|
"Послушайте, ваш сын может упасть, поползти на коленях, беспомощно ждать, чтобы возбудить ваше сочувствие, но на дороге не будет никаких пешеходов и он сможет добраться до вас единственным способом — пешком. Он может пытаться наказать вас, заставляя ждать его в течение пяти часов. Но ведь вы возьмете с собой хорошую книгу и для вас это время не пройдет даром, а он проголодается".
Мать выполнила мои инструкции. Сын попробовал все способы, но кончилось тем, что он прошел эти три мили. Мать сказала мне: "Знаете, мне очень понравилось читать на свежем воздухе". И сын начал ходить все более и более проворно, чтобы она не имела так много времени на чтение. Я предложил ей такое условие: если он сам попросится на прогулку, то можно сократить расстояние до одной мили. Он сделал это и теперь должен был проходить одну милю вместо трех.
Мать очень удивилась такому успеху. Она хотела положить его в больницу и пришла ко мне, чтобы я помог ей этого избежать. А сейчас впервые у нее появилась надежда. Затем она поинтересовалась, можно ли ему играть в крокет. Она по-прежнему хотела помочь ему, но теперь эта помощь отличалась от прежней, мягкой и чисто материнской.
Я знал, что ее сын должен тренироваться. Заставляя его ходить пешком, я уже знал, что он найдет для себя какой-то новый вид физической активности, который понравится ему больше. И он выбрал для себя игру в крокет. Мне было важно, чтобы он начал делать то, что он хочет делать. Давая подобную инструкцию, вы определяете класс действий особого рода, например класс "упражнений". Затем вы выделяете в этом классе один из элементов, например хождение пешком по пустыне под палящим солнцем, зная, что он определенно не будет счастлив, выполняя это действие. Вы хотите, чтобы он "спонтанно" выбрал другой элемент из этого класса. Популяция пациентов отнюдь не состоит из людей, которые бы делали то, что для них полезно, что им нравится и что им удается. Они всеми силами сопротивляются таким действиям.
Если тщательно проанализировать подход Эриксона к отлучению родителей от детей и наоборот, то может показаться, что он воспринимает психотерапию, проводимую на этой стадии развития семьи, как "церемонию инициации".
Такие церемонии существуют в большинстве культур и предназначены они не только для того, чтобы молодой человек приобрел статус взрослого, но и для того, чтобы родители начали взаимодействовать с ним, как с взрослым. В культуре зафиксированы способы помощи семьям, находящимся на этой стадии развития. Если культуре недостает такой церемонии — и представляется, что Америка относится к таким культурам — то вмешательство психотерапевта превращается в ритуал отлучения ребенка от родителей. Созданная Эриксоном модель взаимодействия с семьей на этой стадии совсем не проста. Он воспринимает проблему отлучения родителей от детей не только как процесс освобождения, но и как процесс нового вовлечения в отношения иного типа. Родители не отдают ребенка, но приобретают внука, а ребенок не теряет родителей, но остается связанньм с ними, но эти связи теперь приобретают новое качество. Вопрос состоит не в простом противопоставлении зависимости от независимости, но в проживании необходимой стадии семейной жизни. Учитывая появляющиеся на этой стадии проблемы детей и родителей, Эриксон избегает ошибок и Месмера, и Фрейда, и других психотерапевтов, которые воспринимают семью разделенной на два враждебных лагеря, и психотерапевт должен выбрать, в каком лагере он будет находиться, пытаясь помочь ребенку достичь "независимости". Если психотерапевт встанет на сторону молодого человека против родителей, то это может привести к формированию странного и эксцентричного поведения, так как молодой человек теряет в этом случае ощущение непрерывности поколений. Родители, теряя связь с ребенком, лишаются ощущения непрерывности поколений в той же мере, так как ребенок представляет собой их потенциальное бессмертие.
Чтобы проиллюстрировать важность помощи молодому человеку и его родителям на стадии освобождения друг от друга и установления между ними связей нового типа, можно привести описание одной процедуры, распространенной в Индии, где эта проблема считается настолько серьезной, что подготовка к ее решению занимает многие годы.
Пусть естественная и искренняя, эта могучая связь между матерью и ребенком в стране, где мать обожествляется не только в отношении к своим детям, чревата возникновением глубокого и почти неразрешимого кризиса, опасного как для матери, так и для сына. Угрожающее предчувствие этого кризиса может отравить отношения матери и сына, равно как и всю его жизнь. Но естественное, безболезненное, но необходимое освобождение сына от матери, принесение своего плода (phala) в дар (dana) миру становится возможным посредством обряда (vrata) принесение плода в дар (phala dana vrata).
Женщина, которая должна будет принести такую огромную жертву, начинает с малого и тем самым готовится к великой жертве. Момент начала обряда четко не определен. Он может начаться, когда сыну исполнится пять лет, а может и позднее. Обряд выполняется в течение многих лет и длится один месяц в год. За обрядом наблюдает и определяет его ход религиозное братство брахманов и духовный наставник семьи (гуру). Именно гуру решает вопрос о том, готова ли мать к окончанию обряда. То есть он определяет момент, когда мать, принеся предварительные жертвы, уже приготовилась тем самым к принесению в жертву своего сына. Женщина начинает с принесения в жертву маленьких плодов, которые она очень любит. ...Каждый раз, когда она приходит к гуру, он рассказывает ей мифическую историю о женщине, которая пожертвовала всем, но обрела при этом силу и всемогущество. Женщина внимательно и молчаливо слушает его, держа в сложенных руках священную траву. Женщина слушает, воспринимает его слова всем сердцем.
Но в каждом последующем году в жертву приносится все более драгоценный плод. Затем плоды сменяются предметами из металла: от железа к меди, бронзе и, наконец, к золоту. Это металлы, из которых делаются женские украшения. ...Последняя, критическая стадия обряда, это абсолютный пост. ...На церемонию приходят члены религиозного братства, родственники и домочадцы. ...Родственники по мужской линии тоже должны присутствовать, представляя собой ту часть мира, которая теснее всего связана с принесением в жертву сына. ...В этом обряде сочетаются миф и ритуал, что позволяет трансформировать переживание матери, освободив ее от любимого сына, связь с которым она так остро осознавала и готова была поддерживать ее вечно". (Хайнрих Циммер. О значении индийской тантрической йоги).
Несмотря на то, что американские матери и сыновья не настолько сильно эмоционально связаны между собой, их связь тем не менее глубока и никогда не является простым процессом. В течение многих лет Эриксон экспериментировал, изобретая различные процедуры помощи семьям на этой стадии развития. Обычно он взаимодействовал и с ребенком, и с родителями. Используя себя, как мост между поколениями, он инициировал у родителей принятие неизбежности взросления молодого человека и помогал молодым взрослым установить партнерские связи с людьми, не принадлежащими к их родительской семье.
Эриксон считал, что в некоторых случаях недостаточно изъять молодого человека или девушку из семьи и разрешить проблемы родителей. В течение некоторого времени молодой человек может испытывать трудности в процессе включения в сеть социальных связей. С большей вероятностью это происходит тогда, когда в семье имелся запрет на установление интимных эмоциональных связей с людьми, не принадлежащими семье. В таких случаях молодой человек может жить отдельно от родителей, но тем не менее не функционировать как автономная личность, и это отражается в его субъективном опыте: "Я не живу дома уже 72 дня и 23 часа". Обычно со сверстниками его сближает процесс ухаживания. Иногда имеется такая фаза, предшествующая периоду ухаживания, когда молодой человек впервые начинает реагировать на людей, не являющихся его родителями. Вот процедура, которой пользовался Эриксон для того, чтобы помочь молодым людям включиться в иную жизнь.
Если вы помогаете молодому человеку или девушке отделиться от своих родителей, то вы тем самым запускаете процесс, посредством которого он начинает идентифицировать людей в своем новом окружении. Например, однажды мне удалось заставить одну молодую девушку из семьи, с которой я работал, переехать из родительского дома в отдельную квартиру. Но в новой квартире она спала с ощущением того, что она по-прежнему находится дома, и папа и мама спят в соседней комнате. Она говорила, что это ощущение было у нее настолько реальным, насколько и нереальным. Она почти что слышала их сонное дыхание и скрип кроватей, когда кто-то из них переворачивался на другой бок. В сущности, переехав на новую квартиру, она так и не покинула своих родителей.
Я задал девушке вопрос, чем хозяйка ее новой квартиры и ее муж отличаются от ее матери и отца. Она начала говорить, что они грубые люди и неправильно говорят по-английски, они скупые, жадные. "Они невнимательны". Скоро она дошла до главного: "Они оставляют меня одну". И тут я вбил первый клин и она начала идентифицировать других людей. Это была простая проблема идентификации двух представителей рода человеческого. Хозяйка была вот такая высокая и весила она примерно столько-то, а у ее мужа были усы. И девушка начала смотреть на них не просто как на физические объекты, а как на живые человеческие существа. Прежде всего они узнают, что должны теперь строить какие-то отношения с другими людьми. Чем больше таких отношений будет установлено, тем более зрелым будет отношение к отцу и матери. Если в то же самое время отец и мать займутся своими делами, то эмоциональная связь молодого человека с ними должна будет ослабиться.
Многие люди элегантно справляются со старостью и достойно встречают смерть, но так происходит не всегда. Проблемы, возникающие на этой стадии жизни, наиболее трудны для психотерапевта. Здесь оказывается невозможным использовать в качестве точки опоры для введения изменений надежду на будущее и приходится работать на принятии неизбежного. Если в культуре большинство ценностей приписывается молодежи, а не старым людям, то проблемы последних обостряются. Вместо того, чтобы ощущать свое достоинство, так как длинная жизнь одарила их мудростью, старые люди чувствуют, что в наше время быстрых изменений они стали несовременными и лишними. Часто оказывается, что семейные проблемы и симптомы, с которыми до сих пор можно было жить, в позднем возрасте становятся невыносимыми.
Прежде чем мы перейдем к описанию подхода Эриксона к мрачным проблемам боли и смерти, разрешите нам привести забавный случай, когда Эриксон вылечил симптом, от которого пациент страдал в течение всей своей жизни, а к старости симптом лишь обострился. Пожилой джентльмен пришел к Эриксону и попросил вылечить его от страха перед лифтами, от которого он страдал всю жизнь. В течение многих лет он работал на самом верхнем этаже одного здания и всегда поднимался туда пешком. Сейчас, когда он постарел, это стало для него слишком трудным, и он захотел избавиться от своего страха.
Обычно в подобных случаях Эриксон использовал гипноз. Если человек один раз мог проехать в лифте без всякого страха, то после этого он часто выздоравливал и мог ездить без страха на любом лифте. Процедура заключалась в том, что Эриксон давал пациенту постгипнотическое внушение, которое обеспечивало отвлекание его внимания от переживания страха. Например, он мог сделать внушение о том, что клиент, направляясь по определенному адресу, будет всецело сосредоточен на ощущениях в ступнях ног. Место, в которое ему надлежит попасть, находится на самом верхнем этаже высокого здания, и ему придется поехать в лифте. Но поднимаясь в лифте, он будет занят своими ногами, и это не даст ему испугаться, а если он один раз поднимется в лифте, не испытывая страха, в дальнейшем он может всегда делать это безбоязненно. Работая с этим пожилым джентльменом, Эриксон не стал использовать гипноз. Вместо постгипнотического внушения он использовал обычную ситуацию для того, чтобы отвлечь внимание клиента от переживания страха. Этот пожилой джентльмен был приличнейшим, скромнейшим человеком, женатым на приличнейшей, скромнейшей женщине. Его отличала сверхозабоченность вопросами приличия, что и использовал Эриксон, вырабатывая свою стратегию.
Когда этот пожилой джентльмен спросил меня, смогу ли я помочь ему избавиться от страха, я ответил, что я, по крайней мере, могу напугать его до полусмерти, но по-другому. На это он сказал, что ничего не может быть хуже, чем его страх перед лифтом.
Лифтами в этом здании управляли молодые девушки, и я попытался договориться с одной из них кое о чем. Она согласилась сотрудничать со мной, посчитав, что сможет таким образом развлечься. Итак, мы зашли в лифт вместе со старым джентльменом. Заходить внутрь лифта он не боялся, но когда лифт начинал подниматься, ему становилось невыносимо страшно. Я выбрал время, когда народу было немного, и заставил его то входить, то выходить из лифта. И когда мы в очередной раз вошли в лифт, я сказал девушке, чтобы она закрыла дверь и дал ей команду: "Поехали наверх". Она проехала один этаж и остановилась между этажами. Мой джентльмен начал кричать: "Что случилось!?". Я ответил: "Лифтерша хочет вас поцеловать". Шокированный до предела джентльмен 'воскликнул: "Но я женатый человек!" Девушка ответила: "Я ничего не имею против этого". Она сделала шаг ему навстречу, он отступил назад и сказал:
"Сейчас же запустите лифт". Теперь она остановилась где-то около четвертого этажа и снова остановила лифт между этажами. Остановив лифт, она сказала: "Я просто сгораю от нетерпения, так мне хочется поцеловать вас". Он ответил: "Займитесь своим делом". Он хотел, чтобы лифт двигался, а не стоял на месте. Она ответила: "Ну хорошо, давайте спустимся и начнем все сначала" и лифт поехал вниз. Тогда он закричал: "Не вниз, а вверх!", поскольку он не хотел заново повторять все это. Лифт поехал вверх и снова остановился между этажами, а она сказала: "Обещаете ли вы после работы спуститься вниз в моем лифте?" Он ответил: "Я пообещаю вам все, что угодно, если вы обещаете не целовать меня". Он поднялся в лифте наверх с облегчением, и без всякого страха — перед лифтом — и с тех пор начал безбоязненно пользоваться лифтом.
Одно из особых умений Эриксона состояло в том, что он использовал гипноз при работе с болью. Его часто просили облегчить страдания больного на стадиях исхода смертельной болезни. В подобных случаях человек может умереть, страдая от невыносимой боли, или же вследствие употребления обезболивающих препаратов он теряет контакт с жизнью, задолго до того, как умрет. Сейчас мы опишем метод, которым пользовался Эриксон в этих труднейших случаях.
Одна женщина умирала от рака матки. С помощью обезболивающих средств ее удавалось поддерживать в состоянии, при котором она могла спать и есть почти без тошноты и рвоты. Ее состояние можно было назвать почти ступорозным. Она ненавидела себя за свою неспособность провести оставшиеся недели жизни в контакте со своей семьей, и семейный врач решил, что целесообразно будет использовать гипноз. Вызвали Эриксона и он решил, что в топ день, когда он придет, наркотиков ей давать не станут. Он отменил наркотики, чтобы они не мешали ему работать, а женщина была бы сильнее мотивирована реагировать на него.
Я работал с этой пациенткой четыре часа без перерыва, обучая ее, несмотря на приступы боли, входить в транс, вызывать нечувствительность тела к боли, растворяться в состоянии глубочайшей усталости, чтобы спать физиологическим сном, несмотря на боль, и испытывать удовольствие от еды без желудочных страданий. Ее отчаянная ситуация побуждала ее принимать мои внушения, не подвергая их сомнению. Я научил ее также гипнотически реагировать на мужа, старшую дочь и семейного врача для того, чтобы поддержать гипнотическое состояние в случае каких-нибудь неожиданностей во время моего отсутствия. Потребовался всего один длинный гипнотический сеанс. Она больше не принимала лекарства, за исключением одного подкожно вводимого средства, которое она приняла в четверг вечером. Это дало ей дополнительное облегчение и позволило поддерживать полный контакт с семьей в течение всего уик-энда, чувствуя себя при этом отдохнувшей. В течение следующей недели она каждый вечер участвовала в жизни семьи. Через шесть недель после первого сеанса гипноза, беседуя со своей дочерью, она внезапно перешла в коматозное состояние, и через два дня умерла.
Эриксон часто рассказывал об этом подходе, иногда с вариациями. Он обучал человека вызывать нечувствительность тела к боли, иногда добавляя внушение о том, что пациент чувствует себя отделенным от своего тела. Иногда он включал также внушения, касающиеся изменения восприятия времени. Например, работая с пожилым человеком, находящимся на исходной стадии раковой болезни, он поступал следующим образом.
Пациент жаловался на постоянную, тяжелую, тупую, пульсирующую боль, а также на острейшие приступы боли, которые наступали каждые десять минут. Я внушал ему, что его тело становится ужасно тяжелым, словно свинец. Он мог бы ощутить это, как если бы он был пропитан сном и был не способен ощущать ничего, кроме усталости. Ощущая эту тупую тяжелую усталость тела, он мог бы заснуть в то время, как его сознание оставалось бодрствующим. Чтобы справиться с повторяющимися приступами боли, я велел ему пристально смотреть на часы и ждать следующего приступа. Эти несколько минут страшного ожидания казались ему часами, и наступление боли превращалось в освобождение от этого ожидания. Таким образом, он разделил два своих переживания: ожидание боли и собственную боль. Теперь я мог научить его искажать свое восприятие времени, чтобы он смог субъективно увеличить определенный промежуток времени. Он мог увеличивать промежуток времени между приступами боли, и таким образом, ощущать себя более свободным от боли. Он мог также укорачивать промежуток времени, в течение которого он чувствовал боль. Вместе с тем я научил его амнезировать боль, чтобы он не страдал, воспринимая предыдущий приступ и не ждал последующего приступа со страхом и ужасом. Каждый последующий острый приступ боли он немедленно забывал, и следующий наступал как совершенно неожиданное событие. Поскольку он не ждал боли и не думал о ней, она превратилась в проходящее переживание, подобное мгновенному ощущению. Пациент говорил, что гипноз освободил его от боли почти полностью, и что в теле он ощущает тяжесть, слабость и тупую усталость, а боль "раздирает" его всего два раза в день. Через несколько недель у него наступило коматозное состояние и он умер.
Совершенно уникальный подход к подобной проблеме Эриксон продемонстрировал, работая с человеком по имени Джо. Джо выращивал цветы, которые потом продавал, и был прекрасным бизнесменом, уважаемым в семье и в кругу друзей. У него на лице появилось новообразование и когда хирург удалил его, то оказалось, что опухоль злокачественная. Джо проинформировали, что жить ему осталось примерно месяц, и это его совершенно сразило. Кроме того у него появились сильные боли. Наркотики приносили некоторое облегчение, но один из родственников попросил Эриксона использовать гипноз. Эриксон с неохотой согласился, сомневаясь в том, сможет ли он сделать здесь что-либо. От переизбытка медикаментов у Джо начались токсические реакции и, кроме того, Джо не выносил даже самого слова "гипноз". И сверх того один из его сыновей был начинающим психиатром, которого учили тому, что гипноз — это ерунда.
Меня представили Джо, и он принял это вежливо и дружелюбно. Я усомнился в том, что он знал, зачем я здесь.
Едва посмотрев на него, я заметил, что большая часть правой стороны лица и шеи у него отсутствовала вследствие операции, истощения, изъязвления и некроза. Ему сделали трахеотомию и он не мог говорить. Он общался с людьми посредством карандаша и бумаги. Спал он очень мало и, хотя около него все время кто-то находился, он постоянно вскакивал с постели, чтобы писать различные поручения как делового, так и личного характера.. Его постоянно мучила сильная боль и он не мог понять, почему врачи не могут справиться со своей работой так же хорошо, как он со своим цветочным бизнесом.
После того, как меня представили, Джо написал: "Чего вы хотите?" Несмотря на то, что я сомневался в том, смогу ли я помочь ему, я почувствовал, что если искренне заинтересуюсь им и захочу помочь ему, то принесу этим пользу и ему, и членам его семьи, которые находились в этой комнате и могли слышать то, что я ему говорю. Я начал гипнотизировать его, применяя технику, которою я называю техникой разбрасывания. Используя эту методику, я, как обычно, беседую с человеком, но некоторые слова и фразы специально подчеркиваю, выделяю, чтобы они работали как эффективное внушение. (В этом тексте эти слова и фразы . напечатаны полужирным курсивом). Я сказал: "Джо, я хочу поговорить с вами. Я знаю, что вы садовод, и что вы выращиваете цветы, а я вырос на висконской ферме, где было очень много цветов. Я и сейчас люблю цветы. Поэтому я бы хотел, чтобы вы сели в это удобное кресло, пока я буду с вами говорить. Я многое хочу сказать вам, но не о цветах, поскольку о них вы знаете несравненно больше, нежели я. Это не то, чего вы хотите. А сейчас, пока я говорю, я хочу чтобы вы слушали меня спокойно, пока я буду говорить о таком растении, как помидор. Это странный предмет для разговора. И он возбуждает любопытство. К чему этот разговор о помидоре? Семечко помидора сажают в землю. Можно надеятся, что из семечка вырастет растение помидоров, которое принесет нам удовлетворение, подарив нам свой плод. Семечко поглощает воду, не испытывая при этом особых трудностей, потому что часто выпадают дожди и приносят мир и покой и радость произрастания и цветам, и помидорам. Это маленькое зернышко, Джо, постепенно набухает и выпускает маленький корешок с ресничками. Может быть, вы знаете, что это за реснички, но они предназначены для того, чтобы помогать зернышку помидора расти, пробиваясь на поверхность земли, прорастать, но вы можете слушать меня, Джо, так что я буду продолжать говорить, а вы — продолжать слушать, просто желая узнать, чему вы в действительности сможете научиться, и вот ваш карандаш и блокнот, но возвращаясь к помидору надо сказать, что он растет так медленно. Вы не можете видеть, как он растет, вы не можете слышать, как он растет, но он растет. Эти волоски напоминают реснички на корешках, они заставляют кустик помидора чувствовать себя очень хорошо, очень уютно, если вы можете представить себе, что растение может чувствовать, а затем, хотя вы не можете видеть, как оно растет, и не можете слышать этого, так же, как не можете и чувствовать, но на маленьком стебельке появляется еще один листик, а затем другой. Может быть, как говорят дети, кустик помидора чувствует себя спокойно и мирно, когда он растет. Проходит день за днем, а он все растет и растет, и это так успокоительно, Джо, наблюдать за тем, как он растет, не замечая его роста, не ощущая его, но просто зная, что ему становится все лучше и лучше — вот появился еще один лист, и еще один, и новая веточка, и он растет себе спокойно во всех направлениях". (Многие места из этого текста я повторял по нескольку раз. Я уделял тщательное внимание подбору слов. Через некоторое время ко мне на цыпочках подошла жена Джо и протянула мне листок с надписью: "Когда вы собираетесь начать гипнотизировать?" Я, не переставая, продолжал описывать кустик помидора. И жена, посмотрев на Джо, поняла, что он находится в сомнамбулическом трансе.) И скоро на кустике помидора появляются бутоны, и скоро весь кустик покроется бутонами. Я хотел бы знать, может ли кустик помидора, Джо, чувствовать, действительно чувствовать, какое-то успокоение. Знаете Джо, растение это удивительная вещь, и ведь удивительно приятно думать о растении, как о человеке. Могло ли бы это растение испытывать приятные чувства, ощущение успокоенности, когда на свет начали бы появляться крошечные помидорки, но с готовностью обещающие вызвать у вас желание съесть ароматный помидор, налитый солнцем, ведь так приятно ощущать еду в своем желудке, это чудесное ощущение ребенка, который испытывает жажду и может хотеть пить. Джо, кустик помидора чувствует себя точно так же, когда идет дождь, умывая все вокруг, что оно почувствовало себя хорошо?" (Пауза.) "Знаете, Джо, кустик помидора просто живет одним днем. Мне нравится, что кустик помидора может каждый день испытывать покой. Понимаете Джо, он просто живет одним днем. Таковы уж все кустики помидора". (Джо внезапно вышел из транса. Находясь в дезориентированном состоянии, он бросился на кровать, замахал руками, и все его поведение свидетельствовало об остром токсикозе, от которого страдают пациенты, плохо реагирующие на барбитураты. По всей видимости, Джо не слышал и не видел меня, пока не направился ко мне. Я крепко схватил его за предплечье и тут же отпустил. Позвали сестру, она вытерла ему пот со лба, сменила повязку и дала ему попить воды из трубочки. Затем он снова позволил мне усадить его в кресло. Когда я поинтересовался, как чувствует себя его предплечье, он схватил карандаш и бумагу и написал: "Говорите, говорите".) "Ну да, Джо, я вырос на ферме и считаю, что зернышко помидора — это удивительная вещь: только подумайте, Джо, в этом маленьком семечке так крепко и спокойно спит такое прекрасное растение, которое появится на свет только в будущем: у него будут такие интересные листья и веточки. Листья и ветки будут выглядеть так прекрасно и у них будут настолько насыщенные цветы, что вы сможете почувствовать себя по-настоящему счастливым, глядя на семечко помидора и думая о том прекрасном растении, которое хранится внутри него и пребывает в состоянии сна, отдыха и покоя, Джо. Скоро я ухожу обедать, а когда вернусь, мы снова поговорим".
Несмотря на перемежающееся токсическое состояние, Джо определенно оказался доступным гипнотическому воздействию. Более того, он продолжал обучаться очень быстро, несмотря на мою абсурдную любительскую речь о кусте помидора. Джо совершенно не интересовался бесцельными замечаниями о помидоре, Джо стремился к свободе от боли, к покою и сну. Это было доминантой в сознании Джо и в его эмоциональной сфере. Он испытывал настоятельную потребность найти что-либо ценное для себя в моей болтовне. Это желание было там, но это желание было преподнесено таким образом, что Джо воспринимал его буквально, не осознавая того. Джо вышел из транса всего через несколько минут после того, как я, как будто невинно спросил его:
"Хотите пить Джо?" Повторное наведение транса тоже не было трудным. Для этого понадобилось всего две короткие фразы: "Знаете, Джо..." и "Вы. только подумайте, Джо..."
Эриксон не только помогал людям умереть с изяществом, но и прожить свои последние годы, функционируя как можно более полно. Иногда ему удавалось достичь этой цели с помощью небольших гипнотических усилий; но бывало, что ему приходилось решать проблему с помощью насилия. Свои действия, описанные ниже, Эриксон считал неортодоксальными. Нам кажется целесообразным закончить нашу книгу описанием такой необычной терапевтической стратегии. Эриксон рассказывал:
"Одна женщина из Калифорнии написала мне, что ее муж в результате инсульта был полностью парализован и не мог говорить. Она спрашивала, можно ли получить мою консультацию. Письмо это было столь жалобное, что я не мог не согласиться, посчитав, что сумею успокоить жену настолько, чтобы она поняла свою трудную ситуацию.
Она привезла своего мужа в Финикс, зарегистрировалась в мотеле, а затем она привезла его ко мне. Я попросил моих сыновей внести мужчину в дом, пригласил женщину в кабинет и побеседовал с ней наедине. Она рассказала, что ее муж которому шел шестой десяток лет, год назад перенес инсульт и уже в течение года неподвижно лежал на койке в университетской больнице. Его обычно показывали студентам, как безнадежного больного, рассказывая в его присутствии о том, что он полностью парализован, не способен говорить, и все, что можно сделать, это дождаться окончательной смерти. Женщина рассказала мне также следующее: "Видите ли, мой муж прусский немец. Он очень гордый человек. Он сам создал свое собственное дело. Он всегда был очень активным человеком и страшно много читал. Всю свою жизнь он был очень властным. А сейчас я вынуждена смотреть на то, как он лежит в кровати целый год совершенно беспомощный, его должны кормить, мыть, и разговаривать с ним, как с ребенком. Каждый раз, когда я приходила к нему в больницу, я видела взгляд смертельно оскорбленного человека, исполненного ярости. Они сказали мне, что это безнадежный случай, и я спросила мужа, сказали ли они ему \ то же самое. Он утвердительно моргнул. Это было единственным его средством общения, которое у него оставалось".
Слушая ее, я понял, что я не только смогу успокоить ее, но и сделать что-либо для ее мужа. Я принял к сведению, что он был пруссаком, властным, несдержанным, очень умным и компетентным. В течение этого года он оставался живым, испытывая невероятный гнев. Его жена, прилагая к этому невероятные усилия, сумела погрузить его в машину, привезти из Калифорнии, вытащить его из машины, занести в мотель, затем вынести оттуда, снова посадить в машину и, наконец привезти его ко мне. Двое моих сыновей с трудом втащили его в дом, но этой женщине удалось в одиночку привезти его с другого конца страны.
И я сказал этой женщине: "Вы привезли ко мне вашего мужа, чтобы я ему помог. Я собираюсь сделать все, что смогу, чтобы помочь ему. Сейчас я буду разговаривать с ним и хочу, чтобы вы при этом присутствовали. Но я не хочу, чтобы вы вмешивались. Вы не поймете, как и почему я делаю то, что я буду делать. Но вы можете понять мою инструкцию о том, что вы должны сидеть спокойно с бесстрастным лицом и ничего не говорить, ничего не делать, независимо от того, что здесь будет происходить". Она смогла принять эти условия. Впоследствии, когда она хотела высказаться, я останавливал ее устрашающим взглядом.
Я сел перед мужчиной, который беспомощно лежал в кресле и не мог говорить, а только моргать. Я начал говорить с ним очень грубо. Я сказал ему: "Значит, вы пруссак, а все пруссаки невероятно тупы, глупы, самодовольны, невежественно и животно тупы. Они считали, что смогут завоевать мир, и они разрушили свою собственную страну! Нет таких эпитетов, которых бы заслужили эти ужасные животные. Они просто недостойны жить! Мир стал бы гораздо лучше, если бы все они ушли на удобрения".
Стоило посмотреть, какой гнев разгорался в его глазах. Я продолжал: "Вы используете милосердие людей, вас кормят, о вас заботятся, вас купают и стригут вам ногти. Кто вы такой, разве заслуживаете всего этого? Ведь вас нельзя даже сравнить с умственно отсталым преступным евреем!"
Я продолжал оскорблять его, собирая все грязные выражения, которые только приходили в голову, добавляя также замечания как: "Проклятый лентяй, лежит в постели и доволен". Через некоторое время я сказал: "У меня до сих пор не было ни возможности, ни времени для того, чтобы подумать и собрать все те оскорбления, которых вы, безусловно, заслуживаете. Завтра вы должны еще раз явиться ко мне. До завтрашнего дня у меня будет достаточно времени, чтобы продумать все, что я собираюсь вам сказать. Ведь вы, конечно же, вернетесь, не так ли!" [Come bruck — по-английски означает: 1) вернуться, 2) прийти в себя, обрести прежнюю форму].
Он пришел в себя прямо тут же, воскликнув: "Нет"!
Я сказал: "Итак, в течение года вы не разговаривали. А сейчас, стоило мне назвать вас грязной нацистской свиньей, как вы начали говорить. Вы вернетесь сюда завтра, чтобы узнать, кто вы такой на самом деле!"
|
