Цветков Эрнест "Психономика или Программируемый человек"

Главная черта символа — Условность. В этом смысле он является неким намеком на то, что находится сверх или за чувственно воспринимаемой очевидностью.

Повседневная жизнь человека наполнена символами, которые так или иначе воздействуют на него (напоминают, разрешают, запрещают, покоряют, подчиняют, стимулируют, подавляют, гипнотизируют).

По сути дела, все можно считать только символом, за которым скрыто нечто другое.

СИГНАЛ — физический процесс (явление), имеющий информационное значение, установленное принятым соглашением, условный знак, несущий сообщение о каком-либо событии.

Отличительная особенность сигнала — он заметно выделяется среди других сенсорных раздражителей.

Если это звук, то он должен быть громким или резким, или отличным от общего шумового фона, свет — ярким, специфическим по цвету, или мигающим.

По физической природе среди сигналов различаются: механические (движение, давление), тепловые, световые, электрические, акустические.

ЗНАК — чувственно воспринимаемый предмет (явление, действие), выступающий как представитель другого предмета, свойства или отношения.

Значение знака — представление, возникшее в сознании благодаря знаку.

Значение — важность, роль предмета, явления.

ПРОГРАММА — план намеченной деятельности, предписание.

ПРОГРАММИРОВАНИЕ —составление программы, рпреде; ленной последовательности действий.

ЭНЕРГИЯ — способность какого-либо тела, вещества и т. п. производить какую-либо работу или быть источником той силы, которая может производить работу.

УНИВЕРСАЛЬНО-ПРЕДМЕТНЫЙ КОД (УПК)— сложная иерархическая внутрипсихическая кодовая система.

Для того, чтобы легче понять ее и осмыслить, рассмотрим некоторые положения, отражающие закономерности процессов восприятия, хранения и утилизации информации.

• Процесс мышления есть внутренняя речь.

• Однако существует разница между мысленным прогова-риванпем и процессом внутренней речи.

• Для внутренней речи характерна не словесная структура, а какая-то иная.

• Процесс внутренней речи опирается на специальные кодовые структуры.

• Этот внутренний код есть УПК.

• Образы хранятся в нашей памяти посредством иерархических структур.

• Верхний уровень (тот, который ближе всего к сознанию) содержит в себе образы, связанные с понятиями.

• Глубинный уровень хранит предельно конкретные образы.

• Между уровнями имеются связи, позволяющие переходить от конкретных образов к обобщениям и наоборот.

• «Универсальный» в УПК означает — наднациональный, не зависящий от специфики конкретного языка характер образов и связей между ними.

• Знаки языка в речи — поверхностная структура.

• Глубинная структура — связана с УПК.

• Единый источник всех программ, обусловливающих поведение и состояние человека, есть УПК.

ПОЛЕ — пространство, в пределах которого проявляется действие каких-нибудь сил.

Теперь нам остается выяснить, каким образом происходит взаимодействие в психоэнергетической информационной сети.

Для этого исследуем ее структуру, что представляется вполне обоснованным, ибо всякое моделирование возможно только при наличии таковой. Действительно, какова же иерархия психического аппарата человека? Рассмотрим условные уровни, каждый из которых представлен в соответствии с той функцией, которую выражает.

УРОВНИ ПСИХИЧЕСКОЙ ОРГАНИЗАЦИИ И ИХ СОДЕРЖАНИЕ

1. Декларативный — соответствует тому, что личность провозглашает, какую позицию занимает, какие идеалы объявляет своими, что одобряет и защищает, против чего протестует.

2. Поведенческий — отражает реальное поведение, способы реагирования в экстремальных и обыденных условиях, способы реагирования на ту или иную-ситуацию.

3. Мотивационный — определяется истинными целями, системой ценностей, проявляется в объяснении тех или иных| поступков, совершаемых данной личностью.

4. Бессознательный —включает в себя преобладающие потребности, необъяснимые мотивации побуждения душевной деятельности.

5. Причинный—его еще можно назвать органическим, программным или метапсихическим. Содержит в себе наследственные влияния, воздействия, полученные на самых ранних этапах развития. Его материал практически недоступен не только психологическому описанию, но и психоаналитическому зондированию. Но именно этот пласт представляет собой источник тех программ, которые обусловливают поведение человека в реальности повседневного мира. В этом смысле его можно рассматривать как УПК. Он же является и основной точкой приложения психоинформационного (психономического) воздействия.

Рассмотрим схему, отражающую динамические процессы, происходящие в представленной иерархии. По сути дела здесь нет ничего сложного. Если схему разрешить принципиально, то получится следующее:

Программа кодируется в поведение (симптом).

Кодами являются образы. Каждый из образов—символ, знак.

С другой стороны, любой образ есть концентрация энергии, ее напряженный одновременно и носитель, и заряд — потому что как только действие, соответствующее образу, начинает совершаться, образ исчезает. Например, если вы испытываете желание сексуальной близости, то образ желанного объекта буквально преследует вас. Но когда дело доходит до дела, образ тускнеет и полностью пропадает. Это — принцип Има-гоэнергетической модели, согласно которому образ разряжается в действие. Если же он в действие не переходит, то так и остается образом, только еще более напряженным и довлеющим. При этом он может переместиться в зону, недоступную осознаванию, но его давление и влияние при этом не прекращаются. Так, например, появляются причины для возникновения всякого рода навязчивостей. Любая навязчивость — это не разряженный в действие образ.

Действие же — ни что иное, как аспект поведения.

Возникает цепочка: Программа — Образ — Поведение.

Все, действительно, просто.

Подобный анализ предоставляет нам возможность более осознанно понять, что если мы хотим изменить поведение человека, то меньше всего следует стараться менять его поведение. Это бесполезно.

Предположим, мы тем или иным способом (насильственным ила лекарственным) нейтрализуем некий симптом:

Программа — Образ — Симптом (Поведение).

Что получится? Получится, что

Программа — Образ — все равно останутся. И тогда по уже известной нам механике образ либо переместится в зону неосознаваемого, где станет по сути вирусным образованием, либо через некоторое время начнет неизбежно разряжаться в очередной симптом (необязательно дублирующий предыдущий). Думаю, что нет особых поводов пояснять сказанное в скобках, но лишь напомню о довольно распространенном в психотерапии явлении, когда врач, используя авторитарные суггестивные методики, добивается временного исчезновения актуальной проблемы, но на ее месте появляется новая. Например, пациент, прошедший эмоционально-стрессовую терапию по поводу алкоголизма, начинает в период ремиссии вести трезвый образ жизни, но такая трезвость зачастую отягощается головными болями, повышенной агрессивностью или нарушениями в сексуальной жизни.

Несколько выше мы ввели новое в нашей системе понятие — вирусное образование, или попросту вирус. Разумеется, оно несет в себе несколько более расширенный смысл по сравнению с тем, с чем мы привыкли бороться, когда подхватываем грипп. Однако речь идет не только о возбудителях инфекций, когда приходится говорить о вирусах. Тому примером служит проблема, нередко озадачивающая программистов — компьютерный вирус, и хотя он не только не является чужеродным ДНК, но и вообще невещественен, действие его тем не менее вполне реально и достаточно ощутимо.

Почему бы в таком случае не допустить существование психических вирусов? Полагаю, что это обоснованно и правомерно, но тут же следует оговориться, коль мы идем на подобное допущение, что и у биологических, и у компьютерных, и у психических вирусов должно быть нечто общее, одна суть, если мы явления их разных областей жизни обобщаем в одно понятие. Значит, последнему, по крайней мере, следует быть универсальным.

Посмотрим, что общего между биологическим вирусом, который является белковым телом и нематериальным компьютерным вирусом. И там и там мы наблюдаем присутствие чужеродного агента. Далее: это присутствие обусловлено его внедрением, вторжением. Затем: поведение этого чужеродного элемента агрессивно. И в конце концов, его действия направлены на деформацию системы, в первом случае — клетки, путем впрыскивания своей ДНК, во втором — программы, путем впрыскивания новой программы. ,

Таким образом выходит, что:

Вирус — это элемент системы, чья агрессивность превышает уровень агрессивности остальных элементов системы.

Система может быть

—биологической

— компьютерной

— психической

—социальной

А вирусом соответственно

— микроб

— программа

— идея, мысль, чувство

— образ

Постольку поскольку в первую очередь нас интересуют процессы, происходящие в информационно-энергетической сети психической системы, соответственно проявим более пристальное внимание к ее вирусам.

Итак, мы убедились, что психический вирус реален, а не метафоричен! Он живет своей самостоятельной жизнью, и его существование обусловлено определенными законами и закономерностями. Каковы же форма и способ его функционирования? Мы их уже определили:

Психический вирус — это не перешедший в действие образ.

При том, что такой образ может являть собой совершенно причудливую и непривычную форму — например, некую геометрическую фигуру или вообще цветовое пятно. Да суть и не в форме, хотя и в форме тоже, ведь форма — это всего лишь навсего и в то же время прежде всего — код.

Другое дело, что через образ мы можем выйти непосредственно на программу, и более того — воздействовать на нее.

Каким же образом осуществляется это воздействие?

Способов множество, но в основе их лежит единый принцип, который в общем-то и описан выше. Вместе с тем, опираясь на фундаментальные положения излагаемой системы, зная которые можно домыслить и конкретные техники психического воздействия, мы все же детально рассмотрим прагматические стороны данного вопроса.

ИНФОРМАЦИОННО-СУГГЕСТИВНЫЕ ТЕКСТЫ

Этим названием я обозначаю такие тексты, которые в силу своей специфичности, достигаемой определенным подбором слов и звукорядов, несут в себе свойство, способное воздействовать на глубинные структуры психической организации и вызывать их непосредственное реагирование. Последнее условие опирается на положение о том, что некая трансформация организма возможна только в том случае, если он выведен из состояния привычного равновесия. Это, например, означает, что любые заболевания, симптомы или проблемы представляют собой четко организованные и жестко заданные состояния баланса. И если мы не вмешиваемся в этот баланс, не нарушаем его, то и не получаем надлежащих результатов. Поэтому в данном контексте следует осознавать, что формирование новой системы подразумевает неизбежное разрушение прежней. Подобный подход в значительной степени облегчает мою работу — ведь у меня теперь нет необходимости выяснять, какая именно программа является патогенной. Да и возможно ли такое?

Хотя расхожие мнения современной психотерапевтической парадигмы напрямую заявляют о том, что, дескать, в первую очередь следует отыскать причину недуга и искоренить ее, чтобы наступило выздоровление, зададимся вопросом — а где гарантия того, что найденная причина действительно окажется истинной и изначально той, что обусловила появление проблемы? Раз. И два— кого следует считать критерием оценки истинности и причинности — пациента? психотерапевта? Оба они люди и, стало быть, субъективны. Следовательно, мнение каждого из них уже не истинно, хотя бы потому, что исходит из собственных представлений о мироздании, из личностного миропонимания. Кроме того, насколько мне известно, каждая из великого множества целительствующих школ, что существуют в душеведении, именно свою концепцию полагает верной и фундаментальной. Кому верить?

Как бы там ни было, в настоящее время существует лишь один путь, претендующий на отыскание травмирующей причины — через работу памяти — пусть такая работа и стимулируется различными методами —от психоанализа до гипнотической регрессии.

Но разве способно наше воспоминание в точности воспроизвести реальное переживание? Какова доля нашего воображения в процессе воспоминания?

Есть несомненная разница между сновидением и моим рассказом о сновидении. Когда мне говорят: «Расскажи, что тебе снилось», я отвечаю: «Я могу лишь рассказать о моем представлении о том, что мне снилось».

Если я сплю, то не могу рассказывать, а если рассказываю, то не сплю.

Таким образом прошлое навсегда остается недоступным для познания. Тогда о какой причине можно говорить?

Но с другой стороны, получается, что причина все-таки существует. Однако существует и возможность знания того, как она проявляется в конечном результате, то есть механизмы, которые преображают ее в тот или иной факт.

Например, мне известно, что Земля обладает некой силой притяжения, и эта сила предопределяет какие-то закономерности существования физических тел. Но мне неведома причина того, почему именно таким количеством силы наделена наша планета и почему она вообще притягивает. Тем не менее той информации, которой я обладаю, мне достаточно, чтобы организовывать свое собственное поведение в соответствии с заведенным порядком, что позволяет в свою очередь избегать определенных, а нередко и весьма существенных проблем. Я не стану задумываться о причинных сущностях гравитации на крыше двадцатиэтажного дома и уж тем более прыгать оттуда, чтобы убедиться в наличии гравитации или отсутствии таковой.

Кстати, прыгать в человеческие бездны нередко бывает не менее опасно. Но мы можем потревожить эти бездны и без головокружительных прыжков — посредством Слова.

В определении «информационно-суггестивный текст» скрывается некоторая тавтология. Во-первых, потому, что всякая информация суггестивна, то есть наделена способностью к влиянию. Во-вторых, любая суггестия информативна, так как содержит в себе сообщение. В-третьих, сам текст, даже если он представлен всего лишь одним словом, уже — информация и внушение одновременно.

И вместе с тем подобная формулировка кажется мне оправданной, постольку поскольку подчеркивает идею не просто воздействия, а направленного воздействия. В этом смысле можно говорить о своеобразной психоактивности текста.

Ниже я привожу образец такого текста, жесткую терапевтическую модель, которую использую на сеансах коррекции зависимого поведения. Работа предварительно проводится в группе, и потому эта конструкция представляется в виде краткого вступительного слова.

1. Многие смысловые связи, недоступные рассудку, существуют на ассоциативном уровне, где происходят самые тонкие душевные процессы.

2. Такая связь неуловима для нас в большинстве случаев. Но если как следует вдуматься, то выясняется, что почти все так называемые таинственные явления лежат гораздо ближе к поверхности, чем это предполагается.

3. К данным явлениям в настоящее время охотно относят понятия — Луч и Энергия, — неизменно окутывая их мистическим ореолом, который обонянием острым улавливается как тонкий аромат профанации.

4. И вместе с тем то, что сокрыто в этих терминах, обладает силой поистине магической.

5. Эту силу мы можем для себя открыть.

6. Для этого обратимся к истокам. А последние, как известно, пребывают в значении слов.

7. По словарному определению «луч — направленный поток каких-либо частиц или энергии электромагнитных колебаний, а также линия, определяющая направление потока».

8. Иными словами, луч можно представить как направленный поток энергии.

9. Что же такое Энергия? Все тот же словарь: «энергия — способность какого-либо тела, вещества и т. п. производить какую-либо работу или быть источником той силы, которая может производить работу».

10. Запомним это — и т. п. Оно позволяет нам сделать вывод, согласно которому энергией могут обладать не только тела и вещества, но и все, что способно воздействовать, оказывать влияние, в том числе — события, идеи, искусство, слова.

11. Сама энергия и есть способность воздействовать. Она измеряема — когда воздействие произведено.

12. Если так, то почему излучение должно обязательно исходить от какого-то технического прибора?

13. Информация —разве не способ направленной передачи того или иного воздействия?

14. Отсюда закономерно напрашивается еще один вопрос — а нельзя ли создать такой же прибор — но только психический, выполненный в виде текста?

15. Исходя из сказанного, а сказанное исходит из очевидности — можно.

16. Но такой текст должен обладать свойствами направленно излучающего генератора. Его рабочие схемы выполняются с помощью простого описания. Читателю же (или слушателю) остается подсознательная визуализация и сборка.

17. Функция текста— обращение не к сознанию, которое может его вообще не понять, а к той части бессознательного, которая подвержена суггестии и воспринимает определенные слова в качестве команд.

18. Именно там и происходит сборка этого виртуального генератора.

19. Теперь необходимо это устройство как-то обозначить, дать ему название. Довольно важная деталь, потому что психическая энергия, на которой он работает, поступает из осознающей части психики в подсознание через знак.

20. Знак, посредством которого информация из одного источника перетекает в другой, есть код.

21. Читатель (слушатель) ощутит, когда именно включится собранный в его подсознании виртуальный прибор.

22. В том случае если читатель (слушатель) пропустит, не осознает такого ощущения, это произойдет в момент, когда он где-нибудь встретит слова ".................... "забранные в кавычки.

Нетрудно заметить, что некоторые параграфы этого текста дублируют данные уже мною определения и положения, но еще раз хочу повторить, что в приведенном отрывке информация выполняет роль не только разъяснительную, но и суггестивную. В настоящем случае внушение зиждется не на вере, а на осознании. Я ничего не придумываю, предлагая принять это пациенту. Я просто возвращаю его сознание к истокам слов и тем самым на какое-то время само сознание превращается в текст. А новый текст — это новая программа.

Что касается многоточия в последнем пункте, то суггестивная формула, предполагающаяся на этом месте, зависит от содержания и цели программирующего воздействия.

Когда работа происходит на индивидуальном уровне, то для каждого конкретного случая подбираются свои кодовые обозначения.

Для одного пациента, страдавшего алкогольной зависимостью, весьма эффективными оказались слова «я и моя мамочка — единое целое». Его подсознание словно ожидало подобного сигнала и было готово принять его, так как для него алкоголь являлся символическим заместителем материнской груди. Здесь я сразу оговорюсь, предвидя возможные замечания по поводу того, что я противоречу сам себе — вначале заявляю о том, что ни в каком случае невозможно определить причину недуга, а потому действую так, будто причину эту нашел, причем психоаналитически ориентированным способом. На самом деле никаких противоречий нет. Я отнюдь не утверждаю, что алкоголизм связан с материнским комплексом. Существует множество мужчин, испытавших соответствующие проблемы в грудном возрасте, но в дальнейшем никак не проявивших тяги к спиртному. И наоборот, люди, благополучно прошедшие ранние этапы детского развития, начинают испытывать затем серьезные психологические проблемы, в том числе связанные и с зависимым поведением.

В основе лежит программа. Это логично и естественно, потому что программа — план, предписание. Программа как таковая, как явление пребывает вне зоны наших представлений, она недоступна обыденному разумению. Если угодно, то она может мыслиться как некое выражение высшей абстракции. Она — вне нашей логики. Мы говорим — есть программа — судя по ее проявлениям. Чтобы выразить сущность программы, нужно прибегнуть к языку Дао Дэ Цзин.

Программа же, материализуясь, овеществляясь, рождает миллиарды вариантов, каждый из которых можно назвать причиной. И только для того, чтобы перебрать все эти варианты, понадобится не меньшее количество лет. На это мне в качестве возражения приводят пример психоанализа, на что я в свою очередь вынужден заметить, что психоанализ причину ищет... но не находит, а целебный эффект определяется совершенно иными механизмами. Психоаналитическая практика использует методы все того же программирования. Другими словами, она стремится к стиранию старых текстов и созданию новых. Ведь действительно, вначале я должен пациента убедить, что источник его проблем — в прошлом. Если мне удается внушить ему эту идею, то я уже меняю его поведение и у него появляется новая ориентация, направленная в прошлое. Но как нам известно, нельзя достоверно и точно воспроизвести материал уже прожитого времени. Стало быть, пациент не столько вспоминает, сколько фантазирует. То есть он конструирует новую реальность, или новый текст. Он «знает», что если вспомнит что-то важное, то исцелится. И в какой-то момент «вспоминает», а в действительности невольно придумывает нечто такое, что должно побудить его к бурной эмоциональной реакции и соответствующему отреагированию. Тем самым происходит переключение на новую реальность — ту, что задается аналитиком. Пациенту известны условия игры: вспомнить, осознать, отреагировать — дабы обрести исцеление. Он запрограммирован на данный алгоритм и действует в соответствии с ним — осознает и реагирует, и освобождается, хотя и не вспоминает.

Моя трактовка психоаналитического процесса иногда вызывает нечто вроде обиды со стороны его чересчур уж эмоциональных приверженцев, хотя, полагаю, это не совсем правомерно, так как в отношении психоанализа мои помыслы преисполнены действительно искреннего и глубокого уважения. Более того, я считаю, что он до сих пор является одним из мощнейших и актуальных подходов к проблеме человеческой души. Как психотехнический процесс, он представляет весьма могущественную силу, но... не без ряда оговорок. И первая из них заключается в условии — чтобы эффективно заниматься психоанализом, нужно быть если не гением, то по меньшей мере личностью одаренной. Я даю полную гарантию, что любого мало-мальски грамотного человека за ТРИ ДНЯ можно обучить гипнозу так, что на четвертый он начнет гипнотизировать сам, а вот для овладения психоаналитическим мастерством мало покажется и трех лет. Впрочем, такова очевидность.

Однако вернемся к нашей теме, чтобы уже до конца прояснить невозможность действительного понимания причины появления симптома. Не повода, хочу подчеркнуть, а причины, хотя сплошь и рядом два эти понятия подменяют одно другим. Действительно, можно полагать, что человек вырастает нервным, потому что в детстве к нему плохо относились родители. Однако следует тогда задать вопрос — а почему они плохо относились? Ведь на то были свои причины, а у тех причин свои и так далее — оказывается, что у каждой причины есть своя причина.

Кто-то остроумно догадался, что в конечном итоге все упирается в генетику, здесь-то и следует искать корень всех зол и благ. Заманчивое предложение. Но горячий энтузиазм охлаждает простая арифметика, которую применил известный палеоантрополог Ив Коппанс. Он подсчитал, что за все время существования человечества с первых этапов его возникновения оно прошло через 200 000 поколений, сменявших одно другое. За это время было произведено на свет 70 миллиардов индивидуумов. И таким образом получается, что все они связаны между собой родственными узами. Выходит, что и мы тоже. Поэтому если говорить о наследственности, то придется иметь в виду влияние на каждого из нас всех этих 70 миллиардов особей. Можно себе представить, какое получится генеалогическое древо.

Выводы, полученные мною, помогли мне в понимании того, чем же я на самом деле занимаюсь и каким образом это может быть реализовано в практической деятельности. Я осознал, что для меня начал проясняться базовый, фундаментальный фактор, который с полным на то основанием можно назвать определяющим и предопределяющим человеческое бытие и поведение. Самое важное в данных исследованиях заключается в том, чтобы самому не сместиться в сторону очередного мифотворчества, как это нередко случается с учеными людьми, претендующими на владение той или иной вновь открытой ими истиной. Мне же как специалисту, ориентированному прежде всего на преобразование определенного знания в определенную деятельность, приходится выбирать несколько иную поисковую стратегию.

По прошествии некоторых размышлений я понял, что мне следует в научной работе отказаться по крайней мере от трех вещей:

а) Идеологии

б) Концептуализации

в) Приверженности разрабатываемой системе

По сути дела все три этих положения довольно близки друг другу и различаются лишь в смысловых аспектах. Общее в них то, что все они в целом и каждое в отдельности выражают некое мировоззрение. Если взять то или иное психологическое или психотерапевтическое учение, то мы с легкостью обнаружим в нем печать личности ее творца.

Я же избрал, чтобы не повторять ошибок предшественников, старый и испытанный способ познания реальности — феноменологический, — который заключается всего лишь навсего в описании происходящих событий без каких-либо попыток их интерпретирования. Ибо любая интерпретация так или иначе представляет собой одну из форм ворожбы, то есть гадания.

Таким образом, осознание того, что мне не следует погружаться слишком глубоко в своих изысканиях, пришло как нечто само собой разумеющееся. Я просто однажды понял, что так называемая глубина может оказаться поверхностью чего-то другого. А отсюда следует и относительность глубоких прозрений и истин. Значит, мне ничего не оставалось, как просто продолжать наблюдать, одновременно обобщая опыт моих предшествующих наблюдений.

Тем не менее возникают ситуации, когда некоторые люди заявляют о том, что я, выступая против идеологии и концептуализации, сам, однако, создаю идеологию — идеологию против идеологии. Иными словами, мою стратегию можно было бы охарактеризовать высказыванием: «Я верю в то, что я ни во что не верю».

Между тем такого вопроса, как верить или не верить, я не ставлю вообще, ибо он для меня не имеет никакого значения. И когда меня спрашивают, верю ли я в то, что не верю, я отвечаю: «Не знаю». То же самое можно сказать и относительно идеологии, концептуализации и приверженности.

Я просто не знаю, прав я или не прав в своих изысканиях и выводах. Признаться, меня и это не волнует. И меньше всего я стремлюсь любыми средствами обосновать правильность моих умозаключений и доказать собственную правоту. Я понятия не имею о том, что значит быть правым или неправым.

Итак, не утруждая себя излишним философствованием, я решил привести в исполнение собственные замыслы относительно расследования принципов человеческого поведения и бытия.

Как я указывал ранее, основополагающим фундаментальным механизмом, предопределяющим все то, что происходит с человеком, является программа.

Остается лишь выбрать модель, которая бы наиболее очевидно и наглядно могла показать динамику, осуществляющую принципы программирования и кодирования. К везению моему, мне не слишком долго пришлось ломать голову в поисках такой модели. Так случилось, что в тот период своей деятельности я весьма интенсивно занимался тем, что формировал группы людей, страдающих от алкогольной зависимости и избыточного веса, и проводил с ними терапию. Суть работы заключалась в чрезвычайно напряженном ритме лечебного процесса, который предполагал наличие выраженных аффективных переживаний и измененного состояния сознания пациента. Уже тогда в данной области психотерапии бытовал распространенный термин — кодирование и даже предлагались соответствующие разработки.

Однако, несмотря на все мои старания выяснить, в чем же заключается принцип наркологического кодирования, я каждый раз, признаться, с некоторым недоумением, терпел неудачу. Объяснения знатоков подобного метода, увы, тоже всякий раз оказывались несостоятельными. Конец же всем моим бесплодным попыткам прояснить эту тайну положили многочисленные заявления специалистов о том, что они «кодируют от алкоголизма и ожирения». Более чудовищной безграмотности я представить себе не мог — как можно кодировать от чего-то, когда кодировать можно только что-то!

И тогда мне стало ясно, что затасканное всеми кому не лень, слово «кодирование» — обыкновенный блеф, ничего общего с действительностью не имеющий. С другой стороны, сама идея подобного подхода показалась мне довольно впечатляющей и перспективной, тем более что, как выяснилось, данная область представляла собой сплошную terra incognita, потому что ни в психологическом мире, ни в анналах медицины никаких сообщений по этому поводу не было. Невразумительные же рекламные послания, как я упомянул, в силу своей элементарной неграмотности, конечно, ни в какой расчет браться не могли. И я понял, что мне предоставлена возможность разбираться самому. Благо, материала для исследований было достаточно.

По мере работы как с отдельными пациентами, так и с психотерапевтическими группами я все более и более убеждался в наличии определенного кода, формирующего симптом зависимости — пищевой и алкогольной. Причем в обоих случаях проявления этого симптома оказывались похожими, что дало мне повод сделать предположение о наличии некой общей для них причины. Однако мои смутные интуитивные догадки нуждались в подкреплении. Дело в том, что вывод напрашивался сам собой: пищевое поведение для человека не ограничивается только лишь едой, а представляет собой нечто более значительное и фундаментальное. К такому заключению меня подтолкнуло сопоставление некоторых особенностей в поведении алкоголиков и переедающих, которые оказались весьма близки друг к другу.

И вдруг мне показалось, что сама проблема перестает быть замкнутой в специфических рамках клинического подхода и выбирается на уровень не то чтобы философский, но такой, который имели в виду Фрейд и Адлер, когда намекали на глобальность в постановке вопроса относительно универсальных перводвигателей, обусловливающих состояние человека и его взаимоотношения со средой.

Для меня сделалось очевидным, что концепция либидо и идея приоритета самоутверждения и власти отнюдь не противостоят друг другу. Они суть различные формы проявления одного и того же. Оппозиция этих двух воззрений оказалась созданной их авторами.

Но чего же в таком случае они являются всего лишь внешне разнящимися выражениями? Где источник того изначального, которое служит отправной точкой, побуждающей людей вести себя соответствующим образом? Очевидно, что она лежит вне психологии. Это — еда.

Еда— начало власти и секса одновременно. Кроме всего и прежде всего она является тем, без чего человек просто-напросто не может существовать. Это очевидно и не является открытием. Но интересно, что подтверждение тому мы находим в работах исследователей, придерживающихся самых различных направлений и мировоззренческих установок.

Рационалист, идеолог, аналитик Элиас Канетти в своем труде «Масса и власть» пишет:

«Все, что съедается, является предметом власти».

«Здесь отчетливо проявляется связь переваривания и власти».

«Фигура короля — главного едока на самом деле не умерла».

«Самая сильная связь между едоками возникает, когда они едят от одного — одного животного, одного тела, которое они знали живым и единым, или от одного каравая хлеба».

«Самая интенсивная семейная жизнь там, где семья чаще всего ест вместе».

«Мать — это та, кто дает в пищу собственное тело».

«Власть матери над ребенком на ранних стадиях его развития абсолютна».

Мистик, интуитивист, визионер Теренс Маккена, «Пища богов»:

«Разделить вместе одну пищу—значит стать единым телом... Вкушая пищу других, мы становимся едины».

«Поедание растения или животного — способ заявки на их силу, усвоение их магии».

Полагаю, комментарии излишни в отношении вышеприведенных выдержек, где указания на непосредственную взаимосвязь между пищей, властью и любовью более чем очевидны.

От себя же добавлю, что акт поедания совершено идентичен процессу дыхания. Вдох может быть уподоблен поглощению пищи, выдох — ее выделению в переваренном виде. Более того, на самом деле в этом сравнении мы можем пойти дальше и отказаться от всяческих внешних уподоблений, обнаружив единство сути того и другого проявления жизнедеятельности организма. Ведь дыхание по существу и является питанием: для клеток кислород представляет ту же самую еду. Значит, схема, отражающая особенности этих двух циклов, будет единой и одинаковой для каждого из них в отдельности.

ПОГЛОЩЕНИЕ: ВДОХ — ЗАГЛАТЫВАНИЕ

ПЕРЕРАБОТКА: КЛЕТОЧНЫЙ ГАЗООБМЕН — ПЕРЕВАРИВАНИЕ

ОТДАЧА: ВЫДОХ — ВЫДЕЛЕНИЕ.

Если еще вспомнить, что существуют только две витальные функции, без которых организм не способен жить — дыхание и питание, то понимание, сколь прочно и нерасторжимо их внутреннее и внешнее единство, окажется окончательным.

И это понимание побудило меня отнестись к работе с людьми, страдающими пищевой и алкогольной зависимостью,