|
Например, кто-то может рассказать, что в какой-то момент почувствовал страх. Техника расслаивания начинается с сопоставления того состояния, в котором оказался субъект, и того понятия, которым он обозначил данное состояние.
С этой целью я требую все более и более детального описания пережитого опыта — до тех пор, пока пациент не начнет вводить другие обозначения в своем рассказе.
Как только я услышу от него новые слова, эпитеты или метафоры, я могу предполагать процесс внутренней трансформации. Это означает, что он неосознанно подошел к своему истинному переживанию и теперь получил возможность его словесной экстериоризации, т. е. внешнего выражения внутренней психической жизни.
Зачастую так и бывает — первое описание не соответствует изначальному переживанию и представляет собой лишь попытку квалифицировать свое состояние в соответствии с общепринятыми стандартами.
Так, например, пациент, который жалуется на страх, может на самом деле испытывать совершенно другое чувство, которое по инерции определяется им как страх.
В качестве иллюстрации при вожу случай, с которого и начал эту главу.
— Доктор, меня одолевают страхи.
— Что вы подразумеваете под страхами?
— Что значит—подразумеваю?
— Вы можете их описать, или вы всего лишь утверждаете, что они вас одолевают?
— Описать? Гм… Пожалуй. Я просыпаюсь утром, встаю с постели и на полпути к туалету чувствую какое-то непонятное волнение.
— Пробовали ли вы сразу после того, как проснетесь, идти не к туалету, а к ванной, например, или к кухне?
— Н-нет. А причем здесь ванна или кухня?
— А причем здесь туалет?
— Я просто сразу по пробуждении направляюсь в туалет. Это вполне естественно. Разве вы делаете не то же самое?
— Нет. Сразу по пробуждении я, прежде всего, встаю с постели и надеваю тапочки.
— Ну да, это само собой разумеется. (Делает паузу. Я тоже выдерживаю паузу. Пациент начинает ерзать в кресле, при этом смотрит вниз и в сторону. Затем, несколько повышая интонацию, говорит). Так вы мне поможете?
— В чем?
— Снять мои страхи.
— Как и откуда я могу снять ваши страхи, если я до сих пор еще не знаю, что у вас за страхи?
— Но я же сказал — меня одолевают страхи.
— Откуда вы знаете, что это страхи? К примеру, вы только что сказали о том, как вы чувствуете какое-то непонятное волнение, когда доходите до середины пути к туалету.
— Ну да, волнение. А разве это не одно и то же?
— Я могу испытывать каков-то непонятное волнение, когда оказываюсь рядом с девушкой, которая мне нравится, или картиной, которая потрясает мое воображение. Разве это одно и то же, что страх?
— Нет, но разве страх не может сопровождаться волнением?
— Может. Но в таком случае, что же вас беспокоит сильнее — страх или волнение?
— Гм, я не задумывался. Кажется, конкретно я ничего не боюсь…
— А в чем, по-вашему, заключается разница между страхом и «боюсь»?
— Ну… страх — это страх… Когда мне страшно, я боюсь. По-моему это одно и тоже.
— Хорошо. Я, к примеру, не боюсь высоты. Но когда я оказываюсь на большой высоте и при этом не уверен в своей безопасности, я невольно начинаю испытывать некоторый страх. Или другой случай — мне показывают какую-нибудь красивую вещь. Я любуюсь ею, но боюсь до нее дотронуться, потому что не знаю, как с ней обращаться. Я боюсь ее испортить, хотя при этом не испытываю никакого страха перед ней самой.
— Что же я тогда, по-вашему, испытываю?
— Я пока не знаю. Опишите, и мы попробуем разобраться.
— Хорошо. Я просыпаюсь, встаю, надеваю тапочки, иду в туалет и вдруг начинаю чувствовать… что же я начинаю чувствовать?
— Что же вы начинаете чувствовать в этот момент? Вы останавливаетесь?
— Нет, я продолжаю идти, но с таким ощущением, будто переступаю какую-то незримую черту, за которой мое состояние сразу меняется.
— Какое состояние у вас было до этой черты?
— Обычное. Я не задумывался над ним.
— Существует ли разница между тем состоянием, которое у вас возникает в момент перехода этой «черты» и уже за этой «чертой»?
— Погодите, сейчас попробую вспомнить… Есть! Когда я перехожу черту, я словно ощущаю какой-то внутренний толчок… Как будто что-то во мне мгновенно меняется. А затем это ощущение притупляется. Становится как-то неуютно. Будто я сам не свой. Вроде бы ничего не произошло, и в то же время что-то начинает угнетать. Что значит — угнетать?
— Угнетать? Настроение какое-то угнетенное.
— Можете ли вы его описать?
— Это проявляется в ощущении того, что день будет тянуться бесконечно и при этом нужно делать какие-то дела, наполовину бессмысленные… (Пауза).
— А наполовину?
— В каком смысле?
— Вы сказали — наполовину бессмысленные. А наполовину?
— А наполовину, может, и осмысленные. (Улыбается).
— А какая разница между бессмысленным и осмысленным?
— Ну… бессмысленное никогда не приносит удовлетворения.
— А осмысленное?
— А осмысленное приносит.
— Теперь давайте разберемся. Откуда осмысленное приносит вам удовлетворение? И каким образом оно приносит его вам?
— Откуда? Я не знаю… Быть может, из меня самого?
— Вы меня спрашиваете?
— Я понимаю, что ответить на этот вопрос — моя задача.
— Вот именно.
— Что ж, я попытаюсь. (Пауза). (Продолжает). Иногда мне кажется, что я переполнен энергией, и в эти минуты я полностью собой доволен. Тогда я удовлетворен.
— Самим собой?
— Вот именно.
— А иногда?
— А иногда я чувствую себя вымотанным до предела. В таком состоянии я почти ненавижу себя.
— И испытываете страх перед собой?
— (Задумавшись). Да нет.
— Но тогда боитесь ли вы себя?
— Н-нет.
— А что же с вами происходит?
— Просто мне хочется куда-то спрятаться.
— От кого?
— Возможно, от себя самого.
— А куда спрятаться?
— Не знаю. Просто спрятаться.
— Не за черту ли?
— За какую черту?
— Ту, незримую, которая разделяет расстояние от кровати до туалета.
Пациент посмеивается. Ничего не отвечает.
— Итак? — снова спрашиваю я.
— Что итак?
— По какую сторону черты вам хотелось бы остаться?
— Конечно, по ту, где я просто иду и ничего не испытываю.
— В таком случае, можете ли вы, не доходя черты, повернуть обратно, а затем начать все сначала?
— Я попробую.
— Но чувствуете ли вы, что готовы к этому?
— Думаю, что да.
— Теперь вы можете прийти ко мне через неделю и сообщить о своих результатах.
Проходит неделя. Пациент снова приходит на прием.
— Какие у вас теперь проблемы?
— О! Доктор! Это было крайне интересно. Начнем с того, что в тот же день, как я только вышел от вас, то сразу почувствовал, что в чем-то изменился. Я не знал, в чем именно. Я просто чувствовал это. И мне даже не пришло в голову дать название этому. Стало ли мне хорошо? Да нет, пожалуй. Поднялось настроение? Появилась надежда? Нет. Все не то. Быть может, я неправильно сделал, что не подумал, как же определить то состояние?
— Нет, вполне правильно. Просто опишите его.
— Попробую. Я вышел из кабинета, покинул здание, где вы принимаете, и направился к метро. Я шел и пытался разобраться в смысле нашей беседы. Я воспроизводил ее от начала до конца, вспоминая Наиболее значимые для меня эпизоды. Но в это же время где-то на краю моего сознания вертелась идея черты. И я, скорее всего, ощущал ее, чем думал о ней.
— Что ощущали — идею или саму черту?
— Точнее всего это можно было обозначить…
— Не надо обозначать. Только описывайте. Это крайне важно — то, что вы сейчас рассказываете.
— Я ощущал, как эта идея, почти на грани образа, то отдалялась и почти исчезала, то становилась более гибкой и внедрялась в мои мысли, впрочем, не слишком назойливо. Я потерял ощущение времени…
— Стоп. Вы потеряли ощущение времени или просто не думали о нем?
— Просто не думал.
— Вы понимаете, почему я внес это уточнение?
— Конечно, да. Если бы я потерял ощущение времени, то находился бы в состоянии транса. Когда же я просто не думал о нем — это значит, что я просто не думал о нем. Как я не думаю о своих ботинках, когда иду. Правильно я понял?
— Да. Продолжайте.
— Итак, я упомянул про время лишь потому, что заметил изменения в своем состоянии только тогда, когда уже подходил к метро. У метро я ощутил пустоту в голове — словно выкинул из нее какой-то напряженный груз. И дальше уже в полном спокойствии добрался до дома. Интереснее всего было то, что никаких ассоциаций с понятием или самим словом «страх» у меня не возникало. Я совершенно спокойно провел остаток дня и уже не думал о нашей с вами встрече. В одиннадцать, почувствовав сонливость, я лег спать. Проснувшись раньше обычного, впрочем, всего на десять минут, я вдруг испытал чувство неуверенности. Несколько минут я лежал, глядя в потолок и пытаясь разобраться в этом чувстве… Вернее, я пробовал его описать. Я не анализировал, а именно описывал. Вот что у меня получилось: «Сейчас я лежу в постели и смотрю в потолок, но между тем подспудно думаю о том, что сейчас мне предстоит вставать, и одновременно я пытаюсь немного заглянуть в будущее, ожидая ответа на внутренний вопрос — что сулит мне грядущий день? Тут же я начинаю мысленно прокручивать все предполагаемые события, ожидающие меня сегодня. Эта пленка проигрывается быстро, образы нечеткие и неясные. Это, скорее всего, не картинки, а мысли о картинках. Идея на грани образа. Вот я отправляюсь на работу, встречаюсь с людьми… Надоело», В этот момент моя неуверенность переходит в раздражение. Я резко вскакиваю и, ни о чем не думая, направляюсь к туалету. Внутри меня что-то похожее на агрессивность и возбужденность.
— А что с чертой?
— С чертой? Да, она была, но в тот момент я как бы разорвал ее, сам того не желая… И только уже на улице, когда вышел из дома, поймал себя на мысли, что ни разу все утро не подумал о страхе… Неужели у меня его и не было?
— Не было. Все дело заключается в следующем: вы переживали что-то иное, но называли это страхом. И вы начали думать о том, что это страх. И вы стали думать, что это страх. И вы стали думать о страхе. И вы думали о страхе. Но не переживали его. А страх только тогда страх, когда его переживают. Я со своей стороны всего лишь отучил вас квалифицировать, оценивать, давать обозначения и научил описывать.
— Что же, теперь у меня нет никаких проблем?
— Проблемы есть у каждого. Все дело в том, умеем ли мы их эффективно решать. Но если вы всю неделю провели спокойно, то можно считать, что тех проблем, с которыми вы пришли, уже нет.
— Всю неделю я провел спокойно.
— Почувствовали ли вы, что ваша личность в чем-то изменилась?
— Да, определенно. Правда, я не знаю, в чем, но я чувствую это.
— Все в порядке. Знать необязательно, главное чувствовать. На этом закончилась наша вторая и последняя встреча.
Весь диалог, как в первом, так и во втором случае, построен на технике расслаивания. Каждый раз, когда пациент употреблял какое-нибудь слово, пытаясь им обозначить некое состояние, я предлагал ему заняться «смысловым расщеплением» этого понятия. Получилось что-то вроде игры с сюжетом на тему о расщеплении атома, с той лишь только разницей, что в качестве этого атома здесь выступало значение слова. Таким образом, мы постепенно продвигались к тому опыту, который на самом деле оказывался актуальным для субъекта. Как выяснилось, у моего пациента этим опытом оказалась внутренняя агрессия, причин которой мы сейчас не затрагиваем, ибо речь идет о другом.
Весьма важно отметить, кстати, что в процессе такого расслаивания личность действительно часто подвергается бессознательной трансформации. В нашей ситуации пациент, к примеру, смог нейтрализовать избыток своей агрессивности. О подобной трансформации говорят и достаточно характерные высказывания тех, кто подвергся процессу техники расслаивания: «Я чувствую, что в моей личности произошли изменения. Я не знаю, какие именно, но я это чувствую».
Однако описанный пример не ставит своей целью представить эту технику как способ быстрого разрешения проблемы. В данном случае это произошло именно так — практически за одну встречу. Но во многих остальных требуется время и достаточное количество сеансов. Встречаются и такие пациенты, ригидность которых столь же высока, сколь и их внутреннее сопротивление. Но если проявить необходимое упорство, то и здесь можно добиться успеха, ибо применение подобной техники так или иначе способствует включению каскада ассоциативных реакций, что приводит к расширению контекста внутреннего осознавания и стимулирует более активный поиск средств словесного самовыражения.
Еще одним, не менее значимым, аспектом данной процедуры является экстериоризация, о которой упоминалось выше. Сама по себе экстериоризация способна оказывать мощное трансформирующее воздействие, механизмы которого, однако, еще не ясны и почти загадочны. Тем не менее, история изобилует примерами, демонстрирующими возможности такого воздействия, — это и исповедь, и откровение первому встречному попутчику, и ведение интимных дневников.
Хотя и в этом случае следует сделать ряд оговорок. На самом деле подобные варианты исповедальной практики грешат недостатками — неполной откровенностью и некоторой долей артистизма. Исповедующийся, с одной стороны, исповедуется, а с другой стороны, как бы смотрит на себя со стороны — как он при этом выглядит и достаточно ли эффектно он преподносит свои внутренние кошмары. Таковы, например, излияния Жан-Жака Руссо, которые, несмотря на свою оголенную, доходящую до эксгибиционизма, натуралистичность, все же насквозь литературны. В своем бессмертном произведении «Исповедь» мастер Руссо опоэтизировал монстра, и откровения в устах исступленного гения превратились в поэму. Далеко не каждый гениален, но почти каждый, кто исповедуется, поступает, как и великий писатель. Зачастую кающийся кается лишь наполовину. Остальную половину он наблюдает за тем, как он это делает. Любой дневник, сколь бы интимным и тайным он не был, все равно ведется с бессознательной оглядкой на потенциального читателя. А большинство таких владельцев дневников в глубине души даже надеются, что подобный читатель каким-нибудь образом отыщется. Все эти случаи только подтверждают действенность расхожего совета: «Выскажись, и тебе станет легче». Здесь, безусловно, присутствует элемент экстериоризации, то есть проецирования вовне своих внутренних процессов. Действительно, можно предположить, что терапевтический эффект в данных примерах достигается за счет экстериоризации. Но также можно предположить, и это предположение более чем очевидно, что, для того чтобы получить облегчение, не достаточно просто высказаться — для этого необходимо четко и ясно высказаться, на что, в сущности, и ориентирована техника расслаивания смыслов.
Глава 6. За пределами понимания
Тезис: понимание
«Как сердцу высказать себя? Другому как понять тебя?» — писал Федор Тютчев. Вот вопросы, способные озадачить всякого, кто хоть сколько-нибудь задумывается над тем, как мы общаемся. А задумывается над этим рано или поздно каждый здравомыслящий человек, ибо суть всякой разумной жизни — общение. Да и только ли разумной?
Если серьезно задуматься, то мы придем к выводу, что общение начинается еще на доклеточном уровне даже в неорганическом мире. Ведь взаимодействие рибонуклеиновых кислот, молекул, атомов — не что иное, как постоянный обмен информацией, который осуществляется посредством определенных сигналов. И если хоть на миг прерывается этот обмен, наступает разрушение, дезорганизация, угасание, гибель. Жизнь — общение, смерть — разобщение.
И мир существует потому, что он существует в общении. Ведь само слово «общение» родственно однокоренным понятиям, таким, как «сообщение» и «общность». А общность — это целое, цельность, целостность.
С другой стороны, всякое общение возможно при условии понимания. Даже молекулы ДНК, несущие генетический код, прежде чем соединиться друг с другом, вынуждены «понять» друг друга. Отторжение трансплантата — следствие нарушения тканевого общения, результат клеточного и молекулярного «непонимания».
Человеческий интеллект вербализовал общение, создал модель мира посредством слов, и тем самым — с одной стороны, разрешил ряд сложнейших проблем, а с другой… создал ряд не менее сложных и фундаментальных, одна из которых — проблема непонимания.
Слово — лишь копия предмета, и никогда не заменит сам предмет. Именно поэтому человек никогда не сможет сказать того, что чувствует или знает, или думает. В любом случае получается, что «мысль изреченная есть ложь». При таком положении дел уже не столь бессмысленным кажется разговор, подслушанный на улице:
— Я люблю тебя.
— Откуда ты это знаешь?
— Как это — знаю? Я просто люблю…
— А что значит — люблю?
И тем не менее, мы в большинстве своем общаемся, живем, поддерживаем друг друга, но… до тех пор, пока сохраняется понимание, даже несмотря на всю туманность наших слов.
С другой стороны, мы можем узнать человека больше или меньше, чем он сам себя знает, но мы никогда не узнаем его так, как он сам себя знает. В этом один из жизненных парадоксов.
Понять пациента — значит наполовину разобраться в его проблемах.
Антитезис: за пределами понимания
Что касается понимания, то оно — чистейшей воды фикция. «Понять» другого — значит создать свою концепцию другого. Стало быть, понимание — иллюзия. Это — фикция сознания, предстающая как некая среднестатистическая величина, обладающая функцией достоверности. Просто мы «договорились», что зеленое — это зеленое, черное — это черное, хорошее — хорошее, плохое — плохое, подразумевая под этим договором действительность.
Отсюда следует, что понимание — это общепринятое описание и определенная договоренность.
Однако время конъюнктурно, и вчерашний договор сегодня теряет силу. Кодекс человеческих значимостей постоянно модифицируется, и, в конечном итоге, то, что мы называем пониманием, оказывается не более чем абстракцией.
Ум порождает химер, и понимание — одна из них. Всякий смысл неизбежно теряет себя, как только обретается кем-нибудь. Если я нахожу какую-то вещь, я автоматически лишаю ее самостоятельной значимости. Она перестает быть собой, когда становится моей. Если я в чем-то нахожу смысл, я теряю суть. Тот, кто находит смысл жизни, теряет саму Жизнь. Найти смысл — значит обрести бессмыслицу.
«Быть или не быть» — вопрос, может, и имеющий смысл, но не имеющий значения. «Быть и не быть» — единственно доступная нам форма Бытия. Поэтому, когда мы говорим о том или ином понимании, мы неизбежно искажаемся и искажаем. Как раз в этот момент мы уходим от своей сущности, и конструируем некую реальность для наших проекций.
Как только понимание начинает реально существовать, оно перестает быть истиной. Справедливо и следующее: всякая истина, поддающаяся описанию, — уже не истина. Истина лишь тогда истина — когда она вне области концептуализации. А понимание — психический наркотик. И если я понял другого — я убил другого. Важно не понимание, а внимание.
Не понять другого, но — внять другому. Вот, что приводит к общности. Следовательно, понимание — расщепление, внимание — единение.
Синтез: прыжок в свободу
Довольно интенсивный опыт в психотерапии научил меня улавливать то, что обычно ускользает на традиционных сеансах, — не личность, но сущность.
Личность накапливает стандартные описания и устойчивые определения. Сущность вовремя от них избавляется.
Человек, не способный в определенный момент отказаться от устойчивых определений, не может быть аутентичным и, стало быть, спонтанным. Таким образом, акцент переносится на автономность, аутентичность и спонтанность сущности — того, что существует, а не личности — того, что лицедействует.
Переставая быть кем-то, мы становится тем, что мы есть. С другой стороны, быть — можно только собой. Быть кем-то — значит лицедействовать.
Понимание — это форма непонимания, где обе стороны делают вид, что понимают там, где ничего не понимают. Просто этот договор в какой-то мере необходим, чтобы стимулировать свое сознание. Сознание построило рациональные мосты, чтобы связать и подвергнуть учету те или иные явления. Мосты существуют, но никто не ходит по ним. Понимание вместо контакта предлагает контракт. Поэтому, если я что-то говорю пациенту, я прошу его не стремиться к пониманию того, что я говорю, и по возможности даже не придавать значения моим словам.
— Тогда зачем вы говорите? — спрашивают меня.
— Чтобы вы быстрее забыли о смысле того, что здесь происходит, и вообще забыли о самом понятии смысла.
— И какой в этом смысл?
— Никакого.
— Но если я отказываюсь от смысла, что мне делать, как себя вести?
— Откажитесь от понятия вести в пользу понятия жить. И сразу после этого откажитесь от жить как от понятия. Ибо любое понятие есть продукт понимания.
Таким образом, любой подобный отказ снимает с нас обязательства перед фикциями и выбрасывает нас в беспредельность внутренней свободы.
Наше обыденное мышление, которое делает ржавым наш ум, зачастую, если не сказать всегда, является источником наших проблем. Кроме того, многие из нас предпочитают трепетать, когда сталкиваются с теми или иными неприятностями и страданиями, которые, кстати, сами и производят на свет, и, покорные своей «злой Судьбе», тащат за собой свое жалкое существование, проклиная и мир, и людей. Многие предпочитают терпеть, нежели работать со своим сознанием. Хотя не страдать проще, чем страдать.
Но если человеку по тем или иным причинам надоело жить в ситуации постоянного психологического напряжения, он неизбежно задумается над своим состоянием, и выберет окончательную тактику поведения: поиск решения или пассивное подчинение. Тот, кто выбрал для себя первый вариант, быть может, найдет в этом опыте нечто полезное.
Но это пока только слова… Хотя речь здесь пойдет именно о словах. Ведь мы постоянно заняты тем, что именуем и переименовываем, используя все те же слова, и таким образом ориентируемся в потоке жизни. Всякое осознавание происходит посредством имени, знака. Формирование мира есть формирование языка. Начиная со своего имени, в которое мы смотримся как в зеркало, привыкая к себе, мы начинаем осознавать себя и одновременно захватываем окружающее нас пространство, обозначая и его — от родителей до детского горшка. В процессе подобного включения в реальность Хаос, царящий в голове, постепенно превращается в Логос. Логос соразмеряет наши действия, которые — не что иное, как наши слова.
Прежде чем сделать что-либо, мы называем то, что собираемся сделать, и пока мы не назовем это, мы никогда не сделаем это. Хотя одно и то же назвать можно по-разному. Данное свойство языка отражает нашу особенность — постоянно оценивать. Одно и то же слово способно возвысить и растоптать, оправдать и обвинить, исцелить и уничтожить.
Ведь истинные наши действия — это наши слова. И отсюда все наши проблемы, которые, прежде всего, — проблемы, связанные с наименованием и оценкой. Мы оцениваем свое состояние, свое положение в обществе, обозначаем свои планы, прогнозы, замыслы. Мы постоянно возводим свое мироздание, используя строительный материал — Слово.
Словами мы созидаем и словами мы разрушаем себя. Со словами мы приходим на прием к врачу и с новыми словами уходим. И тем более со словами приходит пациент к психотерапевту и тем более слов он ждет от него.
Однако в словах, с которыми приходят к нам пациенты, никогда нет правды. Слова, которые они несут нам, — не столько правда, сколько оправдание. Почему? Потому что за этими словами пациент пытается спрятать истинную причину своих страданий, хотя об этом и не знает, так как данный процесс происходит неосознанно.
Просятся «на гипноз», «на биополе», заранее формируя установку — «поможет». И помогает. Но не всегда. А когда помогает, то не навсегда.
Все дело в том, что гипнозом, императивным внушением или биоэнергетическим воздействием я «выбиваю» симптом. И действительно — становится легче, и уходит боль, но… Но, по существу, я вычерпываю воду из прохудившейся лодки. И, сколько бы я не вычерпывал дальше, вода все равно набирается. Если существует симптом, значит, где-то «прохудилась» личность. Но что же такое — симптом?
Симптом — это устойчивое описание, с которым идентифицируется (гипнотизируется) пациент. Получается, что, если мы хотим фундаментальным образом переработать симптом и избавиться от него насовсем, нам следует его перекодировать, то есть поменять систему описаний — текстов.
Например, если я считаю, что испытываю головную боль, то мне следует подумать, насколько верно то, что я полагаю, и испытываю ли я действительно головную боль, а не что-то другое, лишь напоминающее головную боль.
Ведь моя ошибка может стать заблуждением и направить меня по ложному пути. И, чтобы этого не случилось, мне необходимо предельно точно обозначить симптом. Только после этого можно перейти к правильному его осознаванию и интерпритации.
Техника осознавания производится путем отождествления, знака равенства: «Симптом — это я». Этим самым актом мы как бы заново воссоединяемся с собой. Теперь мы можем свободно расшифровать темный и непонятный для нас код. Вживаясь в свой симптом, мы получаем доступ к более глубокому материалу своей личности. И одним только этим мы снимаем значительную часть напряжения, в котором постоянно находились. Каждый симптом — своеобразный знак, который поддается расшифровке, и ключ к этому шифру — собственное Я.
Теперь мы готовы к тому, чтобы рассмотреть несколько примеров, взятых из психотерапевтической практики.
Пациентка Р. «Жалобы на неудовлетворенность вдохом, когда хочется вдохнуть еще чуть-чуть, а не получается, как будто стоит какой-то ограничитель в грудной клетке. И чем сильнее пытаюсь вздохнуть, тем меньше шансов на удовлетворение».
Только что произошла оценка и обозначение симптома, но пока она еще недостаточно конкретна. И следует ее дополнить и уточнить.
«Я чувствую неудовлетворенность вдохом. Иногда мне не хватает дыхания. Мне хочется вздохнуть полной грудью, но не получается. Это меня чрезвычайно раздражает и злит».
Формула осознавания: «Симптом — это Я».
Интерпретация: «Дыхание» заменяется на «Я».
Результат: «Я чувствую неудовлетворенность своим Я. Мне хочется полностью ощутить свое Я, но это редко получается. И это чрезвычайно меня злит и раздражает. Интересно, за что же я раздражена на себя?»
Интерпретацию можно расширить и углубить, если еще поработать с симптомом.
«Хочется вздохнуть поглубже, но словно что-то мешает… То ли грудная клетка не расширяется больше, то ли… неясно… одним словом, что-то блокирует свободный вдох. Дыхание несвободное».
Теперь все это переводим на себя: дыхание и все, что связано с дыханием, — это Я.
«Хочется ощутить большую свободу своего Я. Но, вероятно, я себе же мешаю. Неясно, что со мной происходит, но получается, что я сама же себя и блокирую. Во мне нет внутренней свободы. Вероятно, это меня и раздражает».
Симптом полностью переформулирован в иную форму выражения. Это выражение получило свое обозначение и оценку. Мы обнаружили проблему, но зато освободились от симптома, и теперь уже невозможно «жаловаться» на него. Добравшись до корней, мы не испытываем теперь нужды в том, чтобы поливать засохшие листья.
Сама же по себе работа с проблемой означает новый этап в персональном развитии — этап психологического роста.
Пациентка Д. Ощущение кома в горле и проблемы с глотанием. Работа проводится по уже выведенной формуле.
1. Четкое обозначение симптома.
2. Осознавание: «Симптом — это я».
3. Формирование тождества личности и симптома.
Получается следующее: «Ком — это я. И я мешаю себе. Я сама мешаю принять себя (проглотить себя). Я совершаю судорожные усилия, чтобы протолкнуть, вытолкнуть себя, сдвинуть с мертвой точки, но мои действия оказываются безуспешными. Я — ком. Я своим существованием мешаю себе. Я сама у себя вызываю досаду, недоумение, напряженность. Я невольно сдерживаю в себе то, что просится наружу. Я существую в постоянном противоречии между силами, стремящимися к высвобождению и силами самоподавления. И символ этой борьбы — клубок. Чтобы противоречия не разорвали меня, мне пришлось сжаться в клубок. Клубок противоречий. И если меня это угнетает, то не следует ли предпочесть взрыв? Ведь я слишком ценю свободу».
Пациент П. Головная боль. «Я постоянно себя то стискиваю, то сжимаю, то начинаю пульсировать или вовсе раскалываю себя. За что? Откуда это недовольство собой? Быть может, я ожидал от себя большего, чем могу? Быть может, мои претензии и амбиции не оправдались? Или я храню в себе старые обиды и хочу их раздавить? Или смутное чувство вины точит меня? Но ведь я — это я, не больше и не меньше. И разве только из-за того, что я есть, не следует полюбить себя и принять себя? А что касается несбывшихся надежд, несостоявшихся попыток, то не следует ли от них отказаться — перейти от иллюзий в реальность? В конце-концов, мне надоело истязать себя. Мне хочется успокоиться. Ведь я уже ощущаю в себе целительную чистоту покоя. Не правда ли?»
Пациент Ф. Импотенция. «В самый нужный момент я смущаюсь, пасую, становлюсь вялым, безынициативным и напуганным. Мне хочется сжаться, сморщиться, стать незаметным и уснуть. Я теряю себя тогда, когда нужно проявить себя. Я теряю напряжение, когда это напряжение необходимо. Что это — форма протеста или трусость? Как бы то ни было, но я слишком поглощен собой, я слишком занят своими переживаниями, и внешний мир при попытке контакта с ним невольно отпугивает меня. Не следует ли мне поменьше заниматься своей персоной и побольше интересоваться окружающими, не боясь напряжения и затраты энергии?»
Пациентка С. Фригидность. «По существу, я безразлична сама себе. Я бросила вызов природе и слишком активно подавляла свою сексуальность. Вследствие этого развился страх, в котором я не хотела признаваться себе и заменила его отвращением и холодом. А быть может, в глубине души я все-таки симпатична себе? И все-таки все еще люблю себя? Может быть, мне просто никогда не приходило в голову признаться в любви самой себе?»
Пациентка Ч. Страх толпы. «Я боюсь себя, боюсь толпы своих мыслей, может быть, запретных и, как мне иногда кажется, — преступных. Я теряюсь в самой себе. Почему бы мне в один прекрасный момент не подойти к зеркалу и после пристального взгляда в упор не скорчить от всей души гримасу? Вот будет интересно посмотреть, как притихнет моя огорошенная толпа. Уж слишком серьезно я отношусь к себе и пытаюсь контролировать себя».
Пациентка М. Страх одиночества. «Я существую в себе самой и оттого страшусь себя, своей пустоты. Но пустота — это не только ничто, пустота — это также и все. Что же я больше ценю в себе — все или ничего? Достаточно того, что я ценю себя и свою пустоту, которую я всегда могу заполнить собой».
Пациент Р. Страх смерти. «Я — смерть, и я боюсь себя. С другой стороны, смерть — это то, чего нет. Ведь пока мы живем, про нас нельзя сказать, что мы мертвы. Итак, смерть — это то, чего нет. Значит, меня пугает во мне то, чего во мне нет. Но это уже и не страх. Быть может, мне следует подумать, как обрести то, чего во мне нет?»
Пациентка 3. Астения. Упадок сил. «Я сама вызываю в себе напряжение и затрачиваю на него колоссальное количество энергии. Непонятно пока, откуда у меня потребность к ощущению постоянного напряжения, но ясно уже одно — я обладаю громадными силами, раз мне приходится их извлекать из себя же самой. Мое состояние можно сравнить с работой прибора, который зашкаливает. Возникает естественная необходимость освободиться от излишка энергии. Я слишком много энергии использую на себя».
Я проиллюстрировал всего несколько примеров. Быть может, основываясь на изложенных здесь принципах, кто-то даст иное осознавание и интерпретацию имеющихся у него симптомов. Такой вариант вполне логичен. И было бы странно, если бы это было не так. Важнее всего здесь осознать главное положение, заключающееся в том, что симптом есть не некое фатальное зло, а своеобразная и полезная подсказка, следуя которой мы можем обратить внимание на малоисследованные и малоизученные стороны своей собственной жизни и использовать это новое знание для своей же собственной пользы.
Известно, что Бессознательное проецируется. И в конечном итоге, оно проецируется в поведение, которое в свою очередь предопределяет цепь событий, чью последовательность принято называть Судьбой. Иными словами, любое событие в жизни человека детерминировано и представляет собой реализацию проективной деятельности Бессознательного.
Все то, что должно произойти, — уже произошло в пространстве Бессознательного. Таким образом, то, что уже свершилось, не могло не свершиться.
Мы живем с некоторым запаздыванием — в том смысле, что все наши поступки и ситуации являются лишь повторением того, что уже «отпечатано» в контексте Бессознательного. Поэтому вполне справедлива поговорка: «Это произошло потому, что это должно было произойти». Следовательно, то, что мы называем Судьбой, можно определить как «материализацию» на событийном уровне информационных матриц Бессознательного.
Психоаналитикам хорошо известна знаменитая формула французского психоаналитика Жака Лакана: «Бессознательное структурируется как язык». Стало быть, и язык, в конечном итоге, одна из форм поведения.
Допустим, что вне поведения нет человека. Это значит, что среди живущих мы не сможем найти человека, который бы никак себя не вел, ни одного живого существа, которое бы никак себя не проявляло. Значит, поведение есть некая форма активности, отличающая живое от неживого. В свою очередь, понятие активность самораскрывается как сумма актов. Но, с другой стороны, активность может быть присуща и неодушевленной материи в таких ее проявлениях, например, как солнечная активность, активность ветра и т. д. В чем же заключается разница между поведением человека и действием ветра или солнечного излучения? А в том, что активность неодушевленных предметов представляет собой сумму актов, активность же одушевленных существ есть сумма акций. В процессе поведения любой акт стремится превратиться в акцию, что вполне естественно, так как суть любого поведения — сообщение, сигнал.
И если мы внимательно проследим за употребляемыми словами и сопоставим их с тем подтекстом, который они могут нести, то без труда сможем определить бессознательные импульсы и намерения субъекта.
В связи с этим мне вспоминается случай, который прекрасно иллюстрирует данную идею. Однажды в одном учреждении группа мужчин стояла в ожидании лифта. В это время в холле появилась женщина средних лет, несколько манерная в одежде и походке. Когда дверцы лифта уже открылись, она громко попросила: «Возьмите меня. Я такая маленькая и худенькая».
Впоследствии я с ней встретился еще раз, но уже в качестве консультанта, и мои интерпретации ее реплики подтвердились в ходе совместного с нею анализа.
Начальная часть фразы: «Возьмите меня» — может ассоциироваться в двух направлениях. Первое заставляет вспомнить знаменитое идиоматическое клише, где выражение «взять женщину» воспринимается в конкретном сексуальном содержании. Поэтому призыв «Возьмите меня» эквивалентен предложению: «Овладейте мной, я хочу этого», и в данном случае может выражать скрытые сексуальные фантазии. Второе направление интерпретации предполагает наличие регрессии, инфантильной фиксации, где «Возьмите меня» может быть расшифровано как «Возьмите меня на ручки», что подтверждается остальной частью фразы: «Я маленькая…» Причем обе интерпретации не противоречат, а дополняют друг друга, так как хорошо известно, что у истеричных субъектов неосознанные фантазмы связаны с инфантильной сексуальностью. Понятно, что поведение этой женщины пыталось сообщить именно о данной стороне ее личностных переживаний.
|
