|
Скачать в архиве
Систематичное и доходчивое изложение НЛП-подхода к семейной терапии, составленное основателями НЛП — Ричардом Бэндлером и Джоном Гриндером — при сотрудничестве с знаменитым семейным терапевтом — Вирджинией Сатир.
Эта книга — хороший помощник для тех, кто хочет эффективно разрешать семейные проблемы — свои собственные или проблемы клиентов
Вступление
Для нас троих процесс написания этой книги давал возможность измениться, вырасти и объединить в единое целое части нашего опыта по созданию семейной и индивидуальной терапии. Мы пришли к ясному пониманию того, как применить к совместному написанию этой книги то искусство общения, которое используем в терапии. Взяв три очень разных модели мира, — три весьма различных типа квалификации и, используя искусство общения друг с другом, мы сумели изложить на бумаге то знание, которым обладаем. Так что мы хотим рассказать нашим читателям о тех способах общения, которые оказались весьма плодотворными и полезными не только в семейной терапии, но и при написании этой книги. Те модели общения, которые приводятся здесь как образцы эффективного общения с членами семьи в процессе терапевтических занятий, являются теми же моделями общения, которые использовались для совместного написания этой книги. Способность общаться гармонично — это искусство, которое мы надеемся пронести с собой через всю жизнь: как в терапии, так и в своих межличностных взаимоотношениях. Такое общение приносит ощущение подлинной удовлетворенности. Наибольшее удовольствие и радость дают нам открытия новых, более эффективных путей общения. И общение для нас — это непосредственное переживание и соприкосновение с тем, что чувствуют другие; возможность ясно видеть непрерывный танец данного момента, слышать полнозвучие жизни.
Это наслаждение общения играло важную роль при написании этой книги. И конечно же, главным нашим устремлением при создании этой книги было желание предложить людям, занимающимся терапией, некоторые новые возможности, модели общения, новые пути решения семейных проблем, которые вплоть до сегодняшнего дня мы использовали, только общаясь между собой. Мы призываем и надеемся воодушевить вас на поиски новых возможностей межличностного взаимодействия с семьями, с которыми вы работаете, как это постоянно делаем мы. Ведь существует великое множество способов эффективного и созидательного общения — целые пласты человеческого существования, которые мы все еще не открыли в своей жизни.
ПРЕДИСЛОВИЕ
Эта книга о людях, которые страдают, и о тех, кто пытается им помочь. Этот мир полон добрых намерений, и при этом все осознают, что эти добрые намерения не всегда осуществляются1. Родители хотят самого лучшего для своих детей, дети хотят того же для родителей, терапевты - для своих клиентов, клиенты — для терапевтов. И почему же потом люди с такими добрыми и благородными намерениями вступают во взаимоотношения, приносящие боль и горе, а совсем не то, чего они хотели? Очевидно, происходит что-то такое, что не контролируется и не осознается личностью — какой-то упущенный момент; эта неопознанная часть общения, может быть найдена, осознана и использована каждым. Эта книга посвящена тому, как это сделать в семье, как помочь ей найти этот упущенный фрагмент.
Если вы ощущаете себя в полной мере самостоятельным, ответственным человеком, то, вероятно, понимаете, что намерения людей очень часто не совпадают с тем результатом, который они получают из взаимодействия друг с другом — из неудовлетворительного взаимодействия. И что люди, открывшие для себя новые возможности общения, скорее всего не ограничатся лишь благопожеланиями, но и смогут использовать, будут использовать, научатся использовать эти возможности и достигнут положительных изменений с помощью этого знания. Это вполне естественный, жизнеутверждающий путь развития.
1.Всем известно, где завершаются дороги из благих намерений
Мы считаем, что у всех людей есть для этого все необходимое: наша работа семейных терапевтов заключается в том, чтобы сделать это знание доступным и полезным для каждого. В этом плане ни у одного человека нет "зон молчания". То есть все, что влияет на человеческую личность, или каким-то образом касается ее, следует открыто обсуждать, если это поддается восприятию, и если в это время, личность способна воспринять это. Мы стремимся воспринять другую личность как можно более полно, целиком, во всех ее проявлениях. Наверное, именно это и является заботой о личности, вниманием к ней в подлинном смысле этого слова. Для терапевта иногда необходимо объединиться с частями личности клиента, с которым он работает; и сделать это нужно таким образом, чтобы стать твердым ведущим во взаимоотношениях с сопротивляющимися частями личности. Для терапевта иногда бывает трудно просто присутствовать, когда рядом борется и страдает другой человек. Конструктивная борьба — это процесс, во время которого люди учатся и развиваются. Если внимательно наблюдать, то становится видно, что в любой момент времени любой человек делает все что может, с учетом того, что он знает о себе2. Обратите внимание, что для нас одинаково важно и желание и возможность измениться, и мы готовы и направлять и поддерживать этот процесс. Здесь не должно быть неудач.
2. А знание это более чем ограничено
Наш подход предполагает, что личность терапевта — это главный инструмент для изменения личности пациента. В идеале терапевт моделирует то, что, как он ожидает, должно измениться. Мы специально говорим о процессе, но не о содержании. Стимул, придаваемый пациенту заключается в том, чтобы измениться, копируя процесс, и, следовательно, терапевт использует первоначальное обсуждение этого процесса. Обратите особое внимание на сенсорные каналы терапевта: постоянно должна развиваться и совершенствоваться его способность видеть, слышать, чувствовать, обонять, ощущать вкус и т. д.
В нашей модели очень важным является то, что терапевт обязан собрать информацию о процессе общения, а не делать всевозможные заключения о нем. Более того, терапевт обязан различать вводные, которые включают его собственный опыт и знания, накопленные в прошлом, и то, что целиком и полностью идет от человека, с которым он работает. Это означает, что терапевт должен четко отличать свою личность от личности пациента. На результат терапевтического процесса очень сильно влияет то, с чем терапевт работает: с неким расширением своей личности, или с личностью, сидящей напротив него. Именно четкое представление о том что есть "ты" и что есть "я", является стимулом терапевтического процесса и приводит к встрече двух личностей, а это и есть цель терапии.
Предполагается, что в это время еще только начинается вовлечение личности клиента в процесс становления. Реальная терапия — исследование, и терапевт — также часть процесса, он не остается вне терапевтического преобразования. Легко заметить, что в результате каждого соприкосновения с другой личностью мы слегка (или сильно) меняемся. Если с нами этого не происходит, то мы чувствуем, что переходим в категорию непогрешимых судей3.
3.У Бендлера однажды даже отросла мантия
То, что представлено в этой книге, является моделью постоянного процесса, восполняющего утраченные части в общении и приводящего к тому, что намерения людей в процессе общения и то, что в действительности из этого получается, постепенно начинают совпадать. Наш метод — это создание новых возможностей, а не уничтожение старых. Многие терапевтических модели, построенные ранее, основаны на представлении об идеальной личности, и поэтому представляют собой подгонку реальной личности под некую «форму».
К сожалению, похоже на то, что нет никакой универсальной модели человеческого существа, что каждая личность имеет свою собственную модель, свой собственный идеал. Мы рады этому и стремимся к развитию именно этой уникальности. Это согласуется и с биологической неповторимостью каждого человека.
Хочется подчеркнуть, что предлагаемая в этой книге модель семейной терапии сконструирована специально для создания жизненного опыта. Мы верим, что много времени и усилий тратится впустую на создание моделей, которыми люди в дальнейшем подменяют реальный жизненный опыт. Семьи — те люди, которые обращаются за помощью — помещаются в рамки определенных категорий, содержащихся в моделях, а ведь их надо просто выслушать, ощутить их проблемы и побудить их к созиданию. Наша модель — это путь, который поможет вам более полно участвовать в изменениях, происходящих с вами и с вашей семьей в процессе развития, осознания жизненного опыта, в семейных радостях и печалях. В сущности, наша модель является способом помочь терапевтам настроиться на процессы развития и изменений, происходящих в семьях, с которыми оно работают, и вести себя адекватно. На этом пути вы смотрите, слушаете, чувствуете и участвуете в освоении жизненного опыта, в создании четкого и конструктивного взаимодействия и в преобразованиях, происходящих в ходе семейной терапии.
В результате нашей работы и наблюдения за поведением хорошо знакомых людей мы сделали вывод, что так называемая «цивилизованность» ограничивает проявления свободы личности. Ниже мы перечисляем то, что люди при этом утратили:
1. Свободу видеть и слышать то, что происходит сейчас (вместо этого мы удаляемся в то, что должно быть, может быть, было или будет).
2. Свободу чувствовать то, что ощущается сейчас (вместо этого мы ощущаем то, что должно ощущаться, может ощущаться или будет ощущаться).
3. Свободу чувствовать то, что есть сейчас (вместо этого мы чувствуем то, что должно быть, может быть, было или будет).
4. Свободу достичь того, что именно вы хотите, не дожидаясь, пока кто-то вам это не предложит.
5. Свободу идти на риск в ваших собственных интересах, не дожидаясь того, пока ситуация измениться, и вы сможете получить то, что хотели.
Учитывая сказанное выше, заметим, что человек только тогда становиться по-настоящему свободным, когда он может сказать то, что он думает, слышит, видит здесь и сейчас; когда он может достичь именно того, что он хочет сейчас; когда он прямо сейчас может пойти на риск в своих собственных интересах; когда он может общаться и эффективно осуществлять обратную связь.
Только тогда он становится человеком, который непосредственно контролирует свою внутреннюю жизнь и жизнь за границами своей личности.
Данная книга — это наша попытка сделать «несвободных» людей свободными.
Часть первая
Примеры эффективной семейной терапии
Далее мы изложим наш взгляд на обширную и волнующую деятельность в сфере семейной терапии. В той мере, в какой это касается любой сложной области человеческого поведения, способность терапевтов проводить семейную терапию — это нечто большее, нежели просто способность понимать других людей и общаться с ними. Проводя семейную терапию, терапевт делает все это, но делает весьма специфически. Цель этой книги — объяснить читателю те модели общения, к которым мы пришли в ходе наших занятий семейной терапией, и связать воедино теорию и практику семейной терапии. Специально, тщательно отбирая модели поведения, применяемые в семейной терапии, мы хотим достичь нескольких вещей:
во-первых, заставляя самих себя осознавать и фиксировать примеры, модели нашего собственного поведения или проведения при семейной терапии, мы систематизируем свою работу и будем оказывать более эффективную помощь;
и, во вторых, мы будем способны эффективно передавать наш опыт другим психологам, занимающимся семейной терапией , так что' по мере передачи нашего опыта и знаний диалог между нами и другими терапевтами будет все более эффективным и насыщенным.
Мы попытаемся достичь этих целей, создавая упрощенные модели или схемы нашего поведения при проведении при семейной терапии. Под упрощенной моделью мы подразумеваем просто учебник, который может быть использован любым человеком, желающим эффективно работать в качестве семейного терапевта. Этот учебник для проведения семейной терапии будет простым, если в нем будут представлены модели поведения, необходимые терапевту для эффективной и творческой работы в стиле «шаг за шагом», который позволяет терапевту одновременно использовать и учиться использовать представленные модели поведения. Как нам представляется, представленные модели не могут быть истинными или ложными, точными или не точными, но скорее их следует подразделить на полезные, эффективные или бесполезные, неэффективные для тех целей, для которых они предназначены. Поскольку цель модели, которую мы здесь создаем, — помочь каждому из вас стать более эффективно действующим терапевтом, мы представляем ее вам и предлагаем рассматривать ее как пример поведения, которое мы здесь идентифицируем, и использовать его в вашей работе семейного терапевта.
Первая наша цель — найти некий опыт, некие знания, которые известны любому терапевту. Если нам удастся это сделать, то дальше мы будем двигаться совместно. Если мы осуществим это, то у нас будет хорошая отправная точка, отталкиваясь от которой можно построить модель так, что она будет полезной для всех нас. В такой сложной области, как семейная терапия, очень много точек, с которых возможно стартовать, так что на лицо проблема выбора. Тем не менее, мы решили начать с примеров вербального общения: когда терапевт и члены семьи общаются друг с другом с помощью слов. Это вовсе не означает, что слова более важны, или что они обладают неким приоритетом над другими формами общения, например, такими как движения тела, тон голоса и т. д., но просто это та самая отправная точка, то знание, которое нам всем доступно и откуда мы начнем.
Для того, чтобы помочь каждому из вас по мере прочтения этой книги, связать текст с вашими реальными чувствами, взглядами, звуками, запахами, вкусами, с возбуждением и наслаждением от работы с конкретной семьей, мы приступим к делу, представляя отрывки из стенограмм для иллюстрации определенных примеров нашего опыта. Эти отрывки мы считаем наиболее яркими. И, наконец, перед тем как начать, нам хотелось бы напомнить вам о том, что вы должны идентифицировать эти примеры из стенограмм в первой части книги; эта часть собственно и предназначена для того, чтобы дать вам некоторую практику в распознавании таких примеров. Как только мы дадим определение примеру, мы больше не будем останавливаться на нем, если он еще раз встречается нам; но продолжим давать определения другим случаям. Во второй части эти примеры распределены по естественным группам, которые помогут вам систематизировать свой опыт в проведении семейной терапии.
А сейчас мы предлагаем вам расслабиться, устроиться поудобнее и применить все ваши познания и мастерство для того, чтобы связать наши слова со своим собственным опытом.
ПРИМЕРЫ: ПЕРВЫЙ УРОВЕНЬ
Есть несколько важных вещей, о которых не должен забывать эффективно действующий семейный терапевт, когда идет на встречу с семьей.
Первое — это то, что сам факт, что семья обратилась к семейному терапевту, — это прямое указание на то, что они надеются измениться к лучшему. Основываясь на собственном опыте, мы можем сказать, что это является реальностью даже в том случае, когда члены семьи не осознают этого. В самом деле, даже в экстремальном случае судебного разбирательства семья предпочитает обратиться к терапевту, а не к судье. И ее присутствие в кабинете у терапевта — это прямое указание на то, что они надеются сохранить семью и в глубине души верят, что смогут измениться.
Второе, как мы полагаем, — это то, что на каком-то уровне члены семьи понимают, что для того, чтобы измениться, им нужна помощь. На основе своего опыта, мы также пришли к выводу, что такая семья может измениться, и наша задача — помочь им реализовать эту возможность. Следовательно, одна из наших главных целей — помочь членам семьи обнаружить и воспринять внутри семейной системы возможности, необходимые для таких изменений, хотя в данный их невозможно обнаружить и воспринять. Терапевт будет работать с семьей, развивая молчаливое доверие и внутреннюю уверенность как первый и необходимый шаг к изменениям. Без доверия нельзя пойти на какой-либо шаг, и никаких реальных изменений не произойдет.
Третье: когда семья общается с каким-то определенным терапевтом, она воспринимает его личность, как проводника, лидера, который поведет ее к изменениям. Такой терапевт служит для семьи моделью. Скажем более конкретно: такой терапевт предлагает модель открытости, свободы выбора уместных возможностей, относящихся к делу в данное время и в данном месте. Для этого необходимо, чтобы терапевт хорошо осознавал и контролировал процессы, происходящие в нем самом, а также требования и нужды семьи4. Эта модель работает не только на уровне сознания, но также и на подсознательном уровне, то есть определенные сигналы передаются позой терапевта, тоном голоса и т. д., и это служит моделью для членов семьи.
4. Опытные терапевты обычно полагаются при проведении терапии на свои естественные реакции, на бессознательное. Тем не менее, они могут обнаружить, что эта книга, как это ни странно, полезна и для них.
Прежде всего, мы оценим начало терапевтического занятия по семейной терапии. Терапевт представляется и запоминает имена членов семьи. Сейчас мы представим вам пример терапевтического занятия, который служит иллюстрацией того, как достичь желаемого результата. Мы хотим подчеркнуть, что нижеследующая стенограмма весьма фрагментарна. Выделенная часть, относящаяся к Дейву, является лишь частью общей стенограммы. Терапевт в общении с другим членами семьи использует те же самые примеры общения и уделяет им столько же внимания и времени. Для того, чтобы представить эти приемы в должном виде мы опускаем часть стенограммы.
Терапевт: Очень рад нашей сегодняшней встрече. И мне очень хотелось бы знать, что именно каждый из вас надеется изменить, придя сюда для совместной со мной работы. Я не знаю, был ли процесс, через который вы прошли, перед тем, как прийти сюда, трудным или простым для вас, но я знаю, что ваш приход сюда — это первый шаг навстречу тем изменениям, которых вы так хотите (пауза). Дейв (адресуясь к главе семьи), хотелось бы знать, не можете ли вы пролить немного света на свои надежды относительно вас самих и относительно вашей семьи. Не могли ли бы вы сказать мне, что вы хотите изменить своим приходом сюда.
Дейв: Хорошо… Я чувствую, что мы больше не можем удерживать, сохранять себя как семью… похоже, что что-то теряется, упускается… я не совсем точно уверен в своих ощущениях. Я не могу ни избежать этого, ни контролировать это.
Терапевт: Хорошо, Дейв. Не могли бы вы указать мне нечто, что утрачивается для вас, проходит мимо?
В этой короткой стенограмме есть несколько ярко выраженных важных примеров. Первое: терапевт предлагает или допускает, что:
1. Есть определенные вещи, которые семья желала бы изменить ("хотелось бы знать, что именно каждый из вас надеется изменить…", "те изменения, которых вы так хотите…", "пролить немного света на ваши надежды…", "что, по вашему мнению, должно конкретно измениться…").
2. Семья прошла через определенный процесс перед тем, как решилась пойди к терапевту или обратиться к терапии ("…был ли процесс, через который вы прошли, чтобы прийти сюда, трудным или простым для вас…").
3. Процесс изменений уже начался ("…ваш приход сюда — это первый шаг на встречу тем изменениям, которые вы так хотите…").
Заметьте, что терапевт не спрашивал членов семьи, есть ли у них надежда на возможные изменения, есть ли у них способности к изменениям; он предполагает, что они есть, и он не абстрактно спрашивает, что они хотят изменить, он спрашивает, каких конкретно изменений они хотят. Следовательно, он фокусирует внимание на том, какие именно у семьи надежды, каких изменений она желает, а не на том, существуют ли вообще эти изменения и надежды. Терапевт очень последователен в использовании определенных лингвистических форм; конкретно — он использует языковые предложения как инструмент языкового введения семьи в терапию. Другими словами, вместо использования языковых форм из колонки А, он использует их из колонки Б:
Путем умелого использования языковых предположений терапевт может помочь семье сосредоточиться на тех целях, которые наиболее важны для достижения того, что они хотят получить от терапевтического семинара.
Из своего терапевтического опыта мы поняли, что очень важно, чтобы семейный терапевт поддерживал контакт с каждым членом семьи индивидуально. Терапевту следует быть очень осторожным, и ни в коей мере не предполагать, что кто-то один из членов семьи может быть выразителем интересов остальных членов семьи. Терапевт заключает серию договоров с каждым членом семьи, в результате которых произойдут изменения. Таким подходом терапевт четко признает целостность и независимость каждого члена семьи. Основу искусства семейной терапии составляет способность терапевта объединять независимые, растущие надежды и желания каждого в отдельности члена семьи с целостностью их семейной системы. Анализируя совместно с членами семьи те изменения, к которым они стремятся, терапевт проводит мастерское использование языковых предположений. Конкретные языковые предположения, используемые терапевтом, будут эффективными только в той степени, в которой они соответствуют растущим потребностям семьи.
Второй важный пример, иллюстрируемый стенограммой, это очень деликатный способ, с помощью которого терапевт начинает собирать информацию. Есть несколько примеров, которые терапевт использует в стенограмме. Он начинает с заявления о самом себе («Очень рад…»). Далее он использует серию вопросов, которые не являются вопросами в обычном смысле этого слова. Например, заметьте:
«Мне очень хотелось бы знать, что каждый из вас…» «Я не знаю, был ли процесс, легким или трудным…» «Дейв, хотелось бы знать, не можете ли вы пролить немного света….»
Данные лингвистические формы, используемые внутри предложения, называются «вставленными вопросами». Когда вопросы так вставлены в предложение, как это сделано в приведенном примере, они не требуют ответа, поскольку они начинают введение некоторых спорных вопросов в фокус внимания слушателей — в данном случае это вопросы относительно того, каковы надежды каждого члена семьи, каковы желаемые изменения и с чем они связаны. В дополнение к сказанному, такой способ постановки вопросов дает возможность каждому слушателю ответить так, как он считает нужным. Другими словами, это дает члену семьи максимальную свободу выбора в том, как и когда он будет отвечать. Это кажется нам особенно важным на начальной стадии семейной терапии, когда терапевт собирает информацию. И последнее: после того как терапевт задает несколько таких «скрытых» вопросов, он делает паузу для того, чтобы каждый член семьи получил время для выбора ответа на вопрос, если он решил отвечать.
Один из возможных вариантов действия, который остается у терапевта после того как он не получил вербального ответа на свой «скрытый» вопрос, — это возможность выбрать одного из членов семьи и, узнав его имя, попросить ответить. Снова отметьте, что даже после идентификации члена семьи, терапевт очень деликатен в своих вопросах, используя в первую очередь «скрытые» вопросы («Я хочу знать, не могли бы вы…»). Более того, терапевт использует другой важный лингвистический шаблон по мере того, как он все более явно пытается собрать информацию — вежливые команды (разговорные постулаты). Терапевт хочет, чтобы Дейв (отец/муж) ответил на «скрытый» вопрос, который был ему задан. Но, тем не менее, терапевт вместо того, чтобы дать прямо команду, например: «Дейв, скажите мне конкретно, что вы…», задает Дейву вопрос в следующей форме: «Не могли бы вы сказать мне конкретно, что вы…»
Позднее, после ответа Дейва, терапевт снова использует ту же самую форму вопроса — вежливую команду (разговорный постулат): «Дейв, не могли бы вы рассказать мне о том, что теряется для вас, упускается?»
Для этого примера важным является следующее, — хотя то, о чем говорит терапевт, имеет форму такого вопроса, на который вполне можно ответить односложно, оно также имеет силу команды. Рассмотрим обычный каждодневный пример: вы и ваш друг находитесь в одной комнате; звонит телефон, ваш друг смотрит на вас и говорит: «Ты не мог бы взять трубку?»5. Это предложение имеет форму простого вопроса, который требует ответа только «да» или «нет», тем не менее типичный для вас ответ в данном случае это — снять трубку. Другими словами, вы будете отвечать на этот вопрос так, как если бы ваш друг дал вам прямое указание: «Возьми трубку!»
Использование подобных форм вопроса «да»/«нет» в приведенных выше случаях — это вежливая форма прямых указаний. И снова, умело используя этот шаблон, терапевт оставляет члену семьи максимальную свободу для ответа.
5 Мы не будем вдаваться во все лингвистические подробности и тонкости данного примера
Теперь мы вернемся к стенограмме.
Терапевт: «Хорошо, Дейв, не могли бы вы рассказать о том, что теряется для вас, проходит мимо?»
Дейв: «Я хочу нечто для себя, и я действительно ощущаю, что моя семья тоже в чем-то нуждается».
Терапевт: «Не могли бы вы сказать мне, что из себя представляет это «нечто», что это такое?»
Терапевт начал решать задачу: понять, как хочет измениться Дейв. Он повторяет этот вопрос каждому члену семьи. Для того чтобы эффективно проводить семейную терапию, терапевту необходимо одновременно понять две вещи: какие внутренние ресурсы осознает и использует семья в данный момент, и к какому состоянию семейной системы они стремятся, ради чего они согласны работать. Каждый вербальный и невербальный обмен, контакт с членами семьи дает терапевту информацию, необходимую для понимания текущего состояния семейной системы, и в то же самое время он дает членам семьи возможность учиться. Посредством плодотворного общения терапевт с самого начала помогает членам семьи выработать цель, которая может быть достигнута в процессе изменений — желаемое состояние. В данном конкретном случае терапевт спрашивает главу семьи — мужчину, чего он хочет для себя и для своей семьи. Дейв пытается ответить, он говорит: «…некоторые вещи упускаются», «.. .хочу чего-то для себя…», «.. .необходимы некоторые вещи, тоже…». Ухо терапевта должно быть очень чутким, оно должно сразу улавливать те части вербального послания, которые не несут на себя отпечаток специфической части жизненного опыта говорящего. Если терапевт не желает сделать вид, что он понял о чем идет речь в общих фразах отвечающего, то он может уточнить. То есть, вместо того, чтобы считать, что его понимание общих фраз, сказанных членом семьи, совпадает с тем смыслом, который говоривший вкладывает в эти слова, терапевт может потратить время и энергию для того, чтобы более точно определить, что именно хотел сказать член семьи, с которым он работает. Терапевт может достичь этого приятным и искреннем образом, спрашивая говорившего о том, что конкретно он имел в виду, говоря вышеприведенные общие фразы.
Для нас также важно подчеркнуть, что в то время, когда терапевт использует лингвистические шаблоны, вставленные вопросы и вежливые команды (разговорные постулаты), чтобы получить информацию и установить индивидуальные контакты с членами семьи, он также предлагает некую информацию. Терапевт одновременно дает свое понимание тех посланий, полученных от членов семьи, например, если он задает вопрос в таком виде: «На какие конкретно изменения вы надеетесь для самого себя?», то он неуловимо и тонко представляет свою интерпретацию того, что означает для него присутствие семьи у терапевта: а именно, что их задача, их цель — измениться. Такой процесс подачи и получении информации является шаблоном общения и собственно общением одновременно
В каждом ответе Дейва терапевт может идентифицировать лингвистическую форму, которая не позволяет терапевту определить некоторую часть опыта Дейва: «некая вещь», «нечто», «что-то». Это общий пример: люди, обращающиеся к терапевту за помощью, часто не знают в точности, что же именно они хотят и на что надеются. И наша задача, в частности, помочь им определиться. Это отражается и в словах, которые они используют при общении с другими людьми. Когда в части предложения мы можем различить индивидуально специфическую часть опыта слушателя, мы говорим, что эта часть обладает специфическим индексом. Когда в предложении мы не можем различить такую характерную для слушателя деталь, мы говорим, что специфического индекса нет. Каждый раз, когда Дейв отвечает, его предложение включает часть, в которой невозможно вычленить часть жизненного опыта терапевта (нет специфического «индекса ссылки»). Это сигнал для терапевта — он может спросить говорящего, что именно он имеет ввиду:
«Не можете ли вы сказать мне одну вещь…» «Не можете ли вы сказать мне, что представляют из себя эти проходящие мимо вещи…»
Здесь терапевт последовательно помогает Дейву понять, выразить то, к чему он стремиться, чего он хочет. В то же самое время терапевт знакомит членов семьи с эффективными способами общения. Когда терапевт слышит что-то, что он не может связать со своим жизненным опытом, то вместо скользкого и малоэффективного общения, претензий на то, что он действительно понимает, о чем говорит Дейв или то, что он может читать мысли Дейва, он просто идентифицирует ту часть предложения, которую он не может понять, и спрашивает о ней. Любые предположения должны быть оплачены. Терапевт, требуя ясного и правдивого общения, посылает семье послание, что он серьезно воспринимает, как свою способность понять, что им надо, так и их способность общаться, и что он заинтересован в действительном понимании того, что они хотят.
Терапевт: «Не могли бы вы сказать, что собой представляет это «нечто»?»
Дейв: «Ну, я не знаю… Я думаю, я теряю контакт…»
Терапевт: «Теряете контакт с чем?»
Дейв: «Я не знаю, я не уверен».
Терапевт: «Дейв, чего вы конкретно не знаете и в чем вы не уверенны?»
Дейв: «Ну, больше всего я не уверен в том, что я хочу для себя и для своей семьи. Я слегка напуган, испугался».
Терапевт: «…испугались чего?»
Терапевт продолжает помогать Дейву понять, что конкретно он хочет для себя и для своей семьи. Одна из самых важных вещей, примеров, о которых мы осведомлены, это способность терапевта почувствовать, ощутить, что именно утрачивается в семейной системе. Эта способность различать, что именно утрачивается при функционировании семейной системы, часто является ключевым моментом, позволяющем помочь семье, и применяется на самых разных уровнях. Например, мы поручились за то, что каждый член семьи волен спросить или высказать то, что хочет. Если хотя бы один член семьи лишается этой свободу, тогда мы работаем, чтобы вернуть ему эту возможность. Этот пример того, как что-то важное утрачивается на высоком уровне копирования. В процессе идентификации утраченных частей жизненного опыта вы помогаете своим клиентам вернуть их или восполнить утраченные части опыта, знаний — восполнить до целостного состояния — и это одно из наиболее сильных воздействий, которое мы, терапевты, можем оказывать на пациента. Собственно сам процесс приведения вещей и представлений в целостное состояние, как на вербальном, так и на невербальном уровне, оказывает глубокое физическое и психическое воздействие на личность.
На вербальном уровне Дейв произносит несколько предложений, в каждом из которых есть некоторые пропущенные части. И каждый раз терапевт реагирует на это, сначала определяя, что это «нечто» было пропущено, а затем прямо об этом спрашивая. Например, Дейв говорит: «Я потерял контакт». По мере того, как терапевт вслушивается в это предложение, он пытается почувствовать его. Он слушает, как Дейв описывает свои ощущения с помощью слов «потерял контакт». В дополнение к этому он слышит, как Дейв говорит, что это именно он (Дейв) потерял контакт. Другими словами, терапевт понимает, что описательные слова «потерял контакт» — это выражение того, что некто потерял контакт с чем-то или с кем-то, и что это «что-то» или «кто-то» не названы. Они выпали, пропущены или, говоря лингвистическим языком, они вычеркнуты. Мы можем представить это следующим образом: когда терапевт или любой, для кого английский язык родной, слыщит кого-либо, употребляющего слова «потерял контакт», он знает, что это описание процесса, который происходит между личностью, вещью, которая осуществляет контакт, и личностью, вещью, с которой этот контакт осуществляется:
Потеря контакта
1. Личность вещь которая осуществляет контакт или утрачивает его;
2. Личность вещь с которой контакт осуществляется или теряется.
Поразительно в данном случае то, что даже когда предложение, которое слушатель (в данном случае терапевт) слышит, не содержит ту или другую упомянутую часть, то он (слушатель) благодаря своей лингвистической интуиции знает, что обе части содержаться в предложении.
Одно из искушений для терапевта — это принять за истину свое собственное понимание и восприятие того, что именно было потерянно, и, следовательно, упустить возможность узнать, что было потеряно с точки зрения члена семьи.
Поскольку терапевт может использовать свою собственную лингвистическую интуицию для определения того, «пропущено ли что-либо» и «что пропущено», он может слушать и систематически уточнять, спрашивая о том, что включено в предложение, но о чем не говорится вслух. Если привести выдержки из стенограммы, то вот что мы получим:
Дейв: Я не знаю Я не уверен. Я немного напуган
Пропущенная часть
не знаю, что не уверен в том, что напуган тем, что
Терапевт: Что вы не знаете?
Не уверены в чем?
Чем именно вы напуганы?
Внимательно слушая и используя интуицию в языковом общении, терапевт может систематически помогать Дейву осознавать, что он упускает.
Терапевт: «Чем именно вы напуганы?»
Дейв: «Ну, я знаю, что Мари (мать/жена) зависит от меня».
Терапевт: «Откуда вы знаете, что Мари зависит от вас, Дейв?»
Дейв: «Я знаю ее очень хорошо, я просто чувствую это».
Терапевт: «Да, я понимаю, что вы очень хорошо ее знаете, и я пытаюсь понять то, как вы общаетесь с ней. Можете ли вы сказать мне, как конкретно вы ощутили прямо сейчас, что она зависит от вас?»
Дейв: «Хорошо, посмотрите внимательно, как она смотрит на меня — именно так я и узнаю, что она зависит от меня».
Слова имеют определенное значение. Нам необходимо понять, что человек, который употребляет эти слова, вкладывает в них совершенно определенное значение, и нет никакой гарантии, что другой человек придает этим словам в точности то же значение, что и говорящий. Поэтому не лишним будет проверить6.
6 Это зачастую невозможно, но сама процедура выяснения (пусть и формально бесплодная) оказывает терапевтическое действие
Когда каждый из нас использует свою языковую систему для описания своего жизненного опыта, мы выбираем определенные слова, чтобы донести то, что мы хотим сказать, до слушателя. Например, мы используем существительные для описания определенных частей нашего жизненного опыта. Как мы уже отмечали, когда мы используем существительные, которые не «ссылаются» на определенную часть жизненного опыта слушателя, то нам не удается общаться с ним вплотную. Сходным образом, когда мы (бессознательно) выбираем слова для описания происходивших процессов или наших взаимоотношений, то оказываемся перед выбором: чем конкретнее мы будем, тем, соответственно, яснее будут наши взаимоотношения. Например, если я выбираю слово «поцелуй» для описания моего опыта, переживания, то тем самым я передаю больше информации, чем если бы я употребил слово «прикосновение», хотя оба слова являются довольно точным описанием моего опыта.
«Я поцеловал Юдит» резко отличается от «я прикоснулся к Юдит». Слово «поцеловать» содержит в себе все значения слова «коснулся», но с добавлением того, что я коснулся Юдит своими губами. Другими словами, поцеловать — значит коснуться губами. Следовательно, мы можем сказать, что слово «поцеловать» более конкретно, чем слово «коснуться», оно дает слушателю больше информации об описываемом процессе. Слово «поцеловать», конечно, можно уточнить, если сказать, где именно губы коснулись целуемого человека. Этот процесс мы называем процессом уточнения слова.
По мере того, как терапевт решает, как помочь семье понять, отчего они страдают, он предлагает семье модель более четкого, ясного общения. При вербальном общении он может выбирать слова, которые семья использует для описания своего жизненного опыта, требуя, чтобы они конкретизировали описания этих процессов до тех пор, пока он не почувствует и не поймет, что именно они вкладывают в эти описания. Снова рассмотрим отрывок стенограммы:
Дейв: Я знаю, что Мари… Я просто чувствую это?
Терапевт: Откуда вы это знаете? Каким образом вы это чувствуете?
Систематически настаивая на уточнении, позволяющем понять послания членов семьи, каждого в отдельности, терапевт одновременно представляет собой пример ясного общения, равно как и учит членов семьи точным и ясным способам общения7.
7. Это предложение само по себе — пример встроенного внушения
Терапевт: «Дейв, что вы осознаете, ощущаете прямо сейчас?»
Дейв: «Я чувствую некоторую натянутость… желудок слегка екает; вы знаете… когда Мари смотрит на меня так, я ощущаю некоторую веселость».
Терапевт: «Каким образом (какую именно веселость)?»
Дейв: «Вы знаете, есть в этом некоторая неловкость… зависимость заставляет меня ощущать некоторую неловкость».
Терапевт: «Ас чем связано это ощущение некоторой неловкости? Что является его причиной?»
Дейв: «Знаете, зависимость заставляет меня ощущать некоторую неловкость…»
Терапевт: «А кто именно должен зависеть от вас, чтобы вы ощутили эту неловкость?»
Человеческая речь — это один из способов взаимопонимания говорящего и того, к кому обращена речь. Понимание того, как это отражается в человеческой речи — очень важный инструмент в деятельности терапевта. Следовательно, мы в деталях рассмотрим, как эта концепция отражена в данной стенограмме.
В этой части стенограммы есть несколько очень важных примеров. Прежде всего, Дейв начал использовать столь важный лингвистический шаблон, как номинализация. Номинализация — это название лингвистического процесса, в ходе которого люди выражают активные, деятельные части своего жизненного опыта в словах, обычно используемых для выражения более статичных, спокойных частей жизненного опыта. Существительные обычно используются для представления более инертных частей жизненного опыта (застывших частей) — кресло, стол, зеркало и т. д., в то время как глаголы используются для обозначения более динамичных частей — бегу, прыгаю, наблюдаю и т. д. Тем не менее, посредством лингвистического процесса номинализации мы выражаем активные части нашего опыта, ощущений, впечатлений в статистическом виде (статическим способом). Например в следующих двух предложениях оба выделенных слова выполняют функцию существительных и являются ими: «Я вижу кошек». «Я вижу фрустрацию (расстройство, крушение)». Слово «кошки» служит для выделения из всего жизненного опыта индивида определенного типа животных, в то время как слово «фрустрация» представляет нечто совершенно отличное от вышеупомянутых «кошек». «Фрустрация» (крушение, срыв) ассоциируется с глаголом «срывать», «расстраивать», «фрустрировать», который выглядит и звучит очень похоже и имеет тоже самое значение. Глагол «срывать», «расстраивать» обозначает процесс, посредством которого кто-то/что-то расстраивает кого-то. Используя способ визуального выражения, который мы разработали ранее, обсуждая лингвистический процесс удаления (стирания, вычеркивания), мы получаем: фрустрировать (что-то, кто-то фрустрирует, некто подвергается фрустрации). Итак, когда терапевт или любой англоязычный человек слышит предложение: «Я вижу фрустрацию», он может, используя свою интуицию, обнаружить, что в этом предложении есть скрытый смысл. Посмотрим на конкретный пример:
«Я вижу фрустрацию — Я вижу, как кто-то /что-то делает нечто, что приводит к… и т.д.»
В данном лингвистическом процессе существительное используется для глагольного описания (процесс номинализации), и в ходе этого исчезает часть информации, которая изначально была заложена в глагольное описание.
В рассматриваемой части стенограммы Дейв использует две номинализации: смущение (замешательство) и зависимость. По мере того, как терапевт продолжает пытаться понять данную семейную систему и желания ее членов, он учитывает эти номинализации. В процессе номинализации, как правило, теряется столько материала, ассоциирующегося с глаголом, изображающим процесс, что терапевт не может полностью понять, что хочет сказать Дейв. Следовательно, происходит дополнительный обмен информацией:
Дейв: Замешательство. Зависимость делает меня…
Терапевт: Что приводит вас в замешательство. Чья зависимость от вас делает вас.
Отметьте, что терапевт весьма систематичен в своих вопросах; он определяет все номинализации и:
а) переводит имя существительное обратно в глагольную форму: «смущение — смущать, смущаться; зависимость — зависеть»;
б) предполагает, что Дейв — это одна из исчезнувших в процессе номинализации частей; «смущение — в связи с ….вы испытываете смущение?»; «зависимость — чья зависимость делает вас…»;
в) постоянно спрашивает, интересуется теми частями номинализации, которые исчезли: «смущение — в связи с чем вы испытываете смущение?»; «зависимость — чья зависимость от вас делает вас таким?» и т. д.
Есть две вещи, которые, как мы обнаружили, очень полезны для рассмотрения и нахождения, распознавания номинализации в процессе общения членов семьи в ходе семейной терапии. Во-первых, люди неспособны справиться с ситуацией, когда они представляют процессы (своего жизненного опыта) как события статичные и фиксированные; они теряют большую часть информации о частях, определяющих этот процесс, и из-за этого теряют возможность действовать, влиять и изменять этот процесс для достижения желаемого результата. Когда люди понимают, как они очутились в таком положении, это помогает им осознать, что надо сделать в первую очередь, чтобы постепенно достичь желаемого результата. Если, тем не менее, то, чего они желают достичь, представлено как статичное событие, причем с большими пробелами, то надежды на изменение ситуации почти нет. Они, если говорить буквально, являются жертвами собственного представления. А когда осуществляется процесс обращения номинализаций в процесс представлений и каждая часть этого процесса восстанавливается и опознается, то появляется возможность овладеть ситуацией. Дейв чувствует смущение, потому что не знает, что ему делать, когда Мари смотрит на него «определенным образом». Понимание конкретного процесса, посредством которого создается это «ощущение некоторой неловкости» — это важный первый шаг на пути к изменению такой ситуации.
Во-вторых, когда члены семьи обращается к нам за помощью, они обычно соглашаются с тем, что существует процесс номинализаций и что они осуществляют номинализацию таких вещей, как любовь, сердечность, поддержка, уважение и т. д. Тем не менее, если терапевт не насторожен, не связывает эти слова с жизненным опытом, заполняя пропущенные части и делая это с каждым членом семьи, надежда на то, что каждый будет удовлетворен результатом терапии, весьма незначительна. Другими словами, каждый член семьи обладает своим собственным жизненным опытом в сфере любви, вспыльчивости, раздражения и т. д., и эти слова у каждого связаны с разными представлениями и имеют для каждого свое значение. То, что один воспринимает как раздражение, другой будет воспринимать как подавление. Путем систематического увязывания слов с конкретным жизненным опытом каждого члена семьи, терапевт может определить суммарный жизненный опыт семьи или совокупность жизненного опыта членов семьи, который может быть воспринят всеми членами семьи по мере осуществления как их индивидуальных, так и общих желаний и надежд. Посредством деноминализации терапевт определяет тот жизненный опыт, который будет приемлем для семьи как единого целого, и над созданием которого он будет работать совместно с семьей. Такой жизненный опыт — то желаемое состояние семейной системы, к которому она стремится. Это позволяет терапевту сравнить, нынешние семейные ресурсы с тем, что необходимо создать для достижения желаемого состояния (в результате процесса деноминализации). В результате этого процесса терапевт и члены семьи начинают действовать в определенном направлении, чтобы получить непосредственный опыт проведения семейной терапии.
Неоднократно бывало так, что, используя вербальную методику деноминализации, член семьи начинал с одной номинализации и в процессе ее увязки с конкретным жизненным опытом мог заместить ее другой номинализацией как одной из опущенных частей. Например:
Дейв: «Вы знаете, есть некоторое смущение…» Терапевт: «В связи с чем вы испытываете смущение, Дейв?»
Дейв: «Зависимость заставляет меня чувствовать смущение…»
Отметьте, что здесь произошло: Дейв использует номинализацию — «смущение», которая каким-то образом связана с той частью жизненного опыта Дейва, которую он хотел бы изменить. Терапевт предпринимает вербальную деноминализацию. Дейв реагирует на это, восполняя одну из исчезнувших частей: тем не менее, та исчезнувшая часть, которую он восполняет, сама является номинализацией. Терапевт снова применяет вербальную деноминалнзацию:
Терапевт: «Чья зависимость заставляет вас чувствовать смущение?»
Такой цикл мы очень часто обнаруживаем в стенограммах семейной терапии. Путем систематического применения методики вербальной деноминализации к каждой номинализации терапевт успешно помогает семье понять, какой именно процесс они воспринимают (осознают) или пытаются осознать, и что он из себя представляет. Этот процесс циклической деноминализации позволяет как терапевту, так и членам семьи понять тот конкретный жизненный опыт, который они могут совместно создать, чтобы продолжить процесс изменения и развития.
Вторым важным примером в этой части стенограммы являются те заявления, которые делает Дейв: «Зависимость заставляет меня испытывать некоторое смущение…» Эти два предложения имеют одну и ту же форму — каждое из них содержит заявление о том, что есть нечто (зависимость) вне личности, что заставляет эту личность испытывать вполне определенные чувства. Другими словами, каждое из этих предложений содержит утверждение, что есть определенные взаимоотношения — «причина-следствие», которые человек не может контролировать. Следовательно, эти взаимоотношения буквально заставляют человека испытывать определенные ощущения.
Лингвисты выделяют определенный класс предложений, например: «Макс желает, чтобы у Сью в среду был вес триста пятьдесят семь футов», «Милдред заставляет Тома стать в субботу восьми футов росту» — как семантически неправильные (неправильной формы). То есть предложения этого класса утверждают нечто, находящееся вне наших обычных представлений о происходящем в этом мире. Конкретно эти предложения утверждают, что один человек заставляет другого испытывать определенные переживания, совершать определенные действия. Тем не менее, поскольку те ощущения, которые предложение считает необходимыми для второго человека, большинство из нас рассматривает как нечто, что человек не может контролировать на уровне сознания, то эти предложения буквально не имеют смысла. Другими словами, поскольку Сью или кто-либо другой не может контролировать, сколько она весит в определенный день недели, то не имеет никакого смысла говорить о том, что Макс заставляет ее контролировать свой вес.
Мы обнаружили, что для достижения целей семейной терапии очень полезна расшифровка этого лингвистического класса. Конкретно, любое предложение такое, как: «Она заставляет меня страдать», — относится к классу «причина-следствие» и семантически неправильно. Несколько примеров, приводимых ниже, могут помочь вам в распознавании подобных примеров в вашей практике: «Она просто сводит меня с ума», «Он делает ее больной», «Прогулка по пляжу освежает меня».
Мы согласны, что эти предложения могут быть ценными описаниями жизненного опыта человека8.
8. Поэзия чахнет в доме лингвиста: невроз — навязчивая разновидность плохой поэзии.
Работая с людьми в процессе терапии, мы определили, что также очень часто их боль и отсутствие свободы связаны с теми частями их жизненного опыта, которые они представляют в виде «причины-следствия», то есть семантически неправильным образом. Обычно это выражено в следующей форме: «Это вызывает то (является причиной для…)». «Я беспомощен». «Это конец».
Мы обнаружили, что можем помочь людям увидеть, что у них есть выбор: будет ли какой-то частный момент, чье-то действие, слово, улыбка и т.д. обязательно оказывать на них воздействие, о котором они говорят, или нет. Обычно люди, которые не имеют такого выбора, не могут контролировать свою собственную жизнь и быть ответственными за нее. Мы как терапевты узнали, что можем очень эффективно помогать клиентам овладеть этой свободой выбора, постоянно требуя от них детального описания процесса, посредством которого некто заставляет их чувствовать или ощущать то, что они ощущают. Помощь тому человеку, который оказывается несвободным в вербальном или невербальном общении с окружающими, обычно включает в себя те лингвистические шаблоны, которые мы только что представили, в особенности деноминализацию и спецификацию глаголов. Мы считаем, что этот шаблон служит весьма полезной моделью. Возвращаемся к стенограммам:
Дейв: « Знаете, зависимость заставляет меня чувствовать смущение».
Терапевт: «Подождите минутку, Дейв; дайте мне осознать, правильно ли я вас понял. Когда вы видите, что Мари смотрит на вас определенным образом, вы знаете что она зависит от вас, и вы ощущаете некоторую напряженность. Это правильно, Дейв?»
Дейв: «Да, это так; я никогда не был способен справиться с этим, как-то это сформулировать, но вы, тем не менее, знаете, что я чувствую, вы только что сказали это».
Терапевт: «Давайте зафиксируем это, Дейв (поворачиваясь к Мари). Мари, вы слышали, что Дейв только что сказал, что когда вы глядите на него таким образом, он понимает, что вы зависите от него, и я хотел бы знать…»
Дейв: (перебивая) «Да, знаешь, Мари, вот именно сейчас, когда твои глаза сужаются и ты наклоняешься вперед, я знаю, что ты несчастлива со мной, и…»
Терапевт: «Подождите, Дейв. (поворачивается снова к Мари) Мари, прямо сейчас ты несчастлива с Дейвом?»
Мари: «Нет, я пытаюсь понять, что сейчас происходит и…»
Люди в семье часто причиняют друг другу боль и приносят несчастье самим себе, предполагая, что знают мысли и чувства другого человека, вместо того, чтобы просто спросить его самого про эти мысли и чувства. Мы называем это «семантически неправильное чтение мыслей». Чтение мыслей происходит всегда, когда один человек считает, что он знает внутреннее переживание другого, хотя он никогда прямо не спрашивал и не интересовался этим. Очень часто это принимает следующую форму:
«Если ты любишь меня, то просто обязан знать это без моих слов (я могу об этом ничего не говорить, но ты обязан знать это)».
Выделим из стенограммы основное:
Дейв: «Я знаю, что Мари зависит от меня? «Я знаю, что ты несчастлива со мной»
Терапевт: «Откуда вы знаете, что Мари…»
«Откуда вы знаете, что она несчастлива с вами»
В этих двух примерах обмена предложениями мы можем выделить и шаблон «чтения мыслей», и один из способов, посредством которого терапевт может препятствовать осуществлению этого процесса, оспорить его, специально прося детально описать то, как человек (в данном случае Дейв) получает ту информацию, которая, как от говорит, у него есть. Этот процесс («чтение мыслей») — это один из наиболее трагичных способов, посредством которого люди, имеющие самые хорошие намерения, могут уничтожить в семье все хорошее и вызвать боль. Мы понимаем, что много можно узнать о внутреннем мире другого, не заставляя его описывать все в деталях словами. Один из важных способов, которому в нашей терапевтической работе мы уделяем все больше и больше внимания, — это способность определить и понять жизненный опыт, мысли и чувства другого человека через аналогичные послания, сигналы (невербальные), которые он посылает. Тон голоса, пауза, поза, движения рук и ног, темп речи — все это важные сигналы, которые каждый из нас использует в своей работе. Мы приняли для себя за правило проверять свое понимание этих посланий и сигналов, вместо того, чтобы продолжать общение с пациентом, только предполагая, что мы его понимаем. Мы обнаружили и продолжаем обнаруживать, что в периоды стресса люди склонны придумывать мысли и ощущения другого человека и поступать так, как если бы придуманное было реальным. Они не проверяют правильность своих галлюцинаций, не проверяют, совпадают ли они с реальным жизненным опытом другого человека или нет. Потому, когда начинается процесс «чтение мыслей» без всякой проверки правильности «читаемого», ясное и точное общение становится все более затруднительным, пока, наконец, не прекращается совсем, и семья оказывается в состоянии боли и растерянности. Наш опыт показал, что способность терапевта эффективно противодействовать подобному «чтению мыслей» — это одно из самых важных действий, призванных помочь семье перейти от жесткой и замкнутой системы к системе, которая свободна и представляет возможность для развития и изменения.
Другой шаблон — «сложное равенства» — очень близок к шаблону «чтения мыслей». Это то, как люди описывают свои ощущения, своей жизненный опыт:
Терапевт: Скажите мне точно, по каким признакам вы определяете, что она зависит…
Я хотел бы знать как..
Дейв: Посмотрите, как она смотрит на меня.., вот почему я знаю, что она зависит …
«Когда ты щуришься и вся подаешься вперед, я знаю, что ты несчастлива..
Здесь Дейв показал, каким образом люди оценивают то, что они воспринимают. Дейв решил, что если он видит Мари, смотрящую на него таким образом (не конкретизируя), то она зависит от него; она испытывает внутреннее состояние, обозначаемое словом «зависимость». Во втором примере Дейв решил, что когда Мари смотрит на него сощурив глаза и подавшись вперед, то это значит, что она несчастлива с ним. Общим для обоих случаем является то, что Дейв приравнял некоторую часть наблюдаемого внешнего поведения Мари с ее общим отношением к чему-либо, а затем и присоединил к этому и определенное внутреннее состояние.
Примеры «сложного равенства»
|
