|
Эмпирическому миру человека свойственна характерная «способность представления»(Loewald, 19 71). Как уже отмечалось, эта способность, вероятно, запускается в действие самыми ранними процессами сенсорной рецепции, которые через их связь с восприятиями уменьшения напряжения ведут к формированию осмысленных ощущений. Использование самых ранних представлений в качестве примитивных регулирующих структур указывает на то, что первичным мотивом психики является попытка найти и обеспечить удовлетворение посредством всех ее структурных элементов, собранных к данному времени. Хотя эти самые ранние структуры все еще являются прямыми субститутами удовлетворения, продолжающаяся и зависящая от объектных отношений структурализация психики начинает порождать все более эффективные и сложные способы обращения с энергией влечения, а также разветвленную сеть вторичных мотивов (Schafer, 1968).
Определение влечения в чисто энергетических терминах неизбежно ведет к пересмотру некоторых концепций, объясняющих существенную часть развития и функционирования психики качественными трансформациями инстинктивных влечений. Суть излагаемого здесь подхода может быть кратко выражена следующим образом: «Влечение заряжает энергией все нормальные и патологические элементы содержания и все процессы психики. Любые качества принадлежат психике, а не самой энергии».
Естественным следствием этого является то, что намерения и цели всегда следует приписывать организму, психике или Собственному Я. Уменьшение напряжения представляется центральной первичной целью организма, но удовлетворение столь же очевидно представляется первой и фундаментальной целью примитивной психики. Мобилизуя и заряжая энергией намерения и цели, само влечение бесцельно. Следовательно фрустрироваться могут только потребности и желания. Фрустрация связана с некоторым уровнем восприятия (физического или психического) и лишь заряжается энергией влечения.
Нет у влечения и каких либо объектов. Именно человеку требуются объекты для распределения энергии влечения, а не самому влечению. Влечение не имеет также какого либо развития. Как энергетическая величина оно может лишь возрастать или уменьшаться в своей интенсивности, хотя то, что оно заряжает энергией, растет, изменяется и развивается. Изменяющиеся способы удовлетворения влечения представляют собой различные стадии и аспекты структурализации личности с характерными сдвигами в развивающемся мире представлений и в динамических связях между его элементами. Различные догенитальные потребности и «составные» влечения являются, таким образом, потребностями инфантильной психики, а не выражением развития влечения.
Если у влечения отсутствует любая психическая репрезентация, включая так называемые дериваты влечения, то все метапсихологические точки зрения (отличные от экономической) имеют отношение не к нему, а исключительно к структурам психики. То же можно сказать и о динамической точке зрения; хотя влечения и несут мощь энергии, вся динамика психики имеет место между ее собственными элементами.
Агрессия
Постулирование количественной энергетической природы влечения явно исключает всякое разнообразие инстинктивных влечений. Поэтому агрессия рассматривается здесь не как самостоятельное влечение (Hartmann, Kris and Loewenstein, 1949), а скорее как способ восприятия и поведения, когда ожидаемое удовлетворение не осуществляется (Fenichel, 1945; Gillespie, 1971).
До тех пор пока нет воспринимаемых препятствий на пути уменьшения напряжения, деятельность организма, направленная на поиск удовольствия, минимальна. Однако когда в послеродовой жизни такие помехи с неизбежностью возникают, аккумулирование напряжения мобилизует все доступные физические и психические ресурсы организма для его уменьшения и/или связывания.
Выше высказывалось предположение, что до дифференциации самостных и объектных представлений психические элементы, мобилизуемые при возникновении потребности, являются исключительно энграммами, связанными с восприятиями удовлетворения, тогда как боль и фрустрация все еще принадлежат к сфере физиологического восприятия, не имея психической репрезентации. Лишь после того как дифференциация воспринимаемого мира делает возможным психическое восприятие фрустрации, появляется агрессия как психический феномен. Было высказано предположение, что такая дифференциация инициируется некоторой болью и неудовольствием (крик ребенка о голоде и дискомфорте) и впервые становится психически представленной через ее воспринимаемую способность приносить удовлетворение. Таково эмпирическое ядро, вокруг которого собирается Собственное Я при разделении воспринимаемого мира, позволяющее фрустрации психически восприниматься в некоторой форме.
Агрессия, по видимому, является именно тем способом, посредством которого возрастание напряжения влечения воспринимается примитивным Собственным Я, когда его средства недостаточны для того, чтобы вызвать ожидаемое удовлетворение. Агрессия воспринимается и как аффективное состояние, и как сильное побуждение к действию. Поскольку дифференцированное Собственное Я представляет собой последний инструмент психики, оказавшийся эффективным в обеспечении удовлетворения, то оно становится главным носителем давлений влечения, которые наделяют его как побудительным импульсом к действию, так и огромной результативностью. При этом пределы, до которых может простираться восприятие удовлетворительного состояния, зависят как от реального поведения объекта, так и от функциональных ресурсов Собственного Я.
Те причины, по которым фрустрация вначале, по видимому, воспринимается как агрессия, становятся понятными при рассмотрении природы и функции недавно возникшего Собственного Я. Первой репрезентацией Собственного Я является крик ребенка, который психически предстает как мощный поставщик удовлетворения, означающий одновременно и неудовольствие, и средство получения удовольствия. Это последнее обстоятельство является необходимым условием и единственным оправданием для существования Собственного Я на данной стадии развития. Если бы Собственное Я не могло функционировать в качестве средства обеспечения удовлетворения, оно редуцировалось бы в чистую формацию неудовольствия, которая в свою очередь немедленно декатектиро валась бы как бесполезная и непереносимая для примитивной психики, управляемой принципом удовольствия. При таких обстоятельствах то, что фрустрация начинает психически представляться как агрессия, отражает, по видимому, принуждающую мощь болезненно аккумулирующегося давления влечения и вместе с тем — экзистенциальную необходимость для Собственного Я доказать свое могущество в качестве поставщика удовлетворения. Следует помнить, что Собственное Я не только дает новый и более эффективный способ справляться с энергией влечения, но также является носителем субъективного восприятия себя как живущего.
Сохранение недавно дифференцированного Собственного Я, таким образом, целиком зависит от наличия полностью удовлетворяющего объекта в эмпирическом мире ребенка. Даже если такой объект уже локализован вне Собственного Я, он все еще воспринимается как простой инструмент удовлетворения, полностью принадлежащий Собственному Я и находящийся под его всемогущим контролем.
Когда такое восприятие подвергается опасности расшатывания вследствие отсрочки удовлетворения, надвигающаяся фрустрация вначале придает все более агрессивное качество имеющейся в распоряжении Собственного Я способности к действию. Приказы для приносящего удовлетворение объекта появиться вновь становятся все более громкими. Если это не дает результата, Собственное Я переполняется агрессией и деструктивностью по отношению к тому, что воспринимается как источник фрустрации. Возникает тенденция к разрушению образа объекта, приносящего удовлетворение и к утрате предпосылки для существования Собственного Я, которое становится декатектированным и растворяется, как было описано выше.
До появления достаточных проективных и интроек тивных маневров, которые защищают восприятие обладания приносящим удовлетворение объектом со стороны Собственного Я, выносимость фрустрации чрезвычайно низка и каждое восприятие потери объекта несет немедленную угрозу восприятию Собственного Я и его диффе— • ренцированности.
Таким образом, агрессия как психический феномен специфическим образом относится к восприятию Собственного Я и тем самым зависит от его состояния (Freud, 1915a). В этом смысле она всегда представляет собой «нарциссическую ярость» (Kohut, 1972), связанную с восприятием неспособности контролировать и вызывать удовлетворение. Такая феноменология агрессии является, вероятно, главной причиной ее частого приравнивания к «инстинкту самосохранения».
Агрессия как аффективное восприятие и психически представленное поведение возникает, по видимому, одновременно с Собственным Я и служит для него первоначальным способом восприятия фрустрации. Это не отражение психически пустого восприятия организмического расстройства, а один из трех главных путей, какими Собственное Я способно воспринимать себя после дифференциации. Первый из них — «идеальное состояние» Qoffe and Sandier, 1965), т. е. такое состояние, когда Собственное Я полностью удовлетворено и владеет приносящим полное удовлетворение объектом. Второй — это восприятие всемогущей способности Собственного Я обеспечить удовлетворение путем использования своих средств для контроля такого объекта. Когда ни то, ни другое состояние не может быть сохранено, появляется агрессивное Собственное Я с его деструктивными целями, направленное против препятствий на пути удовлетворения. Хотя эти первоначальные способы восприятия Собственным Я себя и его связь с объектами претерпят затем огромные видоизменения по мере дальнейшей структурализации психики, они все же составят пожизненный набор базисных альтернатив для восприятия Собственного Я.
Якобсон постулировала дифференциацию либиди нозных и агрессивных влечений из первичной психофизиологической энергии (Jacobson, 1964). Согласно описанному здесь подходу, «либидинозный» и «агрессивный» являются характеристиками восприятия и поведения, которые становятся возможными после дифференциации са мостных и объектных представлений. Дифференцируются не влечения, а человеческий мир восприятия — с последующей способностью к дифференцированным восприятиям как удовлетворения, так и фрустрации. После такой дифференциации будут развиваться помимо либи ДИнозных также агрессивные цели и представления, совместно формируя главные мотивационные силы в функционировании и дальнейшем развитии личности.
Однако при нормальном развитии психики открытая агрессивность будет прогрессивно уменьшаться. Воспринимаемые Собственным Я средства вызывания удовлетворения вначале крайне ограничены и потому легко замещаются агрессивной альтернативой, однако продолжающаяся структурализация психики постепенно приводит к формированию все более гибких, адаптивных и эффективных средств и способов обеспечения удовлетворения. Хотя вряд ли можно сомневаться в том, что новые психические содержания, функции и процессы заряжаются той же самой энергией, что и агрессивные реакции, превосходство первых в обращении с энергетическими давлениями и в обеспечении удовлетворения делает их все более предпочтительными. Все же если эти позднее развитые средства окажутся неэффективными, открыто агрессивная альтернатива неизбежно проявится, так же как и в случае, когда крик в качестве первого средства Собственного Я не обеспечивает удовлетворения.
Эта продолжающаяся структурализация психики осуществляется главным образом через процессы интернали зации, которые становятся возможными после дифференциации Собственного Я и объекта, а также внешнего и внутреннего в эмпирическом мире ребенка. Аккумуляция новых структур и функций, дающая все более эффективные альтернативы агрессии и деструкции при поддержании экономики психики и обеспечении ее усложняющихся потребностей и желаний, очевидно соответствует тому, что в психоаналитической теории было названо «нейтрализацией» (Hartmann, 1955). Однако здесь не предполагается никакое гипотетическое изменение энергии влечений. То, что прогрессивно становится все более «нейтральным», не энергия, а те пути, по которым идет развитие воспринимающего и действующего индивида как результат продолжающихся процессов интернализации и структурализации. К природе и динамическим мотивациям этих процессов мы вернемся в следующей главе.
Рождение тревоги
Согласно точке зрения, изложенной в данном исследовании, негативные психические восприятия и представления становятся возможными лишь после первичной дифференциации воспринимаемого мира. Вместо простого организмического расстройства недавно возникшее Собственное Я получает способность воспринимать негативные аффекты, которые, по видимому, имеют две базальные разновидности.
Эти две базальные разновидности негативного аффекта — примитивная ярость (агрессия) и архаическая тревога. Они соответствуют двойственности происхождения первичного Собственного Я. Как говорилось ранее, ядро Собственного Я состоит из восприятия неудовольствия, которое становится психически представленным выражением способности Собственного Я обеспечивать удовлетворение и тем самым устранять и сдерживать агрессивное ядерное восприятие себя же. Однако выше уже отмечалось, что при неудаче в осуществлении обеспечивающей удовольствие функции Собственное Я имеет тенденцию редуцироваться к своему первоначальному ядру чистого неудовольствия, которое не может выноситься и восприниматься. Примитивная ярость и деструкция становятся явной попыткой устранить предполагаемый источник фрустрации. Вначале это ведет к разрушению представления о приносящем удовлетворение объекте, а затем начинает разрушаться и психически воспринимаемое Собственное Я как оправданное и терпимое.
Тревога, по видимому, представляет собой первичный аффективный отклик Собственного Я, когда подвергается угрозе его существование и/или равновесие. Возникновение восприятия Собственного Я является фундаментальным структурным достижением при обращении с давлениями энергии влечения и при выполнении человеческих программ и потенциальных возможностей, связанных с созреванием и развитием, включая субъективное ощущение наполненности жизнью. Поэтому восприятие Собственного Я не только очень мощно катекти руется, но также придает ранее недифференцированному субъекту способность становиться озабоченным собственным существованием. Такая «озабоченность» вначале нечленораздельна и не имеет иных психических репрезентаций, кроме первичного аффекта тревоги, который вследствие неоднократных ранних утрат восприятия Собственного Я постепенно усиливается, т. к. фрустрация агрессия разрушает репрезентативную дифференцирован ностьпсихики.
Тревога является главной мотивационной силой для сохранения и дальнейшего развития способности Собственного Я обеспечивать удовольствие и тем самым поддерживать ощущение собственного существования. Поскольку
обладание приносящим удовлетворение объектом, по видимому, служит базисной предпосылкой для поддержания восприятия Собственного Я, то сохранение и защита представления «хорошего» объекта становится экзистенциально необходимой.
Первая тревога, следовательно, может быть названа тревогой аннигиляции, хотя не в обычном взрослообраз ном смысле гипотетического «страха», якобы переживаемого ребенком в первые недели его жизни. До появления угрозы аннигиляции должен быть кто то, кто ощущает себя живым в эмпирическом мире младенца. Когда тревога воспринимается как аффективный отклик Собственного Я на угрозу его существованию или равновесию, лишь тогда первая тревога может выражаться и усиливаться посредством угрозы аннигиляции недавно завоеванного восприятия этого Собственного Я.
Однако, поскольку такое восприятие не может сохраниться без «несущего благо» объектного представления, то первая тревога может быть названа также тревогой сепарации. Т.к. самостные и объектные представления вначале полностью взаимозависимы, то выбор термина в данном случае обусловлен лишь точкой зрения (Tahka, 1984). Один из возможных вариантов — определить первую тревогу в объектных терминах и "назвать ее тревогой дедифференциации.
Итак, тревога понимается здесь как принадлежащая к системе психики Собственного Я, причем она воспринимается этой системой и функционирует как ее страж и одновременно как мотивационная сила для постоянно продолжающейся структурализации и дифференциации эмпирического мира. С самого начала для Собственного Я доступны два альтернативных и специфически человеческих отклика на грозящую фрустрацию. Тревога в конечном счете побуждает человеческий потенциал развертываться в бесконечное разнообразие личностей, хотя агрессивная альтернатива дает результаты относительно неспецифичные, стереотипные и потенциально опасные как для Собственного Я, так и для объекта.
Мы не проводим принципиального разграничения между так называемой травматической и сигнальной тревогой (Freud, 1926). И та, и другая могут восприниматься лишь дифференцированным Собственным Я, но сигнальная тревога всегда обозначает терпимую фрустрацию и потому способна функционировать как мотивационная сила для использования имеющихся средств для дальнейшей структурализации. То, что воспринимается как терпимое на различных стадиях развития, зависит от доступности средств преодоления энергетических давлений, а значит — от общей структурализации психики. Следует, однако, отметить, что даже когда тревога воспринимается как всеохватывающая и парализующая, она представляет собой конструктивную альтернативу примитивной агрессии, угрожающей разрушить и аннулировать диф ференцированность восприятия себя и объектного мира.
Защищающая дифференциация
Многие аналитики, по видимому, согласны с постулатом о наличии динамически важного стремления назад к симбиозу (Mahler et al., 1975) или о существовании «фантазий слияния с материнским объектом» (Jacobson, 1964). Подобные тенденции часто приписываются взрослообраз ным способом очень маленьким детям (например, Якобсон говорит о «фантазиях желания полного воссоединения с матерью» у трехмесячных младенцев). Но все предположения о раннем стремлении к недифференцированному состоянию восприятия или о фантазиях такого рода представляются логически несостоятельными.
Любые формы стремлений и фантазирования явно предполагают разделение эмпирического мира на Собственное Я и объектный мир. Это функции, принадлежащие к системе Собственного Я, и могут лишь иметь отношение к тому, что в психике уже воспринято как Собственное Я. У Собственного Я не может быть каких либо «воспоминаний» о состоянии, в котором его фрагменты и фрагменты будущего объекта перемешаны друг с другом. В недифференцированном опыте еще невозможно восприятие Собственного Я, которое после дифференциации от объекта воскрешалось бы в памяти как предмет стремлений.
Однако если самое раннее восприятие Собственного Я испытывается как полное удовлетворение и обладание приносящим полное удовлетворение объектом, то тем самым обеспечивается прототипическое восприятие идеального состояния Собственного Я, эхо которого будет резонировать на всем протяжении человеческой жизни как иллюзорная возможность состояния совершенной гармонии. «Потерянный рай» в этом случае имеет отношение не к недифференцированному симбиозу, а скорее к блаженной заре первой дифференциации. Исходя из тезиса о такой принадлежности к чему то однажды уже испытанному Собственным Я, можно дать логически более приемлемое объяснение феноменов, обычно описываемых как «симби отические стремления».
Именно первичное идеальное состояние Собственного Я представляет вначале саму дифференцированность, которую Собственному Я приходится поддерживать, чтобы уцелеть. Первичная тревога аннигиляции сепарации возникает, когда такое восприятие подвергается угрозе. Это любая угроза всемогуществу Собственного Я как поставщика удовольствия. Возбуждаемая тревога вначале мобилизует и до предела увеличивает все «конструктивные» средства Собственного Я, пригодные для сохранения восприятия себя. Однако если их оказывается недостаточно, тревога дает выход слепой ярости, разрушающей воспринимаемую дифференцированность эмпирического мира, как это было описано ранее.
Поскольку такое идеальное состояние Собственного Я зависит от воспринимаемого обладания объектом, приносящим полное удовлетворение, то сохранение эмпирической дифференцированности вначале почти целиком зависит от реального поведения объекта. Поначалу объект может восприниматься лишь как приносящий удовлетворение, и по этой причине малейшая фрустрация имеет тенденцию разрушать его, а следовательно, и дифференцированность. Полная зависимость дифференцированности от восприятия всецело приносящего удовлетворение объекта может наблюдаться в клинической работе с шизофреническими пациентами сразу же после восстановления дифференцированности их восприятия.
Устойчивость восприятия приносящего удовлетворение объекта должна быть сделана менее зависимой от изменяющегося поведения объекта. Это достигается посредством расширения представляемого мира и включения в него двух наборов объектных представлений, обычно характеризуемых как «абсолютное благо» и «абсолютное зло» (Klein, 1946; Jacobson, 1964). Они представляют собой попытки создать постоянные образы приносящих удовлетворение и фрустрацию объектов, делая возможным восприятие реальной матери, которая воспринимается как колебание между абсолютным благом и абсолютным злом в зависимости от того, приносит ли ее функционирование удовлетворение или фрустрацию.
Появление двух наборов противоположных объектных представлений с целью защиты идеального состояния Собственного Я и все еще шаткой дифференцированности эмпирического мира сопровождается возникновением двух психических операций, называемых «интроекцией» и «проекцией». Обе они связаны с эмпирическими и катектическими переходами между само стными и объектными представлениями, а значит — могут возникать лишь после дифференциации этих сущностей друг от друга (Lichtenstein, 1964).
Использование двух этих терминов в психоаналитической теории не является единообразным. В представляемой здесь точке зрения интроекция имеет отношение к установлению «интроектов» в эмпирическом мире (Schafer, 1968). Ее первичный мотив, по видимому, состоит в том, чтобы обеспечить восприятие психического присутствия приносящего удовлетворение объекта, даже если реальный объект отсутствует или действует фрустриру ющим образом. Интроект, таким образом, является наследником приносящих удовлетворение галлюцинаций, но, в отличие от них, связан с дифференцированным восприятием и представляет собой примитивный интернали зованный диалог между Собственным Я и объектом. Это имеет основополагающее значение для способности ребенка сохранять дифференцированность, продолжая тем самым оставаться психологически живым. Параллель к сказанному опять можно найти в терапии шизофренических пациентов, когда решающим достижением становится возникновение интроекта терапевта в психике пациента.
Однако установившийся интроект, конечно, не способен долго заменять реальный объект на той стадии развития, когда все ключи к удовлетворению по сути еще принадлежат матери. Если интроект не подкрепляется регулярно повторяющимися восприятиями удовлетворения с реальной матерью, то он раньше или позже будет утерян, как, например, в случае детей, страдающих от анаклити ческой депрессии (Spitz, 1946).
Проекция связана с возникновением способности психики на определенной стадии развития терпеть и создавать представления о фрустрации, необходимые для сохранения эмпирической дифференцированности. Когда образ «абсолютно плохого» объекта возникает вдобавок к образу «абсолютно хорошего» объекта, фрустрация оказывается психически представленной значительно лучшим и более конструктивным образом по сравнению с первоначальным единообразным ее представлением посредством деструктивной ярости. Поскольку фрустрация может теперь связываться с психически представленным «абсолютно плохим» объектом, отделенным от своего «абсолютно хорошего» двойника, то и агрессия становится до некоторой степени психически связанной и менее угрожающей дифференцированнее™ эмпирического мира. Создан враг, необходимый для психологического выживания ребенка и для дальнейшей структурализации его психики (Klein, 1946; Modell, 1968).
Проективные и интроективные маневры, а также ранние попытки простого отрицания любых расстройств в идеальном состоянии Собственного Я свойственны нормальному функционированию примитивной психики и необходимы для первоначального сохранения и защиты психической дифференцированности, т. к. делают ее менее зависимой от реального поведения объекта. Действие этих механизмов может быть названо защитным, если сохранение дифференцированности требует их патологического усиления. Тогда может оказаться, что спасение дифференцированности возможно лишь ценой серьезных искажений первичных воспринимаемых сущностей и дальнейшего ухудшения структурализации психики.
Такие первичные нарушения, по видимому, становятся регрессивно воскрешаемыми в тех параноидальных, депрессивных и маниакальных психозах, где сохраняется диф ференцированность между самостными и объектными представлениями, хотя обе эти сущности психотически деформированы вследствие чрезмерного использования одной или более из указанных выше примитивных операций психики, первоначально предназначенных для защиты ее дифференцированности. Однако при шизофрении диффе ренцированность нельзя спасти и в ядре патологии продолжается регрессия к субъективно допсихологическому восприятию.
Обсуждаемые в последнем разделе данной главы темы связаны уже с феноменологией и процессами интернализа ции и будут поэтому более детально обсуждаться в следующей главе.
Глава 2. От дифференцированности к константности Собственного Я и объекта [*]
В этой работе мы рассматриваем человеческую психику как полностью субъективную эмпирическую сущность, которая может изучаться и пониматься лишь как таковая. Следовательно, полезными и операбельными считаются лишь те психоаналитические концепции, которые имеют прямое отношение к психическому опыту. Как уже говорилось в первой главе, психический опыт не приравнивается к переживаниям дифференцированного Собственного Я; он включает также предшествующие переживания недифференцированного субъекта. Так как этот досамостный опыт не может быть воскрешен в качестве сознательных воспоминаний или достигнут через эмпатию, к нему можно приблизиться только путем умозаключения и более или менее подходящих предположений. Однако, чтобы быть хоть сколько нибудь полезными и объясняющими, эти умозаключения и предположения могут лишь пытаться сообщить нечто о зарождении первичных движущих сил и развитии наиболее ранних составляющих мира психических переживаний. Концепция психики, рассматриваемая здесь, включает все, что переживается психически, и исключает все, что не переживается таким образом.
С этой точки зрения такие концепции, как первичное автономное эго (Hartmann, 1939) или «врожденные структуры» (Rapaport, 1960), не выглядят пригодными. Несомненно, можно постулировать существование множества видоспецифичных программ и индивидуальных возможностей у новорожденного человеческого младенца, но эти программы и возможности не являются психикой в каком либо эмпирическом смысле; они являются абстрактными конструктами, которые не способствуют динамическому и опытному пониманию раннего формирования и функционирования психики.
Весьма вероятно, что самые ранние процессы сенсорной чувствительности не представляют собой психического восприятия до тех пор, пока не становятся связанными с первыми переживаниями организмического напряжения. Мне кажется динамически и феноменологически более подходящим допустить, что эта переживаемая взаимосвязь между примитивными процессами сенсорной чувствительности и жизненно необходимым снижением напряжения побуждает к появлению и катексису видоспецифической готовности младенца к восприятию и накоплению энграмм.
Не существует никаких опытных подтверждений, позволяющих рассматривать эти состояния готовности в качестве проявлений априори существующей психики с собственными катексисами и мотивационным статусом. Можно предположить, исходя из нормального хода развития человеческой психики, что эти специфически человеческие потенциальные возможности способствуют появлению психических феноменов только при условии, что будут устанавливаться специфические взаимодействия между ребенком и его окружением. Заботливость матери приводит к снижению напряжения и переживанию организмического облегчения у младенца с известными сопровождающими процессами сенсорной чувствительности. Благодаря этой связи, вовлеченные сенсорные переживания приравниваются к переживанию снижения напряжения, которое, вероятно, делает их неоднократное переживание первой катектированной целью ребенка и таким образом одновременно образует наиболее сильный мотив для появления восприятия и памяти как самых первых репрезентаций психической деятельности.
Хотя я не отрицаю, что формирующие психику младенца потенциальные возможности относятся к потенциалу роста в целом и могут как таковые неизвестным образом оказывать давление, стремясь к проявлению, представляется вероятным, что они получают свои динамические мотивы и свои экономические предпосылки для появления и существования в качестве психических феноменов от таких взаимодействий с окружающей средой, которые будут приводить их напрямую к обслуживанию требуемой разрядки давления влечения. Таким образом, экономическая и количественная организмическая потребность является необходимой для начала разворачивания психики со своими, по видимому, бесконечными вариациями качеств и вторичных мотивов.
Хотя все видоспецифические возможности психического функционирования, видимо, зависят от взаимодействий с окружающей средой, чтобы быть активированными и проявиться в качестве психических феноменов, однако, представляется, что некоторые из них являются более фундаментальными (перцепция и память) и требуют лишь относительно простой активации, которая почти наверняка имеет место при нормальном окружении у младенца (приносящая облегчение деятельность матери по уходу за ребенком). С другой стороны, существуют функциональные психические готовности, которые требуют гораздо более сложных и уязвимых взаимодействий с окружением для их активации и проявления как психических функций; например, те из них, для которых требуется образец и которые обретают форму через идентификацию. Тем не менее, такое положение само по себе не делает первые более «первично автономными», чем вторые.
Когда формирующие психику младенца потенциальные способности становятся мобилизованными, побужденными и катектированными, первые объекты восприятия и их регистрация в качестве первых энграмм представляют собой первое содержание психики и обозначают появление двух ее фундаментальных функций — перцепции и памяти, — которые с этого времени и далее будут принимать активное участие во всех ее дальнейших структурализациях. Это скорее всего будет протекать по существу как собирание недифференцированной воспринимаемой информации о сенсорных состояниях удовлетворения до тех пор, пока дифференциация воспринимаемого мира на Собственное Я и объект не сделает структу рализующие процессы процессами взаимодействий также и субъективно (см. главу 1).
С рождением психики простое физиологическое переживание организмического облегчения становится примитивным психическим переживанием удовольствия; таким образом, прототип аффекта, как соответствующий недифференцированной сенсорной, воспринятой и запечатленной, информации, представляет собой прототип всех более поздних психических представлений. Однако, дальнейшие дифференциация и развитие аффектов и представлений не могут иметь место до удовлетворения предварительных условий интернализации в эмпирическом мире ребенка.
Понятие интернализации
Фрейд использовал термин интернализация лишь в широких логических связях (Compton, 1985). Тем не менее, он был первым, кто описал некоторые специфические процессы интернализации, особенно в связи с трауром и депрессией (1917), а также в связи с формированием супе рэго (1921, 1923, 1940). Ему же принадлежит известное утверждение, согласно которому «характер эго — осадок оставленных объектных катексисов» (1923, р. 29).
Хартманн и Левенштейн (1962) определяли интернали зацию как трансформацию внешних регуляций во внутренние. Шэфер (1968) расширил это понятие, включив в него также трансформацию характерных черт. Левальд (1962), который ввел концепцию степеней интернализации, определил интернализацию как трансформацию внешних взаимосвязей во внутренние. Кернберг (1966) видит интернализацию в основном как нарастающее накопление и интеграцию «базисных единиц», составляющих репрезентацию Собственного Я, репрезентацию объекта и характер аффектов. Мейсснер (1981) относится к интернализации как к движению обусловленных реальностью структурных элементов в направлении интеграции с эго.
Основным вопросом представляется следующий: какие внешние аспекты переносятся или трансформируются в какие внутренние? Кажется очевидным, что понятие интернализации не может быть применено к области человеческого опыта до тех пор, пока не существует эмпирического различия между репрезентациями, которым придается качество внутренних, и репрезентациями, которым придается качество внешних. Интернализация может начаться как эмпирическая трансакция лишь тогда, когда установится первичная грубая дифференцированность между Собственным Я и объектом. Взаимодействия и обмен между воспринимающим Собственным Я и воспринимаемым объектом приведут тогда к процессам интернализации; то есть то, что раньше воспринималось как принадлежащее объекту, станет испытываемым внутри Собственного Я или включенным в него.
Левальд (1962) предполагал, что, поскольку наиболее ранние недифференцированные регистрации обмена младенца с окружающим его миром эмпирически не переходили границу между внутренним и внешним, такие процессы следовало бы называть первичными интернализа циями, в отличие от вторичных интернализации, которые имеют место после дифференциации этих базисных измерений восприятия. Эта точка зрения, разделяемая и Мей сснером (1981), предполагает к тому же, что эмпирическая дифференциация между внешним и внутренним миром осуществляется гипотетическими процессами первичной интернализации и экстернализации.
|
