|
Этот процесс также является той частью тщательной проработки переноса невротического пациента, которая наиболее точно подтверждает знаменитое утверждение Фрейда (1914Ь), согласно которому перенос • это повторение вместо припоминания. Он также составляет важную часть невыполненной подростковой работы пациента, в которой реактивированные эдипальные интроекты должны были приходить в столкновение с образами текущих внешних родителей, пока не станет возможен их постепенный декатексис и отказ от них.
Однако триадные проблемы невротического пациента, как правило, не могут разрешиться путем их простого осознания и проработки вытесненных эдипальных конфликтов пациента, так как они были экстернализованы в его трансферентных взаимоотношениях с аналитиком. Анализ переноса невротического пациента означает не просто раскрытие отвращаемого пациентом от осознания эдипального периода и таким образом освобождение пациента для дальнейшего развития, но также предполагает разделяемое понимание неудавшегося и потому задержанного эдипалъного развития. Хотя причины такой неудачи могут в различной степени зависеть от факторов, которые не включены в саму эдипальную ситуацию, в большинстве случаев триадные взаимоотношения пациента были нарушены, искажены и задержаныт?о того, как они были интроецированы и вытеснены в конце его подлинной эдипальной стадии. Триадно переживаемые родители являются фазово специфическими эволюционными объектами ребенка во время эдипальной стадии, и взаимодействия с ними в большой степени определяют, будут ли эдипальные репрезентации интроецированы и вытеснены как задержанные и неспособные к дальнейшему развитию или же они будут в должное время доступны для развития, приводящего к относительно автономной взрослой идентичности и объектному выбору.
Это означает, что в любой эволюционной задержке, даже в невротической патологии, и неудавшиеся, и прерванные аспекты нарушенного развития должны приниматься во внимание при столкновении с ними в аналитических взаимоотношениях. Хотя история неудавшегося и задержанного эдипального развития пациента будет раскрыта, понята и тщательно проработана в анализе его переноса на аналитика, пациент может все еще в различной степени нуждаться в аналитике как новом эволюционном объекте для прерванных аспектов своих триадных развитии, которые должны быть завершены, прежде чем для него станут мотивированы и возможны процессы, сравнимые с подростковой эмансипацией.
В клинической ситуации это подразумевает, что и во время, и после анализа своего эдипального переноса невротический пациент будет использовать аналитика в качестве нового эволюционного объекта для своего незавершенного эдипального развития. Это тем более очевидно, чем в большей мере были поняты и тщательно проработаны триадные переносы пациента. Фантазии и эмоции пациента, которые продолжают оставаться эдипальными по своему характеру и будут становиться все более аналити ко специфическими, могут ошибочно приниматься как указывающие на возрастание до сих пор не проанализированных переносов. Будучи приучены рассматривать невротическую патологию существенным образом с точки зрения вытесненных бессознательных конфликтов, аналитики часто склонны сильно полагаться на генетические интерпретации переноса, даже когда взаимоотношения пациента с аналитиком более не «анализируемы» с исторической точки зрения.
Важно, чтобы аналитик был внимательным и интерпретировал остаточные переносы пациента и их инфильтрацию в преимущественно аналитико специфические эдипальные желания и фантазии пациента. Однако фазово специфичес ки адекватным способом приближения аналитика к этому материалу будет эмпатическая помощь пациенту в понимании своего способа переживания себя и аналитика, а также помощь ему в восприятии этого как важное развитие, которое ранее было ему недоступно по причинам, понятым в анализе его переноса. Хотя и являясь тактичным и эмпатичес ким, аналитик должен быть настороже и не допускать никаких компромиссов в аналитическом воздержании, делая таким образом возможным окончательную утрату эди пальных иллюзий пациента достаточно подлинной, чтобы мотивировать и инициировать в нем эволюционное движение к возрастанию автономии и окончательной эмансипации от аналитика как эволюционного объекта.
Я попытался здесь сжато изложить некоторые менее известные точки зрения относительно природы и аналитического подхода к триадной патологии, в других отношениях широко и тщательно изучаемой. Теперь я намерен более подробно обсудить аналитическое понимание и способы обращения с вышеописанными диадными конфликтами, которые сохраняют хронические страхи позорных и унижающих переживаний у большинства невротических пациентов. Эти конфликты проявляются как общий внутренний запрет на самовыражение и/или как разнообразные нарциссические защиты и черты характера у пациентов, чья патология в ином отношении представляется преимущественно триадно мотивированной.
Очевидное главенство невротической патологии и отсутствие подлинных пограничных черт чаще представляются обусловленными либо игнорированием диадно детерминированных защитных внутренних запретов и нар циссических защит пациента, либо их ошибочным пониманием и интерпретацией как триадных по своему происхождению. Хотя пациенту можно помочь стать относительно свободным от его триадно порожденных симптомов, его ди адные конфликты, оставаясь неизменяемыми, как правило, наносят ущерб его общей радости жизни, свободному самовыражению и полному наслаждению социальными отношениями. Когда это происходит в тренинговом анализе, полное использование аналитиком своей личности в работе не всегда возможно, по этой причине также возникают трения в аналитических обществах, в то время как застарелые сохранившиеся нарциссические защиты аналитика могут достаточно часто приводить его к состоянию все^юльшей грандиозности и владения абсолютной истиной.
Структура диадных конфликтов, хотя она является вытесненной и таким образом имеет скрытую историю, значительно проще, чем структура триадного конфликта. Триадные конфликты являются полностью интернализован ными, существуя между сознательным переживанием Собственного Я индивида и вытесненными интроективны ми организациями конфликтных эдипальных репрезентаций с виной в качестве главного аффективного сигнала, предупреждающего об активации конфликта. В диадном конфликте вытесненное состоит из воспоминаний болезненно унизительных взаимодействий между ребенком и его индивидуальными диадными идеальными объектами, связанных с непереносимым и тревожным опустошением индивидуального переживания Собственного Я ребенка. Последнее мотивирует ребенка к длительной бдительности и превентивной защищенности от внешних объектов, стыд представляет сигнальный аффект по поводу любого предчувствуемого возрождения вытесненных нарциссических травм. Таким образом, диадные конфликты занимают промежуточное положение между конфликтами, переживаемыми интрапсихически, и конфликтами объектных связей (Dorpat, 1976), которые преобладают до установления константности Собственного Я и объекта.
Таким образом, решающе важным для аналитического подхода отличием между триадными и диадными конфликтами, по видимому, является то, что в то время как три адные конфликты сохраняют вытесненные образы сильно катектированных объектных связей, активно стремящихся к реэкстернализации в триадном переносе, диадные конфликты служат главным образом для сокрытия и избегания непереносимых состояний Собственного Я, что, наоборот, ведет к отсутствию их актуализации в переносе. Вместо этого конфликт, вызывающий вытеснение, продолжается в здесь и сейчас взаимодействиях с внешними объектами.
В некоторых отношениях диадные конфликты, по видимому, сравнимы с травматическими неврозами, которые могут развиваться после переживаний, в которых субъективному существованию индивида серьезно угрожала внешняя опасность. Общеизвестно, что поскольку травматическое переживание было вытеснено как вовлекающее в себя опасно опустошающие и непереносимые состояния Собственного Я, попытки поднять вытеснение на поверхность интерпретациями бесполезны. Как хорошо известно, единственный эффективный способ помочь пациенту восстановить интегрированное переживание Собственного Я, это привести его к достаточно безопасным взаимоотношениям, где он сможет подвергать себя постепенному вспоминанию травматического переживания, терпя соответствующие состояния Собственного Я и таким образом постепенно восстанавливая консолидацию своей подвергшейся опасности идентичности.
Хотя имеются важные отличия между патологией, основанной на нарушенных идеальных диадах в раннем развитии и на травматическом переживании угроз Собственному Я вследствие непреодолимых внешних угроз позднее в жизни, обе они по сути являются патологиями переживания Собственного Я, основанными на вытеснении непереносимых состояний Собственного Я, несущих в себе угрозу или временно включивших в себя утрату индивидуальной идентичности. Оба состояния характеризуются вытеснением нарциссически травматизированных репрезентаций Собственного Я с продолжающимся конфликтом между индивидом и потенциально травматизирующим внешним миром. Таким образом, к ним можно приближаться и влиять на них, лишь обеспечивая пациента новыми взаимоотношениями с внешними объектами, которые достаточно безопасны, чтобы позволить достичь запоздалого господства над первоначальными травмами. Однако в то время как в случае травматического невроза у взрослого человека процессу запоздалого достижения господства будет помогать главным образом нечеловеческая, или безличностная, природа травматического переживания, а также его более продвинутая предтравматическая организация Собственного Я, к соответствующим травматическим переживаниям, которые являются эволюционными травмами, стоящими за диадными конфликтами, можно приблизиться и достичь над ними господства лишь в возобновленных эволюционных взаимодействиях.
Диадные конфликты проявляют себя специфически как нарушения того уровня развития, на котором утрата переживания дифференцированного Собственного Я как центральная опасность была заменена утратой недавно достигнутой индивидуальной идентичности. Они представляются результатами травматических фрустраций в диад ных ожиданиях ребенка относительно отзеркаливающих откликов от индивидуальных идеальных объектов, которые будут определять, подтверждать и консолидировать его свежее и уязвимое переживание Собственного Я как индивидуальности. Соответственно, при приближении к диадным конфликтам пациента по мере их проявления в аналитических взаимоотношениях принятие аналитика в качестве нового эволюционного объекта для пациента будет возможно лишь через успешную передачу аналитиком пациенту корректно уловленного им эмпатического понимания индивидуального способа переживания пациентом себя и аналитика. В отличие от пограничных пациентов, действующих на функциональном уровне переживания и привязанности, достигший индивидуации пациент будет воспринимать себя понятым, лишь когда ощутит, что аналитик искренне интересуется им как личностью, то есть тем, что происходит в его индивидуальном внутрением мире. Такой интерес нельзя притворно выразить, и, если предпринимается эмпатическое описание на менее личностном уровне, пациент будет неизменно переживать это как нарциссическую рану. То же самое происходит, если аналитик пытается интерпретировать диадные переносы с исторической точки зрения, и даже в еще большей степени, когда он показывает отсутствие своего понимания, предлагая триадные объяснения для диадных аспектов взаимоотношений пациента с ним.
Когда эмпатическое понимание аналитика достаточно точно и тонко передано, пациент склонен реагировать на него как на страстно желаемое фазово специфическое отзерка ливание себя как личности. Узнавание и понимание его повторяющихся переживаний как переживаний уникального человеческого бытия будет постепенно приводить к тому, что аналитик начнет представлять для пациента новый фазо во специфически идеализируемый диадный объект. По мере того, как пациент начинает испытывать доверие к аналитику в том, что тот не станет причиной постыдных и унизительных переживаний, вытесненные первоначальные травматические переживания пациента с его диадными идеальными объектами могут всплывать и ранее непереносимые переживания могут вспоминаться и выноситься. Сопутствующие этому нарциссические защиты пациента и застенчивость как предчувствие стыда склонны проходить и все в большей мере заменяться фазово специфическими идентификациями с аналитиком в качестве нового диадного идеального объекта. Эти идентификации будут приводить новые аспекты к одновременной тщательной проработке триадных развитии пациента в аналитико специфической нетрансферентной части. К концу аналитического лечения эти идентификации будут участвовать как важные ингредиенты в финальной интеграции автономных структур пациента.
Прибегая к нарциссическим защитам, пациент неизменно хочет передать аналитику: «Мне все равно. Я не нуждаюсь ни в ком. Я выше вас. Вы не представляете никакой ценности, поэтому не имеет значения, что вы говорите или делаете». Если аналитик не понимает частого диадного происхождения нарциссических защит и черт характера невротического пациента, то характер этих защит noli me tangere [*] скорее обескураживает аналитика, нежели побуждает его постараться проникнуть вглубь этих защит. Часто ошибочно считается, что посредством анализа триадного переноса пациента с его регрессивными выработками будет постепенно исчезать большая часть нарциссическихчерт невротического пациента, а то, что может оставаться, будет неанализируемо или достаточно безвредно, чтобы пациент продолжал с этим жить.
Но как узнать, являются ли нарциссические защиты невротического пациента в данное время диадно или триад но мотивированными? Мобилизация нарциссических защит в анализе невротического пациента неизменно означает, что аналитик чем то больно его задел. Как правило, для аналитика не слишком сложно понять самому или выяснить у пациента, что вызвало реакцию пациента, и после этого эмпатизировать с его состоянием оскорбленного чувства. Независимо от того, известно ли уже аналитику или нет, что нарциссическая обида пациента триадно или диадно детерминирована, всегда полезно разделить с пациентом его переживание обиды, прежде чем пытаться давать возможную интерпретацию. Отклик пациента на передаваемое аналитиком понимание оскорбленных чувств пациента, как правило, информирует аналитика о подлинной мотивации реакции пациента как через содержание материала пациента, так и в особенности через собственные эмоциональные отклики аналитика на это содержание.
В отличие от того, что часто рекомендуется, я хочу подчеркнуть, что эмпатическое разделение и отзеркалива ние аналитиком нарциссических обид и защит пациента на индивидуальном уровне не должно непременно включать в себя ни какого либо ясно выраженного оправдания способа переживания пациента, ни обвинения аналитиком себя и извинения, если он не причинил пациенту другого вреда, кроме трансферентно переживаемого. Если аналитик признает эмпатическую неудачу, не испытывая вины перед пациентом и жалости к нему, значит он должным образом принимает во внимание взрослый статус пациента, а также его одновременно существующие триадные взаимоотношения с аналитиком. Также нет надобности в каких либо подчеркнутых выражениях симпатии и теплоты. Переживание пациента, что его постоянно и по настоящему понимают, в особенности когда он использует свои наиболее отталкивающие межличностные защиты, само по себе может быть достаточно трогательным и удивительным, чтобы активировались прерванные эволюционные потребности и желания пациента и начали искать новый объект в анализе.
Тонко передаваемое аналитиком эмпатическое понимание не только наиболее эффективное средство для разрушения нарциссической защитной позиции пациента, но оно также часто сопровождается тем, что пациент становится глубоко тронут, часто до слез. На более поздних стадиях анализа пациенты часто говорят аналитику, что подлинный интерес и понимание последнего в такие моменты воспринимались как громадное облегчение, как чувство чего то такого, на что пациент более не смел и надеяться. К концу своего анализа мужчина пациент в начале пятого десятка рассказал о таком переживании следующим образом: «Это был поворотный момент в анализе, когда вы впервые позволили мне почувствовать, что я вам интересен и вы правильно меня понимаете, в то время, когда я чувствовал себя смертельно оскорбленным вами и делал все возможное, чтобы передать вам, что более в вас не нуждаюсь. Я никогда не смогу забыть то чувство, когда вы в разгар моей холодной ненависти к вам дружелюбно и непреднамеренно позволили мне испытать, что вы все время пытались понять мои чувства и мою точку зрения и что вы способны рассказать мне о них лучше, чем это смогу сделать я сам. Вся моя ненависть улетучилась, и я не могу описать, сколь хорошо мне стало. Я чувствовал себя подобно Робинзону, который давно оставил надежду на то, что его найдут, и вдруг внезапно это случилось. В горле у меня стоял ком, и я был близок к тому, чтобы заплакать. После этого я никогда не испытывал столь отчаянной безнадежности, я начал чувствовать, что в большей мере существую сам по себе».
Помимо нарциссических отношений и черт характера менее бросающиеся в глаза защитные позиции против возрождения вытесненных нарциссических травм представлены диадно детерминированными внутренними запретами выражения Собственного Я у невротических пациентов, обычно сопровождаемыми хронически низким самоуважением. Хотя сходные симптомы будут обильно встречаться у невротических пациентов как мотивированные их бессознательными триадными конфликтами, на диадно обусловленный внутренний запрет и застенчивость нельзя повлиять тщательной проработкой их вытесненных эдипальных отношений и их регрессивных «догенитальных» выработок. Вместо этого, подобно нарциссическим защитам, диадно мотивированные внутренние запреты и склонность к стыду будут, как правило, доступны для эмпатического схватывания и передаваемого аналитиком понимания диадного переноса пациента на него [*].
Чем в большей мере аналитик воспринимается пациентом в качестве нового диадного идеального объекта, тем более важным будет правильное осознание аналитиком различных форм идеализации пациента. Когда аналитик знает, чего искать, обычно для него не очень трудно отличить диадные идеализации пациента оттриадных, а также трансферентные идеализации от идеализации нового объекта в каждой группе.
Хотя иногда кажется, что диадные и триадные идеализации придают силу друг другу, до подростковых интеграции они являются в основном отдельными и часто в корне отличными способами переживания идеальных объектов в качестве как объектов любви, так и образцов для подражания. Образы диадных индивидуальных объектов, первоначально возникшие как идеализируемые и не зараженные амбивалентностью, эдипальной сексуальностью и соперничеством, будут продолжать существовать в основном вне конфликта в качестве идеальных образцов для себя и для объекта любви. Как говорилось ранее, они будут сохранять базисный либидиналь ный катексис индивидуальных первичных объектов на всем протяжении развития, а также обеспечивать модели для жизненно важных структурообразующих идентификаций. Соответственно, диадные идеализации в целом отличаются своим постоянным и сохраняемым характером в отличие от намного более амбивалентной и изменчивой природы эдипально мотивированных триадных идеализации.
В соответствии с вышесказанным идеализация диадного объекта любви представляет неамбивалентную идеальную любовь, в основном асексуальную преданность, которая стремится к ненарушаемой гармонии между двумя индивидами, максимально представленными во внутренних мирах друг друга. Идеализация индивидуальной диадной любви объекта мотивирует большинство информативных идентификаций в период раннего развития, важным образом содействуя развитию способности растущего индивида к эмпатии, а также к переживанию все более дифференцированных эмоций.
В отличие от этого, идеализация триадного объекта любви специфически относится к эдипальному объекту любви и к идеализации его или ее эдипально детерминированных характерных черт. К ним относятся сексуально желанные и эротически обожаемые свойства объекта, его или ее индивидуальная внешность и характерные эмоциональные черты. Информативные идентификации с идеальным эдипальным объектом любви особенно любопытны в отношении эдипально связанного внутреннего переживания объекта, включая в особенности знаки с надеждой ожидаемой эдипальной взаимности. Будучи постоянно подвержена ревности и фрустрациям в эдипальном соперничестве идеализация триадного объекта любви значительно более амбивалентна и изменчива по сравнению с прототипическим диадным образом первого идеального объекта любви индивида.
Идеализация диадного объекта для подражания характеризуется константностью и отсутствием амбивалентности, которые характеризуют установившиеся взаимоотношения с образами диадных идеальных объектов. Оценочно селективные идентификации с диадным образцом для подражания будут иметь первостепенное значение для консолидации идентичности индивида, в особенности как представителя своего пола. Результатами успешных оценочно селективных идентификаций будут пользоваться как установившимся сходством с диадным объектом для подражания, увеличивающим чувства солидарности и лояльности индивида как к объекту, так и к своему полу.
В отличие от этого, идеализации триадного объекта для подражания являются амбивалентными идеализация ми могущественного и успешного эдипального соперника. Следовательно, оценочно селективные идентификации с ним мотивированы желанием устранить его и занять его место в эдипальном треугольнике. Вместо возросшей связи с триадным объектом для подражания успешная идентификация с его характерными чертами, как правило, переживается как триумф над ним и частичное устранение эдипального соперника. Однако оценочно селективные идентификации с эдипальным образцом для подражания имеют первостепенное значение в обеспечении базисной готовности к будущим ролям растущего индивида в качестве сексуального партнера, супруга/супруги и родителя в три адно структурированной семье.
Опора главным образом на информативные эмоциональные отклики аналитика на коммуникацию пациента одинаково важна как для проведения отличия между вышеназванными формами идеализации, так и для установления того, является ли идеализация пациентом аналитика трансферентной или идеализацией нового объекта.
Триадные идеализации пациента могут принадлежать к любой из этих категорий. Когда они трансферентны по своей природе, они принадлежат к вытесненной эдипальной истории пациента и, как правило, будут интерпретироваться и тщательно прорабатываться вместе с его анализом. Однако когда триадные идеализации имеют отношение к аналитику как новому эволюционному объекту, принадлежа таким образом к аналитико специфической части три адных развитии в аналитическом лечении невротического пациента, они будут, как правило, все в большей степени заменяться фазово специфическими интернализациями, так как прерванные аспекты эдипального развития пациента будут завершены в ходе лечения. Интерпретативный подход аналитика к новым эволюционным аспектам триадной идеализации пациента не требуется и не рекомендуется до тех пор, пока триадная идеализация является осознаваемой и выполняет эволюционную функцию.
Однако если триадно мотивированные аналитико специ фические идеализации подверглись вторичному вытеснению, их следует интерпретировать и иногда связывать с первичной эдипальной историей пациента. Если на это не обращается внимания, аналитико специфическая эдипальная вовлеченность может ускользать от интеграции, которые должны происходить в конце анализа. Если это случается, аналитико спе цифические триадные развития изменяются с эволюционных на трансферентные и становятся частью ятрогенного невроза, заменяющего первоначальный невроз. Такой недостаточно проанализированный аналитико специфический перенос, включающий триадные идеализации, представляет особую опасность в тренинговых анализах, которые известны своей особой уязвимостью к нарциссическим контрпереносным потенциальным возможностям аналитика.
Диадные идеализации, которые становятся связанными с образом аналитика, когда преодолеваются диадно детерминированные защиты пациента, неизменно представляют идеализации нового эволюционного объекта, которые не были возможны ранее. Выше уже подчеркивалось важное значение уважения и терпимости к этим иДеализациям как мотивирующим важное структурообразование.
Помимо этих новых диадных идеализации, впервые становящихся возможными для пациента, аналитик, лечащий невротического пациента, как правило, становится носителем уже установившихся диадных идеализации пациента, существующих наряду с его триадными идеализа циями, вследствие отсутствия интеграции различных идеализации, которое характеризует невротическую патологию. До того как родительские ценности будут поставлены под сомнение в период отрочества с сопутствующим установлением личных идеалов, образы диадных идеальных объектов являются главными носителями системы ценностей растущего индивида во время его эдипальной стадии и латентного периода. Пациент надеется в своем индивидуальном диад ном переносе на аналитика, что последний разделяет эти ценности идеальных объектов пациента. Эти идеи и идеалы могут включать в себя огромное разнообразие родительско дериватных и семейно центрированных идеологических взглядов, включая политические и религиозные доктрины и точки зрения. В особенности на ранних стадиях анализа пациент может захотеть сравнить такую систему ценностей с системой ценностей аналитика, настаивая, чтобы аналитик открыл ее пациенту. Так как диадно полученные ценности и идеалы пациента регулярно связаны с его триадно обусловленным интроектом суперэго, который представляет родительскую власть в вопросах, что правильно и что неправильно, пациент может испытывать опасения, позволительно ли ему работать с аналитиком, если последний не разделяет «правильные» нормы и ценности.
Помимо того факта, что вышеназванная ситуация лишь редко становится серьезным препятствием для продолжения невротическим пациентом лечения с данным аналитиком, она имеет отношение к той сфере в аналитических взаимодействиях, где соблюдение аналитического воздержания специфически означает, что аналитик последовательно воздерживается от раскрытия своих субъективных ценностей и личной философии жизни пациенту. В особенности на более поздних стадиях лечения диадная преданность пациента аналитику может порождать искушения для нарциссических контрпереносных потенциальных возможностей аналитика все в большей мере знакомить пациента с частными идеями и оценками аналитика. И опять главная опасность, по видимому, присутствует в тренинговых анализах с психоаналитическими кандидатами.
Важно иметь в виду, что следствием патологии невротического пациента является то, что его нормы и идеалы большей частью не его интернализованные личные нормы и идеалы, но все еще правила и предрассудки, связанные с триадным суперэго и с образами диадных идеальных родителей. Для пациента они все еще являются эмпирически нормами и идеалами внешних или интроецированных значимых других объектов, которым он хочет доставить удовольствие или бросить вызов. В своих диадных и триадных переносах пациент предлагает аналитику роли эволюционного образца для подражания и морального судьи, чему аналитику трудно сопротивляться вследствие контрпереносных, а также на вид обусловленных реальностью причин. Однако при условии, что мы видим цель психоаналитического лечения в помощи пациенту достичь индвидуальной автономии и стать в достаточной мере эмансипированным как от своих первичных, так и вторичных эволюционных объектов, нам нельзя забывать о том, что такая автономия решающим образом зависит от окончательной идеал формации индивида, являющейся его личным синтезом. Тщательно отслеживаемое воздержание в области ценностей и идеалов также является нашим лучшим ответом на нападки критиков, обвиняющих аналитиков в комплексе Пигмалиона, а также во внушении принципов и манипулировании своими пациентами.
Диадные и триадные переносы будут одновременно развиваться во время аналитического лечения невротического пациента, требуя по отношению к себе фазово специ фического корректного понимания и обращения. Однако это не обязательно ведет к какому либо изменению ролей со стороны аналитика. Его функция остается той же самой: пытаться понимать как можно точнее субъективный способ переживания пациента, максимально используя свои информативные отклики, а также передавая это понимание пациенту. Соответствующая природа понимания аналитика будет определять, вовлечена ли и адресуется ли его коммуникация в данный момент диадно или триадно активированным уровням переживания в пациенте.
Отказ от эволюционных объектов
Хотя невротические пациенты достигли индивидуальной идентичности, они далеки от психологической автономии до тех пор, пока родительские интроекты продолжают определять их объектные выборы и диктовать им, что правильно и что неправильно, как подобает и как не подобает поступать. Для освобождения невротического пациента от его внутреннего статус кво необходимо, чтобы ему постепенно помогли освободиться от его эволюционных объектов, как первоначальных исторически обусловленных, так и от аналитика как нового эволюционного объекта. Такой отказ от эволюционных объектов будет происходить во взаимоотношениях пациента с аналитиком, который во время аналитического лечения будет представлять для пациента как первоначальные эволюционные объекты, так и новый эволюционный объект в их функциональной и индивидуальной, диадной и триадной формах манифестации.
Утраченные аспекты эволюционного объекта будут заменяться новыми структурными достижениями главным образом через идентификации, соответствующие уровню и природе рассматриваемого объектного переживания, а также посредством новых интеграции репрезентационного мира, которые знаменуют установление относительной автономии и эмансипации от эволюционных объектов.
Как говорилось ранее, существенно важным как в подростковом кризисе, так и в анализе переноса является длительное сравнение реактивированных эдипальных интро ектов субъекта с их текущими репрезентациями. Этот процесс сопровождается усиливающейся фрустрацией, яростью и восстанием, за которыми следует постепенная утрата иллюзий, декатексис и финальный отказ от эдипальных объектов как идеалов для взаимоотношений между людьми. Это будет приводить к тому, что образы эдипальных объектов будут становиться воспоминаниями, принадлежащими прошлому, в то время как отобранные аспекты их идеализированных репрезентаций будут интегрированы в новые личностные идеалы Собственного Я и объекта. Однако подростковый кризис по существу является восстанием сексуального Собственного Я против родительских ограничений. Не только нормы эдипального супе рэго, но также ценности, представленные диадными эдипальными объектами, будут поставлены под сомнение, против них начнется борьба, и они будут, по крайней мере временно, декатектированы. Однако когда завершены юношеские интернализации и реинтеграции, важные аспекты ди адных идеальных объектов, как правило, включаются во вновь установленные индивидом личностные самостные и объектные идеалы.
После разрешения диадных и триадных конфликтов пациента, а также после различных фазово специфичес ких идентификаций, которые были в достаточной мере завершены и интегрированы, можно ожидать относительную эмансипацию пациента от своих эволюционных объектов. Наиболее надежно это будет проявляться в установлении им интернализованных личностных идеалов как для себя, так и для своего объекта любви, которые более не скроены по образцам бессознательных родительских моделей или их экстернализованных представителей.
Важно осознавать, что отказ от идеализированных эволюционных объектов редко, если вообще когда либо, является полным, он также не свободен от регрессии в стрессовых ситуациях. Это представляется особенно справедливым относительно взаимоотношений некоторых пациентов мужского пола со своими матерями. В отличие от дочери, на протяжении всех эволюционных лет мать будет в большинстве случаев продолжать оставаться главным объектом любви сына; мать часто разнообразными путями отвечает взаимностью на эту преданность. Особая привязанность, существующая между матерью и сыном, как правило, несмотря на успешно разрешенный сыном подростковый кризис, более легко возрождается через регрессию, которая, по видимому, в меньшей степени происходит с женщинами вообще. Умирающие солдаты зовут своих матерей, в то время как аналогичные призывы к первому поставщику любви и безопасности, по видимому, менее часто встречаются среди женщин в соответствующих критических обстоятельствах.
Так же как сын предан матери как идеальному объекту любви, он склонен быть предан отцу как диадному образцу для подражания. Эта объектно сохраняемая часть двойной идеализации отца, по видимому, не только обеспечивает основу для солидарности между мужчинами, но часто избегает соответствующей интеграции в личностный идеал Собственного Я. Намного более часто, чем женщины, мужчины продолжают на протяжении всей жизни искать объекты для подражания в различных иерархических системах общества. Почти повсеместный голод по диадным взаимоотношениям с представителем отца (см. также Bios, 1985), в особенности когда он ошибочно принимается и интегрируется пациенту как негативная эдипальная привязанность, проявляемый в настоящее время в переносах невротических мужчин на своих аналитиков мужчин, часто показывает склонность сопротивляться декатектированию и интегрированию в личностный идеал Собственного Я пациента. Это та область в переносе пациента, которая особенно привлекательна для контрпереносных потребностей аналитика в учениках, из чего следует, что ей надо уделять особое внимание, в особенности в тренинговых анализах.
|
