две эти резко контрастирующие друг с другом картины будущего сына, я делал наводящие замечания.
Затем я попросил ее проанализировать абсолютно все возможные варианты своего поведения на предстоящий уик-энд и ту роль, которую она должна в конце концов принять относительно Джо. Поскольку она ничего не знала, она была вынуждена занять совершенно пассивную позицию, а я, таким образом, получил возможность предложить ей свой план, я использовал ее подавленную агрессию и злость по отношению к сыну, а также его отклоняющееся поведение. Я постарался преобразовать все это в адекватную произвольную острую бдительность, с которой она должна была предупреждать все попытки сына доказать ее несостоятельность, подтвердив тем самым отсутствие у него чувства безопасности. Самым важным фактором, который позволил мне установить с матерью отношения сотрудничества, были ее возражения, внешне совершенно справедливые и состоящие в том, что ее вес, примерно 67 кг, слишком велик, для того, чтобы сидеть на восьмилетнем ребенке. Сначала я тщательно избегал упоминания этого аргумента. Я помогал матери систематически изложить все свои возражения против моего плана, кроме одного, кажущегося неоспоримым, состоящего в том, что ее вес слишком велик, чтобы его выдержал ребенок. По мере того как она укрепилась в этом мнении, я с помощью тщательно подобранных слов дал свободу ее возрастающему желанию оказаться способной выполнить все мои инструкции, которые я детализировал все больше и больше, распространяя их на весь уик-энд.
Когда эмоциональная готовность матери сформировалась в достаточной степени, я поднял вопрос о ее весе. Я просто заверил ее в том, что она не нуждается в мнении специалиста по этому поводу. Завтра она сама сможет обнаружить, что ее вес не нанесет ребенку никакого вреда. На самом деле, чтобы справиться с ситуацией, нужно будет к весу добавить всю ее силу, ловкость и внимательность. Она может даже проиграть бой, потому что ее вес может оказаться даже недостаточным. (Мать не смогла проанализировать решающую силу последнего аргумента, который я представил ей столь просто. Я поставил ее в такое положение, что она должна была доказывать, что ее вес слишком велик для того, чтобы осуществить задуманное. Для доказательства этого требовались усилия со стороны сына, и я был уверен, что агрессивные реакции мальчика не позволят ему сдаться и пассивно лежать, когда мать будет сидеть на нем. Таким образом сын должен был помочь матери отказаться от тех защитных аргументов, которые она против меня выдвигала и, кроме того, сама жестокость его поведения должна 6ыла заставить ее признать обоснованность моих предложений.) Впоследствии мать рассказывала:
"Как только эта лягающаяся лошадка попробовала меня сбросить, я поняла, что если я хочу сохранить мою позицию, то мне предстоит серьезнейшее дело. Вопрос теперь состоял в том, кто более ловкий, я должна была стараться изо всех сил. Потом я начала испытывать удовольствие от того, что мне удавалось предвидеть его движения и с готовностью встречать их. Скорее всего это напоминало игру в шахматы.
И, конечно же, я научилась уважать и даже восхищаться его ревностью и настойчивостью, получая огромное удовольствие от того, что я фрустрирую его так же умело, как он раньше фрустрировал меня.
Но несмотря на это, один момент у меня был просто ужасный. Когда он вернулся из туалета и лег снова на пол, он посмотрел на меня так жалобно, что я тут же хотела обнять его, но я помнила, что вы сказали мне не принимать его поражения из-за жалости, а следовало дожидаться, когда мы по-настоящему договоримся. Теперь, когда я знала, что победила, я стала тщательно следить за своими чувствами, чтобы мое поведение не мотивировалось жалостью. Остальное удалось мне легкое я действительно могла осмысливать, что и почему делаю".
В течение нескольких последующих месяцев все шло хорошо. Но потом, после обыкновенной ссоры с сестрой, которая была несправедливо разрешена в ее пользу, Джо спокойно, но твердо объявил, что он не намерен более мириться с таким положением вещей. Он сказал, что может "растоптать" любого, в особенности меня, и добился от матери, чтобы в тот же вечер они явились ко мне. Не зная, что предпринять, мать немедленно привела его ко мне. Как только они вошли, она рассказала, не совсем точно передавая его намерения, что Джо угрожал "растоптать" все в моем кабинете. Я тут же сказал ему с пренебрежением, что скорее всего он не сможет топнуть ногой так сильно, чтобы из этого что-то вышло. В ярости Джо поднял ногу и изо всех сил топнул своим ковбойским ботинком по ковру. В ответ на это я сказал ему снисходительно, что для восьмилетнего мальчика он топает с замечательной силой и что он скорее всего сможет повторить это действие несколько раз, но не очень много. Джо заорал, что он сможет топнуть хоть пятьдесят, сто, а если захочет, то и тысячу раз. Я ответил, что ему всего восемь лет и как бы он ни рассердился, он не сможет топнуть тысячу раз. И даже пятьсот раз он не сможет топнуть, то есть половину от тысячи раз. Если только он попробует это сделать, то вскоре устанет, будет топать все слабее и слабее, потом будет вынужден поменять ногу и отдохнуть. Хуже того, сказал я ему, пока он будет отдыхать, он не сможет даже стоять прямо, не качаясь и не испытывая желания сесть, если он мне не верит, то пусть попробует. Когда он устанет, как маленький, то сможет отдохнуть, постояв некоторое время спокойно, пока не обнаружит, что он уже не может стоять, не шатаясь и не испытывая желания сесть. Демонстрируя оскорбленное достоинство, Джо объявил, что торжественно обещает топать до тех пор, пока в полу не образуется дыра, хоть бы это потребовало сто миллионов топаний. К тому времени я отпустил мать, попросив ее вернуться через "4" часа, что она поняла как "через два часа". Таким образом Джо не знал, когда должна вернуться мать, хотя понимал, что я назначил ей определенное время. Когда дверь за ней закрылась, Джо, балансируя на правой ноге, изо всех сил ударил левой ногой в пол. Я принял удивленный вид, заметив, что топнул он гораздо сильнее, чем я предполагал, но я сомневаюсь, долго ли он продержится на таком уровне. Я сказал ему, что он скоро ослабеет до такой степени, что не сможет даже стоять спокойно и прямо. После этого Джо топнул еще несколько раз, пока о топаний еще нельзя было сказать, что оно стало слабее.
Собрав все силы, Джо досчитал до тридцати, прежде чем понял, что переоценил свою способность к топанию. Когда это понимание явно отразилось на лице Джо, я снисходительно предложил ему просто погладить пол ногой тысячу раз, поскольку он действительно не мог стоять спокойно, не качаясь и не испытывая желания сесть. Собрав все свое достоинство, он отверг мое предложение и объявил, что будет стоять прямо. Он тут же выпрямился, опустив руки по швам и глядя на меня. В ответ я показал ему часы, которые стояли на моем письменном столе и заметил, что минутная стрелка движется очень медленно, не говоря уже о часовой, несмотря на то, что тикают часы очень быстро. Я отвернулся к столу и начал делать записи в истории болезни Джо, а затем, продолжая сидеть, стал заниматься другими делами.
В течение 15 минут Джо переминался с ноги на ногу, крутил головой, двигал плечами. Через полчаса он вытянул вперед руку и начал опираться на спинку стула, около которого он стоял. Но как только я поднял голову от записей, он отдернул руку. Через час я ненадолго вышел из кабинета. Джо в полной мере использовал мое отсутствие и делал так каждый раз, когда я выходил, не забывая, однако, возвращаться в прежнюю позицию, когда я возвращался. Когда мать постучала в дверь, я сказал Джо: "Когда твоя мать войдет, делай то, что я тебе скажу". Мать зашла и села, с интересом глядя на Джо, стоявшего по стойке смирно, лицом к столу. Сделав матери знак молчать, я повернулся к Джо и властно скомандовал: "Джо, покажи своей матери, как сильно ты можешь топать до сих пор". Джо был изумлен, но отреагировал превосходно. "А теперь, Джо, покажи-ка ей, как прямо и неподвижно ты можешь стоять по стойке смирно". Примерно через минуту я выдал еще два указания. Я сказал матери: "Эта беседа останется в секрете между мной и Джо". Затем я сказал Джо: "Не говори матери ничего о том, что происходило в этом кабинете. Знаем об этом только мы с тобой и этого достаточно. Хорошо?"
Джо кивнул головой, и мать сделала то же самое. Вид у нее был несколько озадаченный, в то время как у Джо задумчиво удовлетворенныйый. По дороге домой Джо был очень спокоен и сидел, тесно прижавшись к матери. На полпути домой Джо прервал молчание, заметив, что я "хороший доктор". Как впоследствии рассказала мать, это его замечание, неизвестно почему, совершенно успокоило ее. Она никогда не спрашивала о том, что произошло в кабинете, и я сам тоже ей ничего не рассказывал. Она знала лишь, что Джо любил и уважал меня, доверял мне и был рад иногда встречаться со мной, чтобы просто или не очень просто, поговорить со мной. Джо продолжал вести себя нормально, оставаясь очень умным ребенком, и иногда причиняя матери совершенно обыкновенные неприятности.
Через два года мать Джо обручилась. Будущий отец понравился Джо, но он спросил у матери, одобряю ли я ее выбор. Уверившись в том, что я выбор матери одобрил, он принял избранника матери безоговорочно.
В окружающем мире, где интеллектуальные и эмоциональные колебания создают у человека состояние неопределен нести, интенсивность которой меняется от момента к моменту, невозможно испытывать ощущение безопасности. Джо хотел узнать, что в этом мире было сильным, безопасным и надежным, и он узнал это, усвоив эти знания так же крепко, как человек, на опыте понявший, что нельзя винить огонь за то, что он обжигает, когда его хватают голыми руками.
Когда брак достигает среднего срока своего существования, трудности, которые испытывают супруга во взаимодействии друг с другом, приобретают стереотипный характер. Иногда в борьбу между супругами вовлечены дети, но часто проблемы осознаются именно как конфликт между супругами. Типичный предмет конфликта — это вопрос о власти, о том, кто будет доминировать в браке. Все животные, способные к обучению, организуют иерархию, так как это лежит в их природе. Вопрос о том, кто в доме первый, а кто — второй, является вечным вопросом в супружеских отношениях. Некоторые пары подходят к решению этого вопроса достаточно гибко. В определенных случаях и в определенных же ситуациях доминирует жена. В других случаях и в других ситуациях доминирует муж, и существуют также ситуации, в которых они выступают как равные партнеры. Трудности начинаются тогда, когда пара имеет лишь один способ функционирования, и он не удовлетворяет ни одного из супругов. Иногда один из супругов предъявляет другому парадоксальные требования. Довольно часто жена хочет, чтобы ее муж был более доминирующим, но она бы хотела, чтобы он доминировал именно так, как она пожелает.
Если семья испытывает трудности такого рода, связанные с борьбой за власть, это может продолжаться годами, несмотря на то, что ни один из супругов не желает этого.
Оружием в этой борьбе могут служить любые поведенческие реакции, включая симптомы. Эриксон создал множество процедур для разрешения супружеских конфликтов, которые проявляются в привычном циклическом поведении. Два следующих примера иллюстрируют два совершенно различных подхода к одинаковым по сути конфликтам. Супружеская пара владельцев ресторана многие годы вела борьбу за власть, кто должен вести дело. В первом случае Эриксон решил проблему, беседуя исключительно с женой. Муж не был непосредственно вовлечен в терапевтический процесс.
Хозяин ресторана мистер Смит, которому сейчас шел пятый десяток, всю свою жизнь занимался ресторанами. Еще школьником он торговал пирожками и сосисками. Он занимался ресторанным делом всю свою жизнь. Но каждый вечер жена требовала у него подробного отчета за день по многим вопросам. Это начиналось еще тогда, когда они были обручены и продолжалось до настоящего времени. Она рассказала, что чувствует себя как бы обязанной проверять мужа каждый день, чтобы убедиться в том, что он правильно управляет рестораном. Эта проверка приводила его в ярость, но он позволял ей делать это. Тратили они на это каждый вечер около двух часов, пока он рассказывал, что купил, какие организационные решения принял.
Она сказала, что не хотела бы доминировать над мужем таким образом и готова сделать все, чтобы прекратить это. Поскольку она чувствовала, что не может справиться с собой и отказаться от проверки действий мужа, делая это как бы вынужденно, я решил использовать это чувство конвульсии, переключив его с него на нее самое. Тогда он дал ей задание экзаменовать мужа, как она до сих пор это делала, но теперь она должна была составить список тех вопросов, которые она всегда задавала. Затем она должна была составить параллельный список вопросов, касающихся ее собственных действий. После того, как она проэкзаменовала мужа, она должна была проэкзаменовать себя. Она должна была задавать себе вопросы от имени мужа, а затем отвечать на них. Если она спрашивала его, в каком состоянии находятся запасы того или иного продукта в ресторане, то себя она должна была спрашивать о запасах того, что должно находиться в доме. Она должна была ответить, например: "Я заказала два литра молока и купила две булки и хлеба" и так далее.
Она по-прежнему спрашивала мужа, но затем всегда брала на себя его роль, за исключением того момента, когда она в буквальном смысле задавала вопросы сама себе и должна была отвечать на них. Она управляла всей ситуацией, но вместе с тем исполняла роль лишь отчитывающегося. В конце концов она отреагировала предсказанным образом: ей все это надоело и она перестала каждый день мучить мужа вопросами. Последний раз я видел ее вскоре после окончания лечения. Она рассказала мне, что бывает в ресторане только тогда, когда ей случится пригласить друзей на ужин. Она больше не требует от него отчета и сама никогда не отчитывается ему о том, как она ведет дом. Но она вполне справляется с ведением пятидесяти тысячедолларового дома — к полному удовлетворению мужа.
В данном примере характерно то, что, имея дело с импульсивно действующим человеком, Эриксон организует такую ситуацию, когда, выполняя свой импульсивный акт, человек избавляется от первоначальной проблемы. Необычным тут, однако, является то, что муж используется здесь, совершенно не будучи вовлеченным в терапевтическую ситуацию. Эриксон организовал ситуацию таким образом, что жена, управляющая мужем, должна была управлять своими действиями по управлению им, когда он управлял ею, и в результате этого прервалась многолетняя процедура экзамена, крайне раздражавшая мужа и причинявшая страдания обоим супругам. Для Эриксона характерно также и то, что прежде чем он начал освобождать жену от обязанностей по надзору за мужем, он убедился в том, что муж способен справиться с рестораном в одиночку.
|
