|
Многие моральные дилеммы взрослых становятся доступными для понимания старшеклассника: личная выгода или общественное благо, поиски правды или терпение и доверие, любовь или самоутверждение, карьера или общение. Именно в этом возрасте происходит оформление особой «юношеской» системы ценностей. Юноша попеременно представляется окружающим то очень юным (наивным), то очень старым, все испытавшим (феномен панического чувства старости). Родители в изумлении разводят руками: «Ты рассуждаешь, как будто бы тебе на 40 лет больше». Вспомним лермонтовское: «Не правда ль, кто не стар в осьмнадцать лет, тот верно не видал людей и свет». Действительно, когда кругом большие дяди все так красиво и надежно устраивают и тебе нет места на этом празднике жизни, то хочется плюнуть на все с высокой колокольни и воскликнуть по-шопенгауровски: «Абсолютного наслаждения достичь невозможно... Все наши блага ничтожны... Жить стоит только ради вечного, а не ради сиюминутного».
«Нам нужны такие люди, за которых можно ручаться, что они ни слова не возьмут на веру, ни слова не скажут против совести».
(В. И. Ленин)
Критическая переоценка жизненных ценностей, наиболее общим выражение которой является вопрос о смысле жизни, как правило, связана с какой-либо паузой (вакуумом) в деятельности [44]. Индивидуальная нерешенность вопроса самоопределения в короткий период «состаривает» школьника. Сладостно-утешительные мысли «о бессмысленной суете» как бы дают индульгенцию юноше, снижают степень риска перед возможными жизненными трудностями. Те, которые выдерживают бремя самоопределения и потихоньку сами становятся «большими дядями», со временем забывают про былые мучения и с изумлением смотрят на новое поколение юношей (дружными рядами идущих за «Клинским»!).
Юношеские нормы психического здоровья по целому ряду показателей существенно отличаются от взрослых. Исследования посредством Миннесотского личностного опросника (MMPI) показывают, что вполне нормальные юноши имеют более высокие показатели по шкале «Шизофрения» (замкнутость, эмоциональная холодность, бесплодное мудрствование, необычность мыслей и поведения), по шкале «Гипомания» (чрезмерная активность, эмоциональная возбудимость, самоуверенность, речевая и двигательная расторможенность, «скачка идей») и по шкале «Психопатия» (пренебрежение к общественным нормам, неприятие авторитетов, вспышки аморального поведения) [44].
Юноша одновременно «горячее» и «холоднее», чем человек в других возрастных периодах. Старшим кажется иррациональным многообразное (сложное) юношеское поведение. Взять, к примеру, юношеские увлечения. Даже если их предмет вполне невинен и положителен, взрослых смущает и раздражает юношеская одержимость, страстность и порой сопровождающая увлечения изоляция. Как можно сходить с ума из-за каких-то там дисков, компьютеров, мотоциклов или просиживать сутки напролет с тетрадкой и книжкой? (Одной лишь конфликтной природой юношеской психики этого не объяснишь.) Многие родители не подозревают, что их ребенок вышел на следующий, качественно новый (исследовательский) уровень развития мышления — гипотетико-дедуктивный (общее тяготение к анализу и размышлениям).
Предыдущий период развития (12-15 лет) характеризовался тем, что у подростка созревала способность абстрагировать мыслительные операции от объектов. Согласно теории Пиаже, от 8 до 62% юношей, в зависимости от интеллектуальной привилегированности среды, способны рассматривать, т. е. формулировать и перебирать, альтернативные гипотезы («вываливаться из колеи») и делать предметом анализа собственную мысль.
Юноша может раскручивать проблему с космической скоростью на все 4 стороны. У него дух захватывает от собственных познавательных способностей, и, разумеется, ему трудно остановиться. Юноше очень хочется открыть универсальную схему или опробовать универсальный метод, потому что он вот-вот схватит суть, все окончательно систематизирует или поймет принцип действия! Так создаются собственные компьютерные программы, «конструкты» по психологии, философии, политике, формулы счастья и любви. (Один из моих товарищей в школе создал собственную типологию литературных афоризмов.) Как отмечал Пиаже, даже девичья мечта о суженом оказывается своеобразной теорией, объединяющей множество свойств, которые либо вовсе несовместимы друг с другом, либо сочетаются крайне редко. Ассимилируя весь окружающий мир в свои универсальные системы, юноша ведет себя так, словно мир должен подчиняться схемам, а не схемы — миру. Видимо, для того, чтобы ворваться в науку или утвердиться в профессии, человеку следует сохранять в себе эту юношескую одержимость (эту способность концентрироваться на предмете, игнорируя завтраки, обеды, ужины, сон, обязательную учебную программу и т. д. и т. п. — все, что так банально мешает «вырабатывать полную нагрузку»).
«Рэдрик все смотрел на него поверх стаканчика и думал, до чего же они не похожи друг на друга, отец и сын. Ничего общего между ними не было. Ни лица, ни голоса, ни души...»
(Аркадий и Борис Стругацкие. Пикник на обочине)
Юношеская психическая культура (и культура вообще) не является чем-то постоянным, цельным и законченным. Ее содержание всегда производно от педагогической культуры взрослых и вторично по отношению к ней. Ее наиболее «опасные» возрастные симптомы, не укоренившись, лежат на поверхности, но надо быть достаточно внимательным, чтобы понять причины срывов, метаний, нестабильности собственного ребенка. Может быть, вы препятствуете его встрече с девушкой или «продавливаете очень принципиальное решение». Может быть, у него трудности самоопределения (переволновался, запаниковал и теперь срочно пытается заменить цель) или этические трудности (совершил оплошность, и близкие друзья дают ему отрицательное подкрепление). В юности все кажется очень серьезным!
«Мы должны им сочувствовать, должны стараться их понять. Мы должны помнить, что многое нужно забыть и многому научиться, когда впервые лицом к лицу сталкиваешься с жизнью. Не так это легко — отказаться от своих идеалов, и жестокие факты нашего бытия — горькие пилюли. Душевные конфликты юности бывают очень жестоки, и мы так мало можем сделать, чтобы как-то помочь».
(Сомерсет Моэм. Театр)
Юность, обретая потенциал личности, «немножко нервничает» (т. е. ее иногда захлестывают эмоции, и она совершает «немотивированные поступки»), что создает родным и близким массу морально-психологических проблем. Однако, эмоционально неуравновешенные юноши, с признаками возможной психопатологии, составляют статистическое меньшинство в своей возрастной группе, не превышающее 10-20% от общего числа [44].
Новейшие исследования опровергают мнение о юности как о «невротическом» периоде развития человека. У большинства людей переход из подросткового возраста в юношеский сопровождается улучшением коммуникативности и общего эмоционального самочувствия. Болезненные состояния личности, даже если они имеют место, в конечном счете развивают рефлексивную природу юноши, его эмоциональность (чувственность) и межличностную синзитивность, избирательность. Со временем у «тонких натур» сформируются свои механизмы психологической защиты, но это произойдет на более зрелых стадиях жизни.
Общение и обособление
«Развитие самосознания — центральный психический процесс переходного возраста».
(И.С. Кон. Открытие «Я»)
Переход возрастной границы юности еще не гарантирует появления рефлексии и духовности. (Мальчики в начале 10 класса все еще ведут себя, как подростки.) Размышления о себе и о своей жизни возникают непроизвольно, по случайным поводам. (Участвовал в зональных соревнованиях, проиграл первую схватку и «вылетел». Шесть лет занятий, а результаты невыразительные. Пришла мысль уйти из секции: «Видимо, не мое...». А что взамен?) Очень многие объективные обстоятельства — развитие физической силы и внешних контуров тела, половое созревание, половое внимание, рост уровня притязаний, обратная связь — будоражат у юноши интерес к своей персоне. Обретая способность погружаться в себя, в свои переживания, юноша открывает целый мир.
Открытие внутреннего мира — радостное и волнующее событие. Обычный тинэйджер сравнительно мало сознает, что происходит в нем. Юноша испытывает моменты повышенного сознавания. В такие моменты он думает, действует, чувствует наиболее ясно и четко. Это значит, например, что юноша может решить для себя нравится ли ему эта книга (картина, музыка, фильм, учитель), независимо от коллективно конъюнктурного мнения других. «Самосознательный» юноша не позирует и не старается «хорошо выглядеть»: такой человек ищет ответы не во вне, а внутри себя. (Юность — наименее конформный из всех человеческих возрастов.) Иногда самоактуализирующийся юноша доводит свою независимость до степени, шокирующей окружающих: танцует, одевается, высказывается, пренебрегая групповой нормой. (Все ходят на учебу в кожаных куртках, а он заявился в рубашке и галстуке!) Желание отличаться от сверстников выражено у юноши так же сильно, как желание копировать друг друга у младших подростков. (Фраза «У нас в классе все это носят» произносится в юношеском возрасте с совершенно иным смыслом.)
Переживание своей непохожести (неповторимости, индивидуальности) выплескивается на страницы юношеского дневника. Дневники ведут больше половины опрошенных девушек и 12% мальчиков-старшеклассников [44].
Первый литературный опыт самоописания ребенок приобретает в подростковом возрасте. «Дневник друзей» — так называется школьная тетрадка, где каждый записывает свою любимую книгу, фильм, отечественного и зарубежного киноактера, компьютерную игру, женское-мужское имя и т. д. (В юношеском возрасте появится новый психологический план самоописания). Рефлексивная активность девочек проявляется значительно раньше (с 13 лет), это они ведут «Дневники друзей» и привлекают к участию мальчиков.
Девичьи дневники отличаются большей степенью интимности. Шарлота Бюлер, собрав свыше 100 таких дневников, обнаружила удивительную устойчивость их тематики. Это, как правило, анализ собственных чувств и мыслей (особенно любовных), интерес к собственной личности, чувство одиночества, проблема времени, поиск идеала — сплошной разговор с собой и о себе. Юношеские дневники менее субъективны и более предметны: в них отражаются интеллектуальные увлечения и интересы авторов (склонность к отвлеченному абстрактному мышлению), а также описывается событийная сторона новых контактов. (Эмоциональные переживания описываются юношами более скупо и сдержанно.) Юноши начинают вести дневник от переполнения чувством собственной значительности. Большая часть «мальчиковых откровений» недолговечна и не особенно интимна. Одним дневник помогает преодолеть временные периоды одиночества, другим служит подспорьем в литературной деятельности. (У юношей-старшеклассников при работе над дневником проявляется стойкое стремление усовершенствовать свою речь. Они могут несколько раз переписывать одну и ту же страницу, пока не добьются наиболее «приглядной» формы изложения.)
Возрастные субкультуры обладают относительной замкнутостью и непрозрачностью друг для друга. Подросток мало догадывается о том, что его ожидает в юности. Вместе с дневником и осознанием уникальности юноша открывает состояние одиночества (преходящие «приступы» подавленного настроения). Чувство одиночества посещает всех без исключения юношей. Незаконченное суждение «Больше всего на свете я боюсь...» 35% одиннадцатиклассников дописывают глаголом «не поступить», а 85% десятиклассников — существительным «одиночество».
«Вешались картины, прикалывались к стенам рисунки, иногда вырезанные из журналов иллюстрации, которые часто менялись. Южный пейзаж, фотографии провинциального немецкого городка, видимо, родины Галлера, висели здесь вперемежку с яркими светящимися акварелями, о которых мы лишь впоследствии узнали, что они написаны им самим. Затем фотография красивой молодой женщины или девушки. Одно время на стене висел сиамский Будда, смененный сперва репродукцией «Ночи» Микеланджело, а потом портретом Махатмы Ганди. Книги заполняли не только большой книжный шкаф, но и лежали повсюду на столах, на красивом старом секретере, на диване, на стульях, на полу, книги с бумажными закладками, постоянно менявшимися...»
(Герман Гессе. Степной волк)
Одиночество переживается как смутное беспокойство или ощущение внутренней пустоты, которую необходимо чем-то заполнить. В большинстве своем, это нормальное психическое явление, следствие рождения внутренней жизни. В переходном возрасте постепенно меняется представление о содержании таких понятий, как «уединение» и «одиночество». В отличие от подростков юноши наполняют эти слова не только отрицательным, но и положительным смыслом и часто делают амбивалентные суждения [44]. («Больше всего на свете я боюсь... одиночества», «Я очень часто хочу... остаться одна».) Чем самостоятельнее и целенаправленнее юноша, тем сильнее у него выражена потребность побыть одному. Только в тишине своей собственной души человек осознает смысл личного бытия.
У юноши появляется много новых вопросов к себе, новых контекстов и углов зрения. Нет теперь желания постоянно быть во дворе (где всегда шум и гам), хочется уединиться и подумать о чем-нибудь, хочется побродить одному по городу (по тем местам, где когда-то жил), постоять у картины, послушать музыку. Усиливается потребность не только в социальной, но и в территориальной (пространственной) автономии — очень хочется свою комнату. «Все детство и юность я страстно и безнадежно мечтал о своей комнате» (Франсуа Мориак). «Как только у меня появилась своя комната, у меня появилась и внутренняя жизнь» (Анатоль Франс). Огромную часть времени юношеского одиночества составляют мечты (мечты о нежности, мечты о славе). В мечтах юноша предвосхищает и проигрывает бесчисленные варианты своего жизненного пути. Многими из них он никогда ни с кем не поделится. В юности человек стремится оградить свой уникальный мир от вторжения посторонних людей. Обособление в подростковом возрасте действует по отношению к старшим. В юношеском возрасте оно действует и по отношению к сверстникам. В юности человек обособляется от других в процессе более детальной идентификации (обособление как средство сохранить себя, как боязнь растерять себя, только что оформившегося).
Разумеется, помимо спокойного, умиротворенного уединения существует еще мучительное и напряженное одиночество, это внезапное чувство глухой тоски или острое состояние полной безысходности. (Мания разрушения по отношению к себе была во все времена характерна для молодежи [103].) Это очень сильное, но не очень продолжительное состояние (в юношеском возрасте), для преодоления которого иногда достаточно хорошенько выспаться. Юноши и девушки значительно чаще людей старшего поколения чувствуют себя брошенными, потерянными, ненужными. Просто у них еще все в первый раз и нет той твердолобости и твердокожести, которые отличают взрослых. (Повторяющийся сигнал в мозг не поступает!). Отсутствие опыта подобных переживаний (любовных или моральных) делает юношество крайне уязвимым. Ситуация усугубляется тем, что именно в этом возрасте происходит окончательное примирение человека с неотвратимостью своей смерти.
Тема смерти так же неустранима из индивидуального сознания юноши, как и из истории человеческой культуры. Ребенок начинает интересоваться природой смерти достаточно рано, но длительное время смерть ему кажется вполне обратимой (по принципу «можно умереть, а потом снова ожить»). Первоначально интерес к смерти носит преимущественно познавательный характер: «Откуда она берется?». В младшем подростковом возрасте смерть воспринимается уже как неустранимое явление. Однако, большинство детей (младшего подросткового возраста) долгое время не распространяет это новое знание на самих себя («Все умрут, а я останусь»). В старшем подростковом возрасте тема смерти звучит достаточно сильно, но подросток все еще боится смерти и гонит от себя мысли о ней. Подросток старается либо не думать, либо, наоборот, играет со смертью на стройках, на мотоциклах, будучи абсолютно уверенным, что все обойдется или сойдет с рук (проверка судьбы — испытание смертности). Расставание с идеей личного бессмертия приходится на юношеский возраст. Это достаточно скрытный и стремительный процесс. Для того, чтобы смириться со своей смертностью, надо «полюбить смерть», надо найти красивые и привлекательные стороны смерти. Привлекательной стороной смерти могла бы быть гибель в зените славы, когда все кругом рыдают и сокрушаются потерей. Находясь в состоянии космического одиночества, юноша ясно представляет (живописует) себе эти картины буквально со слезами на глазах, хотя уголком сознания понимает, что ему не удастся воспользоваться этой славой, что он ее просто не увидит. Это очень распространенная юношеская фантазия, которая сопровождается принятием принципиальных решений, например, решением, участвовать в боевых действиях или выбором орудия самоубийства (тяга к смерти). Юноша чувствует свою власть над жизнью и буквально «прогуливается» по краю смерти. Держать себя на грани жизни ему помогает одно обстоятельство — странный вопрос: «А почему все те, кто так воспевает смерть, кто подталкивает меня к решению о смерти, все эти поэты, писатели, философы, кинорежиссеры и рок-музыканты, с упоением рассказывающие о пустоте жизни, сами не сводят счеты с жизнью? Почему огромные массы людей живут и радуются и только мое положение так глупо?».
Оборотная сторона обособления и одиночества — острая юношеская тяга к дружбе.
«Юноша не выбирает дружбу, его буквально втягивает в нее».
(Элизабетт Дауван)
Чувство одиночества, связанное с возрастными трудностями становления личности, порождает у юношей неутолимую жажду общения (но не просто общения, а «настоящего общения»). Ряд исследователей считает интимно-личностное общение ведущей деятельностью юношеского возраста. Потребность во втором «Я», вероятно, самая важная потребность ранней юности. Желание иметь верных друзей опережает (в старших классах) среди прочих жизненных ценностей даже любовь [44]. «Первое чувство, к которому восприимчив заботливо воспитанный юноша, — это не любовь, а дружба», — записал в 1762 году Жан-Жак Руссо. Именно дефицит общения с другом стимулирует рождение юношеских дневников. Как точно выразил 15-летний Николай Добролюбов: «Поговорить... хотя (бы — В. К.) с самим собою за недостатком другого собеседника, который бы с участием выслушал мои признания».
Чем многообразнее человек, тем труднее ему найти другого, созвучного с ним во всех отношениях. Жалобы на отсутствие настоящего друга раздавались во все времена: и в античности, и в средние века, и в эпоху романтизма. В наше время на каждой второй профконсультации на вопрос психолога «Что думают друзья о вашем выборе профессии?» юноши и девушки-старшеклассники отвечают встречным вопросом: «А кого вы называете друзьями?» (По этому вопросу, собственно говоря, можно безошибочно определить, с кем имеешь дело: со старшим подростком или с юношей.)
Подростковая дружба привязана к полу, возрасту и увлечениям (еще к месту жительства). Дружеское общение в юношеском возрасте возникает на основе общности духовных интересов и взаимного доверия; пол, возраст, место жительства, совместная учеба или деятельность не играют здесь существенного значения. Нередко вчерашние друзья-подростки, став юношами, не хотят иметь друг с другом ничего общего. (Учителя старших классов расскажут вам много душещипательных историй про то, как «две подруги не разлей вода» вдруг рассаживались по разным углам класса и больше никогда не интересовались друг другом.) Психологи нашли достаточно объяснений этому психологическому феномену. Первое объяснение: «Юношеский возраст — это период активного поиска друга» (которому можно все доверить и который будет тебя хвалить).
Юношеская дружба фактически граничит с влюбленностью. (А от любви до ненависти один шаг!) Остро нуждаясь в эмоциональной привязанности, юноша первоначально не замечает реальных свойств «партнера» по общению, поэтому исключительные дружеские отношения могут быть очень стремительны и недолговечны, до первого столкновения (в качестве пробы). Они (отношения) разрушаются сразу, как только переваливают за уровень самораскрытия. («Я без ума от тебя, пока я для тебя самораскрываюсь».) «Счастье — это когда тебя понимают», — известная формула юношеской дружбы. Юношеская дружба — это, в известной степени, интенсивная форма психотерапии. Нередко в качестве друга выбирается не носитель уникальных личностных свойств, а просто объект для самораскрытия. Объект выбирается, а затем бросается (юношеский эгоцентризм): он был предельно необходим для доказательства наших способностей. (Мы сумели кого-то заинтересовать собой.) Другой излечивает нашу воспаленную идентичность своей положительной обратной связью. Юноши-старшеклассники могут оставлять друзей, мало заботясь об их чувствах. (Почему все они так любят читать друг другу сказку Антуана Экзюпери «Маленький принц» с его внушениями: «Мы в ответственности за тех, кого приручаем!». Все, что мы рассказываем друг другу, так или иначе является нашей собственной проблемой.) Оставленные объекты быстро и полностью забываются, но манера отношения к ним (вплоть до мельчайших деталей) сохраняется и переносится на другой объект. Таким образом, неустойчивые дружеские отношения на первом этапе становления идентичности (в 15-17 лет) помогают юноше «сбрасывать» (нейтрализовать) переполняющие его чувства, находить подтверждение тому, что кто-то разделяет его сомнения, надежды, тревоги, и вновь возвращаться к себе для дальнейшего самостроительства.
Настоящая дружба редко возникает сразу. Часто ей предшествует некоторый опыт кратковременных отношений. Так оттачивается идеал друга. Конкретным воплощением разовых юношеских сверхконтактов является хождение друг к другу в гости [3]. Юноши любят ходить друг к другу в гости. («Гости» выполняют особую психологическую миссию, это следующий после самораскрытия этап сближения между людьми.) Гость — это претендент на близость, на возможность присутствовать в личном психологическом пространстве другого человека со всеми его домашними причудами, «мелочами быта», ближайшими родственниками, своеобразием их отношений и т. п. Гость-друг не сковывает проявления нашей спонтанности. Гость-гость (т. е. человек, который все-таки не станет нашим другом) своим присутствием вынуждает хозяина (хозяев) вести себя не вполне естественно. Многократное приглашение человека в гости (с маленьким интервалом времени) — это уже рождение настоящей дружбы. (Друга, вообще, не зазывают в гости, с ним просто обговаривают время встречи.) С другом можно не бояться «ударить в грязь лицом». Именно по этой легкости отношений в домашней обстановке, когда никто ничего не скрывает и никто ни к чему не готовится, юноша узнает своего друга. С друзьями сохраняется вся полнота собственной жизни. Друг дает необходимую психологическую поддержку для дальнейшей интеграции нового «Я». Случайный друг («только гость») быстро становится нежеланным, так как мешает этой интеграции (для интеграции с ним юноша должен расстаться с некоторыми частями своего «Я»). Случайный друг (ненастоящий друг, гость) забирает энергию у хозяина дома, так как заставляет его сознательно выстраивать отношения. Достаточно несколько домашних посещений, чтобы точно определить — «друг» или «гость»; и с этого момента либо свернуть общение, либо раскрыть объятия другому.
В юности дружба занимает привилегированное положение, поскольку складывается она, когда у человека нет еще ни собственной семьи, ни профессии, ни любимой. Единственный соперник дружбы в этом возрастном периоде — это сам юноша, точнее его углубленная саморефлексия и юношеский эгоцентризм.
В шестнадцатилетнем возрасте притупляется острота восприятия сверстника; большой интерес вызывают взрослые, «отдельно стоящие над остальными». Дружба взрослых и юношей отличается от юношеской дружбы. Образ «Я», который у юноши еще только формируется, у взрослого человека уже сложился, поэтому потребность в «психологическом зеркале» у взрослого человека заметно снижена (теряется функция самопознания в дружбе) [44]. Взрослая дружба в значительной степени предметна, овеществлена (на первом плане не слова, а поступки) и в меньшей степени исповедальна. Чтобы разрешить свои проблемы и сомнения, юноше, переживающему свою уникальность, иногда достаточно просто высказаться вслух, поделиться с другом. Проблемы, волнующие взрослого, не решаются таким простым способом. Юноша чувствует эту «соленую правду жизни» (правду пережитого), которую не проговорить словами, и очень дорожит подобной дружбой.
Юношу привлекают взрослые, имеющие собственные принципы, делающие автономные суждения и кое-что добившиеся в жизни. Такие зрелые люди, восхищаясь личными качествами юношей и делая нелицеприятные высказывания в адрес их актуального состояния, получают полную власть над ними. Юношу тянет к тому, кто особенно не церемонится в общении, но видит потенциал, верит в успех и подсказывает направление развития.
-
Сколько вы получаете?
-
Пятнадцать фунтов в неделю.
-
Неправда. Вы получаете двенадцать, и это куда больше того, что вы сейчас стоите. Вам еще всему надо учиться. Ваши жесты банальны. Вы даже не догадываетесь, что каждый жест должен что-то означать. Вы не умеете заставить публику смотреть на вас до того, как вы заговорите. Вы слишком грубо накладываете грим. С таким лицом, как у вас, чем меньше грима, тем лучше... В вас есть огромное обаяние, но, судя по всему, вы еще не имеете ни малейшего представления, как им пользоваться... Вы хотите стать звездой?
(Сомерсет Моэм. Театр)
Юноши и девушки с большой охотой тянутся к старшим, жадно вслушиваются в их слова и всматриваются в их поведение. Потребность в эмоциональном контакте со старшим нередко принимает форму страстного увлечения. Юноша, например, способен сильно привязаться к учителю. Некоторые учащиеся приписывают любимому учителю почти такой же и даже значительно более высокий уровень понимания, чем отцу или матери [44]. Но таких привязанностей не бывает много. У большинства старшеклассников тесная эмоциональная связь со взрослым по разным причинам не может сложиться. Иногда приходится довольствоваться эпизодическими контактами с очень славными и очень сильными людьми, которые быстро мистифицируются и становятся живым воплощением идеала. Для настоящей дружбы не имеет значения частота и продолжительность контактов. Важна и единственно существенна содержательная сторона коротких встреч. (Фактически, среди юношеских друзей преобладают сверстники, либо ребята старше или младше на 1-2 года.)
Степень идентификации с родителями в юности меньше, чем в доподростковом детстве. У старшеклассника есть и другие авторитеты, кроме родителей. Однако, корректные и успешные родители остаются для юноши важным эталоном поведения. Больше всего старшеклассники хотели бы видеть в родителях друзей и советчиков. (По данным Института психологии АПН, потребность в неформальном доверительном общении с родителями в юношеском возрасте удовлетворяется меньше, чем наполовину.) При всей своей потребности в самостоятельности юноши и девушки остро нуждаются в жизненном опыте и помощи близких. Особенно привлекательной для юношества является оптимистическая жизненная концепция родителей, т. е. положительное восприятие своей профессии (родителями), своего жизненного пути и целостное отношение к миру.
Можно бесконечно увещевать родителей о понимании взрослых детей, но дружбы от этого не становится больше. Сущность дружеского общения, в терминах Эрика Берна (автор трансактного анализа), состоит в том, что у друзей нет активного эго-состояния «Я-родитель». Друг — это не наставник и не учитель (хотя официально он может быть учителем), и уж тем более не судья. У него отсутствует попытка изменить другого. Друг избегает оценивающих высказываний («Во что это ты сегодня вырядилась?») и высказываний-обобщений («Ты опять пошел без головного убора?»). Друг не может себе позволить общаться с тобой в авторитарной форме и всегда принимает тебя таким, каков ты есть. Друг примет и простит все. Друг — это равный тебе, и ему доступно эго-состояние «Я-ребенок» [13].
Влияние родителей и сверстников в юношеском возрасте не всегда противоположно (Папа всю жизнь был врачом, а друг приехал из областного центра и рассказал, как весело живется студентам мединститута). Значимость для юношей и девушек их родителей и сверстников принципиально не одинакова в разных сферах деятельности. Наибольшая автономия от родителей (при ориентации на сверстников) наблюдается в сфере досуга, развлечений и свободного общения. Исследования старшеклассников показывают, что подавляющее большинство их (93-99%) предпочитают проводить досуг вне школы и вне дома [44].
Дружба со взрослыми и дружба со сверстниками удовлетворяет разные психологические потребности. Со сверстниками юноши и девушки больше говорят о самих себе. «Несмотря на всю дружбу мою к Дмитрию... мне не хотелось более ничего знать о его чувствах, а непременно хотелось сообщить про свою любовь к Сонечке» (Л. Н. Толстой. Юность). Друг-сверстник — это единственный человек, от которого юноша или девушка ожидает более высоких оценок, нежели их собственная самооценка. (Одной из главных функций юношеской дружбы является поддержание самоуважения личности.) С другом-взрослым навряд ли получится обсуждать самые интимные темы (случаи больших разочарований, особенности отношений с противоположным полом), да еще в исповедально-попустительском режиме. Такое возможно разве что на консультации у психолога. К доверительному общению со взрослыми старшеклассники прибегают, в основном, в карьерно-проблемных ситуациях, когда затрудняются принять решение, связанное с планами на будущее. С отцом юноша уточняет планы на будущее, намечает способы достижения поставленных целей, анализирует трудности текущей учебы. Диапазон вопросов, обсуждаемых с матерью, несколько шире; он включает, помимо профориентации, удовлетворенность ситуацией в школе и особенности жизни в семье. Личные ценностные ориентации и ценностные ориентации родителей (соотношение материального и духовного) обговариваются с «посторонним» взрослым (другом-взрослым). Таким образом, выбор старшего друга, во всех вариантах, не только строится на принципе тождества, но и выражает юношескую потребность в примере, опеке и руководстве.
Мальчики-старшеклассники за пределами школы достаточно много общаются группами — однополыми компаниями. (В жизни мужчин однополая группа значит гораздо больше, чем в жизни женщин [18].) Школьники любят ходить командой на дискотеку и «тусоваться» вечером у родного подъезда. Юношеские-мальчишеские группы удовлетворяют в первую очередь потребность в свободном нерегламентированном общении. (Надо же где-то, в конце концов, подвигать руками-ногами и ощутить чувство локтя.) Групповые контакты стимулируют соревновательность, лидерство, борьбу за положение и авторитет. Но так как юношеская компания формируется преимущественно на основе совместных развлечений, человеческие контакты в ней все-таки остаются поверхностными. Как ни важны в 15-17 лет товарищеские отношения и чувство принадлежности к группе, юноша ищет глубокого общения. Ради полноценного глубокого общения юноша готов бросить вызов привычному окружению и переступить через то «стадное чувство», которое так сильно характеризовало его в предыдущем (подростковом) периоде. В подростковом возрасте индивидуальность утверждалась через единообразие, в юношеском возрасте из единообразия проявляется индивидуальность! Чувство принадлежности к группе однополых сверстников, разумеется, поддерживает юношу, но ради предельно настоящего общения он может пренебречь и полом, и возрастом.
«Дружба с девчонкой», дружба юноши и девушки (выбор разнополого друга) требует особого разговора.
«К моей дочери приходит мальчик, они запираются у нее в комнате, и что мне делать?»
(Из письма в районную газету «Знамя труда»)
Дружеское общение юношей и девушек в старших классах вызывает смущение взрослых: «Не рановато ли? Кабы чего не вышло?». Нередко родители стараются упредить или ограничить такое общение («Мама выбрала место для купания подальше от деревенских парней»). Однако, в норме, влечение полов нельзя подавить! Стремление к общению с представителями противоположного пола развивается раньше, чем стремление к половому контакту. Лишь по мере накопления сексуального опыта (специфического сексуального опыта) стремление к половому контакту может стать доминирующим мотивом межполового общения. Для юноши-старшеклассника главным кандидатом в друзья остается сверстник своего пола, и лишь 14% мальчиков (учащихся 10-11 классов) выбирают в качестве идеального друга девушку [44]. Дружба это или любовь? После всего того, что мы знаем о юношеской дружбе, вопрос, явно, неуместный. (Там однополые сверстники друг на друга «неровно дышат».) Смешанная, разнополая дружба, конечно, отличается от обычной и часто является завуалированной формой впервые зарождающейся любви. Только любовь эта все-таки находится на границе любви и дружбы. «Первая юношеская любовь» (или разнополая дружба) так же, как и «настоящая дружба», в первую очередь помогает решать проблемы становления идентичности. Ей сложно развиться в более серьезное чувство; скорее всего, она внезапно прекратится, как любая другая раннеюношеская дружба (Потребность в интимности в это время практически ненасыщаема и удовлетворить ее крайне трудно). Многие юноши и девушки даже себе не успевают открыться. А запираются они в комнате вдвоем, потому что неотъемлемой частью подлинной интимности (коммуникативной интимности) является дистанцированность от посторонних и защита собственных границ [115].
|
