|
Несколько дней спустя терапевт уехал на летние каникулы. Когда Дональд осенью возобновил терапию, он казался необычайно молчаливым и, несмотря на попытки аналитика понять происходящее, продолжал молчать. Ситуация оставалась без изменения на протяжении месяца, до тех пор пока аналитик не предположил, что пациент встревожен планом окончания терапии. Терапевт спросил, не чувствует ли себя Дональд рассерженным или отвергнутым. Дональд признал, что так оно и есть. Потом добавил, что боялся, что принудил аналитика согласиться на окончание терапии до того, как аналитик решил, что Дональд готов к этому. После этого пациент начал свободно разговаривать и предоставлять новый материал для анализа.
Иногда провал терапевтом теста происходит на раннем этапе терапии, когда терапевт еще не научился понимать пациента и не осознает, что провалился, до тех пор пока много позже сам пациент не скажет ему об этом. Так случилось во время терапии одной молодой женщины, которая на поздней стадии анализа рассказала следующий эпизод: “Я проходила анализ только три недели и однажды пришла в ваш офис на три минуты раньше вас. На столе я увидела маленькую медную пепельницу. У меня возникло искушение украсть ее, сунув в сумочку. Я и в самом деле положила пепельницу туда, но затем вынула и вернула на прежнее место. Я в тот день начала свой сеанс с того, что рассказала вам о своем искушении, но вы почти ничего не ответили мне на это. Я впала в депрессию. Я хотела, чтобы вы поняли, что у меня есть проблема”. Пациентка так объясняет причины своего разочарования в терапевте: оба ее родителя были слишком мягкими, не способными критиковать или противостоять ей. Когда терапевт проигнорировал тревогу пациентки относительно того, что она могла украсть пепельницу, пациентка испугалась, что терапевт такой же, как ее родители, и не сможет помочь ей.
После провала важного теста
Провал теста или серии тестов опасен, если из-за этого пациент отказывается от достижения важных бессознательных целей. В особенности он опасен в том случае, когда пациент ничем не дает знать терапевту, что отказался от цели. Разрушительной является ситуация, когда пациент, в соответствии со своими патогенными убеждениями, чувствует себя обязанным принять вредное для себя решение, которое трудно поддается исправлению.
Ниже я представлю два случая, когда провал терапевта привел к тому, что пациент принял разрушительное для себя решение. Затем я предложу возможные способы предотвращения подобных ситуаций.
Дэвис Ф.
Пациент Дэвис Ф. начал терапию с целью порвать с женщиной, с которой был связан уже два года. Он искал поддержки в борьбе против патогенного убеждения в том, что, раз она так привязана к нему, у него нет права покинуть ее. Пациент тестировал желание терапевта помочь ему расстаться с женщиной следующим образом: он сказал терапевту, что осознал следующее: он не может покинуть ее, так как за то время, что она встречалась с ним, она могла бы найти другого мужчину. Терапевт не отреагировал на это заявление, и пациент воспринял молчание как согласие. Вследствие того, что терапевт не прошел этот и еще несколько похожих тестов, пациент почувствовал, что обязан жениться. Терапевт так и не осознал, что не справился с тестом. Пациент сообщил об этом эпизоде во время следующей терапии, которую он предпринял с целью преодолеть проблемы в браке.
В следующем примере неспособность терапевта справиться с тестом оказалась разрушительной для пациента.
Аллан С.
Аллан С., социальный работник, страдал от убеждения, что он отвратительная личность, приносящая вред другим и заслуживающая того, чтобы быть отвергнутой. После трех лет анализа Аллан тестировал это убеждение на аналитике: он заявил, что не добился никакого прогресса за время терапии и желает бросить ее. Аналитик охотно согласился с этим и назначил дату окончания терапии через три недели после этой сессии.
Аллан чувствовал себя ужасно. Из готовности аналитика отпустить его он сделал вывод: либо аналитик чувствует себя обиженным и отвергнутым, либо смотрит на него как на никчемного и неизлечимого пациента. Аллан был так расстроен, что бросил работу и переехал в другой город, где поселился в коммуне. Прошло около года, прежде чем он вновь обрел самоконтроль и начал лечение у другого аналитика. История о том, как его отверг первый аналитик, всплыла на поверхность только после нескольких лет анализа. За это время Аллан регулярно подвергал тестированию аналитика, критикуя его профессиональное поведение. То, что второй аналитик воспринял критику пациента серьезно, не был уязвлен и не поддался искушению реагировать на нее отвержением пациента, дало возможность последнему вспомнить о том, как он “обидел” предшествующего аналитика.
Как избежать провала при прохождении важных тестов
Чтобы уменьшить вероятность серьезной ошибки, терапевт должен все время держать в памяти лучшие гипотезы из тех, которые он принял о планах, целях и патогенных убеждениях пациента. Терапевт, который не смог пройти тестирование, когда Дэвис Ф. говорил о том, как его женщина привязана к нему, не понимал, что пациент страдает от мощного патогенного убеждения в своей всеобъемлющей ответственности за эту женщину. Терапевт, удовлетворивший желание Аллана С. завершить курс, не понимал, что пациента мучает страх причинить ему вред и боязнь оказаться отвергнутым.
Если терапевт, который проходит тестирование нерешительностью пациента, не уверен, что понимает его истинное желание, он может это просто с ним обсудить. Например: “Мне кажется, что вы должны отложить решение до тех пор, пока не будете уверены в его правильности”. Или можно спросить у пациента, собирающегося сделать важный шаг: “Как вы почувствуете себя, если я поддержу вас и если не поддержу?” Если терапевт видит, что пациент в принятии решения движим желанием задобрить его, можно сказать: “Любое ваше решение будет одинаково приятно мне. Но вы должны дать себе время, чтобы быть уверенным, что это именно то решение, которое вы действительно хотели бы принять”.
Если терапевт не знает мотивов, лежащих в основе решения пациента прекратить терапию, он должен убедить пациента обдумывать это решение. Принуждение отложить решение обычно не приносит много вреда. Однако терапевт, не убедивший пациента отсрочить завершение терапии, может провалить тест на отвержение. А это уже причинит серьезный вред, и последствия будет не так легко преодолеть.
Терапевт должен всегда помнить, что пациент в принятии решения может быть движим бессознательным желанием подчиниться ему. Бессознательное подчинение авторитету универсально. В течение нескольких первых лет жизни каждый ребенок видит в своих родителях абсолютные авторитеты. Некоторые пациенты, особенно в начале терапии, могут быть так зависимы, что препятствуют нормальной работе с ними. С подобными пациентами терапевт бывает лишен обратной связи, и поэтому ему бывает сложно понять планы пациента; он может не знать, прошел он или провалил его тест. С такими пациентами следует быть особенно осторожными: как бы не переложить на них собственные идеи; согласие этих пациентов с мнением терапевта не должно восприниматься как подтверждение правильности выбранного терапевтом пути.
В большинстве случаев сильно зависимые пациенты ставят перед собой цель преодолеть зависимость. Но они не могут ясно выразить эту цель из-за боязни причинить боль терапевту. Однако и сильно подчиняющийся пациент может ответить на попытки терапевта помочь преодолеть зависимость. В некоторых случаях терапевт должен обсудить эту проблему с пациентом, делая это осторожно, чтобы у пациента не создалось впечатления, будто его критикуют, и чтобы не настроить его на быстрое разрешение проблемы. Терапевту следует попытаться понять природу патогенного убеждения, лежащего за стремлением подчиняться. Много сильно зависимых пациентов отягощены мощным чувством собственной всеобъемлющей ответственности за других. Такие пациенты могут бояться высказывать свое мнение из-за боязни обидеть терапевта и риска наказания и отвержения. Возможно, такие пациенты, воспринимая своих родителей как очень ранимых людей, держались с ними крайне зависимо, чтобы защитить их чувство собственной авторитетности. А возможно, родители были крайне нетерпимы ко всякому несогласию.
Трудно переоценить важность бессознательного подчинения в психической жизни большинства пациентов. Терапевт не должен думать, что пациент легко расстанется с такой зависимостью. Пациенты могут оказаться неспособными сделать это. Однако терапевт должен стараться помешать попыткам пациента воспрепятствовать принятию важных решений из желания угодить ему.
Заключение
На протяжении всей терапии пациент тестирует свои патогенные убеждения во взаимоотношениях с терапевтом в надежде развенчать их. С точки зрения пациента, тестирование происходит все время, поскольку он все время пытается понять, поможет ли ему терапевт в развенчании патогенных убеждений и достижении целей. Однако большинство пациентов тестируют свои патогенные убеждения особенно энергично в определенные периоды терапии. В это время они ведут себя особенно рационально, чтобы наиболее ясно понять отношение терапевта к ним, к их целям и патогенным убеждениям. Например, пациент, опасающийся быть отвергнутым, может предложить терапевту мощный тест на отвержение, угрожая прекратить лечение в надежде, что терапевт уговорит его продолжить.
Иногда тестирующее поведение не отличается от обычного, однако иногда оно имеет особые характеристики. Терапевт может понять, что пациент тестирует его, если у пациента пробуждаются сильные аффекты по отношению к нему, если пациент принуждает его вмешиваться или ведет себя более глупо и саморазрушительно, чем обычно.
Пациент может тестировать переносом или меняя пассивную позицию на активную. Когда пациент тестирует с помощью переноса, он повторяет с терапевтом тот тип поведения, который в детстве провоцировал его родителей на травматические для него реакции. Он надеется на то, что терапевт не будет реагировать так же, как его родители. Когда пациент тестирует, меняя пассивную позицию на активную, он повторяет родительское поведение, наносившее ему психотравмы. Он надеется, что терапевт не будет так же травмирован, как он. И что таким образом терапевт снабдит его моделью поведения для того, чтобы избегнуть травматических переживаний данного типа.
Пациент может тестировать путем смены пассивной позиции на активную перед принятием на себя инициативы, которую он рассматривает как опасную. С помощью такого тестирования он сталкивает терапевта с предвидимой им опасностью, надеясь, что терапевт покажет ему модель успешного преодоления этой опасности.
Практически всегда то, что терапевт чувствует, общаясь с пациентом — крайнюю подавленность, беспокойство, униженность, дискомфорт — означает, что пациент меняет пассивную позицию на активную. Он повторяет крайне стрессовое для него родительское поведение. Причина того, что для терапевта гораздо легче выдержать тестирование переносом, чем тестирование сменой пассивной позиции на активную, ясна из понимания неравноправной природы отношений детей и родителей. Ребенок крайне заинтересован в том, чтобы быть рядом с родителями, и редко делает что-либо, что может сильно их расстроить. Однако родители могут быть не сильно заинтересованы в том, чтобы находиться рядом с ребенком; родители могут расстраивать, отвергать, бить или покидать ребенка.
Пациент тестирует терапевта, предлагая действия, которых, как он полагает, терапевт желает от него, но которые, с терапевтической точки зрения, саморазрушительны. Терапевт должен быть в таких случаях особенно осторожен и дать пациенту возможность изменить его решение, ибо оно может быть направлено против интересов пациента. Терапевту следует дать пациенту ясно понять, что тот может потратить на принятие решения столько времени, сколько необходимо, и что он поддержит любое разумное решение, принятое пациентом.
6. Интерпретации
Терапевт может использовать интерпретации для различных целей. Для того чтобы пройти тестирование пациента, чтобы помочь пациенту почувствовать себя более защищенным в терапии и смотреть на себя с большей симпатией. Терапевт может использовать интерпретации, чтобы помочь пациенту осознать свои патогенные убеждения и цели и, таким образом, работать более эффективно над разоблачением этих убеждений и достижением целей.
Интерпретации могут наделить пациента объяснениями (Bibring, 1954), которые помогают ему понимать свое развитие и свою психопатологию. Например, он может понять, что неадаптивные убеждения развились в его стремлении поддерживать связь с родителями и что эти убеждения заставляют его, например, поддерживать психопатологию и вне взаимоотношений с родителями. Такие объяснения могут демистифицировать и нормализовать ситуацию. Могут помочь пациенту осознать, что он не является безнадежно плохим, извращенным, полу- или вовсе безумным и что симптомы, заставляющие его стыдиться и чувствовать вину, уже поняты в терминах его детских переживаний и попыток совладать с ними.
Ценность терапевтических интерпретаций зависит не только от выраженного в них знания, но и от авторитетности терапевта, выражающего эти знания. Пациент может во многом хорошо понимать свою психопатологию, но при этом быть неспособным применить данное знание конструктивно. Однако то же самое знание, выраженное терапевтом, может оказаться вполне полезным. Например, пациент знает, что он не защищает себя от определенных опасностей, но тем не менее неспособен обеспечить себе защиту, в которой нуждается. Однако ему могут помочь слова терапевта о желании быть защищенным, особенно если он уверится в том, что терапевт хочет избежать неоправданного риска. В этом случае, как и во всех примерах успешного применения интерпретаций, пациент полагается на авторитет терапевта, помогающий ему сделать то, что он бессознательно хочет сделать. Это один из способов для пациента узнать о том, что он хочет двигаться в определенном направлении. Другая вещь, которую он может понять, — то, что безусловно авторитетный для него человек хочет, чтобы он двигался в определенном направлении, и что этот человек поможет ему в этом.
Первая задача терапевта — помочь пациенту чувствовать себя в безопасности
Заинтересованность терапевта в том, чтобы пациент чувствовал себя в безопасности, приоритетнее попыток вызвать у пациента инсайт с помощью интерпретаций. В тех случаях, когда пациент встревожен каким-либо интерпретациями, терапевт должен отказаться от них, до тех пор пока пациент не почувствует себя в безопасности и не будет готов спокойно их перенести. Это относится к работе с пациентами, которые уподобляют терапевтические интерпретации родительским поучениям, упрекам и непрошеным советам.
Если терапевт без интерпретаций успешно вызывает у пациента чувство защищенности, последний может сам начать развивать собственные инсайты. Он может многое вспомнить о травмах своего детства и лучше осознать свои цели и патогенные убеждения. На данной стадии терапевт может присоединиться к усилиям пациента по самоосознанию, предлагая объяснения, которые пациент будет использовать для организации своего знания, для того, чтобы сложить из них исчерпывающую картину личности и ее развития. Рассмотрим случай Томаса С. (см. главу 4).
Томас С. (продолжение)
Как было замечено в главе 4, родители Томаса постоянно критиковали его, не позволяли никаких вольностей, заставляли все время работать. В начале терапии почти все интерпретации приводили пациента к тому, что он чувствовал себя неудобно. Он мог переживать интерпретации как покушения на свою свободу. Томас бессознательно хотел чувствовать себя свободным с терапевтом и быть принятым им, и терапевт старался помочь ему в этом, работая без интерпретаций. Терапевт неформально болтал с ним практически на любую тему, которую Томас затрагивал.
По прошествии нескольких недель терапии пациент начал чувствовать себя достаточно защищенным, чтобы появились новые воспоминания и инсайты. Через много месяцев пациент уже легко разговаривал о том, как высоко он ценит чувство свободы, и о том, насколько он чувствует себя стесненным даже от достаточно свободного расписания. Он также связал важное значение для него свободы с родительским принуждением. Тогда терапевт показал, что симпатизирует стремлению пациента к свободе, и предоставил концептуальную рамку понимания того, как тот пришел к ощущению несвободы. Терапевт высказал мнение, что пациент подчинился родительским запретам. Поверил в то, что его родители имеют право принуждать его, и, следовательно, ему нельзя и надеяться на то, чтобы чувствовать себя свободным.
Вследствие этих и других комментариев пациент стал менее болезненно реагировать на интерпретации. Хотя терапевт и не изменил основного настроения терапии, он сделал множество комментариев, чтобы помочь пациенту уложить его идеи и воспоминания в широкое русло объяснений, помогая таким образом пациенту лучше понять себя и смотреть на самого себя с большей симпатией.
Характеристики хороших интерпретаций
Хорошие интерпретации не нейтральны
У пациента всегда имеется психический конфликт. Он желает работать над разоблачением своих патогенных убеждений и достижением терапевтических целей, но, делая это, он должен отбросить свои патогенные убеждения и, следовательно, испытать тревогу. В этом конфликте терапевт никогда не должен оставаться нейтральным. Он должен всегда находиться на стороне попыток пациента решить проблемы. Более того, если терапевт старается остаться нейтральным, пациент не воспринимает его как нейтрального. Пациент взаимодействует со всем, что говорит терапевт, если это касается его попыток разоблачить патогенные убеждения. Значит, он воспринимает комментарии терапевта либо как симпатизирующие его целям, либо как противоположные им, либо как безразличные.
Иногда интерпретации могут быть верными, но антиплановыми и передавать пациенту ложные сообщения. В таких случаях добавление нового элемента может сделать интерпретацию совместимой с планом. Это может быть проиллюстрировано сравнением следующих высказываний: “Вы критичны по отношению ко мне” и “Вы чувствуете себя неловко, критикуя меня”. Если вторая интерпретация верна, то и первая тоже. Но эти две интерпретации несут в себе сильно различающиеся сообщения. Первая интерпретация утверждает, что пациент должен начать осознавать свою критичность по отношению к терапевту и перестать вести себя подобным образом. Вторая же — что он должен осознавать, насколько ему неловко быть критичным, и разрешить себе быть критичным.
Является ли одна из таких интерпретаций помогающей, либо препятствующей, либо производит на пациента нейтральное впечатление, зависит от природы его плана. Если пациент пытается преодолеть свою боязнь критиковать других и думает, что причиняет своей критикой боль, то он может воспринять интерпретацию “Вы критичны” как жалобу и подумать, что причиняет терапевту боль. Если это так, то он увидит в данной интерпретации подтверждение своего патогенного убеждения. С другой стороны, пациент может понять интерпретацию “Вы чувствуете себя неловко, критикуя меня” как помощь в разоблачении патогенного убеждения, поскольку поймет, что не причиняет боль терапевту, критикуя его.
Однако, если пациент сражается лицом к лицу с агрессивностью в себе, он может воспринять интерпретацию “Вы критичны” как проплановую. Это и произошло в случае с пациентом, чьи мягкосердечные родители не смогли справиться с его агрессией. Они никогда не говорили об этом и предпочитали этого не замечать. Пациент заключил, что его агрессивное поведение недопустимо и что нельзя говорить об этом. Поэтому пациенту принесло облегчение грубоватое замечание терапевта о критике.
Моя мысль, что хотя обе интерпретации верны, но могут нести в себе различные сообщения, может быть проиллюстрирована сравнением следующих интерпретаций: “Вы чувствуете вину за то, что хотите быть независимыми от своих родителей” и “Вы чувствуете дискомфорт, находясь в зависимости от своих родителей”. Вторая интерпретация верна настолько же, насколько и первая. Но пациент может прореагировать на них совершенно по-разному. Пациенту, который бессознательно работает над преодолением вины за отделение, можно помочь, сказав, что он чувствует вину за то, что желает быть более свободным от родителей. Однако пациент будет отброшен назад в этом своем стремлении, если сказать, что он чувствует дискомфорт, будучи зависимым от родителей, поскольку можно воспринять эту интерпретацию как сообщение о том, что не следует пытаться стать более независимым.
Напротив, пациенту, который страдает от боязни быть другим в тягость, может оказаться полезной интерпретация о его боязни зависимости. Это произошло с одним пациентом, который хотел бы положиться на терапевта, но боялся, что тому будет в тягость подобная зависимость. Пациент испытал облегчение, когда терапевт произнес: “Вы боитесь положиться на меня”. Пациент понял комментарий терапевта как указание на то, что ему не будет в тягость зависимость от него пациента.
Хорошие интерпретации дают пациенту нечто,
что он желает получить
Интерпретации редко бывают полезными (проплановыми), если они не дают пациенту нечто, что он бессознательно хочет получить. Хорошие интерпретации обычно снижают уровень тревоги, вины или стыда пациента. Они отвечают на тот вопрос, который пациент бессознательно задает себе. Они могут открыть большие перспективы в понимании жизни и природы трудностей пациента, могут помочь пациенту понять и простить себя за те поступки, за которые он чувствует вину или стыд. Они могут помочь пациенту разувериться в его патогенных убеждениях. Если пациент бессознательно не желает принять интерпретацию, то она бесполезна. Если интерпретация не соответствует плану, то пациент либо проигнорирует ее (в этом случае она неэффективна), либо согласится с ней (в этом случае она вредна).
Терапевт не всегда оценивает полезность интерпретации, обращая внимание на сознательные реакции пациента. Пациент может сознательно сопротивляться интерпретации, которую подсознательно готов принять. Поступая так, пациент надеется продемонстрировать себе, что терапевт уверен в своих утверждениях и поэтому не отступится от них.
Проиллюстрируем это случаем пациента, который сопротивлялся попыткам терапевта показать, что ведет себя вызывающе. Пациент бессознательно идентифицировался со своими родителями, которые отрицали свое плохое обращение с ним. Пациент готов был скорее недооценивать терапевта, обидеть его, проиграть ему, чем согласиться. Пациент устраивал терапевту тестирование со сменой пассивной позиции на активную. Он хотел, чтобы терапевт бросил вызов его отрицаниям и стоял на своем, и при этом желал научиться у терапевта бросать вызов родительским отрицаниям и стоять на своем.
В другом случае пациент также сознательно сопротивлялся усилиям терапевта опровергнуть его отрицания. Но бессознательно он приветствовал эти опровержения. Его родители были неспособны посмотреть прямо в лицо своим проблемам. Они отрицали свою бедность; брали в долг большие суммы денег и тратили их, как будто они богачи. Отец пациента отрицал опасность своего хронического бронхита: несмотря на эту опасность, он отказывался идти к врачу. Пациент бессознательно хотел обратиться лицом к лицу к своим проблемам, но был убежден, что таким образом поступает нехорошо по отношению к родителям. Пациент сознательно сопротивлялся усилиям терапевта показать, что он легкомысленно обращается с деньгами и плохо следит за собой. Однако, когда терапевт настоял на своем, пациент бессознательно почувствовал облегчение и через некоторое время достиг успехов в терапии.
Терапевт должен помочь пациенту развить
более широкий взгляд на себя
Пациент испытывает сильное желание нарисовать широкую, ясную картину своей психопатологии и ее развития, поскольку эта картина поможет ему смотреть на себя с большей симпатией и усилить контроль над своими проблемами и характером. Терапевт должен помочь пациенту востребовать такую картину. Терапевт должен помочь пациенту понять, откуда он пришел, куда хочет идти и каким образом планирует это сделать. Если терапевт уже помог пациенту нарисовать объемную картину его личности, он должен постараться связать новую информацию о пациенте с этой картиной, изменяя ее, достраивая, заполняя недостающие детали.
Чем больших успехов достигает терапевт, укладывая новый материал пациента в более широкий контекст его развития, тем более вероятно, что он поможет пациенту. Иногда пациенту можно помочь посредством простых комментариев: “Вы любите наблюдать”, “Вы враждебны”, “Вы сердиты или зависимы” и “Вы рассеянны”. Чаще всего это невозможно. Пациент может видеть в таких комментариях критику, поскольку враждебность, зависимость или рассеянность обычно ценятся невысоко. Такие комментарии к тому же не помогают пациенту понять, почему у него развились подобные мотивы или защитные реакции; следовательно, они могут помешать пациенту смотреть на себя с симпатией. Пациент может желать ответа на вопрос: “Каким образом я полюбил наблюдать?” или “Почему я столь зависим?”, “Отличаюсь ли я от других людей, и если да, то как я стал таким?”, “Должна ли мне нравиться моя наблюдательность?”, “Должен ли я перестать быть таким зависимым, и если да, что я должен сделать для этого?”
Любое более широкое видение, которое терапевт добавляет к простым утверждениям об импульсах и защитных механизмах пациента, может быть полезно. Таким образом, будет полезным, если терапевт демонстрирует пациенту, что его поведение сформировалось таким образом, чтобы разрешить разумные задачи (например, выразить лояльность к родителям, исправить себя, стать лучше своих родственников, адаптироваться к внешнему миру, который предстает враждебным или безотрадным). Такие объяснения имеют интуитивный смысл. Они помогают пациенту смотреть на себя с симпатией и чувствовать себя нормальным и хорошим, а не сумасшедшим и плохим. Они помогут пациенту простить себя за поступки, которые представляются ему постыдными и достойными порицания.
Терапия казавшегося трудным пациента (описана в главе 5), который тестировал терапевта, превращая пассивность в активность, иллюстрирует ценность для него знания о том, что его поведение имеет адаптивные функции и решает бессознательные моральные задачи. Такие интерпретации могут помочь, казалось, неизлечимому пациенту понять свое поведение, ощущать меньшую вину и связать свои цели и патогенные убеждения с переживаниями детства. Таким образом терапевт помог казавшемуся неизлечимым пациенту, просто сказав, что тому было очень трудно быть терпимым к родителям, которых он воспринимал как непереносимых людей (и, значит, разрешать моральные задачи), что он боится показать терапевту, как ему было трудно с такими родителями (и, значит, продвигаться к успеху терапии) или что ему трудно тестировать терапевта (и, значит, работать по изменению своих патогенных убеждений).
Пациенту могут быть полезны интерпретации,
которые помогают ему выработать
надежную самозащиту
Пациент может оказаться неспособным развить близкие отношения с другими, потому что лишен умения защитить себя от опасности, которая, как он полагает, присуща близким отношениям. Если это так, то терапевтический план потребует от него работы, иногда в течение длительного периода времени, над способностью защитить себя от воспринимаемой опасности. Терапевт может использовать интерпретации, чтобы помочь пациенту развить эту способность. Позже, когда пациент достигнет этого, он сможет позволить себе близкие отношения, которых раньше так боялся.
Рассмотрим для примера случай пациента, который был не способен сказать своей девушке “нет”. Он боялся влюбиться в нее из-за боязни, что тогда он должен будет исполнять каждое ее желание. Он работал над развитием способности сказать ей “нет”. Терапевт помог ему в этом, указав на его страх отвергнуть девушку, чтобы не сделать ей больно. После того, как пациент приобрел способность говорить своей девушке “нет”, он позволил себе сблизится с ней.
Другой пример. Пациент, который, если его стыдил другой человек, был вынужден соглашаться с ним и начинал испытывать стыд. Этот пациент так боялся почувствовать себя виноватым, что был не способен свободно общаться с другими. Ему помогла интерпретация терапевта, состоящая в том, что пациент убежден, будто ранит человека, если не подчинится желанию пристыдить его. Когда он приобрел способность сопротивляться чувству вины, ему стало легче общаться с людьми.
Если пациент усложняет свою жизнь собственным упрямством, терапевт может ошибиться, пытаясь заставить человека осознать свое упрямство, предполагая, что имплицитная задача пациента — перестать быть упрямым. Иногда, в зависимости от плана пациента, терапевт должен поступать наоборот. Пациент может тестировать его, упрямясь, в рамках своей работы над востребованием права на упрямство. Если это так, то упрямство пациента является контрфобическим. Хотя, казалось бы, пациенту нравится быть упрямым, бессознательно он чувствует тревогу или вину за это свое качество. Терапевт может принести больше пользы, интерпретируя бессознательную вину пациента за свое упрямство, помогая таким образом ему востребовать в себе способность противостоять его самодеструктивной уступчивости. Как только у него разовьется способность не подчиняться другим людям, пациент может почувствовать себя ближе к ним. Парадоксальным образом, помогая пациенту востребовать в себе способность сопротивляться требованиям других людей, терапевт может помочь ему лучше общаться с ними.
Часто говорить хвастливому пациенту, что он ощущает гордость, чтобы преодолеть чувство униженности, тщетно. Пациент может воспринять эти слова терапевта как желание подавить его, и в таком случае это было бы повторением родительской ошибки. С другой стороны, если терапевт говорит о бессознательном страхе или вине за чувство гордости, пациент может развить самооценку, необходимую для признания своих недостатков. В дополнение к этому, может уменьшиться его навязчивое хвастовство.
То же верно для пациентов, которые имеют тенденцию обвинять других, тенденцию, возникшую из трудностей с близким общением. Здесь также, в зависимости от бессознательного плана пациента, терапевт может сделать ошибку, если будет побуждать пациента перестать обвинять других, интерпретируя его тенденцию всех обвинять. Пациент, обвиняющий других, может быть бессознательно очень ранимым и верить в то, что любая критика в его адрес им заслужена. Он может обвинять других, чтобы избежать чувства вины. В этом случае, если терапевт скажет, что пациент обвиняет других, чтобы избежать обвинений, последний просто почувствует вину. Пациент может заключить, что терапевт хочет, чтобы он чувствовал вину. Поэтому он воспринимает терапевта как опасность и, обвиняя, сражается с ним.
Работая с пациентом, имеющим такого рода проблему, терапевт может помочь ему, показав, что он тоже готов принять обвинения от других и что бессознательно ему трудно понять, когда его обвиняют справедливо, а когда нет. Если пациенту помогать справляться с несправедливыми обвинениями, помогать узнать, когда его обвиняют несправедливо, он станет менее ранимым, и ему будет в меньшей степени необходимо защищаться от чувства вины, обвиняя других.
Эта точка зрения проиллюстрирована случаем пациента (глава 2), который постоянно обвинял свою мать за то, что она плохо с ним обращалась. Пациент продолжал обвинять ее, пока терапевт не согласился с ним, что его мать плохо с ним обращалась и что он несправедливо обвиняет себя за ее оскорбительное поведение. Пациент после этого почувствовал облегчение. В дополнение он согласился, что в некоторых случаях он сам провоцировал ее.
Конечно, всегда существуют исключения из правил, предложенных выше. Хотя часто пациент бывает отброшен назад, если ему сказать, что он упрям, хвастлив или несправедлив, в некоторых случаях это может помочь. Например, пациент поддерживает нежелательное поведение, для того чтобы наказать себя, возможно, за неподчинение родителям, по отношению к которым он испытывает чувство вины. Пациент может быть бессознательно сильно мотивирован, чтобы отбросить нежелательное поведение, но верит, будто не должен делать этого. В таких случаях помогают прямые попытки терапевта добиться у пациента осознания своего нежелательного поведения с утверждением, что оно должно быть отброшено. Это снова напоминает нам, что только одно методическое правило достаточно широко, чтобы включить в себя все примеры: терапевт должен помочь пациенту реализовать свой бессознательный план.
Интерпретации могут быть полезны, если они содержат обещание не причинить вреда пациенту
Иногда терапевт помогает пациенту, говоря о иррациональных, связанных с переносом, ожиданиях пациента. Терапевт может сделать это, сказав: “Вы боитесь, что если продолжите атаковать меня, я откажу вам”, или “Вы боитесь, что если вы почувствуете гордость, я постараюсь обидеть вас”, или “Вы боитесь, что если вы соблазнительны, я постараюсь овладеть вами” и т.д. Такие интерпретации могут вызывать у пациента чувство защищенности, поскольку содержат обещание терапевта не вести себя в соответствии со страхами пациента. Практически немыслимо, что терапевт, уверив, что он не будет реагировать в соответствии со страхами пациента, “убаюкав” пациента до чувства безопасности, нарушает свое имплицитное обещание.
|
