|
И еще одно дополнение. Колдовство — дело опасное, да и не¬благодарное. И все-таки в нем есть своя философия. Чтобы пред¬ставить образ современной колдуньи, обратимся к рассказу Н. Садур «Ведьмины слезки», который вполне может заменить лю¬бые комментарии:
«Тихо, словно дыша, поскрипывали доски старого тротуара. В Ордынске еще сохранились такие тротуары — деревянные. Ей ска¬зали — иди сначала по улице Сибирской до киоска, там налево к "своим" домам, и зеленый дом — ведьмин.
Девушка приготовила пятнадцать рублей и его фотокарточку На ней он был совсем молоденький солдатик, еще до знакомства с нею, еще нежнокудрый, со светлой усмешкой пухлых губ.
Ведьмин адрес ей дала подруга, разумеется, под секретом Галя ей скатала, что идти надо поздно вечером, ближе к ночи, и сразу взять с собой деньги...
Девушка подумала, что в такой темноте не сможет найти зеле¬ный дом, но сразу нашла и поняла, что это зеленый дом, хотя был он черный, как и вся улица.
Постучала. Еще раз постучала. И еще.
Кто-то вздохнул. Тогда она начала стучать не переставая, дро¬жа всем телом и прижимая к левому плечу плоскую белую сумочку с пятнадцатью рублями и фотокарточкой.
Во дворе стоял сарай. В сарае жила свинья — она вздыхала. "Наверное, заколдованная, — решила девушка, услышав, как сви¬нья хрюкнула. — Наверное, ведьмы нет дома, в гости пошла куда-нибудь", — решила она, видя, что не открывают.
Но когда, совсем отчаявшись, она собралась уходить, дверь ти¬хонько приоткрылась, обдав ее запахом жареного лука, и в тусклом свете, заструившимся в щель, она увидела ведьму.
Та ничего не спросила, глянула на нее мельком и, так оставив дверь полуоткрытой, повернулась к ней спиной и ушла в комнату.
Наде ничего не оставалось, как войти без приглашения. Она, закрыв сумочкой сердце, шагнула через порог, и тут же за ее спиной дверь захлопнулась с шумом, как будто сердито
"Сквозняк", —подумала Надя, осмелев при виде нормальной жилой комнаты. Она вышла на середину к столу, застеленному кра¬сивой, свежей скатеркой, и остановилась, ища глазами бабушку.
В этот момент что-то затрепетало в ее руках и, сделавшись теп¬лым, испуганно дышащим, вырвалось, вспорхнув у самого лица
— Моя сумочка1 — закричала Надя, испуганно протягивая ру¬ку к белой голубке, в которую обратила ее сумочку расшалившаяся колдунья.
Она услышала смех за спиной, и сама засмеялась — голубка была премиленькая, с нежными выпуклыми крыльями и кудрявым хохолком на маленькой круглой головке.
— Садись, девушка, — сказала ведьма, указывая на венский стул у стола.
Она села, глядя на ведьму, которая оказалась просто старухой в странном, очень свеглом, очень грустном льняном платье с большими карманами на длиной, спадавшей печально-усталыми складками юбке.
Между тем голубка расхаживала по столу, совсем не боясь их. Только сейчас Надя заметила, что на голубиной груди пульсирует и сокращается, как настоящее, а оно и было настоящее, она не сомне¬валась, сердечко И самым, хотя непонятно почему, ведь это даже не испугало ее, самым подозрительным ей показалось это маленькое алое пятнышко в середине сердечка. Пятнышко выглядело твердыми выпуклым, как камешек на медальоне. Когда на него падал свет лампы, оно испускало тонкие ответные лучи...
Ведьма стала ходить по комнате, что-то думать, казалось, она не замечает Надю. И девушка, невольно оторвав очарованный взгляд от голубки, стала смотреть на ведьму. Кроме этого почему-то удивившего ее платья на ведьме были белые носочки и хоть де-шевые, клеенчатые, но как-то нарядно светлые босоножки из широ¬ких ремешков. Лицо у ведьмы было бледное, очень старое и будто плоское, словно нарисованное. И вся она, высокая, худая, очень плоская, была словно вырезана из картона.
Ведьма ходила по комнате неслышно, сосредоточенно, не глядя на Надю и ни о чем не спрашивая.
Надя тоже молчала. Она смотрела на бабушку испуганно и по¬корно.
Вдруг желтая занавеска на окне зашевелилась. Окно было не закрыто и только задернуто занавеской.
"Вполне возможно, что занавеска зашевелилась от ветра", — подумала девушка и сжалась. Что-то там, за занавеской, копоши¬лось, шевелясь, толкаясь и хныча.
Цветы. Белоснежные, тяжелые гроздья цветов тыкались в окно и жалобно лепетали. Они толкали занавеску упрямыми лобиками и лезли в окно.
— Пошли! Пошли! — закричала ведьма, затопала, замахала на них руками, и цветы, пища, сгинули.
Были это не цветы вовсе, круглые светлые головки младенчи¬ков. Чтобы от страха не умереть, девушка сжала коленки, кулаками придавила их и задрала подбородок. Стала думать: "Я здесь для того, чтоб ему, Витьке, солдату моему, лихо сделать. Надо сказать и деньги отдать сразу, и скорее, скорее..."
Она поворачивает голову в сторону колдуньи и рот открывает.
— Молчи, молчи, — машет та на нее рукой. Рука большая, в веснушках.
И тут происходит страшное. Надя знает, что оно происходит, и знает, где — на столе. И если посмотрит, сердце разорвется, не вы¬держит, но не может не посмотреть, как всегда в жизни: то, что нас губит, — притягивает. И взгляд, обезумевший, блуждающий, при-тягивает на круг света на скатерти. Голубка... Она в это время стоит, замерев, склонив голову на бок. Кудрявый белый хохолок, словно гипсовый или из мыльной пены, когда в детстве голову моешь и, намылив перед зеркалом, делаешь старинные прически... Глаза пленкой затянуты. Голубка спит. И не ведает сама, что происходит: у нее, она не чувствует, потому что тревоги не испытывает, у нее клюв растет, длиннеет, изгибается, тянется к золотому сердечку, застывшему в страшном ожидании.
"Не буду смотреть, не буду смотреть", —бормочет девушка, вытаращив глаза, а боится и знает, что сейчас будет. И знает поче¬му. Клюв нашарил сердечко и легонько ткнулся в алую капельку, и выпил... Это был не камешек, а кровь в тонкой пленке, клюв про¬рвал ее, выпнл капельку, и осталась пустая выемка, как после ка¬мушка в кольце. И тут же сердце содрогнулось и замерло, и голуб¬ка, сама себя убив, упала на стол, крылья распластала, и клюв, снова как прежде короткий, полуоткрыв.
Сразу же пропадает уверенность у девушки в правильности за¬думанного, и такая слабость во всем теле, как после болезни. Но она тверда духом.
— Все равно, — говорит она упрямо. — Лиха ему хочу. Он меня обманул, не женился, я ребеночка своего убила. Лиха ему сделай.
— Встань, — говорит ведьма, и девушка встает.
— Будешь делать, как я скажу. Хоть одно слово скажешь, не получится. Давай карточку.
Девушка берет со стола свою белую сумочку, достает карточку, мельком взглядывает: он там молоденький совсем, ясноглазый сол¬датик.
— Нет в твоем сердце корысти? — спрашивает ведьма.
И она уже готова сказать, что нет, но вспоминает, что молчать надо, что ведьма нарочно спрашивает, чтоб не получилось, как в игре про барышню, голик да веник. В детстве так играли. И она молчит, пусть лучше думает, что корысть у нее, а не одна только боль и отчаяние. Она стоит и протягивает карточку с его лицом ведьме, та берет, не смотрит даже, бросает в кастрюлю, такую чер¬ную, закопченную, и траву какую-то, и воду льет, и вдруг под каст¬рюлей ниоткуда слабый такой синий огонь и пар удушный. Ведьма стоит, смотрит в кастрюлю, бормочет что-то, руками водит и начи¬нает зевать. — Это, Наде говорили, — это к ней черти приходить начинают по вызову, по заклятию. И в стороне появляется такое облачко, и в облачке маленький человечек стоит, озирается, руками машет, смешной такой! Это же он!
Все кончается, ведьма больше не зевает, провела последний раз рукой, и все пропало. Унесла кастрюлю на кухню, вернулась, села напротив Нади и смотрит сквозь нее, бледная, сейчас заснет. Пока¬чивается на стуле, думает. Уже сделала лихо? Уже идти можно? Но девушка молчит, знает, что говорить нельзя.
— Сейчас пойдешь к реке. Задом будешь идти, не оглядываться, все пятиться и пятиться, пока не скажу "стой". А там снимешь чу¬лок с левой ноги и волос с левого виска, и будет ему лихо...
Она встает, выходит на улицу, и ведьма с ней. Идет к реке за¬дом, не оглядывается, все пятится и пятится, смотрит на ведьму, которая наступает на нее, вперив в нее пустой взгляд. Она все сде¬лает, чтоб ему лихо! Страшно как! Они проходят по татарской ули¬це, где кровь пролилась, они не дают своим дочерям выходить за¬муж за русских... Фонарь один светит, другой нет, один светит, дру¬гой нет, один светит... ведьма наступает на нее, и она пятится, как та сказала, та сама велела, а получается, что та ее преследует, а она отступает. Кончается улица, и в спин} — свежий с реки ветер. За¬пахло водой, тиной, мазутом. Пароход где-то гудит. Уже песок под ногами. Можно посмотреть вверх? Молча же. Вверху звездочки светят, мигают, смотрят на нее, как она лихо делает любимому. Ах, как любил он, какой ласковый был, горячий, какие слова шептал... А она ему лихо... А он ее как мучил? Что же ей делать? Сейчас оста¬новится, снимет чулок с левой ноги... У Витьки сердце томиться начнет, станет он чахнуть, зачахнет — умрет. Гулял с другими. Не будет больше гулять. А когда же остановиться-то ей? Звездочки в небе дрожат, переполох подняли, что они там ей сигналят? Скоро, скоро... Все из-за него. Сколько она мук приняла из-за него, страха. Теперь скоро. Не будет его... Никогда... Его... Никогда... Не о ком будет ей страдать, проклинать некого. Будет пусто на свете, одна ночь...
Еще не поздно, надо остановиться. Или сказать что-нибудь. А то не о ком ей будет страдать.
Вот уже вода в ногах, ах, остановиться... холодная, скорей бы домой, молока с медом и спать, подушку слезами намочив... вот уже вода сжимает ноги, живот, вот уже грудь леденит. Хорошо дома спать в постели с кошкой Муркой, сквозь сонные веки — герань на окне растет... А утром на работу, потом в кино. Вот уже вода, гор¬ло... Нельзя никого никогда убивать!
— Бабушка, я!.. — бульк.
"О, Марекьяре! О, Марекьяре!"—кричат на пароходе. Про¬плывают радостные огоньки. Но видно оттуда, как стоит на берегу белая старуха с поднятым вверх лицом и бессильно поникшими руками Потом бредет медленно назад. Дома свет зажигает в пустой комнате, прибирает вокруг, стулья на место расставляет и у окна садится. Ждет. За окном стон, и влезает в окно мокрый призрак в сорочке, намокшей, с него каплет вода.
Призрак на колени падает, тянет к старухе бледные руки.
— Погубила меня! Меня погубила, а его — нет! Сделай лихо! И ему сделай тогда!..
— Уйди, твое место теперь там, на реке, будешь речным огонь¬ком, над маяками будешь летать, пароходы провожать, бакенщиков пугать... Там твое место. Там воля.
Призрак ползает в ногах у старухи, просит лиха.
— Уйди, любимым разве делают лихо?
Улетает призрак, старуха пол вытирает досуха, садится опять у окна, ничего не ждет. Плачет. Ей жаль бедную девушку, такую мо¬лодую. Но спит спокойно солдатик, ничего не знает, и никто не обидит его теперь.
Хорошо доброте — она светлая, открытая, нечего ей бояться — в ней одна радость. А когда в страдании обращаются ко злу, кто знает, какие муки оно, пробужденное, выносит, бродя на поводу у боли и несправедливости» (1994, с. 230-235).
Такая вот грустная история, в которой сконцентрировались все высказывания группы во время «магической» работы: и «волшеб¬ная» свинья Кирилла, и непонятный сквозняк Александра, и голуб¬ка из «Переулочков», и состояние транса, и все атрибуты так попу-лярной в народе любовной магии — цветы, колдовские зелья, фото¬графия; и миф самой колдуньи — натуры противоречивой и неоднозначной (добра она или жестокосердна?), и стремление об¬щечеловеческое к светлой Доброте...
Заговорные слова звучат в сердце, выплескиваются стихиями:
Вода, вода, вода — светло.
Выйди в поле и смотри вверх Солнце. Луна.
Много желтых цветов на черном фоне.
Вода, вода, реки, ручьи, снег.
Снег на траве.
Человек идет по воде, по снегу, по цветам,
тянется к месяцу.
Ветер с четырех сторон.
Вверх — вертикаль.
Округли рот — о-о-о!
Глаза не закрываются
В руках снег, вода, дым
Через прозрачные ледяные стены — в поле.
Через все четыре стороны — все четыре угла.
С какой стороны у тебя теплая рука-"
Вокруг себя.
Колесо — круг — солнце — огонь — свеча.
Ходишь по кругу. Говоришь по кругу.
По ветрам, по полям.
Что будешь говорить — то сбудется.
Целуй в глаза!
Белые руки. Черные волосы.
Обведи руками круг.
Внутри черный круг. Тебе не больно.
Тебе не страшно Тебе тепло
Ты слушаешься меня. Ты видишь только меня.
Посмотри в глаза. Глаза, глаза. Мрак.
Одни глаза. Никого нет.
Есть мои глаза. ,
Ты зависишь от моих глаз.
Ты боишься не меня.
Но мои глаза.
А сейчас ты пойдешь и сделаешь...
(Характеристика текста: сильный (16,32); суровый (14,33), уг¬рюмый (13,45), зловещий (13,29), устрашающий (9,70), возвышен¬ный (8,39); зеленый, черный, синий).
Конечно, это уже художественное произведение студентки О. Освальд — уровень, которого можно достичь, преодолев свои внутренние языковые барьеры, ощутив мир у своих ног. А вот письмо другой женщины, написанное под впечатлением Смолен¬ского колдовства: «Темный лес, озеро, осень. Мрачно, но тихо и спокойно на душе. Я знаю, что что-то могу и умею, и стою перед выбором: пожелать зла человеку, который сделал мне зло или про¬стить его и оставить в покое. Я думаю, что все-таки не смогу навре¬дить ему. Я уже простила, и я глубоко уверена в том, что это зло вернется к нему же через какое-то время. А мне просто интересно, и все вокруг завораживает меня. Это уже другая я — я, о которой я догадывалась, но очень редко ее видела. Я жила много веков назад, и была ведьмой в той жизни. В каждой женщине, наверное, есть частичка ведьмы, и главное, не бояться ее, а верить, что она суще¬ствует для того, чтобы охранять тебя и помогать тебе. Я знаю, что я ведьма, колдунья я, и это влечет ко мне людей, как влечет к себе любая тайна. И так приятно чувствовать свою тайну и силу, и вла¬деть ею, и наслаждаться. И я знаю, что могу охранять себя и своих близких, и хочу, чтоб никакие беды и ненастья не пугали их, потому что я рядом. И пока я рядом, да будет мир и покой в моем доме и в душах тех, кому дорог и нужен этот дом. И тот, кому нужно утеше¬ние и помощь, пусть придет в этот дом и найдет там то, что хочет». Такое вот письмо на Большую Землю: послание себе и Человечеству. (Фоносемантические характеристики текста: прекрасный (12,6), яркий (11,8), возвышенный (10,65), сильный (9,26); цвет: белый, красный, сиреневый, синий, зеленый, коричневый).
Грамматический состав Заговора и Письма в сравнении с художественными текстами и славянскими заговорами
(%%)
Части речи Заговор Письмо Художеств, литература Славянские заговоры
существительные 37,42 15,67 30,72 33,65
прилагательные 5,16 1,84 8,82 10,42
местоимения 14,19 25,80 11,10 10,36
числительные 2,58 — 0,90 1,56
глаголы 12,90 18,89 18,92 16,91
наречия 7,10 8,29 8,10 4,17
предлоги 13,55 6,91 11,42 10,63
союзы 2,58 18,89 8,14 4,94
междометия, зву-коподр. слова 0,60 — 0,10 0,33
частицы 3,23 2,76 1,78 6,94
вводные, модальн. слова — 0,92 — 0,09
Средняя длина слов (в слогах) и индексы единиц в Заговоре, Письме и славянских
Таблица II
лексических заговорах
Показатели Заговор Письмо Славянские заговоры
С 91,44 118,88 37,7
Ii 1,70 1,87 1,42
Ie 8,39 7,56 11,84
Р 58,06 62,21 40,32
и 3,35 3,13 3,43
lext 11,74 10,69 14,04
if 2,46 2,97 1,54
ср.длина слова 1,95 1,88 2,06
Таблица 12
Таким образом, перед нами два полюса: жесткий гетеросуггестивный заговорный текст и мягкое аутосуггестивное письмо (именно собственная гармония интересует его автора в первую очередь). Есть ли в этих текстах что-то общее? Безусловно. Во-первых, это экспрессивность, насыщенность яркими образами (вода, солнце, луна, ведьма, колдунья, глаза). Во-вторых, высокая ритмичность. В-третьих — близость к славянским заговорам по ряду формальных параметров (см. таблицы 11, 12).
Отметим, что в Письме преобладают местоимения, глаголы и союзы, и значительно меньше существительных. Предсказуемость Письма и Заговора несколько выше, но ее можно рассматривать как специальный стилистический прием. Остальные показатели вполне сопоставимы и обнаруживают некоторую корреляцию.
Итак, два полюса — Письмо и Заговор. В колдовскую дверь мы уже заглянули. Пришло время писем...
ГЛАВА 9 СВЕТЛЫЙ ПУТЬ В ПОДСОЗНАНИЕ (ПИСЬМА К )
Никто, в наших письмах роясь, Не понял до глубины, Как мы вероломны, то есть — Как сами себе верны.
М. Цветаева
Любая проблема таит дар для тебя. Ты ищешь проблемы, поскольку нуждаешься в их дарах.
Р. Бах
Время писем, увы, прошло... Телефон, телеграф, возможности космической связи сделали письма почти избыточным элементом культуры. Хотя сами по себе письма (да и вообще эпистолярный жанр) сыграли огромную роль в развитии человечества: это и ро¬маны в письмах как жанр литературы, и человеческие страсти (любовь, ненависть, дружба) в переписке великих людей, и даже интерес к феномену массового сознания, появившийся у Б. А. Грушина в связи с анализом писем, приходящих в «Комсомольскую правду»...
Интересные наблюдения высказывают герои романа Шодерло I де Лакло «Опасные связи (или письма, собранные в одном частном 'кружке лиц и опубликованные господином Ш. деЛакло. в назидание некоторым другим)», впервые увидевшем свет в 1782 году. Здесь письма — высшая ценность, ими дорожат, их находят, скрывают, продуманно пишут. Вот несколько замечаний «опасной» женщины Маркизы де Мертей: «Труднее всего в любовных делах — это пи¬сать то, чего не чувствуешь. Я имею в виду: правдоподобно писать: пользуешься ведь все одними и теми же словами, но располагаешь их не так, как следует, или, вернее сказать, располагаешь их по по- рядку — и все тут. Не то, когда говоришь. Имея привычку владеть (своим голосом, легко придаешь ему чувствительность, а к этому [добавляется уменье легко проливать слезы. Взгляд горит желанием, ]но оно сочетается с нежностью. Наконец, при некоторой бессвязно¬сти живой речи легче изобразить смятение и растерянность, в которых и состоит подлинное красноречие любви» (1993, с. 61). «Послушайте меня, оставьте этот умиленно-ласковый тон, который превра¬щается в какой-то условный язык, когда он не является выражением любовного чувства. Разве дружба говорит таким стилем? Нет, друг мой, у каждого чувства есть свой, подобающий ему язык, а пользо¬ваться другим — значит искажать мысль, которую стремишься вы¬сказать» (там же, с. 239). Диапазон советов широк — как обмануть собеседника, угодить ему или (это уже в собственных интересах) «считать» с него дополнительную информацию. И наконец, приво¬дится «образчик эпистолярного стиля» — письмо-отрава: «Все приедается, мой ангел, таков уж закон природы: не моя в том вина
И если мне наскучило приключение, полностью поглощавшее меня четыре гибельных месяца, — не моя в том вина.
Если, например, у меня было ровно столько любви, сколько у тебя добродетели — а этого, право, немало,— нечего удивляться, что первой пришел конец Тогда же, когда и второй. Не моя в том вина.
Из этого следует, что с некоторых пор я тебе изменял, но надо сказать, что к этому меня в известной степени вынуждала твоя не¬умолимая нежность. Не моя в том вина.
А теперь одна женщина, которую я безумно люблю, требует, чтобы я тобою пожертвовал. Не моя в том вина.
Я понимаю, что это — отличный повод обвинить меня в клят¬вопреступлении. Но если природа наделила мужчин только искрен¬ностью, а женщинам дала упорство,— не моя в том вина.
Поверь мне, возьми другого любовника, как я взял другую лю¬бовницу. Это хороший, даже превосходный совет. А если он при¬дется тебе не по вкусу,— не моя в том вина.
Прощай, мой ангел, я овладел тобой с радостью и покидаю без сожалений: может быть, я еще вернусь к тебе Такова жизнь. Не моя в том вина» (там же, с. 280-281)
Это — письмо-стрела, письмо-яд, письмо-месть.
Использовать письма можно и как метод «отставленной амор¬тизации». Амортизация по М. Б. Литваку — это согласие со всеми утверждениями противника. В книге «Психологическое айкидо» приводится пример амортизационного письма: «Ты абсолютно права, что решила прекратить наши встречи. Благодарю тебя за это наслаждение, которое дала мне, по-видимому, из жалости, ты так искусно играла, что у меня ни на секунду не было сомнений, что ты меня любишь. Ты меня увлекла, и я не мог не ответить на твое, как я тогда считал, чувство. В нем не было ни одной фальшивой ноты. Пишу это не для того, чтобы ты вернулась. Сейчас это уже невоз¬можно! Если ты снова будешь говорить, что ты меня любишь, как я смогу тебе поверить? Теперь я понимаю, как тебе со мной было тяжело! Не любить, и так себя вести1 И последняя просьба. Постарай¬ся со мной не встречаться даже по делу. Надо отвыкать. Говорят: время лечит. Хотя мне поверить в это трудно. Желаю тебе счастья! Николай».
Амортизационные ходы этого письма очень просты: здесь нет ни одного упрека, а вся возможная критика предвосхищается самим автором письма... Собственно, амортизационное письмо — это спо¬соб предотвратить письмо-нападение, обезвредить письмо-яд, воз¬можность остаться в психологически комфортной позиции.
Письмо может быть и способом снятия собственной агрессии и даже тестом. Так, американский психолог Маргарет Кент предлагает в сложных ситуациях написать для себя письмо «К дорогому Джо¬ну»' «Если вы так рассержены, что не можете выразить своих мыс¬лей, могло бы помочь, если бы вы написали для себя письмо "К [дорогому Джону". Отметьте все позиции, которые указывают на то, (почему вы хотите прекратить свои отношения с мужем.
Дорогой (его имя). Я ухожу от тебя, потому что ты: храпишь, рыгаешь, не делаешь работу по дому, забыл про нашу годовщину, [слишком много знаешь, не оплачивал мои счета, отвратительный [любовник, наводишь на меня скуку, не знаешь, что происходит, не 1 хочешь бриться по уик-эндам. Ты обещал мне: безоблачную жизнь, две машины в каждом гараже, курочку в каждой кастрюле, брилли-1 анты, кругосветное путешествие, жизнь принцессы, финансовую I помощь, неумирающую любовь, успех всех моих начинаний, яхту. Ты дал мне' набитое чучело рыбы, грязную посуду, головную боль, I бездомных животных, своих родителей, счета, грязное белье, следы грязи на ковре, волосы в раковине, свою старую машину. Я хотела, 1 чтобы ты: мыл посуду, подстригал газон, покрасил дом, починил водопровод, убрался в гараже, смотрел за машиной, купил мне но¬вое платье, был вежлив с моими родителями, ходил в бакалейную I лавку, говорил мне, что я прекрасна. Ты: не признал доброты, когда столкнулся с ней, не помнил мой день рождения, не любил то, как я готовлю, не помогал мне по дому, не ценил мой вкус, не покупал мне цветы, не подарил мне шубу, не убирал в своей комнате, не при¬глашал меня никуда, не говорил никогда: "Я люблю тебя". Ты: пьешь пиво с приятелями, флиртуешь с девицами, пьешь с приятелями в то время, как флиртуешь с девицами. Ты: бедный, мерзкий, подлец, помешан на работе, неряха, мужлан, привередливый, ленивый, эгоистичный, тупоумный. Иди- запускать змея в дождливую пого¬ду, собери вещички и уходи, увидимся в суде. С уважением... Наве¬ки твоя...»
Но прежде чем отсылать это письмо, — советует М. Кент, — остановитесь и помедлите. Письмо выражает ваш гнев, но не решает проблем, с которыми вы столкнулись. Оперативная часть письма «К дорогому Джону» включает 60 позиций — по 10 в каждой из 6 категорий. Сколько позиций вы отметили? Сосчитайте их.
Каждая из указанных 6 категорий отражает человеческие сла¬бости. В 1-ю категорию входят небольшие недостатки вашего спут¬ника, вещи, которых ему не стоит делать, так как они раздражают вас. 2-я категория — обещания, которые он давал и в которые вы верили. 3-я — общие жалобы, раздражающие факторы повседнев¬ной жизни. 4-я категория также включает в себя общие жалобы, что им не помогает муж. 5-я категория имеет дело с женским «я» и с тем, как обижаются женщины, если они чувствуют, что их игнори¬руют и не ценят. 6-я категория — общие жалобы, которые есть у большинства женщин.
Если вы отметили более 25 позиций, вы действительно в яро¬сти. Отослав письмо, вы бы выразили свой гнев, но не разрешили проблему, вызвавшую его. Если ваш муж так ужасен, почему вы до сих пор находитесь в браке? Вы слишком разгневаны, чтобы мыс-лить ясно.
Если вы отметили от 15 до 20 позиций, сравните эти показатели с данными ваших замужних подруг. Вероятно, вы обнаружите, что ваша жизнь не так уж и плоха. Вы узнаете, что подобным же обра¬зом ведут себя их спутники. В большинстве случаев речь идет об обычных житейских склоках.
От 10 до 15 жалоб — вы счастливая женщина Хотели бы дру¬гие иметь ваши проблемы! Посмотрите на те позиции, которые вы не отметили, вспомните о тех его достоинствах и положительных чертах, о которых не подумали. Если вы останетесь с ним, это, воз¬можно, принесет вам больше радости, чем если вы уйдете от него.
Если вы отметили 10 и меньше жалоб, вам не следует даже ду¬мать об уходе. Позиции, которые вы отметили, — лишь досадные мелочи, а не серьезные возражения (см.: Кент М., 1993, с. 53-56).
Однако вернемся к героям романа Лакло «Опасные связи» — «жестокой, холодной и умной книги», — по мнению М. Цветае¬вой, — «запрещенной у нас в России — не могу понять почему, нравственнейшая книга!» (Небесная арка, 1992, с. 65). В качестве «противовеса» коварным письмам маркизы де Мертей приведем отрывок письма кавалера Дансени, оказавшемуся в числе «жертв» маркизы, обращенное к ней. «в конце концов сколько времени ни пройдет, приходится расставаться, а потом чувствуешь себя таким
одиноким! Вот тогда-то письмо и драгоценно: даже если не перечи¬тываешь, то хотя бы смотришь на него... Ах, это верно —можно смотреть на письмо, не читая, так же как — представляется мне — ночью я испытывал бы радость, даже хотя бы прикасаясь к твоем}' портрету...
Я сказал: "К твоему портрету!" Но письмо — изображение ду¬ши. В нем нет, как в холодной картине, неподвижности, столь чуж¬дой любви. Оно воспроизводит все наши душевные движения — оно поочередно то оживляется, то наслаждается, то предается от-дыху... Мне так драгоценны все твои чувства; лишишь ли ты меня хоть одной возможности запечатлеть их?» (там же, с. 293-294).
Изображение души .. Как сложно получить его в мире космиче¬ских скоростей и нечеловеческих перегрузок. «Другое время»,— го¬ворят современники Времени, действительно, не хватает. И все-таки иногда стоит остановиться, задуматься и... изобразить свою Душу.
Так писем не ждут,
Так ждут — письма
Тряпичный лоскут,
Вокруг тесьма
|
