|
104
ШАРКО И ФРЕЙД
«Шарко,—пишет Фрейд в письме от 26 ноября 1885 года, — просто-напросто разрушает все мои концепции и замыслы. Иной раз я выхожу с его лекций, словно из собора Парижской богоматери, полный новых идей о совершенстве... Мой ум перенасыщен, как после вечера, проведенного в театре... Никто еше не оказывал на меня такого влияния» [Freud, Correspondance, p. 197]. Позднее Фрейд публично признавал свой долг перед Шарко: в статье на смерть Шарко (сентябрь 1893 года) он говорит, что своим открытием покойный учитель «стяжал себе вечную славу, первым прояснив проблему истерии» [Freud, S. Е., III, р. 22]. Некоторые исследователи (в том числе Джонс) находят эти похвалы чрезмерными [Jones, I, p. 242]; между тем в 1925 году, отвечая по случаю столетия со дня рождения Шарко на вопросы А. Коде и Р. Лафорга, Фрейд заявил, что ни в чем не изменил своего мнения об учителе.
С этого времени психоаналитики в целом признают влияние Шарко на Фрейда. Зильбург и Генри [Zilboorg, Henri, 1941], авторы «Истории медицинской психологии», утверждают, что с Фрейда начинается новая эра в психологии, подготовленная, правда, целым рядом его предшественников, «включавшим Месмера, Шарко, Льебо, Бернгейма» [ibid., p. 485]. В 1956 году на праздновании в Сальпетриере столетия со дня рождения Фрейда С. Нашт сказал в своей речи: «Иногда я спрашиваю себя, мог ли Фрейд избрать свой путь без учения Шарко» [Nacht, 1957, р. 319]. Личный врач и биограф Фрейда Шур в 1972 году затронул этот вопрос [Schur, 1972, р. 38 — 39] и назвал Шарко (наряду с Брёйером и Бернгеймом) одним из трех ученых, оказавших на Фрейда решающее воздействие.
Влияние Шарко на Фрейда шло по двум линиям — интеллектуальной и эмоциональной.
Интеллектуальное влияние
Отметим прежде всего, что под влиянием Шарко Фрейд пришел к убеждению, что истерия, болезнь, известная уже тысячу лет, но часто принимаемая за симуляцию, заслуживает научного изучения и должна получить психологическое объяснение; ее симптомы возникают в результате психической, а не физической 105
травмы. Занимаясь лечением посттравматических параличей, Шарко в>своих знаменитых лекциях показал, что они вызываются не физическими причинами, а психическими потрясениями. Иными словами, невротические симптомы порождаются самой мыслью. В доказательство Шарко вызывал с помощью внушения под гипнозом или в состоянии бодрствования искусственные параличи, которые затем снимал. Вместе с тем Шарко допускал, что невроз развивается преимущественно на наследственной почве. В течение нескольких лет Фрейд разделял эту точку зрения, а потом разработал собственное учение.
Этапы создания фрейдовской теории (до 1896 года) тщательно прослежены в монографии Ола Андерссона «Исследование предыстории психоанализа» [Anders-son, 1962]. Из этой работы ясно видно, что Фрейд пришел к собственной концепции истерии, все больше подчеркивая значение психических факторов и рассматривая наследственностьх лишь как некоторую «невропатическую» предрасположенность, так что определяющим для развития болезни оказывался тот или иной психический конфликт. Нет нужды останавливаться здесь на всех исследованиях Фрейда, которые завершились его великими открытиями. Фрейд, однако, признавал, что в истерии объяснено еще не все, ибо в 1909 году он рассматривал истерическую конверсию как «скачок» от психического к соматическому, который пока не доступен нашему пониманию [Freud, 1909 В, р. 230]. Кстати, и современные психосоматические теории все еще бессильны дать этому удовлетворительное объяснение.
Шарко применял гипноз с целью вызвать истерические симптомы. Поэтому он видел в гипнозе искус-ственную истерию; такое толкование встретило бурные
1 Фрейд, однако, никогда не исключал роли наследственных факторов в возникновении неврозов. Подробнее об этом можно прочесть в обзоре Джонса [Jones, HI, р. 349]. В 1904 году Фрейд еще говорил о невропатическом вырождении в связи с противопоказаниями к психоанализу [Freud, S. Е., 1953, VIII, р. 263]. В то же время он считает поддающимися психоаналитическому лечению случаи тяжелого хронического психоневроза, в частности, невроз навязчивых состояний и все формы хронической истерии (истерические фобии и истерические конверсии) [Freud, S. Е., VII, р. 253, 264].
С тех пор ситуация изменилась, и мы теперь гораздо «тоньше» различаем показания и противопоказания к психоанализу. 106
возражения Нансийской школы. В этом споре Фрейд не занял четкой позиции [Chertok, 1966 В]. Роль гипноза в открытиях Фрейда будет рассмотрена дальше. Разумеется, Фрейд пытался проникнуть в глубину гипнотических феноменов, однако в изучении гипноза он не пошел так далеко, как в отношении истерии. В конце концов он вынужден был признать, что гипноз остается, в сущности, недоступным пониманию [Freud, 1921, р. 121]. В наши дни он по-прежнему непостижим, и пока ни один исследователь не сумел раскрыть его тайну.
Итак, перед нами две тайны — «тайна психосоматическая» и «тайна гипнотическая». Не даст ли вторая ключ к первой? Хотелось бы привести в этой связи следующий простой пример. В одной из наших работ [Chertok, 1963, р. 100] рассматривается воздействие гипнотерапии на бородавки (заболевание вирусного происхождения, которое относится к числу «психосоматических» при полном неведении механизма его возникновения). Шнейдер [Schneider, 1968, р. 657] пишет по поводу этой кожной болезни: «...мы не знаем, каким образом внушение устраняет, например, такое вирусное заболевание, как бородавки, вызываемые полиомным вирусом. Вирусологам известна точная структура молекул РНК этого полиомного вируса, их деление и их аномалии. Психологи же считают, что они лучше разбираются в действии механизма внушения. И все же, несмотря на исследования, проведенные психосоматологами в дерматологических клиниках Соединенных Штатов Америки, нам ничего не известно о глубинном механизме исчезновения бородавок». Заметим попутно, что одна из американских научных лабораторий по изучению гипноза получила субсидию в размере 300 000 долларов на осуществление одной только программы исследований лечения бородавок внушением!
Итак, в результате стажировки в Сальпетриерской клинике взгляды Фрейда на нервные болезни коренным образом изменились. Фрейд начал свою деятельность в русле немецкой школы (в частности, школы Мейнер-та, дававшего всем психическим расстройствам последовательное анатомо-физиологическое объяснение); в Париже он на практике познакомился с методом Шарко, гораздо более гибким и менее зависимым от физиологии. Шарко стремился описать и классифицировать те или иные феномены, но, как говорит Фрейд, «он спал спокойно, даже если ему не удавалось найти для них физиологического объяснения» [Freud, S. Е., I, р. 13; Gicklhorn, p. 88]. В другом месте Фрейд приводит следующие слова Шарко: «Я занимаюсь патологической морфологией и даже немного патологической анатомией, но не патологической физиологией — я жду, чтобы ею занялся кто-нибудь другой» [ibid., I, p. 135]. 107
Мейнерт [Meynert, 1888] был согласен с Шарко и в определении гипноза как патологического состояния и в описании истерического или глубокого гипнотизма с тремя его различными стадиями (летаргия, каталепсия, сомнамбулизм), которые могут существовать как вместе, так и по отдельности. В целом Мейнерт, как и Шарко, считал гипноз неврозом, искусственной истерией, а некоторые проявления истерии определял как спонтанный гипноз.
По утверждению Шарко, в основе всякого невроза лежат какие-то анатомо-физиологические («динамические и функциональные») нарушения, которые еще предстоит определить. Мейнерт же видел в гипнотическом неврозе вполне определенные физиологические нарушения, например изменения мозгового кровообращения в зависимости от стадии невроза — функциональную анемию или гиперемию и т. п.
Можно, конечно, упрекать анатомо-физиологи-ческую теорию Мейнерта в чрезмерном ригоризме, особенно если сравнивать ее с осторожными гибкими анатомо-клиническими концепциями Шарко. Но в этой ригористичности была и своя положительная сторона: например, изучая металлоскопию или «передачу симптомов на расстоянии с помощью магнитов», Мейнерт сразу сумел распознать ее иллюзорность (и в самом деле, на вазомоторном уровне такая «передача» противоречила элементарным принципам физиологии).
Разумеется, Мейнерту не грозила «опасность психологизации»; он не позволял себе «углубляться в необъяснимое». Шарко же не видел в этом ничего дурного. Он умел соблюдать осторожность и старался не пренебрегать ни одним из путей, ведущих в область психологии.
Таким образом, именно в Париже Фрейд, «освободившись от пут физиологии», мог под руководством Шарко заняться изучением психологии в собственном смысле слова. Известно, что много лет спустя, уже сделав свои фундаментальные открытия в этой области, он вернулся к тому, что интересовало его в самом начале.
Вслед за этими краткими замечаниями об интеллектуальном влиянии Шарко мы хотели бы подробнее остановиться на двух проблемах первостепенной ва- 108
жности: на экспериментальных параличах и на «большой истерии».
Экспериментальные параличи
В марте 1885 года1 Шарко опубликовал статью, в которой изложил суть разгоревшихся в то время споров о психических расстройствах, связанных с несчастными случаями на железной дороге («railway spine» — железнодорожная травма позвоночника). Одни (немецкая школа) считали эти расстройства результатом органических поражений нервной системы и рассматривали их как «травматические неврозы», отличные от истерии. Другие (англо-американская школа) не видели в них нарушений нервной системы и считали их истерией. Шарко придерживался последней точки зрения, ссылаясь на наличие симптомов — истерических стигм (гемианестезия, сужение поля зрения, истерогенные зоны и пр.) и в особенности на то, что симптомы травматических параличей, вызываемых несчастными случаями, можно воспроизводить с помощью внушения.
Что касается параличей психического происхождения, то Шарко ссылался на работы изучавшего их Рей-нолдса [Reynolds, 1869]2. Шарко дал экспериментальное доказательство их существования3, и мы считаем
1 Опубликовано в «Progres Medical» 2 мая 1885 г. См: Charcot. 1887, р. 249 — 250, 18е lecon.
2 Опубликовано в «Progres Medical» 12 сентября 1885 г. [Charcot, 1887, р. 335, 21е lecon]. В немецком переводе фрагмент, посвященный работам Рейнолдса, вошел не в 21-ю, а в 22-ю лекцию [Charcot, 1886, р. 274]. Перевод «Лекций о болезнях нервной системы», завершенный Фрейдом 18 июля 1886 года (дата предисловия), вышел в свет в августе того же года, в то время как французский текст этого произведения появился только в декабре и помечен 1887 годом. Немецкий вариант не вполне совпадает с оригиналом. Помимо уже отмеченного отличия, он состоит из 28 лекций, тогда как парижское издание включает 26 лекций и приложение (с. 439 — 506), содержащее новые клинические наблюдения. Немецкий текст отличается от французского, начиная с 25-й лекции.
3 В связи с локальными истерическими симптомами, связанными не только с параличами, Шарко часто и с похвалой указывает на работы другого английского исследователя— Броди. В 23-й лекции «О случае истерической коксалгии травматического происхождения у мужчины», опубликованной в «Progres Medical» 30 января 1886 г. [Charcot, 1887, р. 370], Шарко говорит об исследованиях Броди, первым описавшего истерическое поражение суставов; это заболевание, наряду с другими локальными нарушениями истерического происхождения, составило предмет небольшой книги» «Lectures illustratives of 109
полезным привести в этой связи случай его пациента Пин., который можно назвать историческим1.
В докладе, сделанном по возвращении из Парижа, Фрейд говорит о посттравматической истерии и кратко упоминает о подобном случае, который «в течение трех месяцев находился в центре всех исследований Шарко» [Gicklhorn, 1960, S. 87; Freud, S.E., I, p. 12]. 15 октября Фрейд выступил с лекцией в Венском медицинском обществе и на этот раз подробнее остановился на этом случае; нет сомнений, что речь шла именно о больном Пин.
24 мая 1884 года Пин., 17-летний подмастерье каменщика, упал с высоты двух метров и несколько минут пролежал без сознания. Хотя полученные им повреждения сводились к небольшой контузии, он спустя несколько дней почувствовал слабость в левой руке и был направлен в больницу Отель-Дье. Парез усилился, и через двадцать два дня после происшествия левая рука оказалась полностью парализованной. Пребывание в больнице не дало улучшений. 11 марта 1885 года он был помещен в отделение Шарко в клинике Сальпе-триер. В качестве симптомов у больного отмечалась ге-мианестезия и сужение поля зрения; тщательный осмотр позволил поставить диагноз истеротравматиче-ской моноплегии. Среди этих симптомов для полноты картины не хватало судорожного припадка (впрочем, для установления такого диагноза этот симптом не обязателен). Через четыре дня углубленное обследование обнаружило у больного истерогенные зоны, одна из них располагалась под левой грудью, другая в подвздошной области и третья на правом яичке. Возбуждение истерогенных зон вызвало припадок исте-роэпилепсии, первый в его жизни. «Этот припадок,—
certain nervous local affections» [Brodie, 1837]. Книга не утратила своего значения и в наши дни, особенно для ревматологов, которые найдут в ней интересный материал для размышлений.
1 Этот случай изложен в наблюдении 6 [Charcot, 1887, р. 289] 19-й лекции, которая объединена с предыдущей общим названием «По поводу шести случаев истерии у мужчин» [ibid., p. 249]. (Эта лекция, прочитанная в апреле, была опубликована 8 августа в «Progres Medical».) Шарко вновь вернулся к этому случаю [ibid., p. 327] в 21-й лекции (15 мая того же года), которая вместе с 20-й (1 мая) и 22-й (29 мая) составляет единый цикл, озаглавленный: «О двух случаях истерической плечевой моноплегии травматического происхождения у мужчины. Истеротравматические моноплегии» [ibid., p. 299]. Больной Пин. был одним из этих двух случаев.
НО
рассказывает Шарко,— носил классический характер: за эпилептиформной фазой последовала вскоре фаза острого двигательного возбуждения1. Движения больного отличаются чрезвычайной силой, он резко сгибается в судорожных «поклонах», ударяясь лицом о колени. Некоторое время спустя он разрывает простыни и пологи и, обратив бешеный гнев против самого себя, кусает себя в левую руку. Затем начинается фаза «страстных поз»; больной обуреваем яростным бредом; он бранится, вызывающе кричит, побуждая воображаемых лиц к убийству: «На, бери нож... чего ты ждешь, ну, бей же!» Наконец больной приходит в себя и, успокоившись, говорит, что не помнит ничего из того, что с ним произошло» [Charcot, 1887, р. 295]. После одного из таких припадков он начал двигать парализованной рукой2. Шарко был в каком-то смысле раздосадован тем, что выздоровление пациента лишает его столь наглядного объекта для демонстрации. «И тогда мне пришло в голову, что, может быть, с помощью внушения3, даже в состоянии бодрствования — нам было известно, что больной негипнабелен,— удастся воспроизвести [его моноплегию], по крайней мере на какое-то время» [ibid., p. 296]. И Шарко это действительно удалось; при этом он ничуть не тревожился за исход этого искусственного паралича, ибо знал «на основании долгого опыта, что достигнутое с помощью внушения может быть затем устранено» [ibid., p. 297]. Так началась серия опытов, в ходе которых Шарко вызывал с помощью внушения под гипнозом или в состоянии бодрствования искусственную истерию или другие истерические симптомы. Фрейд присутствовал при экспериментах такого рода, проведенных, в частности, в ходе 23-й и 24-й лекций «О случае истерической кок-салгии травматического происхождения у мужчины».
1 См. ниже (глава «Большая истерия»), описание «классического» припадка.
2 Интересно, не вызвало ли у Фрейда описание этого припадка, с которым он, несомненно, был знаком, и других подобных припадков, при которых он мог присутствовать лично, мысли о целительности отреагирования. Возможно, также, что именно в связи с ними Фрейд решил обсудить с Шарко катартический метод Брёйера. Конечно, больной мог подражать другим пациентам клиники Сальпе-триер, но даже в этом случае его поведение носило отпечаток его личности; он, возможно, проецировал агрессивное желание, лежавшее в основе его паралича, на какое-то воображаемое лицо.
3 Курсив Шарко. 111
В то время, когда Фрейд находился в отделении Шарко, больной Пин. еще был там. Фрейд сообщает (перевод лекции 22, примечание), что пациент вылечился от мо-ноплегии, но гемианестезия и судорожные припадки у него продолжались. Он был выписан из больницы за нарушение порядка в январе 1886 года [Charcot, 1886, р. 300].
Проблема психических параличей и связанные с ними эксперименты произвели сильное впечатление на Фрейда и, по-видимому, зародили в его сознании одну из тех идей, о которых он писал невесте. Как известно, Шарко, признававший психическое происхождение неврозов (в особенности посттравматических), говорил тем не менее о существовании физиологического субстрата, который он называл — в отличие от «структурных» нарушений — «функционально-динамическими», имеющими даже анатомическую локализацию, хотя ее и невозможно было обнаружить исследовательскими средствами того времени. Таким образом, его объяснения носили двойственный характер: учитывались как причины психического порядка, так и еще не установленный физиологический субстрат. Шарко не пытался, как пишет Андерссон [Andersson, p. 60], глубже проанализировать соотношение между этими двумя объяснениями истерических параличей.
Шарко констатировал, что психические и органические параличи дают разную клиническую картину. Воспользуемся примером, который позднее приведет Фрейд (1888): при истерической гемиплегии парализованная нога не может совершать круговых движений от бедра, как это бывает при органической гемиплегии, а волочится, словно инертная масса [Freud, S. Е.. I, р. 46] *. Можно только удивляться, как Шарко, который сам установил эти различия, мог говорить о сходной анатомической локализации этих двух видов паралича. Судя по всему, Фрейд начал сомневаться в правоте этих взглядов уже во время пребывания в Париже. Известно, что 22 февраля он пришел домой к Шарко с прощальным визитом и что в своей беседе они затрагивали вопрос сравнительного исследования органических и истерических параличей. Однако если исходить
1 Он снова упоминает это клиническое описание в «Сравнительном исследовании» [Freud. 1893 А], указывая, что именно ТПарко привлек его внимание к этому факту. 112
только из высказываний самого Фрейда об этом эпизоде, то истину установить нелегко. Джонс приводит два письма Фрейда (неопубликованные) от 21 и 25 февраля 1886 года: в первом он сообщает, что намерен на следующий день поделиться с Шарко двумя идеями, «из которых по крайней мере одна кажется мне очень важной» [Jones, I, p. 258]. Речь шла, утверждает Джонс, о сравнительном анализе психических и органических параличей. Во втором письме (которое Джонс не цитирует, а ограничивается пересказом) Фрейд «говорит о своем удовлетворении в связи с тем, что Шарко благосклонно отозвался о его идеях и сказал, что, хотя для него самого они и неприемлемы, он их не оспаривает и считает полезным их развить» [ibid.].
Двусмысленность подобного заявления со стороны Шарко очевидна, по крайней мере если довериться пересказу Джонса. Последний далее указывает, что сорок лет спустя Фрейд в своей автобиографии дает «несколько иную версию» этого эпизода: «Шарко соглашался со мной, но было ясно, что, в сущности, он совершенно не склонен к углубленному психологическому исследованию неврозов» [Freud, 1925 А, р. 19].
Различие между этими версиями, в общем, невелико, и складывается впечатление, что Шарко разрывался между двумя противоречивыми побуждениями: с одной стороны, он не хотел препятствовать своему ученику и переводчику в его исследованиях, а с другой, не желал вникать в суть дела и ставить под сомнение связь истерических симптомов с их анатомической локализацией. Как бы то ни было, он обещал опубликовать сравнительное исследование Фрейда. И оно действительно появилось в «Архивах неврологии» за 1893 год [Freud, 1893 А].
Таким образом, остается неизвестным, в каких выражениях Фрейд представил теорию Шарко. Но во всяком случае, в 1888 году он изложил ее со всей четкостью: «Важнейшей характеристикой истерических расстройств является то, что они ни в какой форме не отражают картину анатомического состояния нервной системы. Можно сказать, что истерии неведома наука о структуре нервной системы, так же как она была неведома нам самим, пока мы ее не изучили» [Freud, 1888, р. 48—49]. Во французском варианте «Сравнительного исследования» Фрейд повторил это утверждение: «В
8—НШ 113
параличах и иных своих проявлениях истерия как будто знать не знает об анатомии» [Freud, 1893 А, р. 39]. Эта работа была почти закончена в 1888 году, но по невыясненным причинам Шарко получил ее только через пять лет. Стрейчи [Freud, S. Е., I, р. 157] предполагает, что три первые главы, написанные с неврологическим уклоном, были завершены в 1888 году или даже раньше, тогда как новаторскую четвертую, имеющую психологическую направленность, следует датировать 1893 годом; в ней мы встречаем в скрытой или даже явной форме те понятия, которые занимали Фрейда в эти пять лет: вытеснение, отреагирование и принцип постоянства. По мнению Стрейчи, Фрейд, возможно, намеренно задержал публикацию статьи, пока новые идеи окончательно не созрели: ведь они должны были объяснить клинические явления, описанные в предыдущих главах.
К тому же Фрейду удалось выразить свои положения столь четко благодаря тому, что основополагающая идея в разных формах много раз высказывалась уже задолго до него. Еще в 1893 году Фрейд признавал, что у него были предшественники [Freud, 1893 А, р. 39], поскольку он выразил согласие с идеями, «которые г-н Жане изложил в последних номерах «Архивов неврологии». Речь, по-видимому, шла о работе Жане об истерической анестезии [Janet, 1892, р. 329]. При частичной анестезии, писал Жане, «то, как мы себе представляем наши органы, играет важную роль...». Фрейд, следовательно, готов отдать Жане первенство в постулировании этого тезиса, но он как будто забывает при этом, что он сам высказал эту гипотезу во всех ее наиболее существенных моментах в 1888 году! Правда, годом раньше тот же Жане был близок к такому выводу [Janet, 1887, р. 462]. «Анестезия,— писал он, — системная или даже общая, достигнутая посредством внушения или вызванная истерией, не является истинной анестезией...» Мы могли бы вернуться еще на один год назад, ибо Жане ссылается на Бернгейма, который, исследуя «негативные галлюцинации», уже догадывался, что при экспериментальных параличах или анестезии никаких анатомических или физиологических нарушений не наблюдается.
Конечно, прослеживая эти сложные «цепочки влияний», о которых мы говорили в начале нашей книги, 114
можно было бы обратиться к более ранним периодам. И все же только Фрейд сумел сделать выводы из столь известных ныне клинических и экспериментальных данных, причем именно в Париже определился ход мысли, приведшей его впоследствии к объяснению параличей и других истерических симптомов психическим механизмом, который и придает им смысл. При таком истолковании истерический симптом становится символическим выражением бессознательного фантазма 1.
Большая истерия
Во время пребывания в Сальпетриерской клинике Фрейд наблюдал случаи большого невроза, или истерической эпилепсии, и это зрелище произвело на него сильнейшее впечатление как в интеллектуальном, так и в эмоциональном плане; большая истерия послужила наряду с экспериментальным параличом одним из первых импульсов для будущих открытий Фрейда.
Напомним, что Шарко различал два вида истерической эпилепсии: истероэпилепсия «с раздельными припадками» [Charcot, 1887, р. 38], в которой истерические кризы (attaques) перемежаются с эпилептическими кризами (acces), и истероэпилепсия со «смешанными припадками», когда наблюдается только истерический криз, одна из фаз которого может, однако, выглядеть как эпилептический припадок. В дальнейшем Шарко отказался от термина «истероэпилепсия» ввиду возможной путаницы с чисто эпилептическими феноменами и заменил его термином «большая истерия». Поль Ри-ше выделяет в большом истерическом припадке четыре фазы, подробно и точно описанные в его труде «Большая истерия, или истероэпилепсия» [Richer, 1885].
1 В связи с лечением истерии Шарко говорил:«Наши усилия были бы несомненно более эффективными, если бы они опирались не на одни только эмпирические понятия, а основывались на физиологических фактах; если бы, например, мы, хотя бы частично, знали механизм возникновения истерических травматических параличей» [Char-cot, 1887, р. 334].
Фрейду удалось вскрыть если не физиологический, го по крайней мере психический механизм этих симптомов. Таким образом, он. идя иным путем, осуществил то, что хотел сделать его учитель; он достиг даже большего, чем сулил ему его фантазм и о чем он писал из Парижа Марте: «Я могу добиться большего, чем Нотнагель. и считаю себя гораздо выше него. Быть может, мне удастся стать равным Шарко» [Freud, Correspondance, p. 214].
8* 115
Мы будем придерживаться более краткого описания, данного Фрейдом вслед за Шарко [Freud, 1886]. Три первые фазы—это «эпилептиформная» фаза с характерными движениями, напоминающими эпилептические; фаза «большого двигательного возбуждения» с резкими судорожными поклонами, «истерической дугой», конвульсиями и т. п.; «галлюцинаторная», или фаза «страстных поз», когда больной изображает сцены, соответствующие галлюцинаторным переживаниям и часто сопровождающиеся речью. (По описанию Рише, «больная участвует в сценах, нередко играя в них главную роль» [Richer, 1885, р. 89].) Четвертая фаза — завершающий бред — имеет место не всегда и иногда опускается в работах Шарко. Обратим внимание на существенную деталь: Шарко оценивает бурные движения второй фазы как «противоречивые, алогичные», а «страстные позы» третьей — как «логичные». Несомненно, он видел в последних некую экспрессивную логику, или, как мы бы сказали, «смысл» [Charcot, 1887, р. 15].
Как и все, кто интересовался в тот период большим неврозом, Шарко основывался на работах Брике [Briquet, 1859] и не раз воздавал должное его фундаментальному труду; Шарко видел реальную заслугу Брике в том, что «он в своей прекрасной книге неопровержимо установил, что истерия, так же как и другие патологические состояния, имеет свои правила, свои законы, которые при внимательном и систематическом наблюдении всегда можно обнаружить» [Charcot, 1887, р. 15]. И действительно, Брике отметил все проявления большой истерии, описанной позднее Шарко, но Шарко стремился внести ясность, заключая феномен в более точные нозологические рамки. Тенденция к классификации составляет характерную черту той эпохи: мы встречаемся с ней не только в связи с изучением истерического невроза, но также и в психиатрии — в исследовании психозов, — где делаются попытки выработать строгие нозологические определенияг. Шарко хотел объяснить
1 Вряд ли нужно напоминать, что истерия (истерический невроз) входила в те времена в компетенцию неврологов, которые в Центральной Европе и в России назывались невропатологами (термин, сохранившийся за ними в Советском Союзе и поныне). Однако «истерический психоз» относили к области психиатрии. Заметим попутно, что ни Брике, ни Бернгейм, ни Шарко не были психиатрами. 116
неврозы теми же физиологическими и анатомическими законами, что и неврологические заболевания. Иначе перед ним вставал призрак «воображения», который столетием раньше преследовал членов королевских комиссий. Между тем Шарко прекрасно знал, что невроз — это болезнь sine materia, что он в отличие от неврологических болезней лишен какого бы то ни было патолого-анатомического субстрата, обнаруживаемого при вскрытии трупа. Тогда Шарко постулировал, что в основе невроза лежит «функционально-динамическое нарушение», выявить которое — дело будущего. Стремление найти анатомическое соответствие между неврозом и неврологическим заболеванием помешало ему понять, что его постулат приходит в противоречие с его же собственными клиническими наблюдениями. Шарко, правда, мог знать, что тот или иной истерический симптом приобретает иногда видимое сходство с неврологическим симптомом, но он наблюдал и другие случаи (например, психические параличи), когда клиническая картина оказывалась совсем иной. Более того, понимая, что истерические симптомы являются результатом психической травмы, он тем не менее не мог допустить, что они возникают без поражения нервной системы.
Большие истерические припадки встречаются теперь редко — по крайней мере в развитых странах,—и классификация Шарко, вызвавшая в свое время столько споров, сейчас практически не применяется. Сальпе-триерской школе ставили в упрек «дрессировку» больных, в связи с этим много говорилось об «искусственном» поведении больных, о «симуляции» и «надувательстве», по сей день жива легенда, изображающая Шарко жертвой обмана со стороны больных. Психические проявления заразительны, и больные-истерики часто подражают друг другу, что бывало, конечно, и в Сальпе-триерской, как и в любой другой, клинике. Провести четкую грань между подражанием и бессознательной симуляцией очень трудно, а истерии, как известно, присущи оба эти типа поведения. Что же касается будто бы частых случаев сознательной симуляции и мошенничества среди пациентов Шарко, то тут, надо полагать, многое преувеличено в связи с тем, что отличить их от подражания действительно нелегко. Мы согласны с Ги-леном [Guillain, 1955, р. 137], что распространенное 117
представление о Шарко, одураченном больными, неоправданно, ибо он прекрасно знал о существовании «намеренной симуляции» [Charcot, 1887, р. 17].
Хотя в целом деление на четыре фазы кажется искусственным, тем не менее при наблюдении большого истерического припадка (один из нас снял такой припадок на кинопленку)' можно увидеть много черт, описанных Шарко (в частности, эпилептиформную и галлюцинаторную фазы).
Сформулированная Шарко концепция большой истерии в наше время устарела, но она имела историческое значение хотя бы уже потому, что благодаря ей эта болезнь стала предметом изучения в Сальпетриер-ской клинике, всемирно известном научном центре того времени. В соответствии с требованиями эпохи Шарко не мог подойти к проблеме истерии без такой классификации. Для психоанализа искусственная и даже ошибочная классификация Шарко оказалась плодотворной, ибо галлюцинаторная фаза произвела на Фрейда очень сильное впечатление и дала ему возможность заглянуть в фантазматический мир бессознательного 2. Фрейд не раз присутствовал при истерических припадках в Сальпетриерской клинике, кроме того, он был знаком с книгой Рише. В предисловии к своему переводу «Лекций о заболеваниях нервной системы» Шарко (18 июля 1886 года) Фрейд писал: «Тот, у кого чтение этих лекций вызывает желание подробнее познакомиться с французскими исследованиями истерии, может обратиться к книге П. Рише «Клинические исследования большой истерии», вышедшей вторым изданием в 1885 году, — книге, во многих отношениях выдающейся» [Charcot, 1886, р. IV]. Труд Рише, изобилующий выразительными описаниями, заслуживает большего внимания со стороны специалистов по истории психоанализа. Приведем из тысячи его страниц два небольших отрывка:
«Больная находится во власти галлюцинаций, кото-
1 С h e r t о k L. Hysterie, language du corps (Sciencefilm).
2 Укажем еще на одну типичную ошибку, оказавшуюся продуктивной для науки: Шарко считал, что ему удалось обнаружить физические признаки гипноза (существование которых до сих пор никем не доказано). Если бы «физиолог» Шарко не поддался этому заблуждению, он не занялся бы гипнозом и не осуществил бы известные нам эксперименты. 118
рые уносят ее в воображаемый мир... она действует так, словно ее грезы и есть сама реальность» [Richer, 1885, р. 89].
«Содержание галлюцинаций черпается чаще всего из прошлого опыта. Сцены... воссоздаются с живостью, которую не смогло погасить время, причем возникают преимущественно те сцены, которые оказали влияние на развитие недуга» [ibid., p. 90]. Эти заново переживаемые сцены очень часто носят эротический характер.
Интерес Фрейда к галлюцинаторной фазе проявился в 1892 году в примечаниях к переводу «Лекций по вторникам» Шарко, где Фрейд подчеркивает, какое значительное место в любом истерическом припадке занимает повторное переживание эпизода, сыгравшего важную роль в зарождении болезни. «Ядром истерического припадка, — пишет Фрейд, — в какую бы форму он ни облекался, является воспоминание, галлюцинаторное воссоздание эпизода, ознаменовавшего начало болезни. Этот процесс с очевидностью выступает в фазе так называемых «страстных поз» [Freud, S. Е., I, р. 137]. Эти идеи были глубже разработаны в наброске, озаглавленном «О теории истерических приступов» [ibid., I, р. 151], который служил вступлением к «Предварительному сообщению», опубликованному за двумя подписями— Фрейда и Брёйера [ibid., II, р. 1]. Вот несколько важных идей из этого наброска: «Неизменное содержание, сама суть повторяющихся истерических припадков заключается в возврате к психическому состоянию, пережитому пациентом в прошлом, иными словами, в возврате воспоминания... Воспоминание, определяющее содержание истерического приступа, не носит случайного характера; это возврат события, вызвавшего истерию, психической травмы... Если истерик усилием воли старается забыть о пережитом или отталкивает от себя, подавляет и устраняет намерение или мысль, эти психические акты уходят на второй план сознания; именно оттуда они производят свое действие, а воспоминание о них проявляется в форме истерического приступа» 1 [ibid., р. 152—153]. Все эти идеи были сформулированы в «Предварительном сообщении» 1893 года [Freud, S. Е., 1953, II, р. 1]; в своем определении истерии
1 Курсив автора. 119
Фрейд использовал фрагменты описания большого припадка: воссоздание прошлого 1, возврат к конкретному событию (травме), вызвавшему болезнь2, возможность сексуальной окрашенности этого события. Впоследствии, разработав понятия вытеснения, конфликта, фантазма и бессознательного3, Фрейд обогатил это простое описание динамической интерпретацией.
|
