|
Из полученной на первом сеансе информации терапевт сделал вывод, что Кирстен пришла к нему, потому что хочет найти работу. Она не понимает, насколько сильно она хочет этого, боясь, что ранит родителей и сестру. Кирстен считала своих родителей слабыми; чтобы защитить свою мать, она стала крайне уязвимой по отношению к материнским нагоняям; боялась, что то же самое будет происходить и на работе с начальством. Она также боялась, что, найдя работу, она обидит родителей и сестру и вызовет у них зависть.
Кирстен чувствовала себя всемогущественно-ответственной за родителей, страдала от вины за отделение/индивидуацию (separation/individuation guilt) по отношению к матери и чувствовала вину выжившего по отношению ко всей семье. Она отказывалась от работы, чтобы защитить родителей. Эти выводы придали терапии нужное направление. Как показал остаток терапии, они были в основном верны, хотя и неполны (недоставало деталей).
Работа с планами пациента при короткой терапии
Пациенты, которых изучала наша группа в ходе ограниченной во времени психотерапии (16 сессий), сами избрали именно короткую терапию. Они откликнулись на объявление, предлагавшее короткую психотерапию людям, которые согласились бы предоставить свои истории болезни для исследовательских целей. Психотерапия проводилась опытными психотерапевтами за скромную плату.
Было отобрано десять пациентов. У каждого из них были планы, ограниченность которых соответствовала временным ограничениям психотерапии. Эти планы были гораздо более ограничены, чем у пациентов, пришедших, например, на психоанализ. К примеру, один пациент планировал при помощи психотерапевта преодолеть свое чувство вины, возникшее из-за ухода от оскорблявшей его супруги. Другая пациентка надеялась преодолеть чувство вины за отделение от матери, из-за которого не могла получить удовлетворительную работу.
В ходе короткой терапии пациенты старались выполнить свои планы так же, как это делают пациенты при длительной терапии — тестируя психотерапевта и используя его интерпретации для получения инсайта касательно своих патогенных убеждений и истинных целей.
Как будет более подробно описано в главе 8, мы использовали формальные количественные методы для детального изучения психотерапии четырех из десяти указанных пациентов (Edelstein, 1992; O’Connor, Edelstein, Berry & Weiss, 1993, готовится к печати*; Weiss, 1993, находится в печати). В каждом из этих случаев пациент открывал свои планы психотерапевту в ходе первой психотерапевтической сессии. На нескольких следующих сессиях пациент, казалось, забывал о своих целях и делал ложные (“антиплановые”) утверждения о себе. К середине терапии все четыре пациента, казалось, потеряли всякое представление о своих целях. Однако к концу терапии пациенты вновь стали относительно ясно понимать свои цели.
Например, одна пациентка в ходе первой встречи с психотерапевтом отчетливо заявила, что желала бы меньше беспокоиться о своем больном муже и найти работу. Затем она начала выдвигать различные возражения против своего намерения найти работу, утверждая, что никогда не училась никакой профессии и поэтому неспособна работать. К концу психотерапии пациентка снова обрела желание найти работу и уверенность в том, что это возможно. На последних двух сессиях она с видимой гордостью рассказывала о нескольких интересных предложениях о работе, одно из которых собиралась принять.
Наши исследования этих четырех случаев сильно поддерживают представление о бессознательном планировании. Это может быть объяснено исходя из предположения, что пациент старается достичь как можно большего за отведенное ему время. Соответственно, в течение первой сессии он дает психотерапевту представление о своих целях, чтобы тот помог ему добиться их. После этого пациент испытывает психотерапевта кажущейся утратой представления о своих целях или выдвижением возражений против них, надеясь, что психотерапевт будет продолжать поддерживать его в достижении целей. По мере того, как пациент приобретает доверие к психотерапевту, он тестирует психотерапевта все более энергично. В соответствии с этим, к середине психотерапевтического курса кажется, что пациент совершенно забыл о своих исходных целях. К концу психотерапии пациент, понимая, что скоро у него не будет психотерапевта, который прошел его тесты и на которого он, следовательно, может полагаться, прекращает свое тестирование и вновь испытывает инсайт о своих целях. На самом деле в некоторых случаях он тестирует психотерапевта, показывая свои успехи, надеясь, что психотерапевт их оценит.
В исследовании трех кратких психотерапевтических курсов (Fretter, 1984*, Silbetschatz, Fretter & Curtis, 1986) мы показали, что успех психотерапии (определяемый через шесть месяцев после окончания курса) связан с пропорцией, в которой пациенту в ходе психотерапии давались “проплановые” и “антиплановые” интерпретации. Пациенты, получавшие больше “проплановых” интерпретаций, были в этом смысле лучшими, а получавшие больше “антиплановых” интерпретаций — худшими.
В изучаемых нами кратких психотерапевтических курсах, так же как и в обычных длительных, повестку дня определял пациент. В обоих случаях психотерапевт узнает о бессознательных желаниях пациента, касающихся лечения, и, соответственно, наилучший способ лечения из утверждений пациента о своих целях в начале терапии и из того, как он тестирует психотерапевта в ходе терапии.
5. Тестирование
Тестирование — одна из основных форм деятельности человека, занимающая значительное место как в обычной жизни, так и в психотерапии. Это проявление усилий человека адаптироваться к окружающему миру. Путем тестирования человек исследует окружающий мир на предмет выявления его опасностей и предоставляемых им благоприятных возможностей, чтобы защититься от первых и воспользоваться вторыми.
В ходе психотерапии пациент тестирует психотерапевта от начала до конца лечения. Он жизненно заинтересован в том, чтобы узнать, как психотерапевт будет реагировать на его планы. Будет ли психотерапевт препятствовать ему в достижении своих целей или поможет в этом? Способность психотерапевта распознать тесты пациента и пройти их чрезвычайно важна для успеха психотерапии. Можно сказать, что успех или неудача лечения полностью зависят от этого.
В этой главе, посвященной тестированию, обсуждается, как психотерапевт может сделать разумные заключения о характере тестов пациента, о том, что именно пациент пытается выяснить посредством своих тестов и как психотерапевт узнает, прошел ли он серию тестов, что следует делать в случае неудачи с тестами пациента и т.д.
Выводы о способах тестирования пациента
Делая выводы о способах тестирования пациента, психотерапевт, как описывается в главе 4, использует все известные ему сведения о пациенте. На основании этой информации он разрабатывает специфическую для каждого пациента теорию, включающую представления о патогенных убеждениях и целях пациента, от которых пациент отказывается из-за этих убеждений. Построив хорошую теорию, психотерапевт может испытать ее, объяснив обычное поведение пациента. Психотерапевт может видеть, проходит ли он тесты пациента, наблюдая его реакцию на свое поведение. Если психотерапевт успешно выдерживает тесты, пациент должен демонстрировать большее доверие к психотерапевту и скорее двигаться к своим целям. Кроме того, пациент может вспоминать новые важные сведения о самом себе.
В некоторых случаях пациент приобретает доверие к психотерапевту постепенно, предлагая ему все более жесткие тесты. Рассмотрим, например, случай пациента, который считает, что проявления его гордости вызывают у окружающих желание унизить его, и тестирует психотерапевта, ведя себя самоуничижительно. При этом пациент надеется, что психотерапевт не согласится с его самоунижением. Если психотерапевт постоянно отказывается от возможности унизить пациента, последний будет чувствовать себя свободнее и приобретет большее доверие к психотерапевту; однако он может, кроме того, начать тестировать психотерапевта еще энергичнее, надеясь собрать более сильные доказательства ложности своих патогенных убеждений.
Еще одним свидетельством правильности гипотезы психотерапевта о планах и тестах пациента служит согласованность в понимании поведения пациента. Психотерапевт, понимающий патогенные убеждения, тесты и цели пациента, видит в его поведении связность и последовательность, которая не заметна другим. Психотерапевт, придерживающийся теории Фрейда 1911—1915 годов, перед лицом разнообразия аффектов и поведения пациента едва ли может представить себе, что в течение всего психотерапевтического курса бессознательная душевная жизнь пациента регулируется бессознательными планами.
Характеристики тестов
Какое именно поведение пациента следует считать тестированием, определяется в известной степени произвольно, поскольку тестирование может отличаться от других форм поведения лишь интенсивностью. Поскольку пациент живо интересуется реакцией психотерапевта на все, что он делает, в некотором смысле он всегда тестирует психотерапевта. Кроме того, пациент редко просто тестирует психотерапевта; поведение пациента при тестировании всегда выполняет множество других адаптивных функций. Тестируя психотерапевта, пациент использует события своей повседневной жизни. Предположим, что пациент, который боится быть отвергнутым, тестирует психотерапевта, угрожая прекратить лечение, и надеется при этом, что психотерапевт убедит его продолжать лечение. Такой пациент может не воспользоваться своей угрозой до тех пор, пока у него не появится серьезной причины сделать это — как, например, предложенная ему работа в другом городе. Или пациент, который хочет убедиться в том, что он не причиняет терапевту беспокойство, может не начать тестирование, пока обыденная жизнь не предоставит ему материал, необходимый для тестирования. Тогда он может начать тестировать терапевта, пользуясь своим крайне подавленным состоянием, в надежде, что терапевт не слишком будет беспокоиться.
Как говорилось выше, поведение пациента при тестировании психотерапевта может быть неотличимо от его обычного поведения. Именно так было в психоанализе Роберты П., которая после четырех лет психотерапии заявила, что хотела бы окончить лечение в течение трех месяцев (см. главу 3). Она подобрала, насколько могла, убедительные аргументы в пользу окончания лечения: заявила, что достигла своих целей, приобрела друзей, начала встречаться с мужчиной и стала успешнее справляться с работой. Более того, она разумно назначила трехмесячный срок для окончания лечения, в течение которого собиралась сфокусировать свое внимание на чувствах по поводу окончания терапии.
Тем не менее, психотерапевт понял, что пациентка тестирует его, причем надеется, что он убедит ее продолжить лечение. В этом предположении психотерапевт основывался не на поведении Роберты, которое было неотличимо от ее обычного поведения, а на понимании ее бессознательного плана. Психотерапевт знал, что она чувствовала себя отвергнутой обоими своими родителями и боялась, что ее так же отвергнут коллеги и психотерапевт. Кроме того, пациентка всегда хорошо реагировала на одобрение и дружелюбие психотерапевта. Ее аргументы в пользу окончания психотерапии были слабыми. Она получила пользу от лечения, но была еще далека от понимания своих целей. У нее, собственно, не было никакой сколько-нибудь существенной причины прекращать психотерапевтический курс; она имела более чем достаточно денег и времени для продолжения психоанализа.
В отличие от тестов на отвержение Роберты П., некоторые тесты легко опознать по тому, как они проводятся. Психотерапевт имеет основания предполагать тестирование в следующих случаях.
1. Пациент ведет себя таким образом, чтобы вызвать у психотерапевта сильные чувства — провокационно надоедливо, пренебрежительно или соблазнительно.
2. Пациент толкает психотерапевта на вмешательство. Для этого пациент может долгое время сохранять молчание, делать лживые или абсурдные заявления, забывать заплатить за отдельные сессии, чувствовать себя глубоко оскорбленным очевидно невинными словами психотерапевта, внезапно приходить в гнев и угрожать прервать лечение, настойчиво требовать от психотерапевта выхода за пределы своей роли, и т.д.
3. Пациент использует провокационные преувеличения.
4. Пациент демонстрирует поведение, не согласующееся с обычным для него, например, явно более глупое или саморазрушительное.
В следующем примере пациент, Уильям У., заставляя психотерапевта вмешаться, тестировал его.
Уильям У.
Симптоматика Уильяма коренилась в чувстве вины выжившего. Он считал, что какого бы успеха он не достиг, он получает это за счет родителей и сестры. Пациент быстро прогрессировал на втором году психотерапии. Вопреки обыкновению, его чрезвычайно рассердило то, что во время одной из психотерапевтических сессий психотерапевт прервал его, отвечая на телефонный звонок. Уильям объявил, что немедленно прекращает лечение. Очевидно, он стал чувствовать себя с психотерапевтом достаточно безопасно, чтобы рискнуть протестировать последнего, ведя себя неразумно. Его неразумное поведение преследовало двоякую цель: унизить себя, чтобы успокоить свою совесть, и удостовериться, что психотерапевт не возражает против его успехов. Когда психотерапевт не согласился с его желанием прервать лечение, Уильям почувствовал облегчение. Он увидел, что психотерапевт одобряет его прогресс, и пожелал следовать тем же путем дальше.
В следующем примере терапевт понял, благодаря вызывающе диким преувеличениям пациента, что происходит тестирование.
Артур Д.
Артуру Д. родители в детстве запрещали хвастаться; они видели в его нормальном самолюбии высокомерие. Артур, боровшийся за преодоление запрета на гордость, тестировал терапевта, утверждая, что у него потрясающе высокий балл по IQ. Он верил, что он самый умный из тех, кого знает. Артур даже полагал, что он один из самых умных людей в стране. Дикие преувеличения Артура были абсурдны. Он использовал их, чтобы унизить себя и, в дополнение к этому, чтобы протестировать терапевта, предоставляя ему возможность унизить его, то есть поступить так, как вели себя его родители.
Артур полагал, что, не прибегая к преувеличению, он не узнает ничего нового о терапевте. Он полагал, что прямое заявление о своих способностях (он действительно был умен) не вызовет у терапевта искушение проверять это, и поэтому не прояснится то, что терапевт думает о его хвастовстве. Если бы Артур просто сказал о том, что умен, терапевт вряд ли бы не согласился.
Терапевт прошел тестирование, сказав, что пациенту неловко чувствовать гордость по поводу его высокого интеллекта, добавив, что высоко оценивать свой интеллект не высокомерно, но реалистично и поэтому адаптивно.
В следующем примере поведение пациента воспринималось как тестирование, потому что оно было грубым, неумным, не похожим на обычное.
Терри В.
Терри В. воспитывался одинокой пассивной матерью и отстраненным отцом. Мать, чувствуя себя отвергаемой мужем, все свои привязанности сосредоточила на сыне. Она была столь ревнива к нему, что когда Терри уходил поиграть с друзьями, она обвиняла его в жестокости. Пациент сознательно не соглашался с этими обвинениями, но бессознательно принимал их.
Во взрослой жизни Терри страдал от убеждения в ответственности за нормальное существование других. Главный конфликт разыгрался у него с его депрессивной любовницей. Он хотел бросить ее, но не был на это способен из-за страха причинить ей боль. Он испытывал такие сложные чувства относительно разрыва отношений с любовницей, что даже не сразу сказал об этом терапевту. Парадоксально, но когда он все же сделал это, то представил все так, будто им движет жестокость. Он утверждал, что намерен сказать ей о разрыве отношений сразу после секса, пока женщина расслаблена и не защищена. С помощью этого странного плана, исполнить который, как понимал терапевт, у пациента не было ни малейших намерений, Терри подчинился взгляду собственной матери на сына как на жестокого человека. Он дал терапевту все основания воспринимать его как грубого человека, но, конечно, надеялся, что терапевт не сделает этого.
Терапевт прошел тестирование, сообщив пациенту, что тот прав, покидая эту женщину, и что его желание оставить ее не вызвано жестокостью, несмотря на его собственные утверждения. Скорее, такие взаимоотношения ничего ему не приносили. Пациент почувствовал облегчение и позволил себе тактично освободиться от несчастливых отношений.
Пациент может тестировать одно
патогенное убеждение разными способами
Психотерапевт сможет лучше понимать тесты пациента, если будет иметь в виду, что пациент будет использовать разные формы поведения для тестирования одних и тех же патогенных убеждений. В одном случае пациент, молодой человек, пытался опровергнуть одно из своих патогенных убеждений двумя на вид противоположными путями. Он хотел выяснить, конкурирует ли с ним психотерапевт, тестируя его при помощи самоуничижительного поведения. Пациент рассказал о своем недавнем свидании по объявлению, во время которого он вел себя неуклюже и оттолкнул этим от себя женщину. Рассказывая, пациент бессознательно надеялся, что психотерапевт не даст ему никаких свидетельств того, что получает удовольствие от его неудачи. Когда так и произошло, пациент почувствовал большую смелость и стал тестировать психотерапевта, рассказывая ему о своих успехах. Он описал свою встречу с женщиной, которая была им очарована и жаждала продолжения встреч. В этом тесте пациент надеялся, что психотерапевт не даст ему никаких свидетельств своей ревности, и почувствовал облегчение, когда психотерапевт так и поступил.
В следующем примере пациентка также использует разные типы поведения в попытке развенчать патогенное убеждение в том, что она интересует терапевта только как средство достижения его эгоистических целей.
Валери Т.
Пациентка Валери Т., тридцатилетняя женщина, преподавала химию в местном университете. С самого начала терапии она боялась, что терапевт отвергнет ее. Вскоре после начала терапии она попыталась переубедить себя в этом, устроив ему тест на отвержение. Она сообщила, что ищет преподавательское место в удаленном университете. Валери почувствовала облегчение, когда терапевт засомневался в разумности этого решения, заметив, что у нее есть и здесь хорошая работа, к тому же ее терапия только началась. На некоторое время женщина была переубеждена. Однако страх быть отвергнутой вскоре возвратился в новой форме. У нее возникли опасения, что терапевт принимает ее главным образом не для того, чтобы ей помочь, а потому что находит ее сексуально привлекательной. Она начала тестировать его, пытаясь соблазнить. Однажды она предложила по случаю хорошей погоды провести сеанс в парке, который находился в нескольких кварталах от офиса. Так как терапевт не ответил на ее попытки соблазнить его, то вскоре пациентка достигла с ним взаимопонимания и начала исследовать проблему, с которой обратилась к терапевту, — в действительности ей было трудно оставаться наедине с ее коллегами.
Иногда психотерапевт может понять значение
теста только после того, как пройдет его
и получит от пациента новый
бессознательный материал
В психотерапии большинства пациентов рано или поздно наступает момент, когда психотерапевту уже известно, что его тестируют, но он не знает, какие именно патогенные убеждения пациент пытается опровергнуть. В таких случаях психотерапевт не может узнать, прошел ли он тест пациента, до тех пор, пока не увидит реакцию пациента на свое поведение. Если пациент реагирует на вмешательство психотерапевта отступлением, психотерапевт может предположить, что провалил тест. Если же пациент движется вперед, психотерапевт имеет основания надеяться, что успешно выдержал испытание. В последнем случае психотерапевт по характеру реакции пациента может сделать вывод о том, с какими именно патогенными убеждениями борется пациент.
В следующем примере пациентка предложила психотерапевту мощный тест. Психотерапевт не вполне понимал значение этого теста, пока не прошел его и не получил от пациентки новый бессознательный материал.
Нэнси С.
Пациентка, Нэнси С., врач, тридцати пяти лет, обратилась к психотерапевту по поводу своих отношений с мужем. Она часто злилась на мужа и била его, иногда почти без всякой причины. Во время первых нескольких встреч с психотерапевтом рассказ о своих проблемах давался пациентке с трудом — мешало сильное чувство стыда за себя и своих родителей. Особенно тяжело ей было описывать свои отношения с матерью, которая имела ужасный характер, легко впадала в гнев и часто била ее в детстве. Нэнси мало сообщала о своем отце, сказала лишь, что любила его.
В течение первых 18 месяцев психотерапии пациентка устойчиво прогрессировала. Она стала тестировать психотерапевта, чтобы убедиться, что ее слова не выводят его из себя, что он не стыдится и не отвергает ее и что она может относительно безопасно испытывать к нему привязанность. Кроме того, стали налаживаться ее отношения с мужем. Затем психотерапия была прервана: психотерапевт должен был уехать из города на четыре месяца. Перед отъездом он по просьбе пациентки договорился с одним из своих коллег о том, что тот будет продолжать лечение до его возвращения.
Когда основной психотерапевт через четыре месяца вернулся и возобновил терапию, пациентка сразу же уведомила его, что собирается встречаться с ним лишь раз в неделю вместо двух, как было раньше, и продолжать лечение у второго психотерапевта. Первый психотерапевт, неправильно решив, что Нэнси предлагает ему тест на отвержение, убедил ее встречаться дважды в неделю, как и раньше, и прекратить психотерапию с его коллегой. Однако, убедившись вскоре в ложности своих предположений о характере тестирования пациентки, психотерапевт принял ее новое расписание. Через несколько недель пациентка удивила психотерапевта новым откровением: оказалось, что в детстве она испытывала не только физическое насилие со стороны матери, но и сексуальное насилие со стороны отца. Она была очень подавлена, описывая это. Она чувствовала стыд и вину. Наиболее острое страдание причиняло ей чувство предательства по отношению к отцу. Нэнси любила своего отца и чувствовала, что он надежнее, чем мать; кроме того, она поклялась сохранять тайну их отношений.
Здесь стало ясно, почему пациентка после четырехмесячного перерыва настаивала на новом расписании. Это был сильный тест переноса для психотерапевта. Нэнси бросала вызов авторитету психотерапевта и совершала, в своем представлении, предательство. Таким образом, пациентка рисковала отношениями с психотерапевтом, которые были очень важны для нее, поскольку она любила психотерапевта и получала от него помощь. Когда психотерапевт выдержал это испытание, не изменив своего обычного отношения с пациенткой, Нэнси пришла к выводу, что поведение, которое она считала предательским, на самом деле не представляет особенной опасности ни для психотерапевта, ни для нее самой. Тогда она почувствовала в себе достаточно сил, чтобы сделать нечто, что она рассматривала как предательство по отношению к отцу: она рассказала психотерапевту о своих сексуальных отношениях с отцом. После этого Нэнси не нуждалась больше во втором психотерапевте и возобновила встречи с основным психотерапевтом дважды в неделю.
В следующем примере терапевт даже не догадывался, что его тестируют, пока пациент не сделал это очевидным, раскрыв новый материал.
Дарлин С.
Дарлин очень много работала и не имела времени для восстановления сил. Однако, казалось, что она не рассматривает это обстоятельство как проблему. На одной из сессий на втором году терапии стало ясно, что она сделала успехи, став менее аскетичной. Дарлин объявила о своем решении уходить с работы раньше и, возможно, брать больший отпуск. Далее Дарлин заметила, что терапевт, кажется, не слишком напрягался во время работы с ней. Только сейчас терапевт догадался, что пациентка тестирует его. Дарлин еще немного надавила на терапевта, обвинив его в слабом прогрессе, и тот прошел тестирование благодаря тому, что остался невозмутимым.
Надавливая на терапевта, пациентка предложила ему тест с изменением пассивной позиции на активную. В ее детстве оба родителя работали все время, и им, казалось, было неловко, что Дарлин не работает. Они указывали ей на различные задачи, которые она еще не решила. Дарлин поступила таким же образом и с терапевтом и почувствовала облегчение, когда терапевт не прореагировал на ее давление. Теперь она может использовать пример терапевта в ее борьбе против давления интернализованных родителей.
В следующем примере терапевт довольно резко изменил стратегию терапии, и пациентка очень положительно прореагировала на это, пролив целый световой поток на то, как, по ее мнению, терапевт должен ее лечить.
Маргарет М.
Маргарет М., семидесятилетняя больная шизофренией, страдала от слуховых галлюцинаций и параноидальных идей. Она была одной из девяти детей бедных фермеров-иммигрантов. В детстве Маргарет была предоставлена сама себе. Лишенная родительского участия, она пыталась заботиться о своей перегруженной матери и нескольких младших братьях и сестрах, полностью находившихся под ее наблюдением. Во время ее терапии, занимавшей двадцать минут в неделю (после двадцати минут она начинала чувствовать неудобство), речь Маргарет была неясной и несвязной. Пациентка была переполнена своими параноидальными идеями и страхом, что, поскольку эту терапию и другие медицинские услуги оплачивало за нее государство, она получает больше, чем ей причитается. Она говорила, что из-за этого страха ей сложно продолжать терапию. Терапевт чувствовал, что обязан облегчить ее страдания.
В действительности, терапевт длительное время уже не получал ни цента от госудаства за эту терапию, поскольку это было невыгодным: слишком много времени уходило на оформление бумаг, необходимых для оплаты этих коротких сессий. Он предпочел не говорить об этом пациентке, боясь, что та будет считать, что это нечестно по отношению к нему. Однако, неожиданно для себя, терапевт, отвечая на давление пациентки, изменил свое решение. Он сказал ей, что с этого момента будет принимать ее бесплатно, и государству не нужно будет платить за ее визиты.
Казалось, пациентка была переубеждена. На следующей сессии, впервые за долгую терапию, Маргарет рассказала свой сон. Более того, в противоположность ее обычному материалу, сон был упорядоченным, живым и драматичным. Пациентке снилось, что она находилась в маленьком деревянном сарае посреди равнины. Бушевал ветер, и земля вокруг нее была покрыта снегом. Она услышала снаружи глухой звук и подумала, что это упала ее мать. Пациентка ринулась к двери, открыла ее и с облегчением увидела, что там никого нет.
Терапевт предположил, что Маргарет во сне говорила себе, что она не должна ухаживать за матерью. На пациентку неожиданно сильно подействовало предложение бесплатной терапии. Это позволило ей почувствовать, что и она имеет право что-то получать от других, а не только обязана заботиться о них. Сновидение позволило терапевту понять, что, сделав пациентке одолжение, он помог ей разрушить убеждение в отсутствии у себя желаний. Он начал делать ей маленькие недорогие подарки. Маргарет радовалась, получая их, и это помогло ей немного лучше оценивать себя и немного меньше беспокоиться о других.
Тестирование отношением
В некоторых случаях пациенты предлагают психотерапевту точно определенные, мощные тесты. Так было в случае Роберты П., которая после четырех лет малопродуктивного психоанализа заявила о своем намерении закончить терапию в течение трех месяцев. Так же было и в случае Нэнси С., которая после четырехмесячного отсутствия психотерапевта настаивала на продолжении лечения у психотерапевта, замещавшего его во время отсутствия.
Бывают и другие случаи, в которых пациент, вместо того чтобы пытаться опровергнуть свои патогенные убеждения при помощи отдельных тестов, пытается опровергнуть их, показывая устойчивое отношение к психотерапевту и к другим людям, служащее тем же целям тестирования. Например, пациент стремится опровергнуть свое патогенное убеждение, что если он будет вести себя дружелюбно, его отвергнут. Он может проверять это убеждение, проявляя или отдельные вспышки привязанности к окружающим, или устойчивое дружественное отношение. При лечении такого пациента психотерапевт должен вести себя так, чтобы помочь ему расстаться с его патогенным убеждением. В частности, в психотерапии пациента, проявляющего к нему устойчивое дружественное отношение (для проверки убеждения, что его отвергнут) психотерапевт должен относиться к нему столь же дружественно.
Хороший пример пациента, проверявшего свои убеждения, показывая определенное отношение к психотерапевту, демонстрирует случай компьютерного программиста Томаса С., обсуждаемый в главе 4. Из налагаемых на него в детстве ограничений и запретов Томас сделал вывод, что его судьба не иметь свободы и удовольствий; наоборот, он должен был работать большую часть времени, подобно своей матери, отцу, братьям и сестрам. В ходе психотерапии Томас проверял это убеждение, устойчиво проявляя небрежное отношение к лечению. Он процессе психотерапии не делал попыток активно работать в и надеялся, что психотерапевт не будет пытаться заставить его работать. Психотерапевт не стал настаивать, что принесло облегчение пациенту. Приняв небрежный, рассеянный подход пациента, психотерапевт помог ему понять, какое тяжелое бремя работы взвалено на его (пациента) плечи. После этого пациент стал позволять себе больше свободы и развлечений в повседневной жизни. Кроме того, он стал гораздо лучше справляться со своей работой, зная, что не обязан трудиться все время. В некоторые периоды времени он стал прилагать усилия и интенсивно работать. Вдобавок ко всему, Томас многое вспомнил о запретах, от которых страдал в детстве.
Другой пример тестирования отношением — терапия Леонарда И.
Леонард И.
Леонард И. чувствовал себя отвергнутым своими родителями и думал, что заслуживает этого. Во время терапии он работал над развенчанием своего патогенного убеждения, будучи исключительно дружелюбным. Терапевт отвечал ему тем же. В течение нескольких сеансов пациент и терапевт запросто болтали в небрежной, расслабленной манере о различных эпизодах и проблемах в жизни пациента. Однако каждый раз Леонард вспоминал те моменты из своего детства, в которых он чувствовал себя отвергнутым. Например, он несколько раз вспоминал случаи, когда его мать предпочла ему его младшего брата, а отец в ответ на попытки Томаса поговорить о своих проблемах читал ему лекции.
В нескольких интерпретациях терапевт тщательно поработал над комментариями пациента. Он помог пациенту понять, что тот чувствовал себя отвергнутым родителями, и поэтому поверил, что заслужил их отвержение, и что это убеждение ложно. В течение четырех лет Томас получал огромную пользу от терапии. Ему стало приятнее проводить время с друзьями, он осмелился назначать свидания и даже установил длительные успешные взаимоотношения с женщиной.
Леонард работал в терапии, развив некие определенные устойчивые трансферентные отношения. Он научился в детстве тому, что если быть дружелюбным с родителями, то можно стать отвергнутым, и протестировал это убеждение, будучи дружелюбным с терапевтом. В следующем примере Стефан К. тестировал патогенные убеждения не с помощью трансферентных отношений, но с помощью отношения со сменой пассивной позиции на активную: он относился к терапевту так, как его родители относились к нему.
Стефан К.
Стефан К. видел, что его родители всегда им не довольны, и подчинился их недовольству, рассматривая себя как дефектного. Пациент, работая в терапии, тестировал терапевта, выражая отношение со сменой пассивной позиции на активную, в котором проявлял свое недовольство терапевтом так же, как его родители были неудовлетворены им. Он надеялся, что терапевт не будет подавлен им, и тогда он сможет принять поведение терапевта за модель поведения в его борьбе против зависимости от родительского неудовольствия.
В терапии Стефан часто оказывался неудовлетворенным терапией и терапевтом. Он отвечал на комментарии терапевта вздохами и гримасами. Но терапевт стойко сопротивлялся, не был этим подавлен и аргументированно возражал против неудовольствий пациента. Он спрашивал его, чем тот недоволен, и не принимал обвинений на свой счет.
Стефан оставался раздражительным в течение долгого периода времени, и не высказывал никакого или практически никакого инсайта, пока не выдал новый материал, осветивший его поведение. Например, припомнил примеры того, как пытался угодить своим родителям, но те игнорировали или отталкивали его. Терапевт в нескольких интерпретациях помог пациенту осознать следующее: из своих отношений с родителями он сделал вывод о том, что не способен никому понравиться. Стефан достиг прогресса: научился выдерживать критику, стал менее застенчивым на работе и приобрел способность противостоять обвинениям своей жены.
Как различить трансферентные тесты и тесты со сменой пассивной позиции на активную
Психотерапевт может иногда отличить преимущественно трансферентный тест от теста преимущественно со сменой пассивной позиции на активную по своему эмоциональному отклику на тестирующее поведение пациента. Когда пациент использует для тестирования перенос, он наделяет психотерапевта авторитетом родителя, и психотерапевт чувствует себя относительно безопасно. При смене пассивной позиции на активную пациент, наоборот, принимает на себя роль причиняющего страдания родителя, в связи с чем психотерапевт может чувствовать заметное неудобство. Таким образом, если поведение пациента воспринимается психотерапевтом как смущающее, беспокоящее, оскорбительное, угрожающее или непереносимое или если психотерапевт испытывает чувство вины перед пациентом, можно с заметной долей уверенности предположить, что пациент применяет тест со сменой пассивной позиции на активную. (Он может параллельно использовать и перенос.)
Легко понять тот факт, что наиболее беспокоящие психотерапевта тесты — это почти всегда тесты со сменой пассивной позиции на активную, если принять во внимание различие между отношением ребенка к родителям и отношением родителей к ребенку. Как я уже не раз отмечал, ребенок очень сильно мотивирован поддерживать связи со своими родителями; для него это вопрос жизни и смерти.
Однако некоторые родители не так уж и стремятся поддерживать связи и ладить со своим ребенком. Иногда родитель бросает ребенка, бьет его, мучает или совращает. И если психотерапевт чувствует себя смущенным или униженным пациентом, виноватым перед ним или неспособным лечить его, можно почти наверное сказать, что пациент ведет себя как родитель: он сменил пассивную позицию на активную.
|
