Перенос и "реальные" взаимоотношения.Когда аналитик и пациент впервые встречаются для того, чтобы взаимно оценить друг друга, очень вероятно, что какая-то часть их коммуникации управляется переносом. Но на протяжении большей части сессии они общаются друг с другом как взрослый со взрослым. Пациент изучает личность и профессионализм аналитика, он ищет ключи к характеру аналитика в расположении комнаты и особенно в ее обстановке, вещах и книгах. Манера аналитика проводить интервью говорит о его профессионализме, намерениях, чувствительности и эмпатии.
Задача аналитика - не только войти в глубокий контакт с болью пациента, но и найти сильные стороны и возможности личности пациента, которые могли бы помочь выдержать практические и эмоциональные требования, предъявляемые анализом. К числу сильных сторон и возможностей личности пациента нужно отнести его желание продолжать анализ, несмотря на то, что дальнейшее продвижение вперед приносит боль, и чувства ненависти, гнева и разочарования заполняют аналитическое пространство. Как говорил Юнг:
"Ars requirit totum hominem" ("Искусство требует всего человека") - читаем мы в старинном трактате. Это в высшей мере верно для психоаналитической работы.
(CW 16, p.199)
Сказанное выше относится как к пациенту, так и к аналитику. Этот аспект их отношений стал известен как "терапевтический альянс", союз, заключаемый между сознательными, взрослыми частями обеих сторон главным образом в интересах развивающегося поля сознания пациента и усиления его сознательного выбора по мере продвижения анализа.
Перенос как форма проекции.Хотя первоначально психоаналитики считали перенос родом замещения (Greenson, 1965, p.152), Юнг рассматривал его как
специфическую форму более общего процесса проекции... общий психологический механизм, который переносит какое-либо субъективное содержание внутрь объекта... это ни в коем случае не сознательный акт... он имеет эмоциональную, импульсивную природу... формирует связь, некий сорт динамических взаимоотношений между субъектом и объектом.
(CW 18, pp.136-138)
Форма переноса, возникающего во время анализа, специфична, потому что регулярность и постоянство аналитических отношений и обстановки провоцируют и усиливают и процесс, и его содержание. Интересной чертой определения Юнга является фраза "внутрь объекта". Проекция куда-либо представляется в его работах подобной тому, как кинопроектор отбрасывает изображение на белый экран. Это определение, по-видимому, приближается, хотя и не выражает точно, понятие проективной идентификации, разработанное Кляйн. Эта идея поддерживается словами Юнга, сказанными немного раньше во время той же лекции в тэвистокской клинике:
Говоря о переносе... Под этим обычно подразумевают затрудняющее лечение навешивание проекций, застревание во взаимоотношениях... переходящее из одной формы в другую.
(СW 18, p.136)
Понятие переноса подразумевает, что любой аспект личности пациента может быть спроецирован на аналитика. Чувства, идеи, импульсы, потребности, фантазии и образы могут составлять содержание этого непроизвольного акта. В начале анализа большая часть содержания переноса обычно имеет инфантильное происхождение. Но по мере того, как растут и углубляются аналитические отношения, пациент все меньше озабочен собой и все больше его внимание поглощено Самостью (Self). Это происходит в результате проработки личного переноса и удаления проекций, аффектов, импульсов и другого психического содержимого, затрудняющего жизнь пациента
У переноса есть архетипическое измерение.Юнг замечает, что после того, как содержание личного бессознательного передано другому,
личностные взаимоотношения, как мне кажется, начинают затухать; на сцену выходят внеличностные естественные процессы.
(CW 9.i, p.294)
Например, мужчина, который в жизни встречал много издевок и неприятия со стороны окружающих, занял более активную позицию в анализе только после того, как в течение долгого времени подвергал всевозможным "проверкам" своего аналитика-женщину и убедился в ее стойком желании помочь. В сильном негативном переносе преобладали интенсивные чувства страха, стыда, гнева и враждебности. Аналитик терпеливо и настойчиво работала над тем, чтобы понять и интерпретировать негативные реакции своего пациента. Она добилась положительного результата - пациент начал испытывать чувства привязанности, нежности и любви. Затем он дистанцировался от этих чувств, сексуализировав их, что потребовало дальнейшего редуктивного анализа отношений пациента с матерью. Только позже этого в анализе могли бы быть использованы синтетические телеологические подходы. На следующем этапе проекция контрсексуального образа, анимы, может быть заново интроецирована, что дает пациенту возможность на более глубоком уровне соединиться с потребностью во взаимоотношениях со своим "Я", которое является внутренним источником чувства безопасности и любви.
Обсуждая архетипический перенос, Юнг писал:
Нет необходимости доказывать, что нужно отвести проекции этих внеличностных образов. Но вы должны удалить только сам акт проекции, при этом вы не должны, да и не можете, затронуть ее содержимое... Тот факт, что это содержимое является внеличностным, - только причина для того, чтобы осуществить его проекцию. По-видимому, оно не принадлежит какому-либо субъективному разуму, оно должно находиться где-то вне "я", и, за отсутствием подходящей формы, сосудом для него становится человеческий объект.
(CW 18, p.161)
С точки зрения метода становится понятным, что в идеале аналитик должен использовать объективную и субъективную, редуктивную и синтетическую интерпретации. Все они служат средствами индивидуации. Объективная/редуктивная интерпретации составляют сущность второй и третьей стадий терапии по Юнгу - разъяснения и просвещения, субъективная/синтетическая интервенции составляют действующее начало четвертой стадии, стадии трансформации. Они не исключают одна другую, а скорее составляют запутанную спираль, в которой инфантильное и архетипическое встречаются снова и снова, как во время, так и после окончания анализа.
Перенос как средство индивидуации.Как замечает Фордхам (Fordham, 1978), возникновение архетипических проекций может создавать "водораздел" в анализе. Одни аналитики, начитанные в мифологии и другом амплификационном материале, могут взять на себя "углубление образования" пациента и работать под влиянием иллюзии, что от личностного переноса они избавились. Другие могут просто взять на себя роль свидетеля протекания "внеличностного естественного процесса". Третьи, опасаясь, что их занесет в возвышенные духовные миры из-за разрыва связи с инстинктивным, слишком крепко держатся за инфантильный перенос. Но есть и "срединный путь", точка зрения на перенос как на мостик к реальности (Jung CW 4, pp.190-191), по которому пациент попадает туда, где он воспринимает аналитика таким, каков он есть, и где пациент делает открытие, что
его собственная уникальная личность имеет цену, его принимают таким, каков он есть, и в его силах приспособиться к тем требованиям, которые предъявляет жизнь.
(CW 16, p.137)
Перенос в понимании Юнга.В 1913 году Юнг уже различал инфантильный, личностный перенос и процесс, при котором образы родителей проецируются на фигуру аналитика. Он оценивал этот процесс положительно, видя в нем возможность для пациента отделиться от его родной семьи, несмотря на то, что выбранный путь может казаться аналитику (или другим людям) ошибочным. Он вскоре осознал, что личность аналитика и его зрелость играют огромную роль, и, понимая это, стал выступать в защиту учебного анализа (CW 16, p.137).
Примерно в это же время Юнг переписывался с доктором Лоем. В этих письмах подчеркивается важность сексуализированного переноса, который работает как средство достижения более глубокой эмпатии, что, в свою очередь, полезно для "индивидуации". Юнг в этот период видел семена прогресса и в негативном, и в позитивном переносе.
Затем последовал перерыв в восемь лет, в течение которых мысль Юнга работала над разработкой других важных направлений. В работе "Терапевтическая ценность отреагирования" (CW 16) Юнг высказал предположение, что интенсивность переноса обратно пропорциональна степени взаимопонимания между аналитиком и пациентом. Юнг осудил преимущественное использование редуктивного анализа и предложил использовать телеологическую точку зрения. Перенос целесообразен, цель состоит в устранении проекций у обеих сторон, преимущественно у пациента. Кроме того, огромное внимание уделяется личности аналитика.
В работе 1926 года "Два эссе по аналитической психологии" (CW 7) Юнг исследует вопрос о том, куда девается психическая энергия, высвобождаемая из личностного переноса. Он предположил, что она появляется вновь в виде
точки отсчета трансперсонального... Я не могу назвать это иначе, чем направляющей функцией, которая шаг за шагом собирает в себя все предшествующие личностные переоценки.
(CW 7, p.131)
Это утверждение ясно показывает, что Юнг смотрел на перенос как на явление динамическое, с собственной "встроенной" тенденцией к индивидуации.
Юнг нашел удачную визуальную амплификацию для переноса, индивидуации и процесса диалектического взаимодействия между бессознательным аналитика и бессознательным пациента в алхимическом тексте Rosarium Philosophorum. Комментарий к тексту и десяти гравюрам, данный Юнгом, чрезвычайно трудный и сложный, в нем использованы сведения из алхимии, мифологии, антропологии и других наук. Я попытаюсь представить его в сжатом виде. Перед этим я кратко проанализирую диаграмму Юнга, которая здесь несколько видоизменена в целях упрощения. Диаграмма изображает то, что Юнг называет "перекрещивающиеся отношения переноса... брачный quaternio (квадрат)" (CW 16, p.222).
Рис.2. Аналитический или "брачный" квадрат.
Линия 1 относится к сознательным, реальным взаимоотношениям пациента и аналитика и символизирует терапевтический альянс. Линия 2 - символизирует отношения на бессознательном уровне, для которых характерны проективная и интроективная идентификации. Линия 3 представляет канал внутренней коммуникации, служащий для отношений аналитика со своим бессознательным. Этот канал должен быть в меньшей степени блокирован, чем соответствующий канал пациента, представленный линией 4, благодаря опыту работы аналитика и учебному анализу, который он прошел. Линия 5 обозначает потребность пациента в "эго" аналитика, канал для проекций пациента и, кроме того, сознательную попытку аналитика проникнуть в бессознательное пациента. Линия 6 - проекция аналитика на пациента и доступ сознания пациента к бессознательному аналитика.
В гравюрах к Rosarium Philosophorum Юнг увидел иллюстрацию любовной истории, инцестуозных взаимоотношений между королем и королевой, братом и сестрой, сознанием и бессознательным, мужским и женским. В понимании Юнга гравюры показывают развитие процесса индивидуации, происходящего внутри отношений переноса и помимо них. Возможно, Юнг не случайно выбрал именно Rosarium Philosophorum для освещения своего тезиса, так как это одна из немногих алхимических книг, в которых процесс представлен в проекции на человеческие отношения, а не исключительно на химические субстанции.
Важное место на гравюрах занимает изображение vas mirabile, "волшебной [то есть алхимической] реторты", в которой происходят процессы взаимной трансформации.
Vas bene clausum (то есть хорошо запечатанный сосуд) - это мера предосторожности, очень часто упоминаемая в алхимических трудах. Это эквивалент магического круга. В обоих случаях идея состоит в том, чтобы защитить то, что внутри, от вторжения и вмешательства извне, а также предотвратить его утечку.
(CW 12, p.167)
Vas представляется ванной, содержащей воду бессознательного, сосудом, в котором prima materia ("первоматерия", в смысле "истинная сущность") аналитика и пациента, мужского и женского, сознательного и бессознательного проходят трансформацию, чтобы достичь цели индивидуации - lapis philosophorum ("философского камня"), то есть самореализации, или индивидуации. Сосуд - это терапевтическая обстановка и аналитические интервенции, рассчитанные так, чтобы сохранять энергию тревожности на уровне, оптимальном для самопознания пациента и профессионального и человеческого развития аналитика.
Здесь заинтересованного читателя можно отослать к "Психологии переноса" (CW 16)1 [1], в которой есть репродукции этих гравюр. Над их загадочной природой можно размышлять в течение многих лет, отчасти потому, что, глядя на них, мы попадаем в мир символического инцеста, который часто воспринимаем так, как будто он существует на самом деле. Но сама движущая сила трансформации лежит в способности и потребности обеих сторон аналитического взаимодействия прожить и начать относиться символически к сексуальности эротического (Эроса) и к бескорыстному состраданию ("агапэ" у древних греков).
На рисунке 1, который называется "Фонтан Меркурия", мы видим источник, питаемый сверху и снизу; сознательный и бессознательный аспекты взаимоотношений между пациентом и аналитиком, которые, в терминах анализа, относительно внеличностны. Каждый может думать о другом как о существе девственном, опасном и дарующем жизнь. Все три утверждения содержат некую часть правды. Оба - и пациент, и аналитик - отправились в неизведанную страну, и у обоих есть свои сопротивления. Обе стороны могут быть трансформированы Меркурием, этим фокусником, который ждет нас на пороге (перемен); но есть предостережение, которое должны знать все аналитики:
No fountain and no water has my likeI make both rich and poor men whole or sickFor deadly can I be and poisonous.
Ни тот источник, ни иной мое обличьеВместить не в силах. Нищ или богат,Тебя здоровьем наделю или мученьем.Я страшен быть могу и ядовит.
Фонтан, источник, может быть, таким образом, символом психической жизни, но Юнг, кроме этого, соотносит его с foetus spagyricus ("алхимическим зародышем"), или, в терминах биологии развития, с зародышевым неонатальном состоянием, из которого может развиться новый инсайт. На первой гравюре мы видим также мужское и женское начала, изображенные в виде Солнца и Луны - лейтмотив, проходящий через всю серию. Это часто рождает замешательство при толковании, особенно в тех случаях, когда аналитик и пациент - люди одного пола. Здесь мы не можем принять идеи Юнга слишком буквально. Скорее, нам остается разобраться в сложностях, возникающие при смешивании различных биологических и психологических контрсексуальных элементов, а также разных отношений и функциональных типов. Как и ему нам предстоит столкнуться с величайшей запутанностью в этих вопросах. Гетеро/гомосексуальные чувства должны вовсю цвести, т.е. проявляться символически и в таком виде проживаться.
На рисунке 2 мы видим протагониста и антагониста рассказа, короля и королеву, которые теперь более ясно ассоциированы с Солнцем и Луной, братом и сестрой. Они соприкасаются, но левыми руками. Прикосновение левыми руками часто символизирует контакт своими бессознательными частями и, следовательно, начало проективной/интроективной идентификации, подразумеваемой линией 2 на нашей схеме. Я напоминаю об опасности отсутствия границ, о существовании точки, из которой взаимоотношения могут сдвинуться в сторону заумной духовности или разыгрывания инцеста. От этой двойной опасности охраняет фигура голубя, существа, прилетевшего к Ною с вестью о том, что потоп (наплыв вод бессознательного) уже кончился. Здесь констеллирован mundus imaginalis ("мир образов"), в котором это напряжение между реальным и символическим инцестом сдерживается, прорабатывается и трансформируется (Samuels, 1989). Аналитик и пациент "влюбляются" друг в друга, но их отношения не симметричны. У аналитика появляется образ внутреннего ребенка в пациенте, нуждающегося в исцелении. Пациент поставлен в более сложное положение, поскольку он начинает понимать слабости аналитика. И именно это, при настойчивости со стороны пациента, помогает аналитику увидеть и обдумать свои ошибки.
Рисунок 3, "Голая правда", символизирует аналитика и пациента, лишенных своих масок-персон. Например, аналитик может выписать "ошибочный" счет пациенту или назначить ему встречу на час, уже занятый другими делами. Пациент может "потеряться" по дороге к аналитику. Теневые элементы с обеих сторон выползают на сцену, Солнце и Луна держатся друг за друга, но не напрямую, а через перекрещенные ветки, которые мы уже видели на рисунке 2, где у этих веток один конец был расположен свободно в промежутке между фигурами. Аналитик и пациент временно оказываются в тупике, на самом деле это начало полной честности в попытках обнаружить, признать и начать вместе работать, чтобы простить (в качестве долговременной цели) те недостатки, которые каждая из сторон вынесла на аналитическое исследование, и простить самого себя.
Рисунок 3 - это призыв аналитику и пациенту прогрессировать в процессе взаимной трансформации, которую охраняет и вдохновляет голубь - Святой Дух, объединяющий их (возможно, здесь есть намек на христианскую доктрину триединства). Здесь мы сталкиваемся с существованием третьего, которое исходит от обоих - веры. Это вера в аналитические отношения. Со стороны аналитика эта вера поддерживается опытом учебного анализа, пациент же, со своей стороны, начинает справляться с дискомфортом, возникающем в пространстве между реальным и символическим - между реальным прикосновением и ощущением символического прикосновения аналитика. Таким образом, союз должен быть скорее символическим, чем реальным, несмотря на страстную силу аффекта, возникшего между его участниками. Юнг напоминает:
Инцест символизирует союз со своей собственной сущностью, он означает индивидуацию, обретение себя... эта тема просто дьявольски притягательна.
(CW 16, p.218)
Алхимики частично были не согласны с сексуальным аскетизмом, настойчиво проповедовавшимся в Средние века. Казалось, они знали об извечном страстном желании любящих погрузиться в воду нагими - и слиться друг с другом. На рисунке 4, "Погружение в ванну", пара сидит достаточно сдержанно, но символическое соединение остается. Солнце выглядит расслабленным (неверная позиция для аналитика), а Луна застенчиво смотрит в область гениталий партнера. Концы обоих жезлов слабы и безвольны, но подразумевается потенциально эротическая природа coniunctio ("союза"). Можно предположить, что вода в ванне представляет бессознательное - состояние слияния, в наше дни известное как проективная идентификация. Но Юнг добавляет интересное замечание:
Я, конечно, имею в виду не синтез или /взаимную/ идентификацию двух индивидуумов, а сознательный союз эго со всем тем, что было спроецировано внутрь "тебя".
(CW 16, p.245, n.16, курсив мой - Кристофер Перри)
А Святой Дух, в лице голубя, все так же бодрствует - по-видимому, эта функция спроецирована на аналитика, а иногда и на пациента. Представьте себе такой сценарий: пациент в течение всей сессии рассказывает что-то несвязное, состоящее из разрозненных фрагментов, похожее на выпуск новостей. Аналитик растерян и обеспокоен "непониманием". С ощущением того, что на сессии не получилось никакого значимого контакта, аналитик на прощание похлопывает пациента по плечу и говорит ему "До свидания, до завтра". Пациент неожиданно "осознает", что символическая связь потеряна, и его наполняют отчаяние и тоска. Инициация крещением в символизм разрушена, и пациенту остается мучиться ложными надеждами.
Любая мысль о том, что рисунок 5, "Coniunctio Sive Coitus" ("Любовное соитие"), является приглашением совершить сексуальный акт, начисто отвергается рисунком 5а, на котором инцестуозная пара изображена с крыльями вопреки тому, что находится в воде - в "кипящем растворе, в котором две субстанции соединяются". Напряжение между духом и инстинктом поддерживается на протяжении всей серии рисунков, хотя и принимает различные формы. Заметьте также, что на рисунке снова появляется левая рука, Солнце осторожно касается груди Луны, а рука Луны приближается к пенису ее любовника. В то время как он смотрит на нее, она смотрит в сторону. Что она хочет увидеть? Я хотел бы это знать, Юнг говорил:
ни одного дня не забывайте, что всё ещё только предстоит узнать.
(CW 16, p.255)
То, что говорит Юнг, в точности описывает состояние сильно влюбленной пары или сильно ненавидящих друг друга людей (и, я хотел бы добавить, пары в терапевтическом взаимодействии). Медовый месяц, во время которого всё идеализируется подходит к концу; его высшей точкой является фрустрация страстного желания быть вместе. Аналитик и пациент кипят под маской возбуждения: это смесь любви и ненависти, которая приводит к временному состоянию смерти. Смерть, рисунок 6: подпись гласит:
Король и королева лежат мертвыми,Душа пребывает в великом горе.
Vas mirabile становится разновидностью саркофага (слово, которое значит "жадно поедающий тело"), проекцией связанных со смертью аспектов Великой Матери, образом гроба. Поток меркурианского фонтана на рисунке 1 останавливается. Кроме того, название рисунка можно понимать как "разложение и распад". Это наиболее мрачное время, время отчаяния, утраты иллюзий, приступов зависти; это время, когда Эрос и Суперэго находятся на ножах, и нет никакой возможности для того, чтобы идти вперед. Такое состояние в алхимических трактатах называется nigredo (почернение). Аналитик должен сохранять веру, что перегной нигредо подобно ценному удобрению обладает стимулирующими и регенеративными качествами, на протяжении долгих периодов явной вялости, бездеятельности, и, что еще более важно, отчаяния. Вера в процесс, вера в отношения, вера аналитика в метод/технику должна быть уравновешена, с моей точки зрения, на этой стадии, погруженностью в полное сомнение. Теряется эмпатия, что, в конечном счете, может быть терапевтичным; но и такая терапевтическая эффективность опирается на постоянный самоанализ аналитика, направляемый "сигналами" пациента.
Рисунок 7 парадоксален, и это не удивительно. "Восхождение души" соседствует с оплодотворением. Страстно желаемое, смертельное состояние слияния мешает осознаванию того, что проективная идентификация неизбежно приводит к потере души, не к состоянию за пределами эго, а к потере ощущения бытия на уровне Я-Ты, Эго-Самость, связи между сознанием и бессознательным. Изображено одно тело, две головы, и гомункулус, поднимающийся в облака. Это состояние может привести или к продолжению движения вперед по пути индивидуации или к психотической дезинтеграции/диссоциации/расщеплению. Vas mirabile слегка повернут влево, и его правый край затенен - находится на глубоком подсознательном уровне. Это можно толковать как ощущение различий - как проекцию надежды на общность и страха отделения, борющихся внутри аналитического ребенка.
Картина 8 подписана "Mundificatio" ("делание мира") - глубокий намек на основную сцену любой космолгии. Мы могли бы назвать ее "возвращаясь назад к земле"; это процесс, который проходит независимо от сознательных эго обоих участников. То, что было черным, теперь постепенно становится белым; за nigredo отчаяния и потерей души следует выпадение божественной росы, которая готовит почву аналитических отношений для возвращения измененной души. Чтобы соприкоснуться с этим процессом непосредственно, нужно пройти через туман; не торопясь, ощущая впитывающуюся в кожу росу, не надеясь сразу понять происходящее.
Ноги этой пары переместились из крайнего левого угла vas (его зловещей, темной стороны) к центральному положению. В то время как Луна продолжает смотреть в сторону и вне vas, Солнце смотрит почтительно на падающую росу, божественную, нуминозную. На этой стадии аналитик опирается в значительной степени на силу Логоса (интерпретацию) и Эроса Агапэ (сочувствие). Логос и Эрос никогда не разлучаются, и сейчас эти два компонента соединены в комментариях аналитика, передающих понимание необходимости страдания из-за того, что прежнее очарование ушло, с его глубочайшими радостями, печалями и сильными эмоциями. "Animae jubilatio" значит "радость души". Это название картины 9, которая также называется "Возвращение души". Аналитики значительно чаще встречаются на ранних стадиях анализа с болью, страданиями, и печалью, чем с радостью. Но именно радость является тем сильным чувством, которое сопровождает постепенный процесс самораскрытия пациента; это чувство сродни ощущению удовольствия от погружения в бассейн:
Хотя сила бессознательного пугает, как что-то демоническое, это чувство только частично подтверждается фактами, так как мы также знаем, что подсознание способно быть источником целебных эффектов. То, каким именно будет эффект, в значительной степени зависит от отношения к этому сознательного разума.
(CW 16, p.293)
Но надежда должна быть обдумана. Небесное и хтоническое измерения картины 1 возвращаются в картине 9. Обратите внимание на двух птиц (аналитик и пациент?), явно обращенных друг к другу. Одна на terra firma ("на твердой земле"); другая, всплывает - или погружается - Materia (материя) и spiritus (дух), тело и душа. Опять аналитик и пациент между противоположностями, где coincidentia oppositorum ("встреча противоположностей") приводит к растущему осознанию того, что именно тело придает границы и связность личности" (CW 16, p.294). В клинической практике, например, мы можем представить себе шизоидную личность, которая долгое время колеблется между ощущением развоплощения (деперсонализации) и ощущением, часто очень неприятным, "запертости в темнице"своего тела, а иногда и внутри своей матери. Первое состояние является агорафобией (боязнью открытых пространств), второе - клаустрофобией - (боязнью закрытых пространств). Отсюда тенденция для шизоидной личности - застревать на пороге между этими двумя состояниями. Задачей терапии является содействие соединению со своим телом, "воплощению".
То же самое касается рисунка 10. Corvex, ворон, смотрящий с рисунка - символ смерти! По другой версии, это Пеликан, изображение мессии (или Христоса), кормящий своей собственной плотью своих птенцов. Гермафродит - мифически, сексуально и духовно усложненная версия андрогина, рожденный из unio mystica ("священного/тайного союза"), смотрит направо и налево (сознание и подсознание) и твердо стоит на луне; причем серп луны одновременно смотрит на генитальную область гермафродита. Пациент и аналитик двигаются дальше, вперед по пути индивидуации; и оба меняются по ходу работы. Пациент благополучно интроецировал аналитика в качестве полезной фигуры, и интернализировал аналитические отношения, которые будут продолжать действовать как позитивный, мощный внутренний ресурс, особенно в трудные времена. Аналитик также расширяет и углубляет свой клинический опыт, скрупулезно анализирует его, и меняется главным образом учась на своих ошибках.
Чтобы завершить эту часть, я процитирую Юнга:
Феномен переноса вне сомнения является одним из наиболее важных синдромов в процессе индивидуации; богатство его значений простирается далеко за личные предпочтения и антипатии. Посредством своего совокупного содержания и символов он трансцендирует индивидуальную личность...
(СW 16, p.323)
Современные юнгианцы в большом долгу перед Майклом Фордхамом (Michael Fordham) за его работу по изучению феномена переноса. Одной из основных задач его работы было прослеживание "корней переноса в детстве и формулирование теории, соответствующей идеям Юнга" (Fordham, 1974a). Интересные наблюдения он сделал их своей работы с делюзивным переносом, когда на время пропадала способность воспринимать отношения "как если бы" (символически) (Fordham, 1974b), и пациент так поворачивал отношения с аналитиком, что последний сам чувствовал себя пациентом. Господствует смятение, и для аналитика становится существенным сохранить структуру аналитического процесса как способа связи со скрытыми здоровыми аспектами личности пациента.
Этот подход отражен Перри (Perry), в его работе с психотическими пациентами, которая иллюстрирует необходимость погружения в психотический/делюзивный перенос для психотерапевтов, с тем чтобы могло произойти смешение личного и коллективного элементов переноса, интерпретация которых привела бы к "сдвигу от беспокойства за власть и престиж к мыслям о нежности, любви и социальной гармонии" (Perry, 1953). Эта тема затронута Ледерманн в ее работе с нарциссическими личностями (Ledermann, 1982), и Редферном в его работе с шизоидными и психотическими личностями (Redfearn, 1978).
Промежуточную позицию между классическими представлениями и так называемым "юнгиански-кляйнианским гибридом", занимает Петерс (Peters, 1991), который понимает перенос как выражение либидного влечения к аналитику и/или к другому человеку из жизни пациента. Он предупреждает, что постоянное и механическое интерпретирование переноса аналитиком может стать навязыванием своего мнения пациенту, и, таким образом, может привести к патологической уступчивости пациента. Возможно, это будет некоторым преувеличением, но я считаю, что такой механистический подход способствует возникновению бесконечного и создающего зависимость анализа.
Самым важным в работе алхимиков было разделение между laboratorium ("рабочим местом"), где проходили их эксперименты, и oratorium ("местом для бесед"), которое служило психическим и физическим пространством для размышлений и медитаций о работе по трансформации. Oratorium стал внутренним и внешним temenos ("священным местом") супервидения, в котором аналитик "просматривает и может взглянуть со стороны на" (super-videt) свое субъективное ощущение пациента. Это субъективное ощущение аналитика называют "контрпереносом", и он может простираться от невротического отрицания переноса до способа получения ценной информации о пациенте через постоянный самоанализ переживаний аналитика. Именно к этому реципрокному аспекту аналитической взаимосвязи я сейчас и подошел.
Контрперенос.В отличие от Фрейда, Юнг оставил нам совсем немного примеров того, как он сам работал в качестве аналитика. Но, похоже, он был первым аналитиком, который отметил терапевтический и антитерапевтический потенциал в контрпереносе. Его раннее признание необходимости учебного анализа происходило из его убеждения, что аналитики могут так далеко продвинуться в работе со своими пациентами, насколько они сами продвинулись в своих поисках самореализации. Эта точка зрения, однако, сейчас кажется не совсем верной. Её необоснованность заключается в предположении, что аналитик может потенциально вжиться и идентифицироваться с любым психическим переживанием пациента. Но, например, возможно работать с жертвами катастрофы, и не иметь личного опыта в такой катастрофе. Важно, чтобы аналитик не терял связи со своим собственным внутренним комплексом "преследователь/жертва". Скорее, аналитика в его работе может ограничивать та "вершина" (точка зрения), с которой он смотрит на диалектику. Вот почему я включил внешний мир аналитика и процесс его обучения в диаграмму переноса. Аналитик может также служить чем-то вроде контейнера, в который пациент помещает непонятные аспекты своей личности до тех пор, пока не пройдет достаточно времени, чтобы он смог обдумать их объективно. Более того, аналитик может играть роль спутника и свидетеля опыта, неизвестного ему самому, но который он всегда мог ожидать. Юнг понимал опасность наличия "белых пятен" в жизненном опыте аналитика, и опасность взаимного психического инфицирования. Снова и снова, различными способами, он подчеркивал важность личности аналитика как "одного из главных факторов в лечении" (CW 4, p.260).
Противопоставляя свои методы методам Фрейда, Юнг писал о необходимости переноса болезни пациента в личность терапевта, и необходимости для аналитика быть открытым для этого процесса. Аналитик "совершенно буквально 'принимает на себя' страдания пациента и разделяет их" (CW 16, p.172). Именно благодаря этому процессу личности обоих меняются. Таким образом, можно ожидать, что у аналитика будут очень сильные реакции на пациента (вплоть до физической болезни); кроме того, аналитик может оказаться уязвимым перед "могущественными" содержаниями бессознательного, которое могут его даже околдавать. (CW 16, p.176).
В своих поздних работах о контрпереносе, Юнг привлекал внимание к мифу об Асклепии, "раненом целителе". Именно страдания аналитика являются существенным фактором исцеления. Также Юнг говорил: "Пока доктор и пациент не станут проблемой друг для друга, решение не будет найдено" (Jung, 1963, p.142).
Постъюнгианцы исследовали данную тему и заполнили пробелы, оставленные Юнгом в его сочинениях о контрпереносе. Развитие этой концепции постъюнгианцами можно суммировать в утверждении Мэчтайгер: "существенным терапевтическим фактором в анализе является контрпереносные реакции аналитика " (Machtiger, 1982). Она имела в виду, что аналитик должен интерпретировать и использовать свои субъективные реакции и фантазии для осмысления материала и переживаний пациента. Навыки и компетентность аналитика в использовании контрпереноса в значительной мере будут определять успех или неудачу анализа.
В 1955 Роберт Муди (Robert Moody) написал о своей работе с ребенком, в течение которой он понял, что его бессознательное время от времени активировалось достойным внимания образом. Во время этой работы он обнаружил, что ведет себя не так, как принято по правилам терапии, в то же время он продолжал внимательно наблюдать за взаимодействием, которое происходило на бессознательном уровне между ним и ребенком. Хотя и опасаясь возможности осуждающей реакции со стороны некоторых читателей, Муди утверждал, что
Материал, возникающий внутри этих реципрокных отношений переноса, может быть использован - и иногда быстро - в терапевтических целях.
(p.52)
Плаут (Plaut, 1956) пытается дифференцировать реакции аналитика с точки зрения личных и архетипических проекций. Первые, из-за их близости к сознанию, могут быть довольно легко интегрированы пациентом и не будут губительно влиять на аналитика. Но вторые, из-за их нуминозности и мощного влияния, представляют собой риск для аналитика, он может идентифицироваться с ними и стать их "воплощением". Таким образом, становится важным контейнировать эту проекцию, пока "эго пациента не станет более сильным, так, что он будет способен заметить символ, скрытый внутри образа" (p.159).
|