|
Юнг называл свою школу мысли «аналитической психологией», но он мог бы с той же правотой назвать ее «архетипической психологией», поскольку не существует более фундаментального термина для юнгианского анализа, чем «архетип». Однако ни один другой термин не был источником столь частой путаницы в определении. Часть причины состоит в том, что Юнг определял «архетип» различными способами в разное время. Иногда он говорил об архетипах, как если бы они были образами. Иногда он более строго различал архетипы как бессознательные формы, лишенные какого-либо специфического содержания, и архетипические образы как сознательные содержания этих форм.Как Фрейд, так и Юнг признавали существование архетипов, которые Фрейд называл филогенетическими «схемами» (1918/1955), либо филогенетическими «прототипами» 11927/1961). С точки зрения философии, Фрейд и Юнг являлись неокантианскими структуралистами, которые полагали, что наследуемые категории психики при помощи образов направляют индивидуальный человеческий опыт внешней реальности типичным или схематическим путем. Фрейд (1918/ 1955) ссылается на Канта, когда говорит, что филогенетические схемы сравнимы с «философскими категориями», поскольку они «заняты «размещением» впечатлений, производных от реального опыта». Он утверждает, что эдипов комплекс является «одной из них» — очевидно, одной из многих — «наиболее известной» из схем. Он описывает обстоятельства, при которых схема может приобрести доминирующее влияние на внешнюю реальность: Если какие-либо переживания не вмещаются в наследуемую схему, они перестраиваются воображением — процесс, который может быть очень успешно прослежен в деталях. Это именно те самые случаи, рассчитанные на то, чтобы привести нас к выводу о независимом существовании схем. Часто мы можем видеть, как схема торжествует над опытом индивида.(с. 119).Юнг (CW10) прямо говорит, что архетипы «подобны кантианским категориям» (с. 10). Согласно его утверждению (1976/ 1977), эдипов комплекс «был первым архетипом, который открыл Фрейд, первым и единственным». И, по мнению Юнга, Фрейд сам полагал, что эдипов комплекс «был архетипом», поскольку, на самом деле, «существует много таких архетипов» (с. 288—289). Юнг (CW и) заявлял, что архетипы являются «категориями, аналогичными логическим категориям, которые присутствуют в базисных постулатах относительно ре¬альности всегда и везде», кроме того, что они являются «категориями воображения (с. 517-518).Многие не юнгианцы ошибочно полагают, что Юнг подразумевал под архетипами врожденные идеи. Юнг недвусмысленно отделял себя от подобной точки зрения. Архетипы являются чисто формальными, категориальными, понятийными потенциальностями, которые должны быть актуализированы в опыте. Согласно Юнгу (CW 15), они являются лишь «врожденными возможностями идей». Эти наследуемые возможности «придают конечную форму содержанию, которое было уже приобретено» в индивидуальном опыте. Они не обуславливают содержание опыта, но заключают его в установленную форму, «в пределах некоторых категорий» (с. 81). Архетипы — это коллективное наследование общих, абстрактных форм, которые структурируют личностное приобретение частного, конкретного содержания. «Необходимо еще раз указать на то, что архетипы определены не в отношении их содержания, а только в отношении их формы, да и то лишь в очень ограниченных пределах» — говорил Юнг (CW 9.i). Некий архетип «определен по своему содержанию, только если он стал осознанным и, следовательно, наполнился материалом сознательного опыта» (с. 79). Под содержанием Юнг подразумевал образы. Архетипы, как формы, суть просто возможности образов. То, что переживается сознательно — и затем превращается в образы — бессознательно направляется архетипами. Содержание или образ имеют архетипическую, или типическую, форму. Юнг (CW 18) говорит, что архетипы проявляются как «образы и одновременно как эмоции». Именно эта эмоциональность архетипических образов обеспечивает их динамическое действие. Поэтому ошибочно рассматривать архетип «как если бы он был просто именем, словом или понятием», так как, когда он проявляется в качестве архетипического образа, он имеет не только формальный, но также и эмоциональный аспект (с. 257).Прояснить различие между архетипами и архетипическими образами можно на следующем примере. Если Герман Мелзилл не смог бы приобрести какой-либо прямой или косвенный опыт кита, он никогда бы не смог написать «Моби-Дик». Мелвилл не мог унаследовать такой специфический образ. Однако он мог бы написать другой великий американский роман об архетипическом, или обыденном, опыте бытия или ощущения физической поглощенности («проглоченности» или «съеденности») и, следовательно, выразил бы ту же форму через другое, очень отличающееся содержание. Юнг (CW 5) говорит, что комплекс «Ионы и кита» имеет «несколько вариантов, например Ведьма, которая ест детей, Волк, Великан-людоед, Дракон и т. д.» (с. 419). Архетип — это абстрактная тема (поглощение). При этом архетипические образы (Кит, Ведьма, Волк, Великан-людоед, Дракон и др.) являются конкретными вариациями данной темы.
Джеймс Хиллман и архетипическая психология
Известная сейчас школа «архетипической психологии» была основана Джеймсом Хиллманом вместе с некоторыми другими юнгианцами в Цюрихе, в конце 1960 — начале 1970-х го¬дов. Эта школа возникла как реакция на то, что они рассматривали метафизические предположения самого Юнга как необязательные, и на некритичное, буквальное приложение юнгианских принципов. Хиллман предпочитал рассматривать архетипическую психологию не в качестве «школы», а в качестве «направления» или «подхода» (личное сообщение от 9 сен- тября 1994 года). Архетипическая психология — это постъюнгианская психология (Сэмьюэлз, 1985), критическая переработка юнгианской теории и практики после Юнга. Хотя сейчас существует много архетипических психологов, наиболее выдающимся среди них все-таки остается Хиллман.Архетипическая школа отказывается от существитель¬ного «архетип», несмотря на то, что сохраняет прилагательное «архетипический». Для Хиллмана (1983) различение архетипов и архетипических образов, которые Юнг полагал сопоставимыми, соотносящимися, принципиально недопустимо. Согласно ему, все, с чем индивидуумы встречаются в психике, суть образы — то есть, феномены. Хиллман — это феноменолог или «имаголог»: «Я просто следую образному, феноменологическому методу: брать вещь такой, какова она есть, и разрешать ей рассказывать» (с. 14). Для архетипической школы не существует архетипов самих по себе — ни неокантианских категорий, ни ноуменов. Существуют только феномены, или образы, которые могут быть архетипическими.Для Хиллмана архетипическое не является категорией, но просто способом рассмотрения, перспективным действием, которое индивид может совершить по отношению к любому образу. Таким образом, Хиллман (1977) утверждает, что «любой образ можно рассматривать как архетипический». Архетипическое — это «скорее производимое кем-то движение, а не вещь». Полагать, что некоторый образ — архетипический, значит принимать его таким, в определенной перспективе, операционально обеспечить его типичностью или, как предпочитал выражаться Хиллман, «ценностью» (с. 82-83). Следовательно, в перспективе, индивидуум может «архетипизировать» любой образ. Простое полагание его делает таким — или, как говорил Хиллман (1975/1979), просто написание с заглавных букв его названия — как в «Загорелой Девочке» (с. 63). В результате, архетипическая школа включает в себя то, что Юнг называет «метафизическим конкретизмом» (CW g.). Он стремился избегать этого, но признает, что никогда ему это не удавалось полностью. Юнг говорит, что «любая попытка графического представления» архетипа неизбежно приводит к уступке метафизическому конкретизму «по существу», потому что качественный аспект, «в котором он проявляется, неизбежно присваивается ему, так что его невозможно описать совсем, кроме как в терминах его собственной феноменологии» (с. 59). Конкретные описательные качества совершенно очевидно присваиваются такому архетипу, как Великая Мать (это менее очевидно для такого архетипа, как анима, который более абстрактен), также как и для Загорелой Девочки. Большинство юнгианцев неохотно оценивают Загорелую Девоч¬ку как равную по статусу Великой Матери — даже вообще неохотно относятся к этому образу как архетипическому. Когда Хиллман пишет с заглавных букв «Загорелая Девочка», он полагает данный образ архетипическим, типическим или ценностным. Он не постулирует или предполагает метафизическое существование архетипов, предшествующих образам. Для архетипических психологов любой и каждый образ, даже на первый взгляд наиболее банальный, может рассматриваться как архетипический.Постъюнгианское, постструктуралистское использование термина «архетипический» вызывает дискуссии. Большин¬ство юнгианцев сохраняют термин «архетип» и продолжают определять его так, как это делал Юнг. Один юнгианский аналитик, В. Одайник (1984), критикует Хиллмана за присвоение термина «архетипическая психология». Согласно Одайнику, ему следовало бы назвать эту школу «образной психологией» или «феноменальной психологией», чтобы избежать лишней терминологической двусмысленности. «Архетипическая психология», говорит Одайник, «звучит так, словно она основана на юнгианских архетипах, тогда как на самом деле это не так». Такая критика убедительна для юнгианцев, остающихся строгими структуралистами. Она неубедительна для архетипических психологов, так как они полагают, что архетипическое, или типическое, является оку того, кто воображает — или оку воображения. В определенном смысле, архетипическое является оку созерцателя — субъекта, который созерцает образы, — но также оно является, в другом смысле, оку воображения, трансцендентному измерению, которое архетипические психологи считают несводимым окончательно к любой способности, присущей субъекту.
Пересмотр и верность образам
Око воображения является ключевым образом для Хиллмана, который модифицирует — или, как он говорит, пересматривает — юнгианский анализ. Терриевские лекции Хиллмана в Йельском университете (1972) опубликованы под заголовком «Пересматриваемая психология». Для архетипических психологов, анализ — это не просто «лечение разговором», но также и «лечение созерцанием», которое ценно визуально как минимум так же, как и вербально. Со времен Фрейда (или со времен слепоты Эдипа) доминирующим образом анализа был инсайт (прозрение). Однако Хиллман (1975) делает акцент не на «рассматривании», а на «видении насквозь» (с. 136), под которым он подразумевает способность ока воображения видеть метафорическое сквозь буквальное. Пересмотр — это дебуквализация (или метафоризация) реальности. Согласно Хиллману, цель анализа не в том, чтобы сделать бессознательное — сознательным, ид — эго или эго — самостью, а в том, чтобы сделать буквальное — метафорическим, реальное — «воображаемым». Задача не в том, чтобы побудить индивидов быть реалистичными (согласно фрейдистскому «принципу реальности»), а в том, чтобы дать им возможность оценить, что «воображение есть реальность» (Avens, 1980) и что реальность есть воображение: то, что кажется на первый взгляд наиболее «реальным», является в действительности образом с потенциально глубоким метафизическим смыслом.Хиллман использовал термин «образная психология» в качестве синонима «архетипической психологии». Поскольку для Хиллмана воображение есть реальность, он предпочитает термин «образный» термину «воображаемый», который имеет уничижительное дополнительное значение «нереальный». Он взял термин «образный» от Генри Корбина (1972), выдающегося знатока ислама. Согласно Хиллману, образное столь же реально (либо даже обладает более непосредственной реальностью), как и внешняя реальность. Такая позиция совпадает с установкой, которую Юнг ставил условием практики «активного воображения», преднамеренной индукции образной активности в бессознательном. Чтобы активировать воображение, воображать активно, от индивида требуется рассматривать возникающие образы, как если бы они были автономными и равными по онтологическому статусу внешней реальности. Хиллман использует этот метод по отношению к любым образам, и не только к тем, которые возникают в активном воображении.Девиз образной психологии — «верность образам». Это указание Хиллман (1975/1979) приписывал Рафаэлю Лопесу-Пед-разе (с. 194). Очевидно, что это изречение вдохновлено Юнгом (CW 16), который сказал: «Чтобы понять значение сновидения, я должен быть верным так полно, как это возможно, образам сновидения» (с. 149). Верность образу означает приверженность феномену (а не, скажем, свободное ассоциирование на его тему, как советовал Фрейд). Для Фрейда образ — это не то, что, очевидно, проявилось в существовании. Это еще нечто скрытое. Для Юнга и для Хиллмана, образ — это в точности то, что проявилось в существовании — и ничего больше. Чтобы выразить свои намерения, психика выбирает самый подходящий образ из всех доступных опыту индивида образов, который служит особой метафорической цели. В образной психологии, техника анализа влечет за собой быстрое увеличение числа образов, строгую приверженность этим феноменам, и различение описательных качеств и скрытых метафор. Этот метод порождает все больше образов и воодушевляет индивида чутко придерживаться этих феноменов в том виде, в каком они возникают, для того чтобы обеспечить им описательные характеристики и затем обнаружить в них скрытую метафоричность. В качестве аналитика, образный психолог должен быть специалистом по образам, феноменологом, специалистом по метафорам.
Образ, объект, субъект
|
