Гагин Тимур, Козакевич Станислав "Модели НЛП в работе психолога"

Благополучие «Я» по большому счету основывается на трех гигантских опорах: любви, уважении и цели. Любви к себе, любимому, в продолжение безусловной любви родителей в детстве, любви близких потом. Уважении к себе, основанному на уважении родителей, других значимых и важных людей, сравнении с «эталонами». Цели — как своему пути в жизни, ее смыслу, самому главному «зачем».

• Здесь близко гуманистическое представление о самоактуализации.

Если человек с самого младенчества (и еще до того, как отделил себя от мира, до трех лет) воспринимал мир и себя в нем — как мир любящий, как маму с папой, как мир, которому можно доверять, в котором тепло, хорошо и уютно, то, не отделяя себя от мира, он так же научился принимать и себя.

• Потом все это может еще много раз нарушиться. Но если нарушено с самого начала… придется создавать эту основу задним числом. А это тяжелая работа. Хотя и возможная.

В три года (приблизительно) малыш выделил свое «Я» из мира, получил (часто через попу) знание о том, что бывает «хорошо и плохо». А решают это — сильные и всемогущие родители и взрослые. И их оценка становилась собственной оценкой ребенка. Если потом — друзья и сверстники, если позже — близкие, учителя жизни и, опять-таки, друзья и просто значимые люди относились к человеку с уважением, признавали его права, оценивали «хорошо» и «отлично» — по заслугам, поощряли инициативу, помогали разобрать трудности, а когда критиковали — то не его, а его действия, тогда человек привыкает уважать — себя.

• Уважение (или неуважение) к себе, самооценка — это интериоризованная оценка значимых Других, помните? Человек хочет знать, что он — хороший. А если этого знания в жизни нет, получается что-то вроде комплексов неполноценности или превосходства. Человек — неспокоен. Либо он считает себя плохим (а не хочется), либо начинает доказывать, что хороший — он.

Самоуважение, уверенность в себе, внутренний покой опираются именно на такое, глубоко усвоенное, отношение к себе тех, кому можно полностью доверять. Таких людей еще называют референтным кругом.

• А начало все равно в детстве. И если «Я — любимый» — это больше от мамы, то «Я — хороший» — больше от папы. Хотя, разумеется, деление это условно. И, кстати, если человеку не хватает любви, то его тяга к уважению тоже будет несколько… судорожной.

И вот, когда человек знает себя — любимым, любящим, уважаемым и уважающим (себя и других), перед ним встает вопрос о смысле жизни.

• Знакомо?

Тут важно, что вопрос этот раньше, чем стабилизируются любовь и уважение — не встает толком. Цель тогда ясна: нужны любовь и уважение. И смыслом-целью станет то, что эти любовь и уважение дать может. А вот если фундамент уже стоит прочно, можно строить — свою жизнь и этот мир. Именно тогда человек оглядывается на мир как творец, созидатель и делает миру — подарки.

• А много вы знаете людей, которым повезло с детством? Которые с детства жили в безусловной любви и заслуженном уважении? Какая уж тут самоактуализация?! Сытый голодного — …

При всей разнице целей жизни, объединяет их одно: действие. Цель, какой разной она бы не была — что-то сделать. Миру. В мире. Людям. Близким. Всем. Помочь или помешать. Подарить или свергнуть. Создать или разрушить.

• Делать добро или бороться со злом. Или и то, и другое.

Сделать, а не получить.

Потому что если все нужное мне — в масштабах мироздания, а не сиюминутности — у меня есть, то цели мои будут уже не из разряда «мне». По крайней мере, очень не прямо. А вот если мои цели (большие цели, в масштабах смысла жизни) все-таки из серии «хочу мне» — удовольствия, признания, славы, денег, обожания, преданности — то не все в порядке с любовью и уважением.

• И это не обвинение. Это не «хорошо» или «плохо». Это конкретная жизненная ситуация конкретного человека. И требовать «сознательности» — не работа психолога. Но в добро можно заманить — любовью и уважением. Что педагоги и общество, да и мы с вами сплошь и рядом делаем.

Для благополучного «Я» нужна цель (в масштабах этого «Я») — стоящая, достойная. Потому что «Я» принимает эту цель в себя как свою часть. Тут уже трудно понять, заботится человек о мире (семье, своем театре, своем круге, своем саде, своей стране, своем деле, своих детях) как о части себя — или ощущает себя частью более важного — цели и смысла.

• Пути.

И если у человека «все есть», но сам свое присутствие в этой жизни он оценивает как «фигней страдаю» — не будет благополучия в его «Я». А будет тревога, тоска, метания, доказывание кому-то чего-то и прочая выпивка.

• Забыться. Не думать. А иначе — мучительно больно. За бесцельно прожитое.

Еще раз: мы пишем о «Я» уж совсем благополучном. Огромное множество ходящих вокруг людей — недолюбленные и обделенные самоуважением. Все эти разговоры о цели — не про них. У них свои заботы.

Но. Получив любовь, а потом уважение (нужные!), человек еще — внутренне — не благополучен. И не будем удивляться, что ему от сытой обустроенной жизни неймется и хочется чего-то еще. Это нормально.

Внимательному читателю все это может весьма напомнить пирамиду Маслоу. Да, раньше чем любовь, уважение и цель жизни, человека искренне волнует: а в безопасности ли «Я».

• Это важно: чем дальше человек от биологического момента рождения, тем больше он защищает и стремится к безопасности именно этого «Я» — не впрямую биологического, а того, которое он считает — собой. Этим объясняется то, что люди могут идти на страдания и смерть, но — «не изменить себе». Не убить себя. Такого, каким «я себя знаю». Биологический инстинкт самосохранения становится психологическим.

«Я»-неблагополучие

Благополучное «Я» имеет и своего антипода — неблагополучное «Я». Такое «Я» мучительно ищет и не находит ни любви (в себе, в родителях, в любимых-привязанных, в людях вокруг), ни уважения (среди значимых людей и среди людей вообще), ни смысла своего существования. На всех уровнях предыдущих — внешне — может даже быть вроде бы все в порядке. Только такое сосуществование «Я» с миром— не устраивает. Никак. Человек изнутри не хочет так жить. И чем сильнее это несоответствие, тем ближе — медицинская помощь. Потому что из мира, в котором нельзя жить, человек — уходит. Уходит в безумие, алкоголь, пустоту-доживание, погоню за развлечениями, деньгами, в самоубийство — прямое или психологическое, когда распадается одна сущность человека и формируется другая.

• И поведение такого человека часто со стороны окружающих нелогично, непонятно, кажется саморазрушительным. Все верно, оно и есть саморазрушительное. И здесь саморазрушение для «Я» — имеет смысл. В крайних случаях говорят о психотических проявлениях.

Впрочем, большинство людей, как обычно, помещается где-то между благополучным и уж совсем неблагополучным «Я». И мерилом нарастания напряжения-несоответствия между реальностью и требованиями «Я» служит — нарастание тревоги. Нарастание переживания.

• Помните же: проблема — это то, что переживается как проблема.

Тревога, переживание — это боль «Я». То есть сигнал организму, что во внешней среде нужно что-то поменять. Так боль от ожога настойчиво требует убрать руку от огня, а натертые мозоли рекомендуют сменить обувь.

Правда, к боли можно привыкнуть. Или систематически применять обезболивающее: не замечать тревоги, «выбросить из головы» переживания и вообще делать перед собой вид, что «все отлично» или хоть «все как обычно».

• Просто такой вот я, проблемный и несчастный. Знать, судьба такая. Или «нет проблем!»

Однако, и рука с обезболиванием догорит в огне, и игнорирование тревоги-переживания не предотвратит нарастания напряжения. Однажды все равно рванет. Или убьет. Одно из двух.

• Если, конечно, вовремя собой все-таки не заняться.

К примеру, часто встречающимися проявлениями неблагополучия «Я» бывают такие варианты поведения:

Человеку постоянно, в любых количествах требуется внимание. Лучше, если непосредственно любовь или хотя бы приязнь. Но на худой конец сойдет и просто внимание. Лишь бы люди не забыли, не оставили ни на минуту. В ход идет актерство и шутовство, демонстративное поведение, скандалы и конфликты.

• И вообще, «лучше жить в мире, где все хотят мне напакостить, чем в мире, где до меня нет никакого дела».

Такой человек плохо переживает каждую минуту, когда что-то происходит «не по его поводу». И если прямой связи нет, он ее отыщет и предъявит. И неважно, что мешает и раздражает. Неважно, что обиды надуманы, а предлоги несущественны. Пока мы все это ему объясняем — он не забыт. Все снова вертится вокруг него.

Обратной стороной обделенности любовью оказывается часто изрядное недоверие к миру. Ну и неверие ни в какую любовь. «Нет ее! Не у меня нет, а вообще нет». Так и беспокоиться не о чем. И, раз любви нет, раз миру доверять нельзя…

• Вера в любовь и доверие к миру очень связаны. Изначально, в детстве, это вообще одно и то же,

… то человек отходит в сторону ото всех, становится «отдельным». Он избегает близости, избегает любых отношений, предполагающих глубину, взаимное погружение, раскрытие навстречу другому, избегает того, что называет «ответственностью и обязательствами». Обесценивание того, чего у меня нет — частая стратегия психологической защиты. Однако в случае, когда отрицание затрагивает уже опору «Я», оно оказывается весьма и весьма разрушительным. Для самого человека, его отношений, его будущего.

Безудержная, голодная потребность в уважении проявляется по-разному. Иногда человек ищет (и находит) безусловный авторитет и ему служит — за авторитетное подтверждение своей значимости. Авторитетом может быть другой человек, а может быть и система правил и установлений. В любом случае неблагополучное «Я» стремится найти подтверждения своей «правильности», стремится соответствовать выдвигаемым требованиям. Будь то требования «гуру и учителя» или общественной морали, правил приличия или установлений своего круга, группы, клана, коллектива, нации.

• Словом, мы имеем ханжу или фанатика. Или фанатичного ханжу. В более или менее ярко выраженном варианте. Характерно, что здесь речь не идет о приязни. Такие люди могут бравировать тем, что не ищут симпатий. Они — за правое дело. Помните сутягу Френкленда из «Собаки Баскервиллей»?

Другой способ: стремление к власти, как самоцели, потребность доминировать и контролировать. Здесь на первый план выходит демонстрация силы (не обязательно физической — это может быть звание, должность, статус — служба закону или принадлежность к сильной организации и т.д.). И, соответственно, презрение к слабости. Такой человек в более или менее приемлемой форме желает захватить рычаги управления. Ему, в отличие от стяжателя внимания, важны все знаки того, что он и только он влияет на ситуацию. Что все вокруг подчиняется ему.

• Получается агрессивный манипулятор. Агрессивность эта не всегда груба. Категоричность, авторитарность, солдафонство — это одна сторона. Но и опутывание уговорами, подначками, претензиями, обвинениями, уламывание, улещивание — все это здесь. Манипулятору в поисках чувства собственной значимости не важно, как добиться своего. Главное — в очередной раз добиться именно своего. Именно своего. Договоренность — это уже уступка. Иделогическим обоснованием властолюбец может выбрать любой принцип. Хотя бы и мораль. И вот мы уже имеем не просто ханжу и фанатика, а воинствующих ханжу и фанатика.

Дело не в том, что такие стереотипы поведения свойственны только глубоко неблагополучным людям. Нет. Многие средне благополучные люди время от времени ими пользуются, компенсируя сиюминутный недостаток любви, веры в себя и свою значимость, осмысленности жизни. Большое же неблагополучие, которое и приводит к психологу, появляется тогда, когда человек ведет себя — так — постоянно, когда поведение воспроизводится практически во всех ситуациях, как самостоятельная цель, как способ жить.

• Так и только так.

Если молодой человек начинает ухаживать за девушкой и в то же время привычно борется за власть, то с высокой степенью вероятности он получит — борьбу. Войну. Если вновь назначенный руководитель начинает с поиска любви, стремится в первую очередь понравиться — он получит неуправляемый коллектив и несделанную работу.

• Психологи, начинающие вести группу, часто сталкиваются с такой проблемой, ищут у своей группы оценки себе. Хорошей оценки. Группа это быстро понимает. Ведущих со стажем уже группа рассматривает как источник оценки.

Есть один момент, к котором уважаемый читатель пусть будет внимателен. Сам клиент обычно не отдает себе отчет, какую именно глубокую потребность он реализует или пытается реализовать тем или иным поведением.

• Помните: «понять, чего хочешь»?

Но — и для нас не все однозначно. Казалось бы: явная борьба за власть. Значит, у клиента страдает самоуважение? Может быть. Но может быть и то, что избытком уважения человек старается заткнуть большую дыру — отсутствие любви к себе и близких отношений. Может быть, требуя подчинения, манипулируя, человек надеется вытребовать себе — любовь.

• Из уважения.

Понятно, что попытка не самая перспективная, но так бывает. Как бывает и поиск любви, чтобы скрыть нехватку уважения и самоуважения (шутовство и поклонение), как бывает и поиск Пути и Смысла — не потому, что хочется что-то людям и миру дать, а потому что именно эти Путь и Смысл обеспечат уважение, а, возможно, и любовь.

• Тут суть именно в преувеличенном, избыточном, ненасытном стяжании уважения, любви или сурово-непреклонном, неотступном следовании свой цели. Преувеличение такое еще называют гиперкомпенсацией. То есть чрезмерным возмещением.

Пусть читатель помнит о такой возможности, и тогда ему будет легче распознать в рассказе и поведении клиента его действительное страдание, будь то «меня никто не любит», «я ничего не стою» или «мне незачем жить».

И что теперь делать? Внушение и метафора

И любовь к себе, и самоуважение, и смысл жизни — все это связано с верой. Они недоказуемы логически (и в одиночку), часто даже неосознаваемы, сколько бы человек ни упражнялся в рациональных построениях.

Такое знание о себе приобретается либо из глубины детства, когда еще и себя-то человек толком не осознавал, либо из мощных переживаний более позднего возраста, когда вера, минуя сознательные фильтры — впечатывается в «Я».

• Либо еще длительным погружением в соответствующую среду. Поэтому и работают на этом уровне в основном в группе. Собственно, и нужные мощные переживания легче создаются в группе.

Прямо здесь, в кабинете психолога, работать на таком уровне мы можем, полагаясь главным образом на суггестивные техники. На внушение. Именно благодаря таким техникам мы можем, минуя сознательный контроль, прикоснуться к тому уровню изначального знания о себе, который лежит, что называется, до сознания или, точнее, в основе сознательных мыслей, убеждений, ценностей, поступков — в основе личности как таковой.

Вера такого уровня закладывается преимущественно — родителями. Или теми, кто их заменял — в детстве. Поэтому коллега, берущийся работать с уровнем «Я» должен быть в глазах клиента человеком, чей авторитет хотя бы близок к родительскому. Дело не в том, чтобы подставлять себя на место родителей (хотя это тоже бывает), а в том, чтобы источник веры новой (хотя бы косвенный) пользовался очень и очень большим доверием. И — даже — в какие-то моменты воспринимался некритично. Оно и понятно — нам же внушать предстоит.

Когда мы говорим о техниках внушения, речь идет о директивнм гипнозе, гипнозе эриксоновском и о разных техниках НЛП (связанных, в основном, с понятием «линии времени»).

• Вообще-то сюда же направлены многие мистические, эзотерические и просто популярные формы воздействия (вроде аффирмаций по Луизе Хей), но мы говорим о работе профессиональной.

Сразу скажем, что все эти техники можно и нужно для качественного их применения изучать на специальных обучающих тренинговых семинарах, потому что техника — это в первую очередь практика, и научиться ей «из книги» не просто трудно, а еще и чревато изобретением велосипеда и весьма неприятными ошибками.

• Для клиента неприятными. Ну и для нас, соответственно.

Поэтому мы предложим простую рабочую схему, для выполнения которой достаточно большого собственного опыта психологической работы, и настоятельно порекомендуем — учиться. В нашем опыте общения с коллегами, увы, часты ситуации, когда за уровень «Я» люди хватаются именно от неумения, от незнания техник работы на более простых уровнях. Поэтому большинство консультаций похожи или на прямые «советы» — делай так и так (а если нет, то ты дурак) — или на попытки лобового изменения «Я» человека: живи не так (а если настаиваешь, то ты опять-таки дурак). Прямые призывы «быть другим» не только цели не достигают (если не подкреплены профессиональной работой), а и откровенно вредят, угнетая самооценку клиента или разрушая контакт.

• Мы искренне предполагаем, что без «большого опыта» и навыка работы на других уровнях коллега не возьмется за изменения на уровне «Я». Поэтому описываемая рабочая схема предполагает уже изрядный уровень профессионализма. При всей ее внешней простоте.

Итак, клиента интересует следующая перспектива:

• полюбить себя (и других) спокойно, безусловно, глубоко;

• убедиться в собственной значимости, «хорошести», уважать себя;

• удостовериться в осмысленности своего существования, своей жизни, свериться с достойной целью.

Именно это мы и будем внушать.

• Внушать будем по ходу разговора, без формальностей вроде «сядьте удобно, закройте глаза и притворитесь, что вы в глубоком трансе». Хотя на практике человек в трансе и человек, притворяющийся, что он в трансе, внушение воспринимают оба, мы сейчас говорим о неявном внушении, которое клиентом осмысливается как «просто разговор о жизни».

Поскольку мы будем внушать, желательно к этому времени в разговоре плавно съехать голосом вниз, говорить медленнее обычного и негромко. К тому же мы помним, что контакт (или раппорт) — это уже состояние легкого транса. Так что все подстройки мы усиливаем, чем еще больше повышаем к себе доверие и — говорим. Это или реплики, или — чаще — монолог.

• Обычно монолог бывает, когда мы, с точки зрения клиента, его выслушали, в проблеме разобрались и теперь — даем рекомендации. Советы. А мы советов не даем, мы даем — внушение. Еще интереснее, если с точки зрения клиента мы уже всю работу сделали (или еще не начали), а сейчас просто «треплемся». В этой ситуации клиент меньше осмысливает то, что мы говорим, а это нам и нужно.

Основой для внушения мы с вами, читатель, выбираем — рассказывание историй. Сказок. Притч. Случаев из практики. Баек. Анекдотов.

• Ну и просто привираем профессионально, то есть так, как нужно именно здесь и сейчас.

Речь идет — о метафоре.

Если отвлечься от филологии, то для нас метафора — это иносказательное изложение ситуации клиента. Иносказательное настолько, чтобы исключить уж совсем прямые аналогии. «Вот у меня тоже муж алкоголик, так я его выгнала» — это не метафора. Это совет. Да еще прямой. Да еще из личного опыта, что, мягко говоря, не всегда применимо в практике чужой. И не всегда приемлемо.

Основная прелесть метафоры в том, что она не только описывает ситуацию, но так же иносказательно утверждает, что выход есть. И даже обрисовывает примерное направление. Но (на то и внушение) оставляет достаточный простор для домысливания-додумывания, чтобы собственное озарение клиента опиралось именно на доступный ему опыт и именно ему же и подходило.

Метафора глубоко символична. Причем символы расшифровываем-наполняем смыслом не мы, а сам клиент. И не надо подталкивать его наводящими вопросами. Клиент найдет смысл свой. И не обязательно такой, о котором мы хотя бы догадывались раньше. Главное, если метафора построена правильно, клиент обязательно отыщет (не всегда осознанно) нужный — ему — смысл.

• Сказка-метафра, которую вы еще прочтете, отличается именно тем, что каждый, кого мы после прочтения спрашивали: «О чем она?», отвечал что-то очень свое и всякий раз — разное.

При всей волшебной красоте или, наоборот, бытовой простоте метафоры — все-таки это техника. И выполнять ее надо правильно. Пусть лучше будут хромать красоты стиля и языка, чем сломается стройная схема профессиональной работы.

• Кстати, метафорой может быть и рисунок, и музыка. И — их обсуждение.

Итак в метафоре должно быть:

1. Символическое описание основной сути проблемы;

2. Символическое представление основных действующих сил (в качестве персонажей);

3. Неопределенный символ решения проблемы;

4. Символическое применение неопределенно описанного символа решения проблемы;

5. Отражение конфликта-столкновения, как центральное событие;

6. Разрешение: сильное, эмоционально значимое описание того, как «все будет хорошо»; когда ситуация разрешится для всех основных действующих сил;

7. Общий праздник.

Что все это значит? Сейчас разберемся.

Суть проблемы:

От проблемы к ее метафорическому описанию мы проходим за три шага: формулирование проблемы, формулирование класса проблем, формулирование символа проблемы. То есть, к примеру, человек — недолюблен. И к миру недоверчив. Класс проблем: недостаток ценного, важного для жизни. Символ: окруженный горной грядой мир холода и снега, где мало тепла и солнца.

Персонажи:

В качестве героев в метафору можно вводить не только символические описания людей, но и сил, чувств, качеств и возможностей. В нашем случае, когда дело касается внутреннего «Я» человека, на таких героях-олицетворениях все и будет держаться. Это может быть и сама горная цепь — как персонаж, препятствующий проникновению тепла и света. Мы можем встретиться с заколдованной феей лета, грустно наблюдающей охлаждение ее родного мира, который она когда-то согревала, и героическую птицу, которая, преодолев препятствия донесла до жителей холодной страны весть о том, что там, за горами есть тепло… И так далее.

Решение:

Это должно быть «нечто». То есть не конкретная программа действий, а что-то туманное, но тоже олицетворенное в герое или предмете. Ключ ли к дому заколдованной феи, таинственный флакон с напитком, волшебный свиток или неведомая дорога, другой, мало доступный волшебник или та же героическая птица, которая покажет путь…

• Кстати, перечтите «Волшебника изумрудного города»: тут и Гудвин, «великий и ужасный», тут и мозги из опилок, и шелковое сердце, и напиток смелости — символы, символы, символы…

Применение:

Это очень тонкая часть метафоры. По сути, она бегло упоминается одним-двумя размытыми предложениями. Герой «просто» получает информацию о том, как символ решения применять. Но это центральная часть внушения: выход есть, решение возможно, и вот вероятное направление. В нашей истории с горной страной можно говорить о выходе за пределы гор, о расколдовывании феи, о долгом пути к сильному волшебнику, о необходимости что-то чем-то окропить из флакона, чтобы — произошло чудо.

Событие-конфликт:

Обычно для клиента все это трудно и тяжело. Так же должно достаться и главное чудо. Да, чудо произойдет. Но — как только… Как только герой достанет флакон, пройдет путь, уговорит волшебника, вспашет поле, найдет проход в горах или сдвинет их.

• А вот если суть не в том, чтобы настроить на тяжелую работу по изменению, а подтолкнуть к очевидному и нетрудному изменению, то и событие должно быть парадоксальным: такая, дескать, мелочь, а такие последствия.

И еще одна важная вещь, которая отличает метафору от детской сказки и «взрослого» рыцарского романа с «хорошим» и «плохим» парнем. У нас не должно быть побежденных. Не должно быть окончательно «плохих парней». Во-первых, мы не знаем точно (хотя и старались) с кем из персонажей свяжет себя наш клиент (и, кстати, может связать не с одним, а с несколькими). Во-вторых, по ходу сюжета обязательно должно выясниться, что все «плохие» — не такие уж и плохие, только у них свои трудности и свое понимание того, как будет «лучше». И чем парадоксальнее, непредсказуемей это выяснится, чем неожиданней окажется выход — для всех персонажей — тем действенней окажется метафора.

Поэтому уничтожения, поражения и унижения персонажей в нашей метафоре не будет. А будет — Чудо. После того, как герой произведет необходимые (и часто неочевидные) действия. Например, не войной на темный лес пойдет, а овраг вычистит.

• «Не стреляй, Иван-царевич, я тебе еще пригожусь!»

Разрешение ситуации:

Помните у Карлсона: «Свершилось чудо! Друг спас жизнь друга!» Вот-вот, такое настроение и должно царить в нашей метафоре, когда мы подробно, ярко, в красках и деталях, во всей радости и полноте описываем — как стало.

Мы не описываем механизм действия чуда: в механизме клиент может усомниться. Что и как сработало, мы вообще пробрасываем. Нам не логика важна, а — вера. Вера в то, что чудо — возможно. И надежда есть. Мы красочно упираем на то, что — сработало. Получилось.

• «И так произошло»… «И сразу стало»… «И в тот же миг»… «И когда последняя капля упала»… произошло что-то. ЧТО-ТО. И это значит, что… словом, «все теперь будет хорошо». Подробно и со слезами счастья на глазах у всех героев. И у рассказчика.

И клиенту пусть наша радость передастся.

Праздник:

Теперь нам нужно завершить метафору, подкрепив веру в чудо авторитетным утверждением того, что все это героям не показалось, а все так и было на самом деле. Что эффект сохранился.

• «И они жили долго и счастливо».

Обычно это описание праздника, на котором присутствуют все персонажи, которые теперь подружились и помирились. У каждого есть свое дело, и все вместе они все делают как надо. А вокруг продолжается все то хорошее, что началось с Чуда.

Наверное, теперь читателю будет интересно составить метафору свою. И, прежде чем вы это сделаете, давайте отметим: метафора — это не обязательно волшебная сказка. Это и бытовая история о соседе или другом клиенте, и «воспоминание» из «недавно прочитанной книги», и притча из Евангелия или Корана, и предположения из серии «как было бы, если бы», и, иногда всего два-три предложения в качестве сравнения.

• «Один мой знакомый как-то все вату под плечи подкладывал, чтобы солиднее казаться, а потом взял и пошел в спортзал. Теперь свои плечи — ого-го. Так в зал и ходит уже два года». Рассказывается к слову, когда речь идет о навязчивых усилиях клиента по поиску внешних доказательств своей значимости: машина, должность, галстук… Однако и в этом коротеньком кусочке — все на месте. Разберите по шагам, если хотите.

Как рассказывать. Вложение и речевые шаблоны

Однако, не только «что» мы рассказываем имеет смысл. Важно и — как мы это делаем.

Внушение можно усилить, если рассказывание метафоры усложнить. Сделать трехслойным. То есть, по сути, рассказать несколько метафор, вставленных одна в другую. Схематически это можно представить так:

• Начало первой метафоры;

• Начало второй метафоры (обычно через «кстати» или вкладывается в уста одного из героев первой истории);

• Треться метафора (обычно коротенький кусочек, где зачастую внушение идет прямым текстом: «Тот мой знакомый еще все любил повторять: «Давайте жить дружно!», так вот он и попал как раз…»);

• Окончание второй метафоры;

• Окончание первой метафоры.

Работа этих сложностей в том, чтобы по итогам рассказа сознание лучше всего зафиксировало сюжет первой метафоры, что-то помнило из второй и практически забыло третью. Что нам и нужно, потому что внушение тогда — усиливается.

Например, если взять уже разобранные образы, мы начинаем рассказ о зимней стране, упоминаем о заколдованной фее, начинаем рассказывать ее историю, в середину вставляем «заветное слово», которое и должно ее расколдовать, завершаем ее историю, продолжаем и завершаем историю о зимней стране.

• Кстати, в одну большу метафору по ходу можно вплетать куда больше двух вставных. Было бы желание. И навык. И хорошо, если все метафоры будут иметь общую направленность.

И еще. Кроме последовательности рассказа, большую важность имеют и сами слова, которые мы используем, и то, как мы их произносим.

Одним из важнейших навыков рассказывания чего бы то ни было, если мы имеем в виду внушение, является выделение отдельных слов голосом. Выделяем мы, естественно, не просто для большей выразительности, а с умыслом. Умысел здесь в том, чтобы выделенные в рассказе слова сами по себе составляли словосочетание-внушение. Поскольку клиент следит за рассказом, да и выделяем мы не грубо, а еле заметно (паузой до и после, легким понижением голоса, наклоном головы и т.д.), то такого вот «встроенного» внушения он не замечает. Ну и хорошо.

Приятным отличием от профессионального рассказчика для нас служит возможность рассказывать — скучно. Потому что когда клиенту скучно, его сознание отвлекается. И поэтому мы многословны, мы используем повторы, как бы ненужные разъяснения, отступления в сторону (а это все метафоры и встроенные внушения), мы говорим банальности и очевидные вещи, и через некоторое время весь наш текст кажется клиенту уже банальным и до зевоты очевидным.

• Что и требовалось: клиент воспринимает текст некритично, а текст-то внушающий.

А еще нам не нужно останавливаться на подробностях. Наоборот, мы можем себе позволить разговаривать очень и очень неопределенно.

• «Как-то так (как? неважно) получилось, что у героя оказалась именно такая (какая?) лошадь, которая была ему нужна (по каким признакам?). Она помогла герою выбрать нужную тропу (как помогла? что она сделала? каковы признаки нужной тропы?) и, используя свои волшебные способности (чего такого магического она могла?), быстро прискакала к симпатичному домику (как выглядел домик?)…» и т.д.

Очень помогают нам правильные переходные слова. Мы не говорим «но», мы говорим «и». Несвязанные между собой предложения и высказывания мы объединяем оборотами «когда — тогда, если — то, потому что, поэтому, и это вызывает» и т.д. А поскольку клиент слегка в трансе, да еще скучает, то есть слушает не очень внимательно, он такую вот «логику» — пропустит.

• Плюс из уважения к нам не станет придираться. Все правильно, мы же для него стараемся.

А вот слово «не» надо употреблять осторожно. Вы можете себе представить «не красный» цвет? Вот и клиент, прежде чем понять, что такое «не беспокойтесь», вспомнит что такое «беспокоиться», а в сочетании «не страшно» сконцентрируется на «страшно». Гораздо спокойнее употреблять слова в положительной формулировке: «расслабьтесь, это очень мило».