|
Если рассматривать перенос как относящийся к специфически повторяющимся инфантильным элементам в текущих объектных взаимоотношениях, тогда можно сказать, что важные объектные связи пограничного пациента, включая его терапевтические взаимоотношения, целиком трансферентны по своей природе, то есть продолжают со— : храняющиеся способы переживания и взаимодействий функционального Собственного Я и объекта. Однако в отличие от невротических пациентов, они неспособны переживать свои текущие взаимоотношения как перенос. Субъективное переживание того, что субъект повторяет взаимодействия с прошлым объектом, требует переживания себя и объекта в качестве индивидов, имеющих альтернативные взаимоотношения друг с другом.
Традиционное использование концепции переноса становится тем более проблематичным или вообще невозможным, чем далее мы продвигаемся к явно психотическим состояниям в спектре психопатологии. Более длительные психотические искажения эмпирического мира пациента регулярно вовлекают в себя относительное или абсолютное исключение аналитика в качестве хорошего и таким образом полезного объекта из эмпирического осознания пациента. Маниакальная констелляция включает в себя внутреннее обладание «абсолютно хорошим» объектом, в то время как образ «абсолютно плохого» объекта сохраняется эмпирически отсутствующим посредством проекции и отрицания. Потребность пациента в устойчивых внешних объектах может быть минимальной или вообще отсутствовать, и для него значимость терапевтических взаимоотношений пропорциональна этой потребности. В параноидном решении аналитик склонен становиться представляющим всецело плохой объект, с которым связано всемогущее Собственное Я пациента. В депрессивном психозе внешний объект утрачен, и пациент пытается сохранить эмпирическую дифференциацию между образом Собственного Я, становящимся плохим через идентификацию с репрезентацией «абсолютно плохого» объекта, и прогрессивно угасающим образом «абсолютно хорошего» объекта. Таким образом, среди психозов, в которых сохраняется эмпирическая дифференцирован ность между самостным и объектным миром, паранойя — единственная, где аффективные взаимоотношения с аналитиком могут быть сохранены в некоторой форме. Однако даже такие взаимоотношения представляют собой терапевтический и эволюционный тупик до тех пор, пока аналитик является исключительно воплощением зла для пациента.
В крайне регрессивных стадиях и формах шизофренического психоза пациент будет в ядре патологии утрачивать переживания Собственного Я и объекта. После этой утраты патология пациента не может повторяться в объектных взаимоотношениях между врачом и им самим. Данный случай подтверждает раннее наблюдение Фрейда (1915а) относительно неспособности определенных категорий пациентов установить отношения переноса со своими аналитиками. Пациенты, регрессировавшие к не дифференцированности, регрессировали за пределы эмпирической объектной привязанности и таким образом за пределы возможности продуцировать феномены переноса, которые по определению заранее предполагают существование переживающего Собственного Я и переживаемого объекта в мире переживаний индивида. Остаются лишь взаимодействия, которые со стороны пациента являются субъективно допсихологическими и поэтому недосягаемыми посредством эмпатических идентификаций. Все же послания пациента, проистекающие теперь от самых ранних уровней психического переживания, а также от его физиологического переживания, продолжают вызывать дополнительные отклики в аналитике, давая информацию и позволяя осознание недифференцированного состояния потребностей пациента.
Таким образом, фазово специфические повторяющиеся взаимодействия, которые встречаются у пациентов, представляющих различные уровни структурализации и объектной привязанности, простираются от реактивации лишь допсихологической коммуникации до попыток возродить высоко индивидуализированные эмоциональные обмены в текущих аналитических взаимоотношениях. Фазово специфические повторы психотических пациентов, отражающие либо отсутствие дифференцированности, либо ее сохранение за счет утраты образа полезного внешнего объекта, вряд ли могут быть приспособлены для какой либо разумной концепции переноса. Однако представляется возможным расширить ее использование с определенными оговорками до включения всех фазово специфических повторов задержанных эволюционных взаимодействий, в которых репрезентация хорошего («либидинального») внешнего объекта представлена в такой степени, что может быть перенесена на образ аналитика. Как будет сказано в последующих главах, это не означает, что образ объекта в принципе не может быть восстановлен, даже когда он был разбит и его осколки были перемешаны с осколками сходным образом распавшегося образа Собственного Я. Это также не подразумевает, что фазово специфические повторы психотических пациентов будут обязательно невосприимчивы к адекватным терапевтическим подходам.
Представляется, что среди спектра фазово специфических повторений подлинных объектных взаимоотношений можно проводить различие между функциональными и индивидуальными переносами. Функциональные переносы воспроизводят функциональные способы переживания Собственного Я и объекта и обмен, характеризуемый недостаточностью и нестабильностью информативных репрезентационных структур, и как следствие этого отсутствие константности Собственного Я и объекта. Функциональные переносы еще не повторяют вытесненных репрезентаций обменов между индивидами, но повторяют задержанные и нарушенные функциональные обмены, характеризуемые примитивной амбивалентностью и использованием объекта в качестве субститута отсутствующих функциональных структур Собственного Я. Вследствие отсутствия эмоциональных и идеационных вариантов и нюансов во взаимоотношениях между индивидами функциональные переносы сравнительно единообразны и стереотипны по своей природе. Они представляют скорее прямое продолжение единственного известного пациенту способа привязанности к объекту, чем повторение альтернативных способов объектной привязанности.
Индивидуальные переносы, характерные для невротических уровней патологии, возникают с установлением константности Собственного Я и объекта (Blanck and Blanck, 1979). Они представляют реактивацию репрезентаций индивидуального Собственного Я и объекта, отражая реальные или фантазийные прошлые взаимодействия между ними. Наиболее типически они были вытеснены при попытке решения пациентом своих эди пальных конфликтов без достаточного подкрепления этого решения дальнейшими интернализациями. Являясь взаимоотношениями между индивидами, индивидуальные переносы показывают бесконечный спектр вариаций в отличие от сравнительного единообразия функциональных переносов. В отличие от них индивидуальные переносы представляют собой вновь мобилизованные и смещенные на объект альтернативные взаимоотношения. Как говорилось выше, такое состояние дел демонстрируется развитием терапевтического альянса вследствие переноса между невротическим пациентом и аналитиком, позволяя пациенту извлечь пользу из способствующих инсайту интерпретативных интервенций классическойтехники. Хотя возникновение терапевтического альянса основывается на переживаниях и способностях к существенно нетрансферентным взаимоотношениям, оно как правило будет определенно включать элементы транс ферентной значимости и происхождения. Однако они вторичны по отношению к текущим и новым объектным аспектам и будут в успешном анализе в основном узнаны и проработаны до его окончания.
Перенос часто бывает концептуализирован как процесс, в котором интроецированные объектные репрезентации становятся активированными и вновь перенесенными вовне на образ другого человека. В психоаналитическом сеттинге уровень структурализации личности пациента, а также время и обстоятельства вокруг его эволюционных задержек будут определять природу интроектов, которые будут активированы и перенесены на образ аналитика.
Внутренние объекты пограничного пациента состоят из успокаивающих и преследующих аспектов функционального объекта, которые были интернализованы в ходе ранних взаимодействий без дальнейшей модификации через функционально селективные идентификации. Будучи вновь перенесенными на образ аналитика, эти ранние интроекты будут во многом определять способ восприятия пограничным пациентом своего аналитика. Пациент пытается воссоздать в аналитических взаимоотношениях нарушенные интроективно проективные формы привязанности, на которых он застрял в своих ранних эволюционных взаимодействиях (Volkan, 1982). Будучи определяемы более или менее закрытым репрезентативным миром (Strachey, 1934; Schafer, 1968), патогенные взаимоотношения склонны увековечивать себя в монотонно повторяющихся образцах. При простом повторении не остается никаких эволюционных взаимодействий. Попытка реактивировать и помочь эволюционным взаимодействиям является главной целью психоаналитического лечения.
Повторное перенесение в значительной степени вытесненных эдипальных интроектов на образ аналитика составляет существенную часть переносов невротического пациента в психоаналитических взаимоотношениях. Эти интроекты включают образы как либидинозно, так и агрессивно переживаемых эдипальных объектов, а также противостоящие им интроекты суперэго. С течением анализа эдипальные интроекты будут, как правило, появляться в прогрессирующе менее искаженных формах. В отличие от функциональных интроектов пограничного пациента интроекты невротического пациента представляют инофрмативно вытесненные индивидуальные объекты, которые до их вытеснения переживались индивидуальным Собственным Я в триадных взаимоотношениях, которые обычно становятся подлинно мотивированными и возможными лишь после достижения ребенком константности Собственного Я и объекта. Помимо интроектов, представляющих индивидуальные образы с эдиповой стадии развития, невротические пациенты будут также как правило вновь переносить на аналитика свои остающиеся функциональные интроекты. Позднее речь пойдет о том, что эти различные виды интроектов будут по разному изменяться в психоаналитическом процессе.
Аналитик как новый объект
Помимо существующих способностей к текущим взаимоотношениям между взрослыми людьми, а также фазово специфическому повтору задержанных взаимодействий с прошлыми эволюционными объектами, большинство пациентов также, по видимому, обладают динамическими активными потенциальными возможностями и невыраженными потребностями возобновления задержанного личного развития. Эти остающиеся эволюционные потенциальные возможности, которые, по видимому, у разных пациентов выражены в разной степени, позволяют пациенту реагировать на эмпирически новые объекты во взаимодействиях, которые находятся вне навязчивого повторения и в которых аналитик начинает представлять новый эволюционный объект (Loewald, 1962) для пациента. Именно в данной области привязанности между пациентом и аналитиком будет возможна реактивация и ремобилизация нарушенных эволюционных процессов пациента.
Важно осознавать, что всякое важное структурное изменение в личности пациента во время психоаналитического лечения будет и может иметь место лишь с помощью взаимодействий, в которых пациент способен воспринимать аналитика как новый эволюционный объект. Перенос представляет собой повторение и укоренение неудачных эволюционных взаимодействий и показывает, насколько такие взаимодействия были способны помогать пациенту на протяжении всех лет формирования его психики, а также дает информацию о природе и причинах его неудач. Перенос как повторение или продолжение прошлых эволюционных взаимодействий необходим не только как источник информации, но также потому, что дает аналитику положение и авторитет эволюционного объекта, делая, таким образом, «новое начало» (Balint, 1932) в принципе возможным. Это справедливо в контексте транс ферентного повторения остановленных и незавершенных эволюционных взаимодействий пациента, где аналитик вводит себя в качестве нового эволюционного объекта для пациента в попытке заменить простое повторение вновь активированными эволюционными взаимодействиями между сторонами.
Те пути, которыми, видимо, пациент будет пытаться использовать аналитика в качестве нового эволюционного объекта, варьируют в зависимости от времени и природы его эволюционных задержек. Психотические пациенты, которые утратили свои образы хорошего внешнего объекта, отчаянно нуждаются в новом эволюционном объекте, с которым они могли бы возобновить диалог как с реальным лицом из внешнего мира, хорошим и достаточно заслуживающим доверия, чтобы его можно было принять в качестве компании для нового старта. Пограничный пациент в свою очередь нуждается и может быть мотивирован в лечебных взаимоотношениях воспринимать аналитика в качестве нового функционального объекта, с которым могут быть постепенно возобновлены структурообразующие процессы функционально селективной идентификации.
Пациенты с преимущественно невротическим уровнем патологии нуждаются в новом эволюционном объекте для помощи им в переходе от их эдипальных затруднений и незаконченной идеал формации к относительно взрослой автономии и соответствующей возрасту объектной привязанности. Во время различных фаз аналитического лечения невротический пациент будет использовать аналитика в качестве нового эволюционного объекта во многих индивидуальных ролях, варьирующих от нового идеализируемого объекта, который готовит его к вхождению в эдипальную триаду, до вызывающего восхищение образца взрослого человека аналогично потребности подростка в неэдипальном объекте в его окончательном высвобождении от родителей детства.
Характерное развитие терапевтического альянса в анализах невротических пациентов демонстрирует, каким образом различные уровни объектной привязанности могут быть привлечены для совместной работы, для обслуживания целей лечения как реактивированного эволюционного процесса. Как говорилось ранее, нужна базисная способность к соответствующему для данного возраста сотрудничеству между индивидами для того, чтобы пациент мог воспринимать аналитика в качестве эмоционально значимого текущего объекта и для установления с ним рабочих взаимоотношений. В эти рабочие взаимоотношения будут с самого начала просачиваться бессознательные трансферентные элементы, типично вызывая смещение идеализированного образа фазово специфического трансферентного объекта на образ аналитика, которого пациент пытается радовать, будучи «хорошим пациентом». Даже если эта ситуация, часто быстро развивающаяся в начале анализов с невротическими пациентами, может содействовать драматическим «трансферентным улучшениям» в симптомах пациента и его общем здоровье, эти первоначальные улучшения, как правило, имеют очень мало общего с какими либо структурными достижениями посредством вновь начавшихся эволюционных процессов. Аналитик в свою очередь еще не идеализируется в сколько нибудь значительной степени в качестве нового объекта. Хотя идеализация, по видимому, является необходимым мотивационным стимулом для всех базисных структурообразующих интернализаций, ее простые трансферентные манифестации недостаточны для мотивирования нового начала таких интернализаций. Если в аналитике нет чего либо нового и желаемого, что может быть идеализировано и к чему, следовательно, можно испытывать сильное влечение, восхищение и стремление, аналитические взаимодействия склонны представляться скорее как повторение неразрешенного прошлого пациента, чем как содействующие все более автономному сегодняшнему существованию его Собственного Я и объектных переживаний.
Таким образом, наличие простого рабочего альянса между индивидами с одновременным развитием трансфе рентных взаимоотношений еще не равнозначно терапевтическому альянсу, мотивирующему и продвигающему вновь пробужденные эволюционные процессы в личности пациента. Для развития терапевтического альянса аналитик должен появиться в психическом переживании пациента не только как реинкарнация его прошлых эволюционных объектов, но одновременно как некто, отказывающийся согласиться с ролью прошлого объекта, представляя себя вместо этого в качестве нового эволюционного объекта для пациента. Установление такого альянса между пациентом и аналитиком как новым эволюционным объектом характеризуется первыми подлинными идентификациями пациента со своим аналитиком как человеком, который ценит самопознание, честность по отношению к самому себе и храбро противостоит тревожности и депрессивному аффекту. Это типично оценочно селективные идентификации с характернымичертами объекта, идеализируемого в качестве индивида. Таким идентификациям обычно предшествует имитация отношений и поведения аналитика, которую еще не следует принимать как указывающую на установившиеся идентификации. Лишь когда пациент доказывает, что . он как личность начал по настоящему интересоваться пониманием себя по новому, вместо того чтобы просто более или менее сознательно перенимать интересы и отношения другого лица, которым он восхищается, можно будет заключить, что его Собственное Я приобрело новую способность через серии оценочно селективных идентификаций. Идентификации пациента с «анализирующим эго» аналитика считались существенно важными для установления терапевтического или рабочего альянса (Sterba, 1934; Zetzel, 1956; Greenson, 1967). Однако, как уже указывалось выше, я предлагаю ограничить значение термина рабочий альянс обозначением главным образом текущих аспектов аналитических взаимоотношений, которые основаны на ранее существовавшей способности пациента к эмоционально полному смысла соответствующему возрасту сотрудничеству между индивидами. Придаст ли развивающийся перенос аналитику положение и авторитет эволюционного объекта, зависит от остающихся эволюционных стремлений пациента, а также от способности и желания аналитика предстать в качестве нового эволюционного объекта для пациента. От всего этого зависит, произойдут ли снова побужденные и реактивированные эволюционные взаимодействия. При условии, что так оно и произойдет и что установленные взаимоотношения между пациентом и аналитиком в качестве нового эволюционного объекта станут адекватно связанными с текущими аспектами данных взаимоотношений, рабочие взаимоотношения возрастут до настоящего терапевтического альянса, в котором будут продолжать улучшаться психические структуры пациента и могут быть узнаны и проработаны одновременно существующие многократно повторяющиеся аспекты его восприятия и поведения.
Идентификации, позволяющие установление терапевтического альянса, представляют сами по себе большое структурное достижение, которое, как повсеместно считается, останется длительным ингредиентом в развивающейся структуре Собственного Я пациента. Даже те авторы, которые утверждают, что пациент должен «освободиться» от всех идентификаций с аналитиком до окончания анализа, согласны с тем, что длительная мотивация и способность к тщательному исследованию Собственного Я — важные аналитические достижения, в действительности являющиеся одним из критериев успешного анализа.
Как все время подчеркивалось, уровень переживаний, необходимый для описанного выше развития, будет надежно достигаться лишь после установления информативных образов Собственного Я и объектов как индивидов. С пациентами, которые не достигли константности Собственного Я и объекта, функция аналитика как нового эволюционного объекта заключается в стимуляции и помощи структурному развитию, которое будет содействовать тому, что пациент сделает этот эволюционный шаг, необходимый наряду с другими вещами для развития подлинного терапевтического альянса в аналитических взаимоотношениях.
При условии, что аналитик приобрел позицию прошлого родительского объекта для пациента, очевидное требование для того, чтобы он стал новым эволюционным объектом, состоит в том, чтобы он вел себя неожиданным образом с точки зрения пациента. Объекты, ведущие себя ожидаемым образом, являются знакомыми объектами, с которыми пациенты, не осознавая этого, ожидают повторения или продолжения взаимоотношений, которые определяются их вытесненным или непрерывно актуализируемым прошлым. Новые и неожиданные способы подхода аналитика к пациентам в его роли или функции в качестве нового эволюционного объекта могут считаться обеспечивающими пациента корректирующим опытом, хотя и не в первоначальном александеровском (Alexander and French, 1946) смысле данного термина. В отличие от последнего становление аналитика новым эволюционным объектом для пациента не имеет ничего общего с умышленной ролевой игрой, считающейся противоположной преобладающим переносным ожиданиям пациента. Вместо этого подход аналитика в качестве нового объекта является или должен быть основан на его эмпатическом и/или комплиментарном осознании фрустрированных и задержанных эволюционных потребностей и потенциальных возможностей пациента, которые присутствуют наряду с повторением и продолжением его нарушенных эволюционных взаимодействий в аналитических взаимоотношениях.
Переживание пациентом своего аналитика в качестве нового эволюционного объекта, как правило, в значительной степени требует, чтобы аналитик осознавал этот аспект взаимоотношений, а также желал и был способен принять такую роль или функцию в той степени, в какой это требуется для мобилизации и поддержания оптимального структурообразующего взаимодействия между ним и пациентом.
Если и когда репрезентативный мир пациента стал более или менее закрыт и поэтому его более нельзя мотивировать для пересмотра его взглядов о себе и объектном мире, нельзя более ожидать нового эволюционного старта. Независимо от того, является ли причиной для такого, по видимому, необратимого закрытия психики пациента его преклонный возраст или природа его психопатологии, символическая замена инфантильного объекта в непрерывных лечебных взаимоотношениях может быть единственной полезной услугой, которую может ему предоставить врач.
Пациент как объект аналитика
В отличие от преимущественно пассивной роли, которую отводят аналитику сторонники теории проективной идентификации, а также до некоторой степени сторонники ролевого отклика в сандлеровском (1976) смысле, я хочу подчеркнуть активную объектно ориентированную позицию аналитика по отношению к пациенту в аналитических взаимодействиях. Я считаю, что аналитик не пассивный реципиент, чьи эмоциональные отклики на пациента в большой мере навязываются ему или прямо порождаются пациентом, а активный участник во взаимообмене как в его объектно реагирующих, так и в его объектно поисковых функциях или ролях. Хотя различные категории объектной привязанности являются в принципе теми же самыми с точки зрения аналитика, какими они были представлены в предыдущих разделах с точки зрения пациента, противоположные позиции и роли сторон в лечебных взаимоотношениях требуют несколько иного порядка изложения и заголовков для описания и обсуждения этих категорий.
Пациент как текущий обьект
Пациенты всех категорий, независимо от уровня патологии, представляют собой профессиональный объект для аналитика. Как таковой пациент является для аналитика работодателем и источником дохода, которого тот со своей стороны согласился обеспечить своими экспертными услугами. Кроме того, пациент представляет собой объект профессиональных и научных интересов аналитика, дающий ему возможность углубить свое понимание развития и функционирования человеческой психики и, таким образом, улучшить свою профессиональную подготовку и компетенцию. К этим менее непосредственным личностным аспектам", неотъемлемо присутствующим в любой психоаналитической работе с пациентами, будут добавляться те рациональные факты и информация о пациенте, которые определяют его как человека с «реально существующей» историей.
Будет ли аналитик в состоянии, помимо этих в большой мере рациональных и связанных с фактами аспектов взаимоотношений, воспринимать пациента как нынешнего участника в совместной работе, зависит от того, приносит ли пациент с собой во взаимоотношения ранее устано вившуюся способность к эмоционально значимому сотрудничеству с другими людьми. Как подчеркивалось выше, такая способность требует, чтобы пациент достиг константности Собственного Я и объекта в своем развитии. Такое состояние дел в значительной степени ограничивает потенциальное наличие надежного сотрудничества категорией пациентов с патологиями невротического уровня. Уже имеющаяся у невротических пациентов способность к установлению текущих рабочих взаимоотношений в целом вскоре станет сочетаться и частично пропитываться появляющимися личными трансферентными ожиданиями, в которых пациент все в большей мере предлагает себя аналитику в качестве «ребенка». Правильное понимание аналитиком фазово специфических посланий пациента и его успешная презентация себя в качестве нового эволюционного объекта для пациента могут затем способствовать установлению должного терапевтического альянса, как было описано в предыдущем разделе.
Хотя в ходе успешного аналитического лечения пограничные пациенты могут постепенно выстраивать структуры, требуемые для установления константности Собственного Я и объекта, до тех пор пока преобладает пограничная организация, текущая привязанность этих пациентов к аналитику склонна ограничиваться безличностными аспектами взаимоотношений, а также фактическим и рациональным знанием о работе с этими пациентами как о более или менее интересных профессиональных случаях. До тех пор пока пациент не способен воспринимать себя как личность, он также не может представлять себя как личность аналитику. Вместо этого эмоциональная значимость лечебных взаимоотношений для аналитика склонна ограничиваться и сосредоточиваться в тех областях, где пациент не только ищет объект, но и представляет себя в качестве объекта. На своем уровне привязанности можно наилучшим образом устанавливать контакт с пограничным пациентом и понимать его как эволюционно задержавшегося в развитии «ребенка» в идиосинкразически нарушенных взаимоотношениях с функциональным объектом, который все еще в основном представляет отсутствующие части дефективного Собственного Я пациента. Как будет рассматриваться позднее, такое отсутствие осмысленных текущих взаимоотношений с пациентом налагает особое бремя на аналитика и увеличивает его уязвимость со стороны контрпереносных развертываний в восприятии себя и пациента.
Ограничение текущего элемента безличностным и рациональным в представлении аналитика о пациенте как правило еще более усиливается в восприятии аналитиком своих психотических пациентов. Из за частого тотального отвержения аналитика как либидинозного объекта такими психотическими пациентами аналитик чувствует себя покинутым, что подталкивает его к установлению хоть какого нибудь диалога между собой и пациентом. Позднее, в соответствующем контексте, мы вернемся к различным результатам таких попыток.
Возрастающая текущая наполненность у обеих сторон в восприятии друг друга как правило характеризует успешное аналитическое лечение. Структурообразующие взаимодействия в лечении пациентов с более тяжелыми патологиями, чем невротические, когда они успешны, могут сделать возможным достижение константности Собственного Я и объекта с сопутствующей способностью к текущим рабочим взаимоотношениям между индивидами. Когда она установлена, текущая привязанность, включающая значимое и приносящее удовлетворение сотрудничество между пациентом и аналитиком, вероятно,будет усиливаться и расширяться, в то время как трансферент ные аспекты взаимоотношений прогрессивно затухают. Это главным образом предстает как результат влияния аналитика как нового эволюционного объекта на формирование задержавшихся новых психических структур для пациента, включающих в себя, в конечном счете, интерна лизованные нормы и идеалы.
Пациент в качестве «ребенка»
Под этим выражением я подразумеваю сохранившиеся инфантильные и детские аспекты в личности пациента, которые обусловлены задержками и регрессиями к различным стадиям формации его психики. Однако, используя метафору, возможно различать в пациенте «детей» двух типов, которые я называю трансферентный ребенок и развивающийся ребенок. В то время как проявления первого ребенка склонны довольно скоро заявлять о себе и доминировать на психоаналитической сцене, второй из них может вначале быть всего лишь потенциально возможным во многих формах фиксированной психопатологии. Образы обоих этих детей будут формироваться в психике аналитика в основном как результат его накапливающегося комплиментарного и эмпатического понимания способа восприятия пациентом себя и своих объектов. Как будет видно, с этими двумя детьми в пациенте аналитик будет сталкиваться и устанавливать связи совершенно различным образом в ходе своей работы с пациентом.
Трансферентный ребенок принадлежит полностью к прошлым эволюционным объектам пациента, хотя, не осознавая этого, он пытается постоянно воссоздавать их в своем образе аналитика. Трансферентный ребенок в пациенте не имеет и не может иметь каких либо других объектов, кроме своих образов первоначальных объектов, и поэтому способен лишь к повторению с ними анахронических взаимодействий, в которых ничего не будет изменяться или не сможет быть изменено. Трансферентный ребенок повторяет и продолжает неудавшиеся эволюционные взаимодействия, на которых застрял пациент или его части. Объектам тех взаимодействий не удалось помочь ему достигнуть той точки в своем развитии, где он был бы в состоянии обходиться без них и выбирать собственные новые объекты. Каковы бы ни были причины этого, Трансферентный ребенок эмпирически достиг конечной точки своего развития. У него нет потребности изменяться, а также нет мотива или возможности возобновления развития. Он лишь способен и мотивирован к повторению и продолжению тех эволюционных взаимодействий, которые не смогли пойти далее и которые представляют единственные известные ему способы объектной привязанности. Вот почему ему не смогли бы помочь и новые родители, независимо оттого, сколь бы любящими и хорошими они ни были; его значимые другие могут быть лишь реинкарнациями тех эволюционных объектов, которые потерпели неудачу и таким образом содействовали в создании его таким, каков он есть. Он является не только продуктом неудачи, но и ее персонификацией, состоянием дел, которое не может быть изменено без того, чтобы не разрушить его.
Развивающийся ребенок по большей части представлен остающимися потенциальными возможностями пациента для психического роста, равнозначными его более или менее сохранившейся отзывчивости на новый эволюционный объект при условии, что последний занимает фазово специфическую позицию и обладает требуемым авторитетом. Как указывалось ранее, эти качества эволюционного объекта обеспечиваются для аналитика трансферентным ребенком в пациенте, хотя для этой части пациента — лишь для целей повторения. Развивающийся ребенок будет после его активации, признания и эмпирического принятия становиться «аналитическим ребенком», с которым будут начаты и продолжены возобновленные эволюционные взаимодействия.
Хотя оба «ребенка» являются аспектами пациента, которые имеют отношение к потерпевшим неудачу и задержанным областям его психического развития, трансферен тный ребенок представляет собой результат этой неудачи с фиксированными паттернами и способами переживания, в то время как развивающийся ребенок большей частью представляет неосуществившиеся аспекты развития, которые не материализовались. Чем больше та психическая структура, которая развилась до и вне эволюционной остановки пациента, тем в большей мере эта структура склонна поддерживать развивающегося ребенка в пациенте. Таким образом, в то время как у психотических пациентов характерным образом отсутствует инсайт вглубь своего состояния, а также какое либо длительное желание изменения, пограничные пациенты, как правило, знают, что что то у них не в порядке и обычно, будучи не в состоянии определить это вполне ясным образом, ищут помощи в связи с этим нечто по собственной инициативе. Невротические пациенты с достигнутой константностью Собственного Я и объекта постоянно хорошо осознают недостаточную интеграцию своего мира переживаний, показывая сознательную мотивацию к предпринимаемой попытке изменения, а также способность к развитию терапевтического альянса со своими аналитиками. Я кратко рассмотрю несколько относящихся к делу моментов в связи с этими двумя аспектами ребенка в пациенте; первый аспект склонен исчезать, а второй, которому оказывают поддержку, — расти в успешных психоаналитических взаимодействиях.
|
